Меня будут звать Джейн

* * * Женя выключила телевизор, встала с кресла и вздохнула. Она только что досмотрела последнюю серию первого сезона «Шерлока» и поняла, что безнадёжно влюбилась. Нет, не в Камбербэтча с Фрименом, хотя их дуэт, несомненно, был бесподобен. Женю угораздило влюбиться в Лондон. Да, вот прямо так — в целый город. Глупо, но факт. В этом городе сочетались очарование старинной архитектуры и шик ультрасовременных зданий; огромный и шумный, он в то же время казался уютным, а при виде каждого красного двухэтажного автобуса Женя чуть не пищала от восторга. Ей захотелось непременно увидеть своими глазами мрачный Тауэр и величественный Парламент, пройтись по Бейкер-стрит, где жили герои любимой книги, а теперь ещё и любимого сериала, прокатиться на колесе обозрения, проехаться на втором этаже автобуса и ровно в пять часов, как истинная англичанка, выпить чаю из красивой чашечки в каком-нибудь старинном кафе. На следующий день, вернувшись с работы, Женя сразу села за компьютер и уже через пару часов стала счастливой обладательницей последнего места в туре «Новый Год с овсянкой и чаем». Этому туру она без колебаний отдала бы первый приз на конкурсе дебильных названий, но программа её вполне устраивала: пять экскурсионных дней в Лондоне, банкет в новогоднюю ночь (интересно, действительно с овсянкой?) и возвращение 1 января. Получив подтверждение покупки, Женя от радости заплясала по комнате. Это было однозначно не самое мудрое решение — знакомиться с Лондоном в конце декабря, когда там холод, дождь, ветер и рано темнеет. Гораздо разумнее было бы дождаться лета или хотя бы весны, а не поддаваться первому порыву, но Жене ужасно не хотелось ждать так долго. Наверное, в тридцать шесть лет уже полагается думать головой, но Женина голова была устроена так, что если один таракан в ней во весь голос заявлял «хочу», то остальные тараканы уже молчали в тряпочку. К тому же эта поездка удачно решала проблему Нового Года. Женя всегда обожала этот праздник и считала его по-настоящему семейным: ей казалось очень правильным, что те люди, которые вместе прошли этот путь длиною в год, теперь вместе же и собирались, чтобы оглянуться назад и пуститься по новой дороге, снова деля между собой и горе, и радости. Маленький Павлик, которому она когда-то давно покупала его любимые баранки в розовой глазури, вымахал в двухметрового верзилу, женился и обзавёлся двумя чудесными дочурками, так что поначалу Новый Год в доме у родителей с каждым разом становился всё шумнее и веселее. Но когда родителей не стало, а Павлик с семьёй рванул в Америку, Женя резко разлюбила этот праздник. Мысль встречать Новый Год одной её просто пугала, и в прошлом году она с радостью приняла приглашение одной из лучших подруг. Поначалу всё было просто волшебно: и самодельные снежинки на окнах, и огромная блестящая ёлка, и фирменный подругин торт, и весёлые конкурсы для трёх детей, в которых участвовала и сама Женя… пока вдруг не ощутила себя чужой на этом празднике жизни. Семейная идиллия, пусть даже лучших друзей, только подчеркнула её собственную неустроенность, и Жене сделалось так тоскливо, что она, сославшись на слишком большое количество выпитого (ага, целых два бокала шампанского), позорно сбежала спать. Пожалуй, ей было бы комфортнее объединиться с кем-то из незамужних подруг, но ещё одна подруга каждый Новый Год уезжала к своим родителям, третья же решила умотать со своей компанией на какую-то турбазу. А больше у Жени никого и не было. На встречу с Лондоном Женя собиралась, как на свидание. Решив, что гулять, так гулять, она заставила себя пройтись по магазинам и купить перед поездкой новый пуховик взамен уже слегка потёртого. Обычно она проявляла практичность и в верхней одежде отдавала предпочтение тёмным цветам, но тут вдруг ярко-голубое пальто сладострастно шепнуло: «Я твоё, возьми меня», — для верности подмигнуло блестящими фигурными пуговицами, и Женя сдалась без боя. Всё же голубой — это цвет надежды и просто её любимый цвет. С того самого дня, как… * * * С того самого дня, как голубой лепесток закружился на ветру и улетел в неизвестную даль, подарив Вите здоровую ногу, Женя и Витя стали неразлучны. Они вместе учились кататься на велосипеде и коньках, строили шалаш и отыскивали на небе созвездия, обсуждали прочитанные книги и играли в загаданные слова. Из-за того, что он раньше не мог бегать во дворе с другими детьми, Витя почти всё свободное время проводил за чтением и даже во двор выходил с книжкой. Хотя он был всего на год старше Жени, но в свои восемь лет уже перечитал всего Жюля Верна, а Жене казалось — что вообще все книги на свете. И при этом Витя никогда не задавался, как иные ребята. С ним было интересно, весело и легко. Женя могла рассказать ему обо всём, и он никогда не смеялся над ней, а, наоборот, предлагал помощь и поддерживал. Он не смеялся даже над тем, как ужасно она боялась пауков. Даже родители ругали Женю, вместо того чтобы посочувствовать, и говорили, что стыдно вести себя, как сумасшедшая, никто же больше не кричит при виде паука. А Витя совершенно серьёзно разъяснил, что это такая болезнь — арахнофобия — и, раз есть такое название, значит, есть и другие люди с такой же болезнью, просто Жене не доводилось их встречать, вот ей и кажется, что она одна такая ненормальная. Рядом с Витей и Жене хотелось стать умнее, правильнее, великодушнее, она часто ловила себя на том, что мысленно задаёт себе вопрос, а как бы поступил Витя на её месте или как бы он отнёсся к её поступку. Она заразилась от него любовью к чтению, а он от неё — любовью к баранкам и голубому цвету. Кроме всего прочего, Женю и Витю связывало кое-что ещё — общая тайна, которую знали только они двое во всём мире. Больше никому, даже маме, Женя не стала рассказывать про волшебный цветок. Ведь мальчишки во дворе не поверили, что она только что взаправду побывала на Северном полюсе, и про цветок тоже никто не поверил бы. А Витя всё видел своими глазами. Его родители списали чудесное выздоровление сына на шину, которую он недавно начал носить, и Женя с Витей сочли за лучшее не переубеждать их, хотя Витин врач и уверял, что шина может лишь немного поддержать ногу, но никак не способствует выздоровлению. Женина мама любила вязать и дочку тоже научила. Правда, спицы её плохо слушались, а от одной мысли, что нужно считать петли, сразу находила вселенская скука, зато крючком Женя овладела неплохо. Один раз она перебирала разноцветные шерстяные клубочки в мамином мешке и стала выкладывать из них цветик-семицветик, и тут-то у неё и возникла прекрасная мысль — связать Вите в подарок на день рождения шарф из таких цветков. Первый цветик-семицветик вышел довольно коряво, все лепестки получились разного размера, а синий и жёлтый — кривыми и скукоженными. Но Женя не сдавалась, и второй цветок вышел уже более ровно, а пятый так вообще идеально. Пространство между цветками Женя заполнила простыми рядами столбиков из чёрной пряжи. Получилось очень красиво. Женя каждый день вертелась перед зеркалом, примеряя шарф и предвкушая, как подарит его Вите, а потом всё-таки завернула его в красивую-прекрасивую голубую бумагу и убрала, чтобы не испачкать раньше времени. А ещё она решила, что, вручая подарок, непременно поцелует Витю в щёку. Ведь понятно же, что когда они вырастут, то поженятся, как мама с папой, так что пора уже начинать готовиться к взрослой жизни. В конце концов, Вите исполнится целых десять лет! Во вторник у Жени была хореография, а у Вити — тренировка по волейболу, так что сходить в книжный магазин за подарком для Витиного папы они договорились на среду, после того как Витя сделает уроки и домашние дела. Он должен был позвонить и сказать, что освободился, но так и не позвонил. Устав ждать, Женя позвонила сама, но никто не ответил. Женя позвонила ещё три раза, а потом пошла к Вите домой, но ей никто не открыл. И на следующий день тоже, и в пятницу. Женя не понимала, что происходит, и не находила себе места от тревоги. Если бы даже Витя за что-то на неё обиделся, он бы не стал так глупо скрываться от неё, он бы ей прямо всё высказал, как делал это раньше. Да и вообще дело не в Вите — исчезла целая семья! Конечно, они могли срочно куда-то уехать, но тогда бы Витя непременно её предупредил — позвонил, забежал, оставил записку. Да за это время уже письмо из другого города можно было написать! Неужели они все… ну, скажем, ехали втроём на машине, и… Об этом страшно было думать, и Женя твердила себе, что отсутствие новостей — это хорошие новости и вполне может статься, что сейчас они все трое лежат в больнице, а потом — может быть, даже завтра — вернутся в квартиру и всё станет по-прежнему. Женя продолжала упрямо ходить и трезвонить в дверь каждый день, пока в очередной раз ей не открыла совершенно незнакомая женщина. — Я ищу мальчика Витю, — не растерялась Женя. — Он тут должен жить. Вы не знаете, где он? Женщина покачала головой: — Нет тут никаких мальчиков. Со вчерашнего дня мы здесь живём. А те съехали, видно. — А куда, вы не знаете? Он мой друг. Он сказал, что позвонит и придёт, а сам не пришёл. Женщина неожиданно расхохоталась: — А, это они умеют! Да ты не переживай, пропал хлопчик, да и ладно, скатертью дорожка. Найдёшь себе другого жениха. — Дура! — выпалила Женя и убежала поскорее, пока противная женщина не увидела её слёз. Придя домой, она уже разрыдалась как следует, а свёрток с шарфом запихала подальше в шкаф, к ненавистному колючему свитеру и розовой кофте с дурацкими рюшами — выкинуть его, носить самой или кому-то отдать было одинаково немыслимо. Пришедшая с работы мама ласково обняла Женю и, гладя по голове, сказала: — Не расстраивайся, доченька. Наверняка твой Витя жив-здоров, просто они переехали. — Мама, да как ты не понимаешь?! — взорвалась Женя. — Нельзя переехать за два дня! Только вещи паковать — это уже неделя как минимум! — Может, они неделю и паковали, — предположила мама. — Тогда бы он знал раньше! А он сказал, что позвонит в среду! А это был понедельник! Он же ничего не сказал про переезд! — Может, просто струсил? — Витя не трус! — зло ответила Женя. — Успокойся, пожалуйста, не плачь. Ты у меня самая лучшая, самая красивая. У тебя таких Вить ещё знаешь, сколько будет? И Женя разрыдалась ещё громче, хотя казалось, что громче уже некуда, потому что совершенно точно знала, сколько: ни одного. И права оказалась не умудрённая жизнью мама, а она. Таких тёплых и доверительных отношений, как с Витей, в которые окунаешься, как в ласковое южное море, у Жени больше ни с кем не складывалось. Разумеется, она была не настолько наивна, чтобы ожидать чудесного Витиного возвращения, просто, когда знаешь, как оно должно быть по-настоящему, очень трудно согласиться на меньшее. Женя завидовала подругам, которые делились с ней радостями и горестями первой, а потом уже второй, третьей, четвёртой любви, но их выбора не понимала и с трудом скрывала своё неодобрение. — Да о чём ты с ним вообще разговариваешь? — пыталась она вразумить влюблённую подругу. — Я ему вчера сказала, что мне нравится Фейхтвангер, а он решил, что это вино! — А это… — вопрос застрял у подруги на языке, и Жене захотелось провалиться сквозь землю со своей неуместной начитанностью. Она проклинала собственный снобизм, но если мужчина путал Коэльо и паэлью, то воспринимать его как потенциального партнёра она уже не могла. Пару раз она честно пыталась построить отношения, лепила их самозабвенно и старательно, как гончар вазу, но они всё равно не клеились, разваливались и оставались лежать на сердце грудой черепков, которые иногда ещё и кололись острыми краями. * * * Скорая встреча с городом своей мечты так вдохновила Женю, что она на радостях навела порядок в документах, повыкидывала из кухонных шкафчиков просроченные специи и полезла расхламлять старый комод. И в одной из коробок обнаружила давно забытый свёрток. Цветная бумага из набора для труда, которая в детстве представлялась до умопомрачения красивой, оказалась мятой и выцветшей, но шерстяной шарф выглядел неожиданно хорошо. На секунду у Жени сжалось сердце и защипало в глазах, но потом она взглянула на шарф чисто женским взглядом. Сейчас это называется «уникальный авторский дизайн» и «эксклюзивная ручная работа», так почему бы ей не носить этот шарф просто как красивую и тёплую вещь? Рождественский Лондон встретил Женю пятнадцатью градусами тепла и кое-где распустившимися подснежниками, а Женя — в шикарном голубом пуховике и эксклюзивном шарфе — встретила его радостной улыбкой. Потом, правда, погода испортилась и пару раз даже полил дождь, но Женя не огорчилась. В конце концов Лондон без туч — это и не Лондон вовсе. Если ты хочешь по-настоящему узнать человека и подружиться с ним, то недостаточно побывать с ним вместе на празднике. Нужно увидеть его, когда он работает, отдыхает, болеет, спит, когда ему тяжело, больно, грустно. Так же и с городом — если ты хочешь действительно понять его душу, нужно увидеть его в разную погоду, в разное время года и дня. Тридцать первого декабря им дали полдня свободного времени, чтобы отоспаться и навести марафет перед новогодней ночью, но Женя не собиралась тратить драгоценное время на подобную ерунду. Разве можно упустить шанс ещё раз пройтись по любимым местам? Как будто одобряя её рвение, природа сделала ей королевский подарок: после полудня посыпал снег, преображая город и наряжая его перед встречей Нового Года. Женя шла по Лондону и не уставала удивляться, как всего лишь обычный снег меняет восприятие, придавая одним местам торжественности, другим — уюта, а третьим — мистики. Падающие снежинки делали мир уютным, как в сказке, и казалось, что за припорошенными балкончиками с мигающими огоньками непременно живут только добрые и счастливые люди. Снег действовал примиряюще и успокаивающе, и если под свинцовыми тучами Тауэр выглядел тем, чем и был, — мрачной тюрьмой с жестокой историей, — то теперь он представлялся таинственным замком с привидениями. Собор святого Павла с пузатым куполом неожиданно напомнил Жене гигантскую летающую тарелку, которая приземлилась посреди Лондона, а здание Парламента, торжественное и элегантное, вдруг стало похоже на пряничный домик со следами белой глазури. И тут, видимо, пряники вызвали в мозгу нужную ассоциацию, потому что у Жени мгновенно стрельнула мысль: пятичасовый чай! Она так ни разу и не выпила чаю в пять часов! А завтра в это время её уже здесь не будет. Чёрт, ну как же она могла забыть? Женя взглянула на часы: 16:45. В кафе, где изящно сервируют бутербродики и пирожные, больше похожие на ювелирные украшения, она уже не попадёт, но некоторые ларьки ещё работали. Она ещё успеет! Пусть не из элегантной чашечки, а из бумажного стаканчика, зато с видом на Биг Бен — так даже лучше. Конечно, это была полнейшая глупость — перебивать аппетит, когда через три часа её ждал изысканный банкет, но Женя плюнула на то, что количество глупостей в единицу времени уже зашкаливало. Она купила рождественский пряник и стала оглядываться, думая, где тут можно раздобыть чай, и тут прямо над её головой вспыхнул удивительной красоты фейерверк. Женя заворожённо смотрела в небо, пока не ощутила рукой рывок. Она вскрикнула, запоздало глянула вниз и увидела собаку, улепётывающую с её пряником в зубах. — Ах ты, мерзкая псина! — завопила Женя и бросилась вслед за собакой, собака же, почуяв погоню, припустила сильнее, и вскоре Женя уже неслась следом, не разбирая дороги, пока воровка не юркнула на какую-то тёмную и пустынную улицу, где Женя поскользнулась и грохнулась на бок в грязную лужу. Мерзкая же псина скрылась из виду, оставив Женю в растерянности озираться по сторонам, оплакивать новый пуховик и удивляться собственному маразму. Где она находится и как явится в таком виде в отель? Зачем она вообще помчалась за собакой? Не собиралась же она вырывать пряник у неё из пасти и тем более после этого есть? Женя осторожно поднялась, потирая ушибленный бок и одновременно пытаясь оттереть грязь, и тут перед ней из пустоты вырисовался мужчина. Он был одет в чёрные джинсы, чёрную куртку, чёрный шарф и голубую шапочку, и Женя машинально отметила, что никогда не видела таких синих глаз, вернее, видела только однажды в жизни. Мужчина любезным тоном что-то спросил, но Женя, конечно, ни слова не разобрала. — I don't good speak English… don't well, — пролепетала она. К её невероятному удивлению, мужчина ответил на хорошем русском языке, ну разве что с лёгким акцентом: — Вы ушибли себя? Вам нужна помощь? — Нет, спасибо, всё в порядке. — Вы знаете, я немного следил за вами. — Что?! — оторопела Женя, готовясь в любой момент броситься, только уже не в погоню, а в бегство. — Ну, не следил, а, как это, следовал, просто шёл следом, вот. Можно вам задать один вопрос? Женя осторожно кивнула. — Откуда у вас такой красивый шарф? Женя ждала какого угодно вопроса, но уж точно не этого. Может, похожий шарф был в последний день на его убитой жене? Или это маньяк-фетишист, который насилует женщин в красивых шарфах, а потом душит их этими же шарфами? — Сама связала, — лаконично ответила она. — По паттерну из журнала? — продолжал интересоваться странный незнакомец. — Нет, дизайн мой собственный. Мужчина посмотрел на Женю так, как будто хотел спросить что-то ещё, но, вероятно, заметив её смущение, оставил тему и произнёс совершенно другое: — Я бы предложил вам зайти ко мне — это тут, рядом — и помыть вашу куртку, но, к сожалению, не могу. — Что вы! — смутилась Женя, — это совсем не нужно! У вас там наверняка сейчас дым коромыслом, все к Новому Году готовятся. — Никто ни к чему не готовится, — отрезал незнакомец. — Я один живу. Проблема совсем в другом: я потерял мои ключи. — Как?! — только и выдохнула Женя. Оказывается, в эту новогоднюю ночь у кого-то были проблемы почище, чем испачканное пальто. — Я был в спешке и сунул их в карман куртки, хотел потом переложить их в сумку и забыл, а они выпали. — И что вы будете делать, если не найдёте? Мужчина пожал плечами: — Взламывать дверь и ставить новый замок. Мне брелок жалко. Это мой талисман. Не зная, что на это ответить, Женя переступила с ноги на ногу и только тут почувствовала, что бок действительно болит. — Всё-таки ушиблись? — участливо спросил мужчина. — Не то чтобы ушиблась, просто на что-то острое наткнулась, — объяснила Женя и наконец-то догадалась сделать шаг в сторону и рассмотреть то место, куда она упала. В тёмной жиже блеснуло что-то металлическое, Женя наклонилась и выудила оттуда связку ключей. Идти в дом к мужчине, которого она встретила пять минут назад, было уже просто редчайшей глупостью, которая затмила все предыдущие, вместе взятые. Но Женя действительно боялась, что если не отстирать грязь сразу, то потом она уже не отмоется, а кроме того, ей стало любопытно, как этот человек научился так хорошо говорить по-русски. — Вот мыло и щётка, — сразу же показал ей хозяин квартиры, — а я сейчас принесу э-э-э… сушитель для волос. Хотите чаю, с баранками? — С баранками? — удивлённо переспросила Женя. — В Лондоне тоже есть русские магазины, — улыбнулся мужчина. Женя сидела на кухне с пуховиком на коленях и в одной руке держала фен, а в другой чашку с чаем. Она немного осмелела и поинтересовалась: — Где вы учили русский язык? — Нигде не учил, это мой материнский язык. — Так вы в России выросли? — Вырос — это громко сказано. Мне было десять лет, когда мы уехали. Поэтому теперь я говорю английский лучше, чем русский. — Вы прекрасно говорите по-русски! — искренне заверила его Женя. — А можно посмотреть на ваш брелок, который талисман? Когда мужчина вернулся и протянул ей раскрытую руку, Женя обомлела и вскочила. На его ладони лежал искусно сделанный цветик-семицветик. — Это всё полудрагоценные камни, — охотно пояснил Витя, явно принимая Женин изумлённый вздох за восхищение ювелирным искусством. — Мой хороший друг владеет мастерской, он на заказ сделал. Смотрите, по часам: яшма, сердолик, янтарь, малахит, бирюза, лазурит, аметист. Можно как брелок использовать, а можно как брошь… Но Женя уже не слушала его. Она стояла, потрясённо смотря на Витю, и безуспешно пыталась уговорить сердце не колотиться так угрожающе, а слёзы — не литься так откровенно. — Витя… Почему ты мне ничего не сказал?! — Женька!!! Он схватил Женю в охапку, прежде чем та успела хоть что-то сказать, хоть как-то пошевелиться, и крепко прижал к себе. Пару минут она рыдала у него на плече, но потом шок сменился неловкостью, когда она осознала, что обнимается с фактически незнакомым мужчиной. Она аккуратно отстранилась и, глядя ему прямо в глаза, повторила вопрос: — Витя! Почему ты мне ничего не сказал?! Витя осторожно взял её за руки и тихо сказал: — Прости меня, пожалуйста. Мой отец был писателем-диссидентом. Он получил проблемы с правительством, и пришлось уехать из страны. Родители готовились секретно. Боялись, что, если кто-то узнает, это сделает нам проблемы. Они даже мне рассказали за пару дней до отправления и после этого не выпускали из дома, чтобы я никому не разболтал. — Это жестоко, — только и смогла вымолвить Женя. — Страх делает людей жестокими. Я нуждался во многих годах, чтобы простить родителей. Потом всё стало проще. Я писал тебе письма, но… — Мы переехали, — закончила за него Женя. — Старый дом пошёл под снос, и мы переехали. — Женя, ты сможешь меня простить? Её не хватило даже на то, чтобы ответить «да», настолько сильной оказалась судорога, сжимавшая горло. Она смогла лишь кивнуть, подойти ближе, обвить руками Витину шею, прижаться и снова расплакаться, но теперь это были слёзы облегчения и радости. Женя пыталась представить, каково это, когда тебе объявляют, что через два дня тебя увезут навсегда в другую страну, без права не то что попрощаться с друзьями, но даже предупредить их. Наверное, взрослые точно так же, как и ей, говорили Вите, что таких Жень у него ещё будет вагон и маленькая тележка. Наверное, люди не виноваты в том, что никогда не встречались с настоящей дружбой и верностью и не знают, что такое существует. Наверное, тут такая же штука, как с арахнофобией: те, кто сами этого не испытывали, уверены, что всё это чушь и капризы. — Женя, ты знаешь, — начал Витя, когда она наконец успокоилась и улыбнулась, — у меня к тебе предложение, то есть не предложение, а просьба, я понимаю, что я не имею права просить, и у вас там наверняка роскошная еда, музыка, анимация и всё такое, а я не знал, что я тебя встречу, я только купил икру, утку для духовки и шампанское, а сейчас уже всё закрыто, ой, ещё тортик, я его сейчас из морозильной камеры вытащу, в общем, ты знаешь, раз так всё получилось, может быть, ты не против… — Конечно, я согласна! — рассмеялась счастливая Женя. — Только надо заехать в отель за платьем и туфлями. В отеле она лёгким галопом поднялась в свою комнату, бодрой рысью собрала чемодан и уже самым резвым аллюром заскочила к сопровождающей предупредить о том, что не придёт в ресторан. — Женщина, да вы что? Там же всё включено! Закуски, горячее, десерты, напитки, по бутылке шампанского на каждого… — Вот и выпейте мою! — перебила её Женя и умчалась обратно к Вите, тактично ожидающему её в углу холла. * * * Сопровождающая неодобрительно проводила взглядом Женю, вбежавшую в двери отеля в последний момент, когда полгруппы уже ждало с чемоданами внизу. Пробравшись на своё место в автобусе, Женя с наслаждением откинулась на спинку сиденья и прикрыла глаза, вспоминая все события этой самой странной в её жизни новогодней ночи. Как они болтали обо всём подряд, будто и не было почти трёх десятков лет. Как Витя слизнул с Жениной руки случайно упавшую икринку и как следующая икринка (ловкость рук и никакого мошенничества) упала уже в вырез платья. Как они хохотали, пытаясь вдвоём реанимировать утку, которая, разумеется, сгорела, потому что в тот момент, когда её полагалось выключить, Витя целовал синяк от ключа на Женином бедре. Как они утром пили кофе с замороженным тортиком, который так и проторчал в морозилке всю ночь, а потом со смехом грели замёрзшие языки друг об друга. Из этих мыслей её вырвал голос соседки по автобусу: — У вас всё в порядке? А то вас на празднике не было, я уж подумала, мало ли чего. И шарф у вас другой, был такой цветастый, я запомнила, а этот просто чёрный. И брошка новая, красивая. Я своим тоже магнитики купила, сейчас покажу… — У меня всё прекрасно. С Новым Годом! — перебила её Женя, отвернулась к окну и подумала про себя: «Я теперь вся другая, не только шарф. У меня впереди другая жизнь. Я буду жить в другой стране. Говорить на другом языке. И меня будут звать Джейн». Пусть даже это будет самая большая и самая правильная глупость в её жизни.