***
В комнате темно, хоть глаз выколи. Вадим прикрывает за собой дверь, стараясь сделать это как можно тише. Годы наемничества не прошли зря, к кровати он подходит едва не на носочках, так тихо, что не смог бы разбудить даже человека с самым чутким сном. Возможно, он слишком осторожничает, потому что у Алтана даже не сбивается дыхание. Он продолжает спать на боку, подложив руку под голову, наверняка видит свой десятый сон за ночь и не думает просыпаться. Вадим забирается под одеяло, ложится позади него и опирается на локоть, следя за тем, чтобы ни дай бог не придавить растрепанные по подушке черные волосы. Матрас прогибается под его весом, но не издает ни звука (не то чтобы его удивляет, что Алтан не поскупился и купил хороший). Он смотрит на острые плечи, скрытые под легкой тканью домашней футболки, и скользит свободной рукой под одеяло. Кожа под подушечками пальцев теплая, нагретая, и она быстро покрывается мурашками от легкого прикосновения. Но Алтан не двигается, почти никак не реагирует, только выдыхает чуть громче обычного. Вадим прижимается ближе, ведет рукой к самым кончикам пальцев, очерчивая выступающие косточки, и зарывается лицом в кудрявые волосы. Немного щекотно, пахнет пихтой и лавандой от нового шампуня, стоящего столько, что Вадим мог бы месяц на эти деньги прожить. Рука перемещается на ягодицу незаметно, Вадим мягко сжимает ее прямо через ткань и слышит тихий, совсем короткий стон. Значит, потихоньку начинает просыпаться, и времени на то, чтобы убедить, насколько это хорошая идея, у него остается мало. Он не тянет, сразу просовывает ладонь под тугую резинку штанов и с удовольствием обнаруживает отсутствие нижнего белья. — Надо же, какой ты смышленый, — мурчит над самым ухом и подмечает, как Алтан, все еще не проснувшийся до конца, сильнее зарывается лицом в подушку. Он мнет с чувством, с толком, даже чиркает ногтями пару раз — просто из вредности — но тот не шипит, не отпихивает его локтем, а будто даже подается на прикосновения. Вот какие у тебя сны, значит? Чтобы достать смазку со стола ему приходится приподняться и вынырнуть из-под одеяла. Лишняя возня заставляет Алтана выйти из дремы, потому что когда он возвращается, то встречается с его заспанным взглядом. Даже голову полностью не поворачивает, только косит на него слегка сквозь приоткрытые веки. — Что ты… — тянет сонно, но Вадим прерывает его, склоняясь над ним и целуя в висок. Сейчас с ним нужно аккуратно, нежно. Сейчас еще не время. — Тшш. Просто представь, что это очень хороший сон. Алтан убежденным не выглядит, но глаза все-таки закрывает и жмется спиной ближе. Так не очень удобно, но Вадим решает, что справится. Главное, что Алтан еще сонный и податливый. Смазка на пальцах холодная, он переживает, как бы не слишком. Не подумал, все-таки стоило согреть ее сперва. От прикосновения Алтан сжимается на секунду, но быстро привыкает к прохладе. Вадим кружит пальцами, медлит, но все-таки проталкивает пару фаланг. Алтан тугой, у них давно не было секса, а пальцы, которыми он любил себя трахать, когда Вадим уезжал куда-то на неделю, были явно тоньше. Он добавляет второй, и Алтан начинает дышать глубже. Сейчас ему наверняка больно — совсем немного, так, как нравится. Вадим двигает ими неспеша, достает и толкается до конца снова, проходится по простате. Алтана от каждого прикосновения к ней передергивает, плечи содрогаются мелкой дрожью, и сколько бы Вадиму ни хотелось посмотреть на это подольше, он понимает, что десерт стоит оставить на потом. Когда парень привыкает, он разводит их в стороны, и Алтан стонет — тихо, на одной ноте. Поскуливает даже. — Добавь еще, — говорит Алтан куда-то в подушку. — Что-что, золотце? Не расслышал. — Добавь еще один, — повторяет громче, поворачивая голову. Даже в темноте видно, как у него пылают щеки. Вадим не уверен наверняка, но ему так нравится мысль, что член натягивает мягкую ткань домашних штанов. Может, даже резинку приподнимает. Жаль, под одеялом не видно. — А волшебное слово? — невинно спрашивает Вадим, и тут же с нажимом проходится по простате. Если у Алтана и вертелись слова на языке, то сейчас точно должны были вылететь. Вместе с глубоким гортанным стоном, эхом вибрирующем в грудной клетке. Вадим проводит по ней снова, и сновасноваснова, окончательно лишая его способности не то что говорить — думать даже. Алые глаза закатываются от удовольствия, но Вадим знает, что ему мало. А большего он еще не попросил как следует, дрянной мальчишка. — Пожалуйста, — на выдохе говорит Алтан и жмется ближе, стараясь посильнее насадиться на трахающие его пальцы. — Недостаточно, — категорично отвечает Вадим и достает пальцы, перекладывая их на ягодицу и крепко сжимая. Грубо, почти до боли. Алтан распахивает на него все еще заволоченные пеленой то ли сна, то ли возбуждения глаза и вдыхает ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. — В смысле «недостаточно»? — спрашивает Алтан. — В том самом смысле, золото, — голос у Вадима уже не такой тягучий и мяукающий, а рука стискивает нежную кожу только сильнее. И мнет, перекатывает между пальцами, так, чтобы Алтан сбежать не мог. Тот, кажется, и не собирается. Только смотрит жадно, лихорадочно думая, как бы поскорее вернуть чувство наполненности. — Ты мне должен за каждый приказ вне работы, — продолжает Вадим, — и будешь умолять, если мне покажется, что ты недостаточно честно говоришь. В этот момент ущемленное чувство собственного достоинства наконец берет над ним верх, и Алтан язвит: — Не слишком ли ты много просишь? — А ты подумай, в том ли ты положении, чтобы свои правила устанавливать, — отвечает просто и больно прикусывает кромку ушной раковины. Алтан морщится, затыкается и… сдается без боя. Может, проникся душещипательно речью, а может просто кончить хочет поскорее и решает, что чем спорить и отстаивать свое, легче один раз пойти на уступки. Один раз. А утром точно всыпать ему по первое число, чтобы больше не зазнавался. Молчит пару секунд, обдумывая, но настойчивые прикосновения явно играют роль в скорости принятия решения. — Ладно. Пожалуйста? — он не просит — спрашивает, перекатывая слово на языке будто на пробу. — Нет, — отрезает Вадим, и с силой ударяет по ягодице. Получается не так сильно и размашисто, как хотелось, но эффект неожиданности помогает, потому что Алтан дергается и без раздумий выпаливает: — Пожалуйста. Он, кажется, сам удивился тому, как легко получилось. «Надо же, — думает Вадим, — все и правда так просто решалось». — Недостаточно, — говорит и бьет снова. На этот раз получается сильнее, намного отчетливее. — Пожалуйста! — Нет. Он продолжает разукрашивать его задницу в красно-фиолетовые оттенки на каждое пожалуйста. Когда их количество — вперемешку с изредка вклинивающимися «я больше не могу» — хорошо переваливает за тридцатку, Алтан становится сам на себя не похож. Щеки такие красные и горячие, что на них можно яичницу жарить (как и на многострадальных ягодицах), из глаз катятся крупные слезы, стекающие по гребню носа. Он дышит тяжело, и выглядит еще более бессознательно, чем когда был во сне. — Пожалуйста, Вадим, — он взмаливает. — Пожалуйста, я правда понял, пожалуйста, дай мне кончить. Пожалуйста, — последнее слово он тянет и, кажется, на самом деле плачет. Всхлипывает и сжимает подушку крепче. Вадим думает, как бы не переборщил, но нет. Все еще тянется, жмется к груди. — Хороший мальчик. Можешь подрочить себе в качестве награды, — говорит Вадим и проталкивает сразу три пальца. Он больше не медлит и не избегает простату. Наоборот, бьет по ней фалангами раз за разом, целует плечо и наблюдает за тем, как одеяло то и дело приподнимается в такт с рукой Алтана, который наконец дорвался. Ровно шести движений хватает, чтобы Алтан кончил. Он скулит, дрожит и дышит так, будто пробежал марафон. Вадим медленно останавливается и достает пальцы. — Молодец, первую часть урока ты усвоил. — Первую? — хрипло переспрашивает Алтан, у которого не хватает сил даже на то, чтобы обернуться на него. Лежит точно тряпичная кукла и переводит дыхание. — Ту, в которой учился просить. А теперь научишься извиняться. Он откидывает одеяло, позволяя проникнуть под него прохладному воздуху. Даже его пробирает мурашками, что и говорить про Алтана. Вадим пересаживается поудобнее, берет Алтановы бедра и ставит его на колени. Они расходятся, как у новорожденного жеребенка, но он держит крепко, не давая упасть. Он совсем близко, покраснения и будущие синяки от мощных хлопков расцветают как цветы, а мышцы никак не могут перестать хаотично сокращаться. Не то чтобы это было в планах, но Вадим рассуждает, что небольшая компенсация за причиненные неудобства никогда не помешает. Он наклоняется и широко лижет, с нажимом проходит языком по кольцу мышц, без особого сопротивления скользя внутрь. Алтан охает и напрягает бедра, пытаясь свести их. Вадим проводит языком еще несколько раз под короткие звуки, вырывающиеся у Алтана, и неспеша поднимается. Он стягивает собственные шорты пониже, освобождая давно уже вставший член, и смотрит на белоснежную спину, выглядывающую из-под задравшейся футболки, тронутую только парой побелевших шрамов. — Подожди, я… не могу, — доносится от Алтана, и он приподнимает бровь. — Я еще от прошлого не отошел. Пожалуйста, не сейчас, я… — Я, я, я, — передразнивает его Вадим, не давая закончить. — Разве ты, золотце, еще не понял, что не все в мире крутится вокруг тебя? Алтан не находится с ответом, и Вадим думает «то-то же». Он льет смазку на мышцы щедро, попадает даже на кожу вокруг. Она все такая же холодная, контраст с горячей кожей должен ощущаться просто крышесносно. Для того, кто не находится на своем абсолютном пределе, конечно. Вадим входит медленно, на пробу, хотя тот уже настолько растянутый, что ничего не останавливает его от того, чтобы начать двигаться резко и жестко, достигнув оргазма очень скоро. О нет, это было бы слишком просто. Алтан вдыхает воздух, так глубоко, насколько получается, будучи уткнутым лицом в матрас. Вадим облокачивается рукой рядом с его лицом, прижимая его ближе к кровати, и начинает двигаться быстрее. С каждым толчком чувствительная после прошлого оргазма головка проходится по — на удивление — не шелковым, а хлопковым простыням, и Алтан, наверное, сорвет себе голос, потому что стонет он громко, отчаянно, перевозбужденный и уставший до чертиков. — Как ты там говорил? Сколько угодно упивайся своей властью в постели, но не смей выкидывать подобные штучки на работе? — он переносит руку с ягодицы на шею и давит, заставляя глубже провалиться в матрас. — Так вот, vice versa. На задании — бога ради, никто не запрещает тебе давать волю своему шаловливому язычку. Но здесь будь добр проявлять ко мне хоть немного уважения. Я тебе не пес с улицы, в конце концов, чтобы ты мог раздавать приказы и ожидать, что я тут же побегу и исполню их. Мы в, как ты их сам назвал, отношениях. Его голос на удивление ровный, хоть и холодно-металлический, каждым словом режет душу и давит на шею все сильнее. Может, хоть так дойдет. Алтан дышит прерывисто, боясь вставить слово — не то чтобы в этом состоянии он мог. Обдает дыханием ладонь, точно закивал бы, если бы не сильная рука на загривке. — Кстати, «отношения», конечно, могут быстро закончиться, только ты подумай, кому от этого будет хуже. Мне-то ничего не станет с чистой душой пойти отжарить Надюху, а вот ты, — он цокает языком. — Ты подумай, все-таки. Ситуация не в твою пользу складывается, так что будь уж так любезен извиниться и с этих пор взять себе это в привычку. «Надюха» и правда вешалась на него уже добрых три месяца, не упуская ни момента провести хрупкой женственной рукой по сильным бицепсам. От Алтана ее спасало только то, что для него это все оставалось на уровне догадок и хмуро брошенных в их сторону взглядов. Но после своей речи Вадим был уверен, что на заданиях он ее больше не увидит. Алтан внезапно замирает так резко, даже дышать перестает, что Вадим думает, не сломал ли он ему позвоночник. Он убирает руку с шеи, кладет ее на плечо и останавливается. Не мог же он… — Прости, — раздается так внезапно и тихо, будто просто послышалось. Но он продолжает: — Пожалуйста, прости. Я правда не хотел. Я просто… Я просто привык так с тобой. Я перестроюсь, правда. Прости, только не уходи, пожалуйста. Алтан звучит так, будто верит, что Вадим и правда сейчас кончит и уйдет к своей Надюхе; забудет о нем и никогда больше в его жизни не появится. Или еще хуже: продолжит ходить на работу, но больше не будет ухмыляться хищно каждый раз, стоит наемникам отвернуться на секунду. Останется только сухое исполнение приказов и ничего выходящего за рамки сугубо деловых отношений. Голос у него хрипит и булькает, то ли от пережатого слишком долго горла, то ли от слез. У Вадима дух захватывает от того, какой Алтан сейчас. Такой простой и испуганный, боящийся оставаться один снова. Он обхватывает его член и толкается. Двигается наконец-то быстро и грубо. Алтан хныкает и кончает снова, не прекращая череду бесконечных «прости», и очаровательно сжимается вокруг него. Вадим догоняет его совсем скоро, стонет и заливает спермой внутренности. Оргазм просто супер, у него даже в глазах двоится. Вадим переводит дыхание и смотрит на Алтана, плечи которого продолжают содрогаться от плача. Зря он с ним все-таки так. Пацан слишком чувствительный, даже если продолжает храбриться на публике, прячась подальше в свою чешую. Вадим натягивает шорты, а потом принимается за штаны Алтана, аккуратно закрепляя их на талии. Он ложится и обнимает его, прижимая поближе. «Прости» становятся совсем тихими, и отдаются теплым дыханием в шею. — Тише-тише, все хорошо, — говорит Вадим и мягко целует его в лоб, отодвигая налипшие темные прядки большим пальцем. — Я никуда не ухожу. Алтан, кажется, настолько сбит с толку контрастом, что тут же замолкает, хоть и не перестает дрожать. Утром наверняка будет ворчать из-за засохшей на бедрах спермы, думает Вадим, но главное, что сейчас он тихий и спокойный.***
На кухне Алтан появляется после одиннадцати. Он стоит в проходе и хмурится на бьющие в сверкающие чистотой окна лучи, на влажных волосах лежит белоснежное полотенце, которым он то и дело ловит скатывающиеся с локонов капли воды. Вадим открывается от книги и смотрит на него. — Доброе утро, ваше золотейшество. Желаете чего? — ерничает в своей привычной манере и наблюдает за реакцией Алтана. Тот жмется в дверях еще немного и заходит. Садится на стул, морщится, тут же пытается найти позицию поудобнее. Сидеть ему явно неприятно, то ли от секса, то ли от синяков на ягодицах. Которые он наверняка успел подметить в душе, проносится в голове у Вадима. Он бухается лицом в скрещенные на столе руки. — Сделай кофе, — бурчит, и тут же, будто током ошпаренный, добавляет. — Пожалуйста. Вадим широко улыбается и засчитывает победу себе в копилку.