Странная рождественская история

— Здравству… Привет. — Растерянно произносит Усон и встает как вкопанный в дверях магазинчика, где частенько покупает сигареты. На кассе вместо улыбчивой женщины — Китэк. Он пробивает чек для закутанного по самые глаза парня и на Усона не смотрит, только кивает коротко на его «Привет». Непривычно тёмные волосы, покрасневший от холода кончик носа, торчащий над краем приспущенной маски, небрежно расстегнутая форменная рубашка. Ничем не заклеенная татуировка на кисти. Давно не виделись. — А где тётушка?.. — замешкавшийся Усон вжимается в стену и пропускает покупателя с объемным пакетом, под кедом жалобно хрустит втиснутая в самый угол коробка со стикером «Хрупко» на боку. — Я за неё, — хмыкает Китэк и бросает кому-то шуршащему в подсобке за спиной: — Заберёте мусорные пакеты, прежде чем уйдете? Раздаётся скрипучее “Заберу”, а сразу после из подсобки выглядывает пожилой мужчина. У него усталые глаза и седая голова, рабочая рубашка, похожая на ту, в которую одет Китэк, аккуратно застёгнута до самого горла. Усон машинально кланяется, но на него никто не обращает внимания. — Хочешь, встану завтра за кассу? — спрашивает мужчина у Китэка и улыбается тепло. — Сочельник же... — Вот и проведите его с семьей, — обрывает его Китэк и машет нетерпеливо ладонью. — Идите-ка уже домой. Мужчина хмуро скребёт подбородок под маской, оглядывает магазинчик и занудно, очевидно не в первый раз говорит: — Повесил бы ты уже гирлянды. Глядишь, и покупателей прибавится. Кума моя всегда украшает магазин к Рождеству ещё в начале декабря, а ты, оболтус, дотянул до последнего. И, прежде чем нырнуть обратно в подсобку, вдруг отвешивает Китэку звонкий подзатыльник. Усон вздрагивает от этого звука, глаза его непроизвольно округляются, становится даже как-то неловко от этого зрелища. Китэк же молча корчит непонятную под маской мину, а когда доносится хлопок закрывшейся где-то внутри двери, ворчит под нос досадливо: — Да повешу я всё… И сам повешусь. Усон прыскает в ладонь, и этот его смешок будто выводит Китэка из режима наказанного подростка. Он прочищает горло и чуть прищуривается. — Не узнал сразу в этой хрени, — он дёргает себя за маску раз-другой, — чего тебе?.. Опомнившись, Усон отлипает наконец от стены. Точно, не просто так же зашёл. — Мне Мэвьюс с голубой кнопкой и… — Начинает озираться беспомощно, — чего-нибудь пожрать. — «Пожрать» в комбини через улицу, — Китэк указывает рукой ровно по-диагонали, не отнимая от Усона безучастного взгляда. — Я закроюсь через десять минут. Могу только пробить пару шоколадок. Усон заторможено мотает головой. Китэк приподнимает бровь и опирается локтями о стойку. Снаружи пару раз чихает чей-то байк и глохнет, кто-то чертыхается. Гудит поднявшийся к вечеру холодный ветер. — А что ты здесь?.. — Какими судьбами?.. — Ты первый, — усмехается Китэк и отходит туда, где светится неоном витрина с сигаретами, бросает беглый взгляд на цветные упаковки и вытаскивает нужную пачку. Она розовая, и Усону становится вдруг стыдно. Сигареты женские, со вкусом жвачки, и он ждёт, что Китэк непременно скажет ему какую-нибудь колкость по этому поводу, но тот только повторяет свой вопрос: — Какая нелегкая тебя занесла в этот переулок? — У меня на соседней улице бро живёт, — Усон нервно лезет за телефоном в карман, — мы часто тусуемся тут. — Ни разу тебя здесь не видел, — Китэк одним широким шагом возвращается за стойку. — Документы есть? — А? Усон почти упускает телефон, но в последний момент прижимает его к штанине у самого колена и выругивается от души. Ещё не хватало разбить. Китэк перегибается через стойку и цокает языком. — Документы, спрашиваю, есть? — Ты что, издеваешься? — Усон вскидывает на него недоумевающий взгляд. — Есть мне восемнадцать. Мы же пили вместе два года назад! Китэк фыркает и демонстративно прячет сигареты под прилавок. Весь его вид транслирует: «Нет документов — нет сигарет». Усон сверлит его взглядом немного и всё-таки сдаётся: зло пыхтит, разлочивая телефон, а после тычет им наверняка паскудно ухмыляющемуся под маской Китэку в лицо. Тот близоруко щурится, пытаясь прочесть дату рождения на скрине АйДи карты, и делает вид, что считает возраст на пальцах. Усон только закатывает глаза. — Двадцать два мне. Не напрягайся так, в твоём возрасте — вредно. — А я думал — двенадцать, — лениво тянет Китэк, пропустив неудачную попытку его задеть мимо ушей, и тут же поднимает ладони в сдающемся жесте. — Расслабься, пацан. У нас тут видеонаблюдение, — он тычет пальцем туда, где застенчиво подмигивает красным глазок камеры, — иногда приходят с проверками и смотрят записи, штрафуют неслабо. Моя мать с меня три шкуры спустит. Усон стискивает зубы до скрипа, не расслабляется совсем, только злится сильнее. Не на Китэка, пробивающего ему наконец сигареты, а на себя за неадекватную ситуации реакцию. Будто впервые у него документы попросили, будто не выглядит он на шестнадцать в самом деле. Будто Китэку может быть до него дело. Деньги списываются с карты, кассовый аппарат мучительно медленно выплевывает чек, Усон запихивает в карман свою добычу и, буркнув что-то невразумительное, что при наличии фантазии можно принять за прощание, разворачивается стремительно к выходу. Руки немного дрожат, Усон вцепляется в концы колючего шарфа, глубоко вдыхает и выдыхает медленно носом. Тянет за дверную ручку, наверху раздражающе звякает колокольчик. — Может подождешь меня? Я бы тоже сходил пожрать... Усон оборачивается в дверях и тут же спотыкается о ту же коробку, на которую наступил, когда только пришёл. Внутри неё снова что-то хрустит. Китэк морщится от этого звука, выворачивается из рабочей рубашки и швыряет её небрежно прямо поверх кассы. Молчит. Усон откровенно пялится на ничем не скрытую теперь китэкову татуировку на руке, разглядывает хаотичные чёрные линии на предплечье и аккуратный рисунок какого-то воина выше. Он ни разу и не видел её всю целиком. Красивая. — Татуировка? — А? — Ты сказал — «Красивая», — поясняет Китэк. Он так и стоит посреди торгового зала в одной белой майке, на него даже смотреть холодно. И Усон не смотрит, предпочитая уставиться на окрашенную в голубой стену и кивнуть вместо ответа. — Так подождёшь? Из приоткрытой двери дует, и Усон прижимает её обратно к косяку, хотя надо было бы закрыть её за собой и уйти уже от этой кусающей щеки неловкости. Он всё-таки поднимает на Китэка взгляд и как-то беспомощно выговаривает: — Тебе же нужно украсить магазин. Запутавшийся в черной водолазке Китэк фыркает где-то там внутри и сдавленно ругается, Усону на миг хочется ему помочь, он даже делает полшага вперед, но в последний момент одёргивает себя: его не просили. Повозившись ещё немного, кряхтящий Китэк наконец находит макушкой горловину. Одевшись, он сразу же ссутуливается, а волосы его топорщатся во все стороны, и всё это делает его похожим на старого ворона. И глаза у Китэка, понимает вдруг Усон, тоже как у ворона старого: задолбавшиеся, безразличные. — Сейчас украшу. Сдвинув Усона с пути, Китэк вытаскивает из той самой многострадальной коробки у стены деревянную расписанную фигурку оленя на верёвочке. Крутит её в руках немного, словно решает, что с ней делать, а потом решительно вешает на ручку двери. — Всё, украсил, — говорит он вроде весело и, набросив на плечи выуженное из неприметного шкафа пальто, быстро выталкивает подвисшего Усона наружу. Щёлкает дверной замок, с жужжанием опускаются рольставни. Китэк наскоро застёгивается и спрашивает: — Ты пельмени любишь? *** Всю дорогу до рынка они идут в неуютной тишине, Усон только матерится каждый раз, когда скользит по наледи в своих кедах. Китэк посмеивается над ним, а уже перед самыми воротами на рынок, когда Усон в очередной раз едва не растягивается на подмёрзшей вчерашней луже, подхватывает его под локоть. И отпускать не торопится: так и тащит за собой мимо прилавков с едой, лавируя в потоке людей. Это неловко и не очень-то удобно, Усон тянет руку обратно, но локоть сжимают только крепче. — Убьёшься или потеряешься, — произносит Китэк коротко. Он хмурится и щурится, пытаясь разглядеть что-то вдалеке. — Почти пришли. В едальню с большим светящимся пельменем в качестве вывески они не то заходят, не то вкатываются, Китэк наконец разжимает пальцы и точным броском перчаткой занимает только-только освободившийся столик в самом углу у искусственной наряженной ёлки. Как и во всем городе, здесь тоже сверху до низу всё обмотано мигающими гирляндами, а из колонок под потолком льётся набивший уже оскомину за декабрь рождественский плейлист. Усон озирается и начинает стаскивать с себя куртку, но Китэк подтягивает её за капюшон обратно и бубнит «Не раздевайся пока, здесь прохладно». Китэк оказывается кем-то вроде завсегдатая: треплется с девчонкой в красном колпаке за кассой, кричит в приоткрывшуюся дверь кухни приветствия и делает заказ словами «Как обычно». Маячащий неясной тенью у него за спиной Усон просто просит то же самое, даже не смотрит в меню. Пельмени и пельмени. — Тебе пиво взять? — тормозит его Китэк, когда Усон собирается уже вернуться к занятому ими столику. — Я заплачу. И за ужин тоже. Усон так удивляется, что неожиданно даже для самого себя отвечает предельно честно: — Мне нельзя. Таблетки. — А, точно, — Китэк отпускает его рукав и дёрганно зачесывает торчащую челку назад. Помогает это мало — неровная челка его так и топорщится. — Кола? — Пепси. — Одна херня. Воздух в кафешке пропитан запахами еды и почему-то хвоей, но Усон ощущает только повисшую между ним и Китэком неловкость. Когда им отдают их заказ, и они усаживаются за столик, столкнувшись на миг коленками, чувство дискомфорта только усиливается и заставляет Усона вжаться в спинку скрипучего стула. Раздаётся резкий щелчок, потом шипение, сдавленная ругань: Китэк открыл банку Кока-Колы и залил газировкой руки и столешницу. И это в общем-то будничное происшествие заставляет Усона выйти из своего странного оцепенения, в котором он находился с момента, когда увидел Китэка за кассой магазина. — Ну ты и криворукий, — ржёт Усон, глядя на то, как Китэк изводит все свои салфетки и сбивает походя баночки со специями, — как тебя только в магазин работать взяли. — Да ну прямо взяли… — ворчит Китэк, спихивая мокрый комок из салфеток на самый край стола и берясь за палочки. — Это магазин моей матери. Она в начале декабря уехала в Пусан к сестре. Вернётся уже после праздников, а я остался за главного. — А я уж решил, у тебя совсем дела идут дерьмово, — Усон тоже тянет за колечко на банке. С деликатным «Чпок» банка поддаётся, пена поднимается до самого верха, но не выходит за край, а медленно опускается обратно. Вроде ерунда, но Усон чувствует что-то вроде удовлетворения и превосходства, и видимо что-то такое отражается у него на лице, потому что Китэк закатывает глаза. — Ешь, пока не остыло, — невнятно произносит он и, будто подавая пример, вгрызается с чавканьем в свои пельмени. Ест он вкусно, очень даже заразительно. И Усон тоже берётся за палочки. Пельмени и правда оказываются замечательными. И очень горячими. — А ты почему в Пусан на Рождество не поехал? — А я никогда на Рождество никуда езжу, — Китэк стукает своей банкой о банку Усона и салютует ею, прежде чем отпить, — мы с батей всегда празднуем.... — Он замирает на миг, отставляет Колу и исправляется, — праздновали. Вместе. Китэк замолкает, лицо его становится задумчиво-печальным, и Усон вдруг вспоминает, что у того летом умер отец. Не то чтобы он в самом деле следил за чужим Инстаграмом, но почему-то именно этот пост вынесло ему в ленту. Черный квадрат и простыня текста, пропитанная сожалением. Усон, помнится, медитировал над ним половину ночи, решая, стоит ли приносить соболезнования. Так и не решился. — Я видел тот твой пост, — говорит сипло Усон, прячась за банкой газировки, — мне жаль. — Жаль, что видел? — хмыкает Китэк и лезет в карман куртки, хмурится, когда не может нашарить то, что ищет. — Жаль твоего отца. — Это жизнь, — просто говорит Китэк и раздражённо откидывается на стуле, скрестив руки на груди. Весь вид его излучает досаду. Усон ёрзает на месте нервно. Хочется курить. Усон выуживает пачку сигарет и долго возится с упаковкой. Китэк допивает газировку и одним резким движением сминает банку. Музыка в колонках замолкает, и до Усона доносятся разговоры с соседних столиков: кто-то из гостей узнал их с Китэком, и теперь суфлерским шепотом они решают — подойти или нет. — Курить хочу, — Усон резко поднимается с места, стул проезжает ножками по кафелю с противным звуком, разнёсшимся по всей кафешке. Блеск, теперь на них пялятся вообще все. — Пойду я. Совсем. — Он неаккуратно наматывает на себя шарф. — Был рад… — Идём, поздно уже, — Китэк потягивается и зевает во всю пасть, прежде чем подняться, — а мне завтра вставать ни свет ни заря. Людей на рынке поуменьшилось, кое-кто из торговцев уже даже успел «свернуться», кто-то заботливый посыпал асфальт солью. Усон чиркает пару раз колёсиком зажигалки, огонёк раз за разом гаснет. Идущий рядом Китэк подставляет ладонь, заслоняя зажигалку от ветра, и после снова прячет покрасневшие от холода ладони в рукавах куртки. Едва уловимо пахнущий жвачкой дым обнимает Усона и бьёт приятной горечью по горлу, держащая в тисках тревога великодушно позволяет немного подышать. — Что будешь делать на Рождество? — Да ничего особенного, — Усон пожимает плечами, — может в студию наведаюсь, есть у меня пара идеек… — Студия — это классно, — откликается Китэк и запрокидывает голову, разглядывая светлое из-за пухлых облаков небо. — У тебя хорошие треки вышли в этом году. — Просто коллабы, — Усон выдыхает дым носом. От похвалы он испытывает смутное смущение. Кажется, что не заслужил. — А ты? Только работать? — Только работать. Китэк опускает взгляд под ноги и ёжится, пряча ладони поглубже в карманы куртки. Уши и нос у него красные. Вроде взрослый дядька уже, а шапку с перчатками в холод не носит. — Раньше батя всегда прилетал из Вьетнама на Рождество, — глухо говорит Китэк, так и разглядывая носки своих ботинок, — мы с ним обязательно ели пельмени, а потом всю ночь играли в падук. Такой вот семейный праздник. — О, — многозначительно отзывается Усон и тушит не добитую до конца сигарету. Как реагировать на внезапные откровения он не знает, просто идёт дальше, пиная по дороге попавшую под ноги пластиковую крышку от бутылки. И чувствует себя катастрофически неуместным. — А я не умею играть. Никто не научил… Вот. — Да там несложно, — Китэк как-то грустно прослеживает выброшенный Усоном недокурок, — главное, чтобы котелок варил. — Ну тогда не для моих это мозгов, — глупо шутит Усон и с облегчением выдыхает: впереди виднеется вход в метро и остановка. Пытка неловкостью вот-вот закончится. До автобуса Китэка ещё пятнадцать минут, и Усон нерешительно перекатывается с пятки на носок, не зная, что он должен сделать — то ли дождаться чужой автобус, то ли уже идти в метро. Китэк рядом пронзительно шмыгает носом. — Ну, я пошёл, — Усон как-то по-дурацки машет ему рукой, — спасибо за пельмени. Китэк кивает, так же нелепо машет ему рукой и быстро прячет её обратно в карман пальто. Китэк только на миг бросает на цифры на стекле короткий взгляд и снова отворачивается: не тот маршрут. — Рад был увидеться, — говорит он. — Забегай как-нибудь на рождественских. Да и вообще… Забегай. Усон разворачивается к метро. Странная встреча, странный вечер, от которого осталось странное послевкусие на языке: и сладко, и горько. Почти как от его Мэвьюс со вкусом жвачки. Только сильно ярче. — Эй, Усон! — окликает вдруг Китэк. Его голос разносится на всю стылую улицу. — Угости сигаретой! Кеды скользят по льду, Усон размахивает руками, пытаясь восстановить равновесие, но всё равно тяжело падает на спину и зажмуривается. Из лёгких вышибает воздух, перед закрытыми глазами мелькают звёздочки. — Цел? — голос Китэка доносится словно сквозь толщу воды. — Сколько пальцев видишь? — Наверняка один, — кряхтит Усон, не размыкая век, и морщится, — средний. — Ууу, — тянет Китэк насмешливо. Глаз у него из-за улыбки совсем не видно. — Последние мозги вышибло. А ну-ка, давай поднимайся. Китэк вздёргивает Усона на ноги за капюшон рывком — как котёнка за шкирку — и придерживает после за рукав, словно боясь, что он ещё раз опрокинется. Усон осторожно дёргает рукой и поправляет сползшую на лоб шапку, щёки горят. Снова хочется закурить и скрыться от внимательно разглядывающего его Китэка в сладковатой дымовой завесе. Точно. Сигареты. Усон выуживает сплющенную пачку. Китэк суетливо вытаскивает одну сигарету и беспомощно замирает, зажав её губами. Усон молча лезет в карман за зажигалкой. Большой палец привычно обжигает искрой, Китэк прикуривает и жадно затягивается, хмурая складка между его бровями разглаживается. — Ты же на прошлый Новый год обещал бросить. Китэк давится дымом и закашливается, прикрыв рот тыльной стороной ладони, и Усон сразу же жалеет, что не прикусил язык вовремя. — Ты всё-таки следишь за мной! — сипит Китэк и снова прикладывается к тлеющей сигарете. Усон лихорадочно думает, как бы ему правдоподобно отбрехаться, но его спасает выруливший из-за поворота автобус. Китэк обиженно смотрит на него через плечо, быстро тушит сигарету прямо пальцами и говорит: — Одна сигарета не считается. — Твой автобус сейчас уедет, — Усон отчаянно старается не рассмеяться от выглядящего максимально раздосадованно Китэка. — И укрась магазин! Если не украсишь, я сдам тебя твоей матери! Китэк, прежде чем совсем убежать к мигающему фарами автобусу, всё-таки демонстрирует Усону свой отмороженный средний палец. *** — Ну и что ты тут делаешь? Подпирающий стену у магазинчика Усон, по правде, сам не знает, что здесь делает. Промучившись до утра от бессонницы из-за намертво засевшей в голове идеи, он приехал на рынок, где они вчера с Китэком ужинали, ещё до рассвета. Сонные торговцы, толкающие свои груженые тележки по узким проходам, смотрели на него, как на дурного, пока он носился от прилавка к прилавку по всему забитому обычно никому ненужным хламом павильону. — Решил проверить тебя: украсил магазин или нет. А ты, хён, даже на работу, оказывается, ещё не пришёл, — Усон осуждающе цокает языком и отходит от двери, давая Китэку место для манёвра. — Ты должен был открыться два часа назад. Тот факт, что все эти два часа Усон просидел под табличкой «Закрыто», он решает умолчать. Суетливо отпирающий магазин Китэк опухший, на щеке у него всё ещё виднеются следы от подушки. Он снова без шапки и без перчаток, замёрзший. При свете утродня он кажется ещё более печальным и уставшим, чем вчера в сиянии гирлянд. — Проспал нахрен, — хрипло говорит Китэк, придерживая для Усона дверь. — Задолбался пахать месяц без выходных… Зайдя внутрь, он первым делом переворачивает табличку на сторону «Открыто», вторым — сдирает с ручки раскачивающуюся фигурку оленя и швыряет её куда-то между стеллажами с водой и туалетной бумагой. Выглядит Китэк один в один как зелёный гоблин из фильма про похищенное Рождество: зелёный от недосыпа и с перекошенным от раздражения лицом. Усону даже становится смешно. Совсем немного. Китэк снова в той же чёрной водолазке, он снова в ней застревает, снова ругается, пытаясь вылезти из тугой горловины, у Усона снова чешутся пальцы от желания ему помочь. Но Китэк не просит о помощи. Китэк помощи не просит никогда. Усон это знает: два года назад они провели много времени вместе, участвуя в шоу в одной команде. Аккуратно пристроив свои шуршащие пакеты у стены, Усон делает шаг вперёд, бурчит «Дай помогу» и осторожно тянет за бьющую током наэлектризованную от трения о чужие волосы ткань. Китэк наконец выныривает из своего синтетического кокона с красным от напряжения лицом, потом молча комкает водолазку в руках, а Усона опять всего скручивает от чувства неловкости и своей неуместности. — Научи меня играть в падук, — выпаливает он. Застёгивающий форменную рубашку Китэк вдевает пуговицы не в те петли, но не обращает на это внимания. — Я даже доску купил. И пельмени. С лицом Китэка происходят какие-то странно-страшные вещи: оно сначала деревенеет, а потом всё разом приходит в движение, кривится в грустной гримасе на миг. Китэк шумно выдыхает и быстро-быстро трёт плохо выбритые щёки ладонями. — Только они за два часа, что я тебя прождал, остыли, — признаётся Усон. Он говорит это просто потому, что нужно что-то сказать. — Нужно сперва украсить магазин, — вскидывает Китэк глаза к потолку, словно оценивая масштабы предстоящей работы, и приглаживает торчащие волосы, — поможешь мне?