***
Бонду эта миссия не понравилась с самого начала. Не то, чтобы она была слишком лёгкой или изнурительно скучной, нет, его нервировало другое. Его квартирмейстер по каким-то причинам участвовал в ней лично. Как ему сказал сам Кью, он должен достать код вируса, который взломал сверх засекреченные базы данных уже как минимум трёх стран. — Этот вирус, — говорит чуть ли не лихорадочно Кью, — просто потрясающее творение. Он не оставляет никаких следов, без проблем проходит все стены, всю систему безопасности, берёт всё, что хочет. Видеть в обычно равнодушных глазах Кью такое открытое восхищение кем-то (не Джеймсом) становилось для Бонда настоящим испытанием. — Раз он такой идеальный, как его вообще заметили? — 007 прячет скрежет зубов за издевательской усмешкой. — Тут дело не в коде. Человеческий фактор. Эго. Вам должно быть это знакомо, 007, — взгляд за очками необычайно остр. — Создатель кода не мог вынести того, что никто не узнает о том, как он всех обставил, и послал сообщения о том, какой он гениальный, через скрытый канал. Когда начали проверять базы, действительно, обнаружили массовые утечки информации. Его попытались найти, но, как я и сказал, канал был засекречен. — Что, впрочем, не помешало в его поисках тебе, да? — подначивающе скалится Бонд. — Разумеется, — поправляет очки Кью и одаривает Бонда холодной улыбкой в ответ. — Но зачем тебе быть на миссии лично я всё ещё не понимаю. — Как только мы найдём его, — со вздохом терпеливо объясняет Кью , — поймем, где он живёт, надо найти код, узнать как он действует, эта технология абсолютно уникальна, даже если вы найдёте это всё, вы сами, без моего личного присутствия, никогда не разберетесь. Это не ваша сфера, 007, и я не понимаю, почему вас так задевает то, что я буду там с вами. — Хочу думать о том, как перерезать глотку опаснейшему вражескому хакеру, а не о том, как бы ее не перерезали нашему, — брезгливо выдаёт агент 007, пряча за колкостью переживания. — Я могу за себя постоять, агент Бонд, — щурится Кью, абсолютно не показывая, что его взволновало такое беспокойство. — Но если начнётся открытая бойня, не волнуйтесь, я не полезу в адское пламя. Это ваша территория.***
Флорида. Даже спускаясь на подземный этаж в подпольный покерный клуб, где, как выяснил Бонд, любит проводить время мистер Броевич, агент чувствует тяжёлую духоту от неспадающего даже ночью жара улицы. Джеймсу хочется удостовериться ещё раз, что Кью не полезет на рожон, что не будет бросаться грудью на амбразуру, если что-то пойдёт не так, но он предполагает, что в лифте может стоять прослушка и молчит. Бросает на квартирмейстера долгий взгляд, и тот кивает, явно без слов осознав, что в голове у второго.***
Вечер идёт неспешно, состав за игральным столом периодически менялся, неизменным за ним оставался лишь Бонд. Одетый в строгий черный костюм, со своей вечно соблазняюще-манящей улыбкой, он успел познакомиться со всеми в клубе. Кью сидел за одним из столиков неподалёку от игрального стола, так, чтобы они с Бондом могли пересекаться взглядами. Примерно к двум часам после полуночи к игре присоединяется Броевич, он одет в серый костюм, идеально подчеркивающий все прелести его тела, и обладает, пожалуй, не менее привлекательной улыбкой, чем Бонд. Он здоровается с несколькими знакомыми, после чего садится за игральный стол прямо напротив Джеймса. Бонд всеми силами сдерживает себя, чтобы не сказать Броевичу что-то двусмысленное, острое, когда замечает, какими глазами его провожает его квартирмейстер, но сдерживается. Когда игра кончается, мужчина ожидаемо предлагает Бонду выпить по стаканчику. Кью немного удивляется, когда агент ведет хакера к столику, за которым сидит сам квартирмейстер. Впрочем, его удивление быстро сменяется доброжелательной улыбкой, когда Бонд представляет их друг другу. Доброжелательная улыбка, думает Бонд, смотря на лицо парня, но тут же исправляет себя: оскал акулы, почуявшей кровь. Джеймсу кажется, что рукопожатие этих двоих затягивается. Когда по расчётам 007 на улице начинает светать, Броевич уже достаточно пьян, чтобы начать рассказывать о своей работе, её трудах и о простой мысли, пришедшей однажды ему в голову, мысли, открывшей ему все двери. У Бонда сводит скулы от неподдельного интереса в глазах Кью, он прячет скрежет зубов за хриплым смехом, когда рука Александра обнимает Кью за талию. Джеймс нейтрально отвечает на какую-то двусмысленную шутку хакера, мягко улыбаясь, представляя, как сломает каждую кость в этой мерзкой руке, лежащей уже явно ниже талии. Бонд не удивлён, когда Александр и Кью покидают клуб вместе, что ж, это было весьма ожидаемо. Он не удивлён, но всё равно не может успокоить невесть откуда взявшиеся злость и досаду.***
— Бонд, — вместо приветствия говорит Кью, и его голос звучит так, словно он только что пробежал десять этажей по крутой лестнице. — Вы знаете куда ехать. После этого звонок немедленно обрывается. Что сказать, Джеймс, правда, знал, куда ехать. Он был на месте уже через двадцать с лишним минут. Кью сидел за компьютером и быстро набирал строчки кода. О том, что хозяин был дома не говорило ровным счётом ничего. Абсолютная тишина, только клацанье клавиатуры. — 007, — не прекращая печатать, здоровается Кью, и Бонд думает, что тот почувствовал спиной его присутствие, потому что, он уверен, он не издал ни единого звука. — Вы долго, я почти закончил. — Жаркая ночка? — ухмыляется Бонд, неизменно оставаясь позади компьютерного кресла. Пальцы Кью замирают над клавиатурой, на минуту повисает абсолютная тишина. Джеймс ждёт, что квартирмейстер скажет какую-нибудь колкость, посмотрит на него с отвращением или хотя бы заткнёт его. Но Кью молчит, через время продолжая печатать. Джеймсу стоило напрячься уже тогда. Кью поворачивается к нему лишь в тот момент, когда на экране показывается полоска загрузки данных. Он разворачивается на кресле и у Бонда падает сердце. Ему ещё не приходилось видеть Кью таким. На горле яркие следы чужих ладоней, бровь рассечена, губа разбита, на руках и изорванной рубашке засохшие пятна крови. — Всё нормально, — выставляет ладонь вперёд Кью, предупреждая вопросы и действия Бонда. — Ему было хуже, поверьте. — Очень на это надеюсь, — сухо отвечает Бонд, глазами продолжая бегать по поврежденным участкам тела. Он не привык видеть Кью таким. Кью в его глазах всегда был таким... юным, миниатюрным, хрупким. Он был способен уничтожать империи, группировки, отдельных людей, но умом, лишь умом, никак не руками, как Бонд. Его пальцы должны бегать по клавишам клавиатуры, а не быть в чужой крови. Его волосы были примяты лишь однажды, когда он уснул за разработкой нового девайса для Бонда, прямо на столе, посреди офиса. Царапины на его теле могли быть только если от кошек, но никак не от драк. Его шею должен окутывать мягкий тёплый шарф, а не синяки, оставленные злыми чужими пальцами. — Он тебе что-то сделал? — без напора спрашивает 007. — Вы хотите спросить, не изнасиловал ли он меня? — с вызовом вскидывает подбородок Кью. Он встречается глазами с Джеймсом, и тот замечает в нём разбитость, лишь на мгновение, но всё же замечает. — Нет. Я могу за себя постоять: его тело плавает в ванне со вскрытыми венами. Когда дело касалось близких Бонда, в нём всегда просыпался слепой животной инстинкт, который рвал всё на части и рычал "защищать". — Мне жаль, — тихо говорит Бонд, подходя к Кью вплотную, поглаживая его по спине одной рукой, второй прижимая к груди темную макушку, зарываясь пальцами в волосы. — Жаль, что не убил его раньше, чем он успел навредить тебе. Я представлял, как будут трещать его кости, ещё в клубе, когда он обнял тебя. Кью думает, что он, наверно, псих, раз его это успокаивает, раз это заставляет его улыбаться. И за несколько секунд происходит то, что меняет их жизнь на годы вперед. Кью тулится к Бонду, как заблудший зверёк. Джеймс тепло касается губами тёмной макушки. И всё вокруг Кью замирает, трещит как поврежденное стекло. Вот она, их точка невозврата, отправной пункт. Их решающий момент. Причина этого простого успокаивающего жеста — это адреналин, это стресс, это, что угодно, но не то, чего Кью так боится, это не может быть тем, о чём он подумал. Это скоро пройдёт.***
С миссии во Флориде прошло уже больше месяца. Это не проходило. Кью даже казалось, что оно росло с каждым разом, когда они с Бондом пересекались в коридорах, в лифте, на этаже. Кью не любил это чувство, ненавидел его всем своим сознанием. Увлеченность Джеймсом Бондом — это не ново, даже наоборот — это старо как мир, кажется, все в МИ-6 прошли через этот этап. По правде, Кью наивно надеялся, что его это массовое явление обойдёт стороной, оно было ему не нужно. Он был по уши влюблен в свою работу. Только вот разве Джеймс Бонд и не есть его работа? Эта мысль его оглушила словно молния. Влюбиться в Бонда, он крутил это словосочетание на кончике языка и, неожиданно для себя, обнаружил, что на вкус оно как медовый виски. Терпкий, сладкий, головокружительный.***
С каждым днём после миссии во Флориде Бонд всё больше её ненавидел. С тех пор Кью почти не говорил с ним, только на миссиях, только по делу, ни словом более. Больше никакого вызова, никаких презрительных шуток, казалось, Кью даже перестал его отчитывать. Бонду не хватает ворчания квартирмейстера — дожили. Когда они встречались лично, Кью ограничивался коротким приветствием, при этом даже не смотрел Джеймсу в глаза. То не отрывал глаз от очень интересного кода, пряча взгляд за очками, то смотрел куда-то поверх его левого плеча. Складывающаяся ситуация очень быстро начала раздражать Бонда. Впрочем, он ведь никогда не славился бездействием, особенно когда знал, чего хотел. А сейчас он точно знает, чего или кого он хочет.***
Кью кажется, что происходит что-то важное. И оно ускользает от него, а Кью не мог себе такого позволить. Он знал обо всём, что происходило вокруг, знает предпосылки случившегося, знает результаты. Это его работа. Но когда речь заходила о Джеймсе Бонде, он ни в чём не мог быть уверен. В последние дни Бонда абсолютно точно стало больше в его жизни. Он постоянно приходил к нему в свободное время, наблюдал за тем, как Кью работает. На обеденные перерывы Бонд начал таскать ему круассаны с шоколадной начинкой и горячий латте. — Что это? — с недоверием спрашивает Кью, косясь на среднего размера коробку, лежащую у него на столе. — Можете прогнать через рентген, но, думаю, это подарок, — весело отвечает его новая помощница Гвен. — Это мистер Бонд оставил. — Тогда точно надо прогнать через рентген, — мрачно говорит Кью, но всё же открывает коробку. Там, к своему удивлению, он не находит ничего опасного для жизни. Только шарф, тёплый шерстяной шарф в тон его любимого свитера. Кью нерешительно разворачивает его и обматывает вокруг шеи — приятное тепло тут же разливается от шеи до ключиц. От шарфа почему-то сильно пахнет Бондом, будто он сам носил его какое-то время. — Тебе идёт, — улыбается Бонд, и Кью чуть ли не подпрыгивает на месте, хватается за шарф, собираясь стянуть его с себя, но в последней момент решает, что это будет выглядеть слишком по-детски. — Как я и думал. — По какому случаю? — топорно спрашивает Кью, втыкаясь глазами в носки бондовских ботинок. — Холодает, — усмехается Джеймс, треплет Кью по волосам и уходит. Несколько минут стоит звенящая тишина. Кью только и чувствует, как горят его щеки. — У вас, что, нет работы?! — резко вскрикивает он, оглядываясь по сторонам на своих подопечных. — За дело!***
Бонд не сразу, но все же замечает, что Кью начинает его баловать: вещи, которые он конструировал для 007 становились с каждой разработкой всё более опасными, смертоносными и абсолютно точно взрывались сильнее, чем раньше. В благодарность Джеймс приносит их с миссии хотя бы наполовину целыми, а иногда и вовсе неповрежденными — удивление на лице Кью точно этого стоит. Манипенни, заметив изменения в расходах технического отдела, тут же узнаёт в чём дело. и Кью кажется, что она замечает что-то, чего сам юноша не видит в упор. Он думает об этом до тех пор, пока не видит искреннюю улыбку Бонда на одну из новых разработок Кью. А после этой улыбки не только все мысли вылетали из головы, но, кажется, даже терялось само понятие здравого смысла. Он сделает сколько угодно таких штук и с десяток ещё лучше. Лишь бы увидеть ещё раз такую улыбку, адресованную лично ему.***
Он абсолютно точно манипулирует им, думает Кью. Он понял, что у квартирмейстера к нему слабость, увидел, узнал. И теперь, без сомнений, пользуется этим. Потому что Кью, абсолютно точно, готов сделать для 007 всё, когда тот так на него смотрит, так, что пальцы ног подгибались. Он смотрит на него, словно хочет вовсе не пистолет с встроенным лезвием, а отыметь Кью, прямо на этом чёртовом столе. "Только попроси, и я сделаю всё", — читается в глазах Кью, когда он наконец смотрит прямо в голубые глаза напротив. И, кажется, весь технический отдел в этот момент задерживает дыхание. В ту ночь Бонду снится Кью впервые. Разгорячённый, растрёпанный, жадный. У Джеймса не было таких снов с шестнадцати, потому что уже с того возраста, он мог получить любого, кого хотел, в реальности. Кью ничего не снится. Кью не может уснуть.***
— Думаю, он ухаживает за вами, — не к месту говорит Гвен, заканчивая отчёт после работы, когда они остаются с Кью в офисе одни. — Прости? — Мистер Бонд, — говорит девушка, отдавая на подпись ещё какие-то бланки, Кью их не принимает, ему кажется, что он вообще не в силах пошевелиться, только смотрит на Гвен. — Разве это не очевидно? Все эти визиты, чтобы просто постоять рядом, пока вы взламываете очередную систему. На прошлом задании он убил того контрабандиста, хотя это вовсе было не нужно, он убил его только потому, что вы сказали, что он вам не нравится. — И что в этом общего с ухаживанием? У нормальных людей это цветы, вино, комплименты, а не нож в чужом сердце, — неожиданно серьезно отвечает Кью. — У нормальных — да, — Гвен долго смотрит на него, — но Бонд ненормален. Как и вы, — добавляет она, чуть подумав. — Разве вас впечатлили бы конфеты с букетами? Он возвращает почти в той же целостности полученное оборудование, он просит вас сделать что-то грандиозное, знает, что вы сделаете. Он готов убить любого, кто просто косо взглянет на вас, не говорите, что вас это не привлекает, — наконец выдаёт помощница, и Кью проклинает весь женский род с его проницательностью. — Есть в этом что-то безумно притягательное, опасное: быть любимым у того, кто убил сотни. С этим она оставляет Кью одного. Да, в этом точно было что-то до ужаса головокружительное.***
Когда Кью возвращается домой, он ничего не слышит, но что-то было не так, он точно чувствует это. Ещё не осознав, что именно его насторожило, Кью выхватывает пистолет и выставляет его вперед, где он тут же натыкается на чью-то грудь. — Как-то недоброжелательно, — усмехается Бонд. Кью замечает у него на руках одного из своих котов и теперь понимает, что его насторожило: ни один из его питомцев не вышел его встретить. Предатели. — Что вы здесь делаете, 007? — без приветствий спрашивает Кью, опуская пистолет. — Говорят, если два нуля приходит домой к квартирмейстеру, это значит, что завтра квартирмейстер будет новый. — Если ты, действительно, думаешь, что я пришёл устранить тебя, тогда не стоило опускать пистолет, Кью, — улыбка Бонда становится настороженной. — Я могу за себя постоять, — снова повторяет Кью, — но также я умён и могу здраво оценить свои возможности. Перед вами я совершенно безоружен, Бонд. У Джеймса пальцы вздрагивают от того, как двусмысленно звучит последняя фраза. Контроль, думает Бонд, это главное, это единственное, что ему никак нельзя терять. Кью подходит чуть ближе, гладит пальцем за ухом у кота, сидящего на руках агента. — Их надо будет кормить, утром и вечером, и оставлять корм на день в миске. — Я не собираюсь убивать тебя, — как можно спокойнее говорит Джеймс, но внутри всё вздрагивает. — Но... я их уже покормил. — Тогда спрошу ещё раз: что вы здесь делаете? — Ищу компанию на вечер? — Среди моих котов? — Признаться, рассчитывал на тебя, но коты тоже сойдут. Что? — Бонд вздёргивает бровью на чужой смех. — Сейчас пол второго ночи, вы у меня дома и ищете компании среди моих котов, — Кью качает головой, наконец освобождаясь от уличной одежды и проходя на кухню. — Ситуация весьма нестандартная и даже немного нелепая. Вот уж какой причины вашего появления здесь я не предвидел. — А какую предвидел? — щурится Бонд, руки Кью замирают на секунду над плитой. — Кроме устранения. — Только устранение, — щурится опасно Кью, но по глазам Бонда видит, что тот ему не верит. — Будете овощи? — С удовольствием.***
— Ты ведь не думал, на самом деле, что я пришёл тебя устранить? — Нет, — без раздумий отвечает Кью, разливая по бокалам красное вино. — Я слишком долго был голосом в вашей голове, 007, чтобы не знать, как вы выглядите и звучите перед тем, как собираетесь убить. — И как же? — Особенно притягательно, — прямо отвечает Кью и они встречаются взглядами. Снова, как тогда в офисе, слишком уж разгорячёнными. — Вы буквально становитесь Чёрной дырой. — То есть я выглядел недостаточно притягательно, чтобы претендовать на твою жизнь? — лукаво улыбается Джеймс. — Смотря, в каком смысле вы на неё претендуете, Бонд, — натягивает ответную ухмылку Кью. Его бокал уже пуст — он действует слишком открыто. — Я думал, — тянет мужчина так, что у Кью от одного лишь его голоса тяжелеет в паху, — для тебя я Джеймс. — Только в той жизни, где я для вас Джеффри, — Кью смотрит на него из-под полуопущенных век, опускает свою ладонь на лежащую на столе руку Джеймса, и Бонд теряет смысл слова контроль. Со стороны спальни доносится странный шум, кажется словно разбилось стекло и что-то упало на пол. Бонд реагирует моментально, перепрыгивает через стол, прижимает Кью к полу. И квартирмейстер не может точно сказать, что оглушило его больше: взрыв в его спальне или Бонд, прижимающий его к полу.***
— На него покушались! — рычит Бонд, расхаживая по кабинету М. У него на костюме следы сажи, в волосах — пепел, руки потемнели от дыма. Он кинулся в спальню, вытаскивать кота, который чудом уцелел, спрятавшись за шкаф. — Мы поняли, Джеймс, — успокаивающе начала Манипенни, — правда выглядишь ты так, словно покушались на тебя, а не на Кью. — Он был со мной, — спокойно говорит Кью, снимая кота со стола М. Все отчего-то замирают. — В три часа ночи? — неуверенно спрашивает М. — У нас был дружеский ужин, — раздраженно бросает Бонд. — В три часа ночи, — повторяет за М Манипенни. — Да бросьте, моего квартирмейстера хотели убить, а вас волнует, что у нас ужин сместился на пару часов в ночь? Мы оба допоздна работаем, ужин в три это не так критично. — Он вломился ко мне в квартиру, — пожимает плечами Джеффри. — Ты не то что бы был против, — щурится Бонд и снова их взгляды говорят больше, чем слова. — Ты спас кота, — спокойно говорит Кью, — теперь можешь приходить, когда захочешь. — Я запомню. М и Манипнени начинали чувствовать себя лишними, но, всё-таки, это был кабинет М, так что он, показательно откашлявшись, выпроводил этих двоих. Бонда М успокоил словами, что тот, кто сделал это, уже мертв от рук агента 005 (на лице 007 отчётливо виделось сожаление, что это не поручили ему), а Кью было сказано, что пока он не найдёт новую квартиру, он может жить в любом отеле на выбор за счёт агентства. — Кажется нас прервали, — тихо говорит 007, когда они с Кью спускаются в лифте. — Когда? — щурится Кью, держа на руках сразу двух котов. Квартирмейстеру хватает одного лишь прикосновения шершавых пальцев к своему запястью, чтобы самые иррациональные мысли и чувства заполнили его сознание. — Что вы делаете, Бонд? — Кью нервно облизывает губы. — Я всё же предпочитаю Джеймс, — Бонд проводит кончиком носа по линии челюсти Кью и чмокает его за ухом. — Мой этаж. До вечера, — улыбается 007, выходя из лифта. Кью кажется, что он высечен из камня, но никак не состоит из плоти и крови. Всё тело замерло и было не в силах пошевелиться. Когда лифт останавливается на его этаже, он долго медлит, из ступора выводит подбежавшая перехватить котов и вещи Гвен. — О боже, так это правда! — вскрикивает она, окончательно приводя квартирмейстера в чувства. — Вы не пострадали, Кью? — Нет... нет, я... мне повезло оказаться на достаточном расстоянии от взрыва. — Но, видимо, горячий воздух всё же обжёг вам лицо, — с беспокойством лепечет помощница. — У вас лицо всё красное. — О, — коротко выдыхает Кью и думает, что лучше уж это было бы из-за горячего воздуха.***
— Ты не можешь настолько любить свою работу, — насмехается над ним Бонд, когда застаёт Кью за разработкой новых часов. — Отчего же? — Кью старается звучать абсолютно спокойно, но его глаза выдают его волнение. Весь день он до безумия боялся и одновременно ждал, когда наступит вечер. — Оттого, что нельзя так любить работу, чтобы посвящать ей так много времени. — Во-первых, вы посвящаете ей времени не меньше. Во-вторых, что же тогда, по-вашему, можно так любить? Их зрительный контакт сейчас больше похож на дуэль. Кто первый отведёт взгляд? Кто первый потеряет контроль? Они оба ведь уже понимали, что их взаимно тянет друг к другу, понимали, чего оба хотят, но отчего-то медлили, не решались сделать серьёзный первый шаг. Кью думал, что, да, может, Бонд и увлечён им сейчас, но это более ветрено, чем погодка в Патагонии. А Джеймс, если быть откровенным, не был уверен, стоит ли оно того, зная, что обычно случается с его пассиями. Не дождавшись ответа, Кью продолжает корпеть над часами. — Может, поужинаем? — спрашивает Джеймс, после чего Кью смотрит на него, как на безумца, впрочем, он определенно им был. Джеффри ничего не отвечает, только качает головой, явно сказав что-то про себя, и возвращается к работе. Когда чужое бедро вполне однозначно соприкасается с его задницей, он только шумно выдыхает. Тело реагирует определенно быстрее головы, потому что звуки, которые он начинает издавать, когда Бонд выцеловывает его шею, точно не принадлежат разумному существу. — Мне... надо работать, — тяжело дышит Кью, возвращаясь к часам. — А вы определенно сошли с ума, адреналин слишком сильно дал вам по мозгам прошлой ночью. — Потому что наконец осмелился поцеловать тебя? — с насмешкой спрашивает Бонд, и Кью в ответ лишь стонет в свои сжатые губы, чувствуя очевидную выпуклость в штанах мужчины. — Потому что вы домогаетесь меня на рабочем месте, где, к слову, камер больше, чем в главном зале МИ-6. — Уже не рабочее время, — говорит Бонд так, словно это всё меняет, но Кью кажется не убежден этим, поэтому Джеймс горячо проводит языком по кромке уха. — И я всё же настаиваю на ужине, Джеффри, — хрипло шепчет Бонд. И всё, что остаётся Кью — это послать всё к чёрту.***
К тому моменту, как они вваливаются в квартиру Бонда, всё, о чём может думать Кью — это руки Джеймса. Широкие плечи, большие шершавые ладони, забирающиеся под рубашку, гладящие везде, куда могли дотянуться. Грубые пальцы, стягивающие джемпер, рвущие рубашку, отправляя пуговицы в самые дальние углы комнаты. От одежды Кью напрочь отказывается ещё в прихожей, Бонд же до оскорбительного одет, что квартирмейстер сразу же считает долгом исправить. Он менее расточителен, поэтому ловко и быстро расстёгивает белую рубашку Джеймса, пока его руки гуляют по лопаткам Кью. Пиджак исчез, кажется, ещё на лестничной клетке. Судя по звукам, срывающимся с губ, по взглядам, которые не могли охладить даже стёкла очков, Кью намеревался свести этой ночью Бонда с ума. Жестоко, долго и сладко. Как бы Джеймс не старался, Кью не давал поцеловать себя в губы, изворачивался, как последний упрямец, или, скорее, подросток, хранящий первый поцелуй для истинной любви. Прижаться губами к губам Кью становится самым сильным желанием, манией Бонда. Он прикасается языком к коже шее, прямо там, где ещё месяц назад светились следы чужих рук. Сущность Джеймса металась между тем, чтобы зализать старые раны, и желанием подчинить, оставить собственный след, так, чтобы ни у кого в голове не осталось и тени сомнения, что Кью принадлежит ему, только ему. Как бы в нём не рычал зверь, он держит себя: покрывает шею нежными поцелуями — Кью кажется, что он распадается на части. Когда они добираются до спальни, на них обоих наконец-то нет одежды, не считая галстука Бонда, почему-то завязанного на запястьях Кью. Джеффри не даёт себя целовать, а Джеймс сейчас абсолютно не уверен в своём самоконтроле, поэтому он одним движением переворачивает Кью на живот, спиной к себе, тут же принимаясь выцеловывать ямочку между лопаток. Кью не сдерживает голос — перестал, как только увидел, как это действует на Бонда. Его стоны становятся всё более сбивчивыми и интимными. — Уверен, вы... ах! Довольны открывшимся видом, — еле связно лепечет Кью, грязные разговоры — это то, что выходило у него как-то само. — Поверь, — Бонд рычит ему в ухо, — у меня в брюках становится тесно, даже когда ты просто печатаешь очередной смертоносный код, — Кью выгибается, подставляя шею горячему языку. — И когда поправляешь очки с этой своей самодовольной миной. И особенно, когда у тебя в руках что-то опасное для жизни. Кью не может успокоить ни свое дыхание, ни сердце, ни мысли. — Вас послушать, Бонд, так у вас всегда стоит, когда я рядом. — Почти, — Джеймс зарывается носом в непослушные даже при нормальных обстоятельствах волосы. — За исключением тех случаев, когда я хочу убить всех, кто не так на тебя посмотрел. Кью точно спятил. С тех пор, как ему начало нравиться, как Бонд угрожает убить. Или с тех пор, как помог Бонду исчезнуть. А может уже тогда: в галерее — стоило заглянуть в эти бесконечно голубые глаза.***
В комнате было до безобразия душно. Пахло потом и сексом. Кью лениво вырисовывал кончиком пальца круги на груди Бонда. Ему хотелось, чтобы Джеймс немедленно открыл окно, иначе они оба умрут от кислородного голодания. Но он не попросит, он ни за что не попросит Бонда встать с кровати, впустить свежий воздух. Потому что стоит Бонду встать, стоит уличному воздуху унести этот удушливый морок, как всё будет кончено. Кью знал это. Знал с самого начала, но всё равно здесь: в кровати у Джеймса Бонда. Что ж, это было удивительное время, это была волшебная ночь, но теперь всё, очевидно, закончится. Увлечённость Бонда удовлетворена, он получил, чего хотел. Кью был уверен, что в сознании Джеймса стоят два больших шкафа. Два шкафа с трофеями: в одном головы тех, кого он убил, а в другом сердца... Всех тех несчастных, что позволили себе думать, что влюблённость в Джеймса Бонда — это не самоубийство. Что ж, теперь его сердце тоже там — интересно, как подписано.***
Проснуться одному было вовсе не обидно. Обида и разочарование строятся на неоправданных надеждах, надежды — на ожиданиях. А Кью знал, что так будет, он ничего не ждал от произошедшего. Он просто ещё один трофей — ещё одно сердце — возможно, даже без подписи. Его рубашка в ужасном состоянии, поэтому он сминает её и отправляет в урну. Надевает одну из рубашек Бонда — пусть это будет его трофей, или, скорее, утешительный приз, думает Кью. Его очки лежат на прикроватной тумбочке, когда он надевает их, в голову сами врезаются воспоминания, как Джеймс стянул их с его лица. Вся остальная одежда сложена на стуле возле кровати, как бы говоря, вот всё твоё, можешь идти. Полностью одевшись, Кью заходит на кухню, скорее из любопытства, чем из надобности. На стеклянном столике стоит недопитый кофе. Джеффри подносит кружку к лицу и прикасается губами к тому месту, где её точно касались губы Бонда. С ресниц одна за другой начинаю срываться слёзы. Кью ставит кружку. Кажется, у него в груди разорвалась осколочная граната. Он знал, он ведь всё знал. Он ведь ничего не ждал! — Так почему так больно?***
— Где Кью? — спрашивает Бонд у Гвен, когда время переваливает за четыре часа дня. — Он заходил с утра, — она отпивает несколько глотков чая, жуёт батончик, и Джеймсу требуется всё терпение мира, чтобы дождаться продолжения её речи. — Забрал котов и тут же ушел. Бонд хмурится. — Куда ушёл? — Не знаю, — пожимает плечами ассистентка, — честно, понятия не имею. Потом нам сообщили, что ближайшие две недели мы будем работать без него. Не знаю, может, показалось, но он был каким-то... будто его отравили цианидом, — пожимает плечами Гвен, но видя реакцию Бонда, исправляется: — Больным и нервным.***
— Где Кью?! — Долго ты собираешься выносить мне мозги этим?! — не выдерживает М. — Вот что, Бонд. Я скажу лишь то, что тебе следует знать. Утром я дал Кью отпуск, он попросил отгул... Бонд смеётся — не верит. — Кью попросил отгул? А что дальше? Королева решит отойти в мир иной? Я должен в это поверить? Он же чёртов фанатик, он обожает свою работу. — Ему, очевидно, не здоровится. — Вот как? Тогда, будь так добр, скажи, мать твою, где он?! Все записи с камер сегодняшнего дня стёрты, все, где по времени должен был появиться Кью! Он ни с того ни с сего просит отгул! Никто не знает, где он! И при этом его нет ни на одной записи, словно кто-то очень хорошо подчистил следы! — И ты знаешь, кто это мог сделать, Джеймс, — терпеливо встревает Манипенни. — Ты прекрасно знаешь, кто мог так идеально отредактировать записи с камер, Бонд. — Нет, — Бонд ненавидел не понимать, что происходит, — но с чего бы ему..? Вы не говорите, где он, потому что он сказал, чтобы его не искали? Чтобы никто не знал, где он? — Нет, Бонд, — мрачно говорит М, — только вы. Лишь вы.***
Джеффри не курил уже пару лет. С тех пор, как Бонд вернулся, наверно. Он начал, когда Бонд пропал в первый раз, когда Кью лично пришлось оформлять отчёты о его смерти. Начал курить из-за него, из-за него же и бросил, а теперь снова... Дым заполняет лёгкие, неприятно саднит горло, а может, это и не из-за дыма. Первые затяжки даются с трудом, всё-таки, перерыв оказался значительным, Кью давится, кашляет, когда его лёгкие всеми силами выталкивают из себя эту дрянь. Но Джеффри затягивается глубже, силой напихивая себя букетом ядов, что содержатся лишь в одной сигарете. А он выкуривает одну за другой. Теперь он не чувствует боли в сердце, только боль в лёгких. — Не смотри на меня так, — бурчит Джеффри, обходя одного из своих котов. Животные не могли терпеть этот запах. Манипенни звонит ему уже на четвёртый день его "отпуска". — Что с твоим голосом? — почти первое, что говорит она. Кью не знал, как сильно изменился его голос от того количества пачек, что были выкурены за последнее время. Кью не знает, как изменил его голос немой крик, застрявший в горле. — Кью, что происходит? Ты взял отгул, Бонд в бешенстве, — Кью невесело смеётся, тут же закашливается. — Он слишком открыто лезет под пули. — Я думал, это его стиль, — хрипит Кью, наливая себе ещё скотча. — Что между вами произошло? Кью выпивает стакан залпом. — То, чему я позволил произойти, — расплывчато отвечает Джеффри. Кью натыкается глазами на своё отражение в зеркале и не может сдержать гримасы отвращения: волосы в ужасном состоянии, под глазами мерзкие пятна темных кругов, лицо покрылось трехдневной щетиной. И самое красивое, что он может найти в себе сейчас — это потемневшая метка, оставленная Бондом в ямочке между ключицами. Кью в порыве гнева бросает пустой стакан в зеркало. Оглушительный звон. Он даже не сразу замечает, что несколько мелких осколков отрикошетили прямо в него. — Кью?! Что это было?! — Джеффри достаёт несколько осколков из кожи, обтягивающей рёбра. — Всё нормально. Уронил стакан.***
Кью всё прекрасно понимал. Он бы не получил своё рабочее место, если бы ему не хватало ума понимать, что его нахождение Бондом — лишь вопрос времени. Единственное, во что ему хотелось верить, так это то, что это произойдет как можно позже. Но когда в последний раз удача была на его стороне? — Ты будешь мяться у двери или наконец наберёшься смелости войти? — с напущенной брезгливостью бросает Кью, лёжа в ванне. Видимо, квартирмейстер и правда чувствовал его присутствие. — Вечно, как тень, подкрадываешься, — продолжает Кью, поджимая колени к груди, слышится слабый всплеск воды. — Хотел... Думал, не переходить границы твоего личного пространства, — тихо говорит Джеймс и на его лице нет и намёка на его обычную усмешку. — Ну да, будто ты знаешь, что это такое, — презрительно кривит губы Джеффри. Бонд не отвечает, прислоняется плечом к проему, весь вес перенесен на правую ногу. Смотрит на Кью вымученно, не зная, что сказать. — Плохо выглядишь, — наконец заключает 007. — Ты не лучше, — огрызается Кью. — Что с левой ногой? — Прострелено бедро, ничего серьезного. — Ну да, всего-то, огнестрельное ранение в место, близко граничащее с артерией, — Кью смотрит на собственные ступни под водой. — Отследил звонок Манипенни? — Не сдержался, — пожимает плечами Джеймс и в его голосе нет и капли раскаяния за этот поступок. — Это оказалось для меня слишком сложным испытанием: дни без моего квартирмейстера. — Я не ваш квартирмейстер, Бонд, — словно обжёгшись, отшатывается Кью. — Не ваш. Уходите, Бонд, я не хочу никого видеть, не хочу видеть вас. — Хотел бы я ответить взаимностью на эти слова, — Джеймс садится на край ванны, а у Кью глаза слезятся, пересохли, наверно, он не закапывал их уже пять дней. — Только вот, если скажу, это будет самой бездарной ложью в истории бездарной лжи. Кью его не понимает. У Кью отвратительно саднит горло и разбитые костяшки с ранами от стекла мерзко щиплют в воде. Но глаза у него режет точно от сухости, никак не от Бонда. Джеймс проводит ладонью по поверхности воды, замирает на мгновение — только сейчас замечает разбитые костяшки и другие повреждения. Вода ледяная. — Что..? — у Бонда спирает дыхание, и это странно, у него так бывало от злости, только от злости, но сейчас гнева в нём ни капли. — Ты тут совсем замерзнешь. У Кью больше нет сил. Ни на что: препирательства, язвительность, издевка и отвращение — всё трещит по швам. Снова. Стоит лишь посмотреть в эти глаза, и ты снова чувствуешь себя дома. Бонд поднимает его на ноги, заворачивает в махровое полотенце, берёт на руки, держа под коленями. Кью устал, он больше не может сам стоять на ногах. Он больше не может сказать гадость, не может оттолкнуть. Больше не хочет. Джеймс садит его на диван, садится рядом, заворачивает в одеяло и прижимает к своей груди. Где, правда, без намёка на ложь, беспокойно колотится сердце. И Кью, как заговорённый повторяет про себя: "Люби меня, люби меня, пожалуйста, прошу тебя, прошу". Кью жмётся к груди Бонда и тут же оказывается в кольце сильных рук. Джеффри разрывается на куски, и даже руки Бонда не могут удержать его в состоянии целостности. — Всё будет хорошо, — шепчет Джеймс, снова и снова целуя в мокрые волосы. Джеффри ужасно холодный и совсем не шевелится, Бонду даже на секунду кажется, что тот не дышит. Джеймс перехватывает его запястья и целует. Сначала — с внутренней стороны, прощупывая губами неровный пульс. Затем — внутреннюю сторону ладони, и наконец — разбитые костяшки. Кью больно на это смотреть, но отвести глаз не может. Он окончательно разбивается, видя мокроту в голубых глазах. — Мне жаль, — шепчет Джеймс, — если обидел тебя. Если сделал больно. Мне так жаль. Я сделаю всё, только, пожалуйста, Джеффри, пожалуйста, не уходи больше, не убегай от меня, не ненавидь меня. И Кью закрывает глаза, чувствуя как по щекам одна за другой катятся слёзы, но не обиды, а... облегчения? Джеффри обхватывает чужое лицо ладонями, прислоняется лбом ко лбу Бонда. Медленно, уязвимо гладит пальцами щёки, подбородок, трётся носом об чужую переносицу. И наконец прислоняется губами к губам Бонда, так кротко, так нерешительно, что у Джеймса перехватывает дыхание. Он отвечает на поцелуй с такой же нежностью и трепетом, чтобы ни в коем случае не спугнуть Кью, чтобы не сделать больно. Лишь тепло, лишь забота. Лишь любовь. Кью словно гладит своими губами губы Джеймса, слёзы никак не останавливались. Губы Джеймса — металл и порох, виски и опасность. Губы Джеффри — сигареты и скотч, мята и уют. Кью отстраняется через минуту, едва дыша, прислоняется лбом к ключицам. — Колючий, — улыбается Бонд и снова целует в макушку. Кью смеётся мягко, даже не закашливается, он снова может дышать. Молчат минуту. — Не уходи, — шепчет дрожащим голосом Кью. — Только не уходи. Не уходи, Джеймс. — Обещаю, — так же с дрожью отвечает Джеймс, переплетая их пальцы. — Клянусь, больше ты от меня и на день не отделаешься. — Мне бы осмотреть твоё бедро... — Всё, что пожелаешь, — шепчет Бонд и находит губы Джеффри на своих. Кью чувствует, как осколки, разлетевшиеся по всей Вселенной, сейчас аккуратно встают на место. Он снова целый. Снова жив. Они оба.