black eyes, bad guys

Следующим утром Шиничиро чувствует себя разбитым. Боль в его голове принимает новые очертания, будто членистоногий монстр сменил свои кисти. Вместо тонких и острых линий, которые опоясывали голову, били в затылок и громили виски, начинается бесовская пляска густых мазков, тяжелых, как гранит. Это уже не просто боль – это ярмо, оно просачивается по всему телу, как проклятие. Утяжеляет конечности, внутренности и даже мысли. Что, интересно, могло быть позавчера, если бы он не пошёл к врачу? Подтолкнула банальная, на первый взгляд, тошнота. Снова при Манджиро. Посреди кафе. Только пресловутое везение помогло ему выбраться оттуда так быстро. Сначала Шиничиро надеялся – вышел на морозную улицу, значит на раз-два отпустит. Однако через секунду странная жидкость текла из его рта. Затем она смешалась с кровью. На белом снегу бордовые пятна выглядели жутко. Они будто сливались меж собой, изображая страшные клыкастые рожи, посмеиваясь над ним. И всё-таки, тогда он был спокоен: рядом больница. Если он сможет дойти – это уже победа. Он смог. Кто бы сомневался? — Меня интересует, почему таблетки стали так хреново действовать? — хрипит он, прижимая окровавленный платок к губам. Круги под глазами, бледность и впалые щёки говорят сами за себя. Врач долго не мучает осмотрами. — Потому что на вашей стадии, – а точнее, при той степени злокачественности, которую имеете, – вы слишком много на себя берёте. Когда вам было лучше в последний раз? Сутки, которые он провёл в заботе о Ханагаки – были, несомненно, лучшими.        — Полное отсутствие аппетита не составляло проблемы. Да и от запаха еды не тошнило. Я даже смог утрамбовать в себя мандарин. Врач на это скептически выгибает бровь. Что ж, если его пациент считает лучшим такое положение вещей, что он может сделать? — Ну, к-хм… — мрачно произносит док, — С нашей последней встречи прошло две недели, а вы похудели на пять килограмм. Прогресс болезни – витиеватый. Проблемы будут наступать скачками. Потеря органов чувств – пока временна, и чем чаще перепады, тем сильнее в организме сбои. Предполагаю, срок вашей жизни с последнего обследования значительно сократился. — Насколько? — Сомневаюсь, что вы доживёте до весны. Если продолжите в том же духе и не согласитесь на стационар, умирать начнёте мучительно. Час будет казаться вам десятью адскими днями, — врач хладнокровно пожимает плечами. — О вашей болезни по-прежнему никому неизвестно? — Никому. — Тогда… пока могу предложить вам только это. При условии моего постоянного наблюдения, — на стол ложится чёрная упаковка, с изображенной на ней кроваво-красной капсулой. — Эти таблетки вызывают почти наркотическое привыкание. Принимать раз в сутки, строго в одно время. Пропустите хоть один приём, мало не покажется. Вся боль, от которой вы бежали, выльется на вас вдвойне. Их принимают люди, которые хотят умереть без боли. Люди, которым дорога жизнь, идут в стационар. Продлевают даже малейшие крупицы своего существования. — Вы пытаетесь меня упрекнуть? — сухо спрашивает Шиничиро. — Нет. Просто говорю то, что вижу. Приносит ли вам счастье этот побег? Эта маска. Эта ложь. — Я не хочу, чтобы дорогие мне люди страдали. Врач разражается смехом. Шиничиро бьёт по вискам железными цепями, дрожащие пальцы спешно массируют затылок. — Думаете, когда вас накроет приступ… или когда за вами придёт смерть, они страдать не будут? Сердце начинает бешено стучать в груди. — Будут, поверьте. Ещё как. Будут винить себя, ненавидеть и проклинать, потому что посчитают себя виноватыми. Не видели, не замечали, не могли помочь. Он нуждался в поддержке, в помощи, хотя постоянно был навеселе… Он быстро и тихо умирал, но с улыбкой на лице. Ваша жертва никому не сделает лучше. Это я вам обещаю. — Я не виноват! Не просил себе ничего подобного, — почти рычит он, и в глазах мутнеет. Он практически соскальзывает со стула: вокруг него мир вращается похлеще, чем на чертовом колесе. Врач делает ему укол, через двадцать минут после которого, он приходит в себя почти полностью. — Никто не виноват, — улавливает он тихий голос. — Никто не хотел подобной участи. Но знаете, — парень полностью открывает глаза, — Чтобы быть счастливым, нужно быть храбрым. Вы ведь храбрый человек? Тогда Шиничиро решил, что он правда храбрый. Но отказался от лечения и взял таблетки со стола, под разочарованный вздох врача. Что этот старик вообще может знать о нём? Его прошлое говорит за него. Он никогда не тягался силой со слабыми, только с настоящими монстрами. Лез на рожон, падал ниц, чтобы помирить или защитить кого-либо. Никогда не участвовал в заранее выигранных боях. Рак — тоже бой, в котором он точно проиграет, именно поэтому он действует один на один, это его война. Шиничиро не знал, что было в той жидкости, которую ввели в него, но чувствовал себя гораздо лучше. Когда он вошел в палату к Ханагаки, то понял, что секрет его об Изане Манджиро уже раскрыл. После дурачеств правда сама льётся из него. Он чувствует облегчение. Даже несмотря на недодраку его братьев, были минуты, когда он чувствовал себя счастливым. Разговор с Манджиро на парковке. Вот, что значит быть храбрым. На следующий день его мучили жёсткие отходняки после укола. Шиничиро так и провалялся в своей комнате, слушая меланхоличный голос Ланы на пластинке, что слегка заедал от пыли. Курил. Долго и много. Даже дед, который ни под каким предлогом видеть его не хотел, пришёл по запаху — обругал его на чём свет стоит и со словами: «хоть топор у тебя тут вешай», загнал его в душ. Попытался накормить безвкусной кашей. Пару ложек влезло. Но гостили они у него в желудке не долго. После к нему пришёл Манджиро и спрашивал, не был ли он в больнице у Такемичи? Тут-то Шиничиро и вспомнил, что выписка близка. Планы возникли колоссальные. Сейчас его тело было против того, чтобы он поднимался. Оставалось только одно. Отметить время в мобильнике, принять эту жуткую таблетку и пойти в душ, превозмогая слабость. Впрочем, ощутив эффект спустя минут двадцать, он почувствовал, что совсем счастлив, хоть и дико замёрз. Всё это время он купался под ледяной, черт подери, водой. Он вышел в гостиную с такой бесконтрольной широкой улыбкой, что Мансаку, до этого читающий прессу, выронил ее. — Чего скалишься, как ирод? Шиничиро обиженно дует губы, покорно наклоняется над утратой и возвращает своему старичку: — А ты почему язвишь? Держи крепче свою связь с миром! — Вот же гадюка великовозрастная, пригрел на груди, — бурчит он в усы, — На свою голову! — У нас есть еда? Мужчина на секунду опешил от наглости и средним пальцем поправил очки. Многозначительно, однако. Топ лучших ответов злой заи-полторашки, – посмеивается Шиничиро. — Не ходи туда! — Чё? Мой желудок вспомнил, что ему нужна еда, а мне нельзя на свою же кухню? — Там к Эме пришёл ухажер её, — отмахивается Сано, как от надоедливой мухи. — О, вот оно что! — брюнет довольно хмыкает, — Кен не тратит время зря, а ты всячески пособничаешь ему, старый хрыч, пока дружище спит… Мансаку хлопает глазами, огрев внука газетой по заднице. — Да за что?! — Не мешайся им, чёрт ты эдакий! — Ага, ещё пожелания? — брови высокомерно взлетают вверх, — Я не могу отказать себе в удовольствии побыть бесячим старшим братом, сори. Шиничиро пафосно откидывает чёлку со лба, удаляясь модельной походкой. — Совсем умом тронулся, — пыхтит Мансаку. Впрочем, он давно не видел его таким радостным. Можно закрыть глаза на некоторые… странности. Шиничиро влетает на кухню с боевым кличем – от неожиданности Эма прижимается к Дракену. — Йо! Подловил голубков! — самодовольно чеканит он. Они отлипают друг от друга, заставляя парня залиться громким смехом. — Ой-ой, вы такие милашки! — Ты больной?! — Так точно. — Не смешно! — Эма озирается в попытках найти орудие, которым можно запульнуть в родственника, но тот продолжает издеваться, трагично умещает ладонь на грудь, ака раненный. — Вот сейчас было в самое сердце! Как я переживу это? Дракен смотрит на него восхищённо – это придаёт ему какой-то детской уверенности. Шиничиро ухмыляется, сжимает его плечо и плавно проходится своей жилистой лапищей вверх и вниз. — Вот это у тебя мышцы, обалдеть, — с видом знатока говорит он, подмигивая, — Кен, Бог дал тебе всё, кроме моего номера! Эма вспыхивает и лупастит его ладошкой по длинным пальцам. — Отвали от него, дистрофан! Шиничиро крякает от смеха. — Вообще-то, я не худой, а эстетичный. Каждый вечер вены на руках фоткаю, Вакасе нравится! Пока Эма не успела ничего сообразить, он приказным тоном рявкает: — Эй, Кен! Позаботься о нашей Барби. Сестрица краснеет и опускает взгляд. Её шкаф, как мысленно Рюгуджи окрестил Шиничиро, аж с места подрывается. — Можешь положиться на меня. — Вот ведь вымахал, — Сано с довольной улыбкой давит ему на плечо, вынуждая сесть обратно, — Вы такие застенчивые – я тону в лужице из ванили! — Братец! — Короче, если не доживу до вашей свадьбы - знайте, что я вас благословил! — Ты… чего это? — А что? У вас несерьёзно? — Серьёзно, — шепчет Дракен. — Ну, и чего ты удивляешься, юная леди? — Какое не доживу? Ты оборзел? Думаешь, я только в пятьдесят свадебное платье надену?! — Эма бьёт кулаком по столу. Шиничиро тут же натягивает свою фирменную улыбку. — Просто у вас отношения как-то по-черепашьи развиваются. А я не молодой уже, — у него нервно дёргается веко. — Так! Сейчас я приготовлю завтрак, чтобы заставить этого короля остроумия замолчать! — Не-не, крошка, сиди! Папочка обо всём позаботится, — он игриво подмигивает. — А ты сегодня в ударе… — Да, дед по жопе дал, — даже нарезка хлеба, на удивление, даётся быстро, — Сам от себя в ах… аховом состоянии! — Может, тебе помочь? — Расслабьтесь, вы двое! — фыркает он, — Кстати, Кен, сегодня прокачка твоей спины отменяется. У Манджиро есть дельце со мной! Шиничиро Сано невыносимо горд собой.