Сеанс

- Образы начинают появляться… Да, контакт пошёл. Можно закурить? – Тёмные глаза сверлят меня. - Можно, да-да, конечно, - сидящий рядом полный, лысеющий мужчина привстаёт и дрожащей рукой передаёт пепельницу. Женщина щёлкает зажигалкой и затягивается, попеременно буравя тяжёлым взглядом то меня, то Евгения Петровича. Не переношу сигаретный дым. И этот ужасный взгляд черных глаз, состоящих будто из одних огромных зрачков. Уже не могу терпеть. Но ради Неё… - Вы – отец, - низким голосом сообщает ясновидящая. - Да, - Евгений Петрович нервно кивает и влажной рукой пытается вытереть не менее потный лоб. Спасибо, кэп. Очень трудно было догадаться. Сейчас она выдаст, что я мать.. Или сестра… Повеселимся. - Есть сестра. Сестра старшая. Ваша дочь. Но матери разные, - женщина делает ещё одну затяжку, не прекращая время от времени кидать на меня странные уничтожающие взгляды. Отец, приподняв брови, кивнул. Я мысленно фыркнула и отвела взгляд на гобелен со странными узорами. Не хотела соглашаться ведь. Марьяна, видите ли, занята, а для «сеанса» нужно хотя бы два близких человека. Пришлось мне вместо неё пойти к этой гадалке – а то на Евгения Петровича уже смотреть жалко. Знаю я все эти ваши психологические приёмчики. Не попадусь. Ничего вам про Янку не скажу. Не выдам. Я обещала. - У вас, кстати, щитовидка больная. И по неврологии что-то. На учёте у врача состоите? – экстрасенс бесцеремонно тыкает портсигаром в мужчину. - Да… Да-да-да-да-да. Всё верно, - он трясущейся головой несколько раз кивает. – Состою. Я фыркнула уже более заметно. И в медицине разбираемся, замечательно. Глаза навыкате, дёргается всё время – тут кто угодно диагноз может сделать. Вдруг женщина переводит взгляд на меня и пристально смотрит. Полминуты, минуту, две. Я уже не знаю, куда деть глаза. Сначала бегаю по её лицу, затем опускаю взгляд на стол, потом делаю вид, что меня очень интересуют собственные руки… Хм, а зачем я глаза прячу? В гляделки с ней, что ли, поиграть?.. Только собираюсь с вызовом впериться глазами в глаза, как она резко поворачивается к отцу погибшей: - Фотография с собой имеется? Так, начинается самое интересное. Буду-ка я считать попадания. На столе появляется две фотографии. Три девушки в купальниках на пляже – одна постарше, две помладше, и смеющееся лицо одной из них крупным планом. Мельком пробегаю взглядом по второй фотке, задерживаюсь на её глазах… Горят. Весёлыми огоньками. Резко на прекрасное лицо падает рука, увешанная кольцами и браслетами, и подвигает фотографии к себе. Гадалка зачем-то дует на пальцы и проводит ими по портретам. Разворачивает ко мне фото с пляжа, указывая на одну из девушек: - Это вы, - и снова сверлит глазами. Да вы что?!!! Правда?! Как такое возможно, как вы об этом узнали?? - А это – сестра, - показывает на старшую девушку. – Вы сестру неплохо знали. А погибшую – очень хорошо. Но родства не вижу. Вы – её близкая подруга. Да? – Снова смотрит на меня. Отец Яны тоже поворачивается ко мне, ожидая реакции. Опять начинаю бегать глазами и киваю. - Есть что скрывать. Ну ничего, всё выясним. К гинекологу, кстати, обратитесь. Начинаю помаленьку выходить из себя. С такой противной интонацией… Ненавижу. Ты про Янку начнёшь говорить или нет?!! - Она одна совсем была в последние дни. Как-то все от неё отвернулись разом. Она даже не подозревала: вроде всё хорошо - друзья, учёба, развлечения… И что-то вдруг: раз, раз – одно за другим. Имя можно? Евгений Петрович молчит. Понимаю, что обращаются ко мне. - Кхм… - Почему-то в горле пересохло. – Яна. - Яна… - протяжно повторяет женщина и замолкает на несколько минут. Я могу нормально произносить её имя. Яна. Я-на. А вот голос гадалки почему-то эхом отдался где-то в груди. Яна… - Переехали вы, как понимаю. Обстановка сменилась, всё по-новому. Вот и стресс. С сестрой ссорилась, по мелочам, а иногда и очень сильно – ещё стресс. Сверстники не принимали – опять плохо. Ещё любовь тут какая-то… Ревность… Так, стоп. Ещё бубновых королей на сердце не хватало. Хорошо хоть, карты не раскладывает. Ясновидящая отодвигает фотографии и обращается ко мне. - Можно руку? Позолоти ручку, красавица… Со вздохом протягиваю ладонь. Она берёт её в свою руку, но смотрит опять в глаза. Что ж, на этот раз в атаку. Широко раскрываю ресницы и смотрю прямо. Глаза начинает жечь, но я их не опускаю. - Яна любила. Плакала. Какая-то она не такая, как все, странно как-то… Из-за этого плакала. Потом ревновала, опять плакала. Человек тут замешан… Высокий, худой, черноволосый. Лет 20. Буравит меня взглядом всё сильнее и сильнее. Невыносимо. Что она… - Ты знаешь, кто… - Она чуть сжимает мою руку. – И ты… - Как… Максим, что ли? Неужели… - доносится дрожащий голос Евгения Петровича. – Худой, черный… Она из-за него… получается, так? - Нет, - отмахивается колдунья и продолжает меня мучить своими глазами. – Ваша дочь… Она, как это сейчас называется… В общем, девушек любила. Моя ладонь дёрнулась. В комнате стало ещё тише, даже свеча перестала потрескивать. - Вот она, - женщина указала на меня длинным чёрным ногтем, - она всё знает. Она сейчас поняла. Секунду помедлив, я выдернула руку и опрокинула свечу. Фотография Яны загорелась. - Хватит чушь собирать!! Думаете, мы поверим? Кто угодно может психологию подучить и шарлатанством деньги из людей выбивать!! – почти кричу я, совершенно забыв, что с нас пока не взяли ни копейки. Гадалка спокойно опустила руку на пламя, затушила его и сочувствующе посмотрела на меня. Я вскочила, хлопнула дверью и пошла прочь от этой противной квартиры. Всё это бред. Она не могла сама.. Её убили, точно знаю… «Любила, плакала…» Бред. Успокоиться. Надо Димке позвонить. Димка… «Худой, черноволосый, лет 20… Ревновала…» Его? Ко мне? Она же его терпеть не могла, ненавидела… «Девушек любила. Ревновала». Останавливаюсь. Изнутри поднимается что-то колючее и обжигающее. Эмоции, которые я уже месяц заглушаю и прячу в себя, начинают выплёскиваться волнами, с силой цунами… Не в силах больше сдерживаться, что-то кричу. Поворачиваюсь и изо всех сил пинаю стену. Ногу пронзает боль. Все силы разом покидают меня… Рухнув на ступеньки, я сжимаюсь в комок. Слёзы начинают расплываться пятнами по джинсам, стекать по шее за воротник, но я больше ничего не замечаю, кроме звучащего эхом в моей голове тихого голоса.