мир странных зимних снов

Приходи играть, хозяйкин свитер обшерстить Книжку растерзать, о кресло когти поточить Приходи ко мне из мира странных зимних снов Плюнь на предрассудки, разбуди своих котов

В отблесках фонарей провожали последними словами уходящие вдаль дни. Зажглись на небе звёзды, а вокруг бесновались созвездия, утягивая в пляс почерневшие всполохи заката. Терпкий запах глинтвейна струился ввысь, до потолка. Миша чуть дремал, изредка просыпаясь — время отчеканило полвосьмого. До Нового Года осталось совсем чуть-чуть, а Сёрежа почему-то запаздывал. Что ему не свойственно — он человек, конечно, беспорядочный, но всему есть грань. Приоткрыл окно — ввалились ледяные порывы воздуха, пробрались под мятую рубашку. В окнах напротив горели свечи и гирлянды, а вдоль мостовой прислонились к оградам отжившие своё хвойные ели — теперь продаются за бесценок. На балконе, в мерцающем свете, поочередно закуривали темно-синие силуэты. Доносилась громкая, перекрикивающая всякие мысли, музыка. Новогодний Петербург погрузился в странную атмосферу искрящегося абрау-дюрсо, тайных шепчущихся желаний и ожидания чуда. По воздуху перекатывались слова любви, стремились вверх, к самому солнцу, которое так изредко делилось сокровенным. Чуть повернуться — можно увидеть украшенную елку на дворцовой, а там — уже много-много людей, раздаются полупьяные смешки, чоканье бокалов. Неожиданно в дверь позвонили. Мгновенно сорвавшись, Миша очутился у двери и открыв её, был (не) слегка удивлён.       — Привет, — Сёрежа улыбнулся, тряхнул головой. Снег раскинулся по полу. — Извини, что опоздал и не позвонил. Телефон разрядился. С Новым Годом! В руки всучил комок шерсти, что-то очень рыжее и очень тёплое. Бестужев оторопело посмотрел сначала на котёнка, потом — на Сёрежу, потом обратно на котёнка.       — Это что? Муравьёв нахмурился, щёлкнул легонько по кончику носа. На морозе у него покраснели щёки, а глаза хмельные, хотя — Миша уверен — даже не смотрел он на шампанское.       — Не «что», а «кто». Это девочка, давай назовём Венерой? Или Дианой? Как Диана Версальская! Видел эту скульптуру в Пушкинском, там ещё олененок рядом? Всё так же не понимая происходящего, Бестужев отступил на полшага, позволяя незадачливому поклоннику скульптур войти в дом. Потом увидел сумку — сообразил, что там нечто ценное — оказался прав, доказывая свой тезис надкусанным печеньем из вкусвилла.       — Хорошо, Диана так Диана. Ты где такое солнце нашёл то? Нарекаемое «солнышко» мигом забежало на освещенную бледным огоньком кухню и теперь шустро обследовала маленький закоулок квартиры — кухню шесть на шесть. Послышались характерные звуки падающих со стола мандаринов, потом чуть потяжелее — закатились с помощью мягких лапок кислые грейпфруты под диван.       — Будем считать, что это новогоднее чудо. Бабушка у метро раздавала котят — не мог пройти. Правда — чудо чудесное? Миша улыбнулся, рассмеялся до искр в глазах. Поцеловал в нос — как котёнка. Устроился в нежных объятиях, уткнувшись носом в тёплую шею. Сёрежа прижал крепче, поцеловал в макушку и постепенно донёсся убаюкивающий мягкий напев — рождественская мелодия, которую так часто слышал он в фильмах, но в исполнении Апостола — приобрела она иной смысл, звучания. Словно вот это моё, это про нас. И так не хотелось отпускать. Казалось, разомкни объятия — и потухнет свет церковной свечи, звёздам не избежать столкновения — на миллиарды песчинок распадутся созвездия, а тихая радость, пронзившая сердце, растает в одно мгновение. И только вот так — зная, что на двоих эта радость, всепоглощающее чувство — только они одни во всей вселенной, только они чувствуют на одной частоте, а всё остальное — белый шум. Только под хмелём без вина, только в танце вечной молодости и любви, только в трепетном поцелуе под бой курантов — всё становится очевидным, восторг переполняет. Разве это возможно — чтобы вот так, только думать о нём — до дрожи. Мише всегда было сложно верить в такую сказку. Искренность — моветон, лет так до двадцати, пока не встретил и не накрыло — тёплой волной, проступающей в желании увидеть поцеловать обнять упасть упасть упасть и солнце пусть пропускает очередной оборот — замедлить бы течение жизни, раствориться в нём — пока не поздно, а будущее — подождёт. Их будущее будет ждать вечно. Обожгло горло первый глоток глинтвейна, а в зрачках уже пляшут золотые искры — отблески огоньков гирлянды. Сёрежа ответственно нарезал вишневый пирог: большой кусочек — Мише, поменьше — себе. На это парень лишь тихо фыркнул, скрыв улыбку за новым бокалом терпкого напитка.       — Мы как в «Твин Пикс», только крепкого кофе не хватает. Муравьёв задумчиво кивнул, ответил нарочито серьезно:       — И не хватает убийства, — но увидев серьезный взгляд напротив, добавил. — Да я шучу! Диана уместилась на коленях, перед этим несколько минут перебирая лапками, тихо мурлыча и пошмыгивая. Наконец, найдя удобное положение, уткнулась в тёплый вязаный свитер Миши. Сёрежа включил виниловый проигрыватель, разлилась по комнате тихая и незаметная инди-сцена. Умостившись на подоконнике с бутылкой непочатого вина, он смотрел на салют на дворцовой и улыбался. Под набат бьющегося сердца раздался первый бой курантов. Вместе с искрящимся шампанским каждый загадал желание. Одно на двоих. А разве может быть иначе?