Кому ты поёшь?

Такуя поет красиво. Такуя поет завораживающе. Такуя поет с еле слышным надрывом, что пробирает до глубины души. С тех пор, как он присоединился к банде Аратаки, вечерние "концерты" быстро стали традицией. О его таланте узнали случайно: Итто хотел проведать друга, но замер у входа в палатку, не в силах прервать льющуюся ручьем песню, а потом, когда Такуя все же заметил его, всеми правдами и неправдами уговорил выступить перед товарищами. Сначала неуверенно, но потом все громче и громче запел Синий Они. Старинные инадзумские мотивы, жар ночного костра, вселенская печаль изгнанника - все сплелось воедино в этой мелодии. Он пел о сражениях и бравых воинах, о чувствах и душах, ими объединенных, о долге и верных друзьях - пел так, что ни один из банды не смел пошевелиться слишком резко или вздохнуть слишком громко, чтобы не нарушить великого таинства его песен. В наполненном музыкой мареве никто не замечал бездонных синих глаз самого Такуи, взор которых был прикован лишь к одной фигуре. Аратаки Итто же всегда оставался поодаль, оперевшись плечом о дерево и мечтательно прикрыв глаза. - О ком ты поешь? - Бабушка Они пристально посмотрела на Такую. Было совсем поздно, в этот раз выступление затянулось до глубокой ночи. - О ком я пою? О людях, о демонах, о богах. Обо всех, кто ходит по этой земле. - В таком случае, кому ты поешь? Кому открываешь израненную душу, молчавшую многие годы? Такуя не ответил. Кому он поет? Своим новым товарищам, принявшим его несмотря ни на что? Предкам, что своими подвигами заслужили дань уважения? Богам, молча взирающим со своих небесных пьедесталов? Все не то. Кому же он поет? - Я... я не знаю, - наконец сказал он, - я никогда не задумывался об этом, всегда казалось само собой разумеющимся, что у песен нет адресатов. Хотя может все же... Он запнулся, но Бабушка Они улыбнулась: - "Может все же"? И правда... может все же... С этими словами женщина ушла во тьму ночи, оставив демона одного. Все разошлись по палаткам, костер медленно затухал, и лишь один Они продолжал задумчиво смотреть на тлеющие угли. Кому он поет? Его разум не мог этого сказать, но душа не сомневалась ни секунды, чье имя было ответом. За размышлениями он не заметил, как начало светать. Неужели прошло столько времени? Подумав, что ложиться слишком поздно, Такуя решил пройтись по лагерю. Шел мимо шатров и деревьев, темными пятнами выделяющихся на предрассветном небе. И вдруг остановился. В одной из палаток - свет и фигура, задумчиво сложившая голову на колени и прислонившаяся к стенке. Синий Они всматривался в эти родные очертания угловатых плеч, растрепанных волос и острых рогов, багровый огонь которых не могла скрыть даже ткань палатки. Спит или нет? Наконец силуэт внутри немного помотал головой, как если бы пытался отогнать слишком навязчивые мысли. Такуя мысленно улыбнулся. Значит, не его одного сон сегодня обошел стороной. Он неуверенно сделал пару шагов в направлении палатки, а дальше сердце само подтолкнуло опуститься на землю и прислониться с внешней стороны. Фигура внутри вздрогнула, но, поняв, кто снаружи, мгновенно расслабилась. Такуя окинул взглядом розовеющий склон Ясиори, и нужные слова сами нашли себя, успокаивая разум и душу. Из уст полилась тихая песня, что в окутанном сном лагере была слышна лишь двоим: Сакура, цветущая вишня, В полях, горах и деревнях. Так далеко раскинулась, как может видеть глаз. Это туман или облака? Сакура, аромат восходящего Солнца. Сакура, цветущая вишня. Расцветают лепестки. Сакура, цветущая вишня, Весеннее небо. Куда бы ни пал мой взор, везде вижу Легкая дымка? Или это облака? Сакура, струится чудесный аромат. Следуй за мной, пойдем, Полюбуемся. Кому ты поёшь?