Выйди и зайди нормально

С предыдущего занятия Ромка не сделал ровным счётом нихуя. Нет, ну он искренне пытался. После прошлого урока геометрии со Смирновой, юноша вернулся к себе домой, перекурил, открыл учебник и потрёпанную тетрадь. В свете старой, то и дело гаснущей настольной лампы, Пятифанов долго смотрел на страницы параграфа, пробегаясь глазами по одному и тому же абзацу несколько раз. И всё равно видел перед собой не формулы, а какие-то невнятные закорючки. Да и чёрт бы с ними — хуже то, что эти закорючки надо было каким-то чудесным образом применить на практике. И это ни капли не увлекало. С учебником истории парень мог бы просидеть хотя бы час, потому что иногда Ромка хватался за какую-то дату или событие, листал учебник в поисках строк про конкретное явление и таким образом читал даже больше нужного. Да и в целом история-то написана человеческим русским языком и не пестрила латинскими наименованиями: параллелепипед ABCD равняется… В пизду, короче. Математика казалась сущим адом. Как открыл книгу, так и закрыл. Но пытался же! Значит половина работы уже сделана. Так Катьке и передаст — что вообще-то он даже открывал учебник, но просто ничего не понял. Рома поступал так и на уроках. Учителям было проще поставить кол, чем объяснять остолопу тему с самого начала по несколько раз. Ни о каких индивидуальных уроках и речи быть не могло, в классе и без того было тридцать человек, педагоги вешались с таким количеством детей. И один разгильдяй особо погоды не делал, да и что из него выжимать? Всё равно на вышку не пойдёт. Закончит школу, а там — здравствуй, юность в сапогах, вот он я, привет, войска! Пятифан прекрасно понимал их позицию и был ей рад. Да только хорошо было бы получить хотя бы среднее образование, а то иначе ему работа прорабом и то не светит. Чёртова Лилия Павловна. Наверняка там всем на мозги капает, что Рома такой-этакий, ничерта не учится и пора бы его выпереть. Даже не его классуха, а зуб точит с первых классов. Всё началось с милой беседы на улице. После очередной уличной стычки Ромку отпустило быстро. Через минут десять парень вовсе забыл о прошедшей потасовке, дракой данное событие вообще назвать язык не поворачивался. Раскидал парочку шалопаев, вынудив придурков вернуть старый должок. Юноша шагал по тонкому слою снега и пялился под ноги, о чём-то втихую размышляя, но неожиданно его окликнули. Бля, ещё не хватало… — Пятифанов! — скрипучий, надоедливый голос. Лилия Павловна, как и Катька Смирнова, любила шушукаться с другими учителями в своём кругу. Рома даже взгляда на неё не поднял, демонстрируя полную неприязнь. Во всей школе он уважал только трудовика и физрука. Ещё географичка была классной тёткой, с юмором, — Мне Ольга Алексеевна сказала по-се-кре-ту, что ты дольше месяца в школе не проучишься. Нам таких выпускников не надо, потом перед РАЙОНО отчитываться.  Вот это самое «по секрету» звучало особенно колко. Ну точно Катька! Волчонок зыркнул на женщину исподлобья и окатил её ледяным взглядом. Но Павловну это ничуть не смутило. «Чё ещё выдашь, мымра? Я как будто сам не знаю, что не учусь нихрена» — Учти! Папу точно не порадуешь, мама так вообще плакать будет, — знала, на что давить, тварь. Тон училки звучал в её привычной манере — строго и холодно, но проскальзывали в нём отравляющие нотки ликования. Уж она-то давно была бы рада избавиться от представителя «низшего сорта», отстающего звена в своём классе математики. Пятифан ничего не ответил. Если бы мог, то толкнул бы Лилию Павловну плечом, но она ему не братан и даже не дворовая шпана, чтобы переступать грань субординации. Парнишка хамски прошёл мимо, выслушав токсичное до мозга костей напутствие. Но женщина не унималась: — Я же из добрых побуждений, Рома! Катюша вот моя… «Господь, давайте ещё про Смирнову побазарим» — Пятифан хмурился, пропуская половину сказанного мимо ушей. — …Катюша может тебя подтянуть. Отлично знал Ромка эту схему. По ней и Петров пытался вытянуть оценки товарища в прошлом году. Всё очень просто — занимаешься с двоечниками, они выходят с колов на тройки, а потом отчитываешься перед директриссой, получая дополнительные плюсики. А плюсиками этими можно кормить учителей, по чьим предметам у отличников никак не выходило пятёрок. Видимо, где-то Катька проебланила. Вот и приходилось Павловне вытягивать дочку всеми мыслимыми и немыслимыми методами. «Ты хочешь пить, а я писать, давай поможем друг другу» — как-то так звучало предложение педагога. И вот, спустя неделю, Рома вновь стоял у открытого пустого класса физики, раздумывая над тем, а стоит ли вообще входить? Неохота до жути. С Антоном учёба шла с трудом, но он хотя бы не пускал язвительные шуточки и упрёки. Очкарика не хотелось унизить в ответ, не хотелось встать, захлопнуть учебник и выкинуть его в окно к чертям собачьим (ни учебник, ни самого Антона). Петров был терпеливым даже к такому оболтусу, как Пятифанов, и до последнего держал спокойствие. Да только теперь в выпускном классе у белобрысого товарища и самого не хватало сил на идеальную подготовку, не говоря уже о том, чтобы тащить за собой оборванца. С Тохой понятно. А вот Катя вызывала лишь желание убиться об стену. Рома даже не знал наверняка, зря он ломает себя или нет, ведь пока — после трёх внешкольных занятий с Катькой — яркого вожделения зубрить предметы у него не возникло. Да и как оно, скажите на милость, возникнет, если эта змеюка наравне со своей мамашей брызжет ядом при каждом удобном случае? К чёрту. Надо значит надо. Заранее раздражённый волчонок простоял у входа в опустевший класс ещё несколько секунд, удерживая в руке парочку своих тетрадей по физике, и наконец ввалился в помещение вальяжно, как в собственную комнату. Школьная рубашка наполовину выбилась из брюк, край ремня ещё в середине учебного дня вывалился из петли и беспомощно болтался в воздухе, на голове у Ромки — бардак, чёлка дыбом. Весь какой-то чумазый, дурацкий хулиган волок по полу свой расстёгнутый школьный рюкзак. Неудивительно, что Рома не заметил Смирнову сходу, когда ещё стоял у распахнутой двери. Одноклассница сидела за последней партой, уткнувшись в какой-то неизвестный Пятифанову зелёный томик поэзии. Идеально выглаженная блузка, чёрная складчатая юбка, тёмные колготки и туфельки на низком каблучке. Гордость школы, эталон опрятности. Слишком большой контраст с несуразным Ромкой. Заведомо понимая, кто навестил её в столь поздний час, девушка даже не соизволила отвести зелёные глаза от страниц книги: — Пятифанов, выйди и зайди нормально. Отчеканила вызубренную фразу своей мамаши. Катя и сама была не в восторге от занятий с хулиганом. Приходилось задерживаться после уроков почти каждый день до восьми вечера, с полной уверенностью в том, что Ромка не вывезет точные науки на тройбан. Скорее всего, её труд канет в небытие, а мать потом выставит претензии именно дочке, а не беде с фамилией Пятифанов. Впрочем, иногда Катьку веселили злые глаза юноши и искривлённая гневом физиономия, что по цвету так уморительно сочеталась с красной двойкой в дневнике. Смирновой было одновременно и смешно, и жаль бедного мальчишку, который путает икс и игрек в самых базовых формулах за среднюю школу. Вовсе не глупый парень, а скорее… Невнимательный? Незаинтересованный? И до кошмарного упрямый. Если что-то не получалось с первого раза, Рома нагло отказывался продолжать попытки, потому что «учёба — это не его». Ромка на секунду застыл от типичного для Катьки приветствия при том, что слышал его уже четвёртый раз на каждой их встрече. Сука, вот как можно заниматься с кайфом, если тебя встречают не хлебом-солью, а просто солью? С размаха. В глаза. Лицо волчонка моментально скривилось и юноша едва удержался, чтобы не закатить глаза. Ещё не хватало, чтобы у Смирновой это вошло в привычку: разговаривать с ним цитатами Лилии Павловны. Пятифан резко прикрыл за собой дверь, вновь распахнул её и сделал неуклюжее подобие реверанса, скорчив такую неприязненную рожу, на которую только был способен: — Пардоньте, хуй не троньте, — быстро выпрямившись, хулиган с прежней уверенностью в том, что вообще-то вся школа, как и кабинет физики — его собственность, подошёл к первой парте среднего ряда и кинул на неё две тетрадки. Серовато-зелёные обложки знатно истрепались со временем. Естественно, если их носить не в рюкзаке, а зачастую просто в пакете, любая бумажка превратится в паклю, — Чё ещё тебе сделать, Смирнова? В следующий раз с ноги дверь вынесу — спасибо скажешь. Пустая угроза — конкретно этот класс был всегда открыт специально для их занятий, Павловна заранее предупредила уборщицу и сторожа не запирать его после крайнего звонка. Сумка хулигана полетела под парту, а сам Ромка плюхнулся на стул и открыл тетрадь по физике, в которой было ровным счётом… Ничего. Ну, кроме кривых оглавлений по типу: «Первое декабря, классная работа», и каких-то подобий рисунков хуёв на полях. Наверное, эту страницу стоило бы вырвать, потому что письки на первом же развороте вряд ли добавят Пятифану пятёрку в журнал. Так и поступил — сходу дёрнул листок и тот с треском оторвался, оставляя драные куски у скоб. Впрочем, чистая страница станет не лучше прежней, как только Ромка попадёт на урок. Потому что во время занятий было невыносимо скучно и из развлечений оставались только каракули, да жвачка во рту, которая после всегда отправлялась к креплению стула. Да и в целом даже почерк у Пятифана шёл не ровным заборчиком, а клонился в разные стороны, чередуя то слишком мелкие, то огромные буквы, а ещё всегда дополнялся кляксами, зачёркиваниями и иногда даже дырками в листах. Когда замечания учителей слишком уж бесили. Поэтому бандюга так часто менял тетради. Каждый раз его отчитывали за их ведение, но исправить его парнишка не мог, поэтому предпочитал тупо выкинуть начатые и стрельнуть у кого-нибудь в классе новые. И так по кругу, из года в год. Катя глубоко вздохнула, откладывая книгу. Следующие два часа девушке потребуется тазик нервов, ведро терпения и ещё чашечка самообладания, чтобы не пришибить идиота в первые пятнадцать минут. Девушка неспеша поднялась со своего места, придвинула к первой парте стул и уселась напротив Пятифана. Без лишних комментариев отличница тут же принялась объяснять параграф последнего урока. Рубила с плеча, не давая Роме разыграться в своих придурковатых шутках. — Сегодня начнём квантовые постулаты Бора. Первый постулат Бора — постулат стационарных состояний — гласит: атомная система может находиться только в особых стационарных или квантовых состояниях, каждому из которых соответствует определенная энергия En. — Квант… Квантовановые постулары… Блять, ты угараешь, что ли? Я ни одного слова из названия темы не знаю, — Пятифанов обречённо вздохнул, умолк и, взяв ручку, принялся выводить заголовок в тетради, делая сразу несколько ошибок в одной лишь заумной терминологии. И лишь, когда Катька повторяла одни и те же слова по несколько раз, Рома удосуживался вернуться к самым первым словам и исправлять буквы на нужные. Смирнова продиктовала еще два постулата, послёживая за тем, как рвано двигается здоровая лапища, уродуя чистую страницу в тетради. С каждой помаркой губы Кати раздражённо сжимались добела, превращаясь в тонкую полосочку, а вздёрнутый носик тяжело посапывал. Но Ромка, казалось, этого не замечал. Бездумно строчил под диктовку и даже так умудрялся зачёркивать чуть ли не каждое слово. А те фразы, что оставались нетронутыми — кишели орфографическими ошибками и грязными помарками. Первый раз ему прилетел подзатыльник, когда вместо «находится» в тетради образовалось «находиться». Затем «определённая» превратилось в «определёная» и тогда Ромка отхватил пекучий щипок за запястье. «Энергия» — «энергея» и Катька оттянула кончик пятифановского уха. С каждым ударом, тычком, щипком или замечанием юноша сжимал челюсти, от чего у линии подбородка образовывались напряжённые рельефы желваков. Кто придумал, что женщин бить нельзя?! Сколько ещё будет продолжаться эта колотня? Рома уже назло резал листок кривым почерком, даже не пытаясь стараться. Пусть Катька дует свои раскрасневшиеся щёки от его тупости. Пусть лопнет уже наконец! Беспощадное надругательство. Отличница терпела недолго. Слово «движущегося», которое превратилось в «движжгося» окончательно вывело Катю из себя: — Рома! Соберись! — Смирнова замахнулась учебником и влепила Пятифану уже нешуточную затрещину по затылку. Парень резко поднял голову и откинулся на спинку стула, посмотрев на Смирнову чуть ли не с вызовом: — Харэ лупасить, э! Это на русском вообще? Чё за «En»? — Ромка указал на то, что было в тетради. А красовалась там аббревиатура не на латыни, как ей положено, а очень простое «Ен» кириллицей. И вновь пришлось заткнуться и вернуться к писанине. Просто потому что вылететь из школы за полгода до выпуска ой как не хотелось. Десять лет Ада насмарку, нетушки, — Всё. Собрался. Нихуяшеньки не собрался. Лишь больше взбесился. Воткнуть бы эту ручку сейчас кому-нибудь в глаз, аки хорошо бы смотрелась! Лицо оставалось так же направленным к косым строчкам на листе, а вот взгляд метнулся на лицо Смирновой, рассматривая её не менее раздражённое выражение исподлобья. От чего-то стало забавно. Потешная Катька, когда злится, Рома это давно просёк и в школе не упускал возможности вывести девчонку: — Смотри не пукни от злости. —Ты… Ты! — смущённая Катя подорвалась с места и хлопнула ладонями по парте. — Жопой нюхаешь цветы, — Ромку аж встряхнуло от прорывающегося сквозь зубы хохота. Лицо старосты обрело медно-красный оттенок. Девушка уселась обратно на стул и отвернулась в сторону, складывая руки на груди. — Ты идиот, Пятифан. Ведёшь себя, как первоклашка, — Катя обиженно выдохнула в попытках успокоиться. Затем главенствующе закинула ногу на ногу, придвинула к себе пятифановскую тетрадку и принялась вырисовывать в ней схематичные чертежи, — Вот смотри: это магнитное поле, которое образуется вокруг элементарных атомных частиц, таких как электроны и протоны. Нейтроны не дают никакого эффекта, они заряжены нейтрально… Пятифан внимательно следил взглядом за стержнем ручки, но перестал слушать лекцию девчонки уже через минуту. Симпатичные у Катьки получались каракули. Аккуратные. Хотя, каракули — это хуи на полях, а здесь небольшой шедевр. Может, старательность девушки так влияла на качество рисунка, но в целом он смотрелся ничуть не хуже схемы из учебника. Да только Роме всё равно это не помогало. Электроны и протоны? Капздец, ощущение, что хулиган не появлялся в школе пять лет, не меньше. Последнее, что юноша помнил из программы — это деление дробей. В какой именно момент вообще появилась физика, как предмет обязательный? Ещё двадцать минут Катькиных объяснений и Пятифан начал нетерпеливо дёргать коленом, топчась пяткой на месте. — Хватит дрыгаться, — Смирнова набрала в грудь побольше воздуха и откинула ручку. Ну вот что за неблагодарная харя? Отличница тут распиналась битый час, а Ромка вместо стараний начал действовать на нервы, ритмично быстро обтираясь коленом о чулок Катьки под партой. — Пердак болит сидеть. — Я одного не понимаю, Пятифанов. Ты как до десятого класса доучился? — Каком кверху. Я, может, непризнанный гений. Учителя все об этом знают и берегут мой ум для международной олимпиады, — юноша широко оскалился и поднял глаза на Катьку. А она всё пялилась в схемку на листе тетради. Шутку не оценила. Ну и пусть сидит, хавает свои формулы. Это ебучее занудство вытолкало из Ромы гневное сопение. Хулиган рывком отобрал у блондинки свою тетрадь вместе с ручкой и потёр пальцами глаза, — Ускоряйся. Чё там дальше? Смирнова соизволила поднять на Ромку свои малахитовые зрачки. Дышал через нос не хуже разъярённого быка. А отличница тогда — не тореодор, а красная тряпка. Когда хулиган бесился, на его скуластых щеках выступали рельефы сжимающихся челюстей, а под ухом вздувалась пульсирующая венка. Катя мельком поймала себя на мысли, что эти детали смотрелись… Очень мужественно. Смирновой захотелось потрогать щёки Пятифанова, дабы ощутить это нервное движение под кожей. Дико привлекательно. Но ключевым словом всё же оставалось именно «дико». Катя хотела было в очередной раз пристыдить поганца, но неожиданно стушевалась, испугавшись собственной симпатии к напряжённо проступающим желвакам. — Подожди, я сейчас учебник Мякишева возьму, у него там определения яснее, — девушка поднялась с места, пригладила блузку и зашагала к ряду книжных шкафов в конце класса. Встав напротив стеклянной дверцы, Смирнова бегло осмотрела корешки и принялась уже подробнее вглядываться в имена авторов. — Я тут торчу, чтобы ты мне тупо по учебникам задачки читала? — Ромка развернулся всем корпусом так, что выставил ноги в проход между партами, и глянул на Катькину спину. Колючую, ровную. Горизонт белой рубашки и чёрной юбки строго делил талию, а чёрные колготы обтекали острые коленки и тонкие щиколотки. В детстве Пятифан помнил девчонку неказистой, низкорослой, вечно прилизанной и слишком опрятной. Отталкивающей, в общем. А сейчас похорошела, что ли? Уже и ноги не такие кривенькие, а очень даже стройные. И волосы пышнее, и личико сменилось с округлого на острое, изящное. Рома безотчётно стрельнул глазами на очертания Катиной задницы и так же быстро отвёл взгляд куда-то к трещинам между деревянными половицами. Сейчас бы на жопу Смирновой пялиться, ещё не хватало, — Или ты просто ищешь книгу потяжелее? Гляди — так мой гениальный ум вышибешь, мамаша твоя спасибо не скажет. — Там вышибать нечего… — задумчиво протянула Смирнова, изучая стёртые временем торцы книг. Блондинка провалилась в поиски. Мало кто знал, но Катю искренне привлекал аромат печатных страниц. Не свежих, а именно таких — пожелтевших, мятых, пропитавшихся сладковато-затхлым запахом. Ей нравились письменные труды в ветхих обложках, особенно когда те покрывались паутинкой белёсых трещин; нравилось водить пальцами по шершавым буквам со смазанной типографской краской; нравилось вручную вырезать для них закладки из цветной бумаги; нравилось, в конце концов, просто читать. Думая об этих маленьких радостях, Смирнова вспомнила что-то незначительное и как бы вскользь упомянула об этом, — Кстати, мы сегодня раньше закончим. На полчаса. Меня ждут. Говорила так тихо, что Роме пришлось напрячь слух, дабы расслышать Катькины слова. Как только смысл сказанного дошёл до хулигана, он растянулся в хамской ухмылке, продолжая взглядом выжигать дыру между лопаток блондинки. — Это кто же? Нашла себе каблучка? — Поприкуси язык, — отличница резко развернулась с открытым учебником в руках, — Ты бы о своих дружках так не отзывался, а то ваша банда треснет, как репа под топором. — Чего?! — брови Пятифана моментально съехались к переносице, а сама морда недоумённо уставилась на фарфоровое личико Катьки. Бля, кто из пацанов мог купиться на эту деревенскую клушу? — А ничего! — Смирнова развернулась обратно, а хулиган тем временем поднялся с места и подошёл к книжным полкам, — Твой ненаглядный Сидоров мне вчера шоколадку подарил, а сегодня пригласил в кино. На вечерний сеанс. И места у нас на последнем ряду. Рома физически ощущал, как Катька улыбалась. Лишь уголками губ, ядовито настолько, что попади её слюна на человеческую кожу — оставила бы после себя мясную язву. Девчонка довольствовалась тем, что охмурила кого-то из псовой компании местных бандитов? Это какой-то грёбанный цирк, она точно брала Ромку на понт, чтобы увидеть его ошарашенное хлебало. Господь, Пятифан готов был стольник поставить, что блондинка всё врёт. Хотя его брательник был падкий на стерв, может, и правда… Ничего не мешало Деньке использовать Екатерину по назначению — как местную шлюху. Её наверняка полпосёлка ебёт, по крайней мере, слухи были именно такими. И как только девушка успевала прыгать из постели в постель, ещё и сдавать контроши на отлично? Не пятифановское это дело. И всё же очень не хотелось столкнуться с парочкой на пороге школы и увидеть, как они сосутся, пихая языки друг другу в глотки. Фу, блять. Главарь банды поднялся со стула, в два счёта преодолел длину классной комнаты и облокотился на книжный стеллаж рядом с Катей. Скрестив руки на груди, перенося вес всего тела на полки за спиной, Пятифан то и дело косил в сторону суки. Серьёзно? Сидоров и Смирнова? Ералаш. Что товарищ мог найти в этой курице? Хищный взгляд скользнул по ногам девушки, затем метнулся на линию груди под блузкой. Катька действительно превратилась в Катю и Рома упустил этот момент? Созревшее тело, чётко очерченная талия. Симпатичная баба. Жаль, что конченная. — Колись, чё с Денькой у тебя? Мозги ему промыла? Хватит дурить честным пацанам голову. Найди другого, для кого ноги раздвинешь. Смирнова округлила глаза от такой грубости. Уставилась на Ромку, как на совсем чужого человека, не своего одноклассника, а уличного пьяницу под белкой. — Пятифан, ты совсем ку-ку? — нижняя губа девушки дрогнула. Юноша уловил смену настроения одноклассницы и в лице его не было ни жалости, ни тени совестливости. По его мнению, он не сказал ничего дурного, а уж тем более — неправдивого. Казалось, Смирнова вот-вот расплакалась бы, но не тут-то было. Одна слезинка перед бандюгой и вплоть до выпускного за блондинкой закрепится не только статус «главной стервы школы», а и «плаксы, что при кривом слове сопли на кулак мотает». Молниеносно на замену обиде пришла привычная маска хладнокровной кислотности. Зелёные глаза Катьки по-лисьи хитро сощурились, зыркнули на звериную рожу, а голос зазвенел обезоруживающей насмешкой, — А тебе какое дело, Ромочка? Ревнуешь? Меня или Сидорова? Ухмылка сползла с Ромкиного надменного лица, а тень от надбровной дуги вновь надвинулась на глаза, превращая янтарный цвет радужки в оттенок настоявщегося коньяка. — Чё ещё выдашь? Блядей даже на нарах не ревнуют, а ты мне тут затираешь басни про Сидорова. Облапошить решила? Тебе не по зубам, — Пятифан щёлкнул себя ногтем по клыку и, блять! совершенно случайно, по инерции опустил взгляд на спрятанное под белоснежным воротничком декольте. Какого хера глаза вообще решили метнуться к этому месту, словно бы сейчас дело было именно до какой-то пошлятины? Рома поклялся себе, что нервная система дала мелкий сбой и выполнила сие действие безотчётно, машинально. Но Катя, что кривилась в язвительном прищуре, заметила короткий взгляд. И какого-то чёрта этот миг довёл её до мурашек. Они прокатились от поясницы до затылка, вороша светлые локоны у загривка. Смирнова проглотила тихий выдох и поспешила отвернуться обратно к книгам, ощущая, что щёки начинает покалывать от смущения. Она моментально забыла пятифановское хамство. И теперь стабильно раз в двадцать секунд принялась подтягивать юбку вниз, прикрывая тканью середину бёдер. От того краткого взгляда стало некомфортно. Словно бы староста находилась под прицелом снайперской винтовки, и не чьей-то там, а социального отброса, отбитого наглухо биомусора, что учился с ней с первых классов и теперь… Что он делал? Изучал размер её груди? Фу! Ещё и эта властная поза, как будто заранее продуманный сценарий. Слишком вызывающе, слишком превосходяще, слишком… Катя вновь испугалась собственных мыслей. Чересчур много Пятифана. Будто он занял собой всё пространство школы, а не подпирал своей тушей книжную полку. Рома же быстро отсёк, что победил в недолгой перебранке и вновь натянул на искусанные губы ухмылку. — Просто парня жалко, — холодно отозвался юноша, ставя точку в неприятном разговоре. А взгляд тем временем остановился на линии юбки, что при каждом Катькином движении покачивалась и обнажала сантиметр-другой ляшки, облачённой в чёрное. То ли Рома почувствовал большую часть вседозволенности, то ли просто тупил в одну точку, но… Явно увлёкся. Иногда грёбанный тестостерон уводил его куда-то не в ту степь и заставлял хотеть то, что было не позволено. Стоп, что? Хотеть? Смирнова стыдливо дёргала подол, ибо с каждым её потягиванием к верхним полкам юбка неприлично задиралась. Движения девчонки стали скованными и Пятифан почти физически ощутил, как неловкость в классной комнате начала уплотняться. Он же смущения не чувствовал, а вот Катькины ужимки распаляли горячее обволакивающее чувство внизу живота. Хулигана и правда заводила собственная власть, в такие секунды самолюбие хлестало через край. Как жмётся… Тонкая ручка то и дело оттягивала одежду, стараясь прикрыть около откровенные участки тела. Это точно Смирнова, которая когда-то истерично верещала на пробегающих мимо малолеток в школе? Точно та, что на «Дай списать» отвечала «Вот ещё! Глотай свои двойки, Пятифан, или я маме расскажу, что ты скатываешь»? Точно та, что ластилась к новеньким одноклассницам, а потом ставила их жизнь вверх дном, распространяя грязные сплетни? Мнётся, как первоклашка перед директором. И, блять, кровь начала постепенно выходить из головы и приливать к члену. Из затупа Ромку вывел въедливый голосок: — Да подвинься же ты! — блондинка толкнула хулигана ладошкой в плечо, пытаясь добраться до полок за его спиной, но одноклассник даже не пошатнулся. — Попробуй сдвинь, — бля, зачем он это делал? Провоцировал, чтобы вновь увидеть раскрасневшееся в гневе лицо Смирновой? Посмеяться над тем, как она дует щёки, как её плечи подрагивают от злости, а взгляд режет волчонка вдоль и напополам лазерными лучами? Или он просто тупой недоносок, которому нравится издеваться над людьми? У Кати заканчивалось терпение. Они потеряли уйму времени за болтовнёй, пререканиями и пятифановскими шуточками. Таким ходом Смирновой придётся забыть о кино, потом получить от Лилии Павловны выговор и лишиться прогулок вообще на неделю. Блондинка решительно шагнула вперёд, вжалась в тело гопаря своим, дотягиваясь до нужного учебника. Плевать на стыд. Плевать на то, что прямо сейчас её грудь упирается в широкую Ромкину. Плевать, что пару минут назад Пятифан неоднозначно зыркнул на её сиськи и это смущало. Сейчас уже просто достало. Так достало, что под рёбрами кололо от ярости. И движения её были отнюдь не эротизированными, скорее отчаянными, раздосадованными. Ромка прибалдел. Замер, недоумённо дёрнул бровью и на секунду всерьёз испугался. Не струсил, нет, а вздрогнул от неожиданности. От Кати вейнуло каким-то свежим ароматом. Мятой, калиновым чаем и приторной нотой книжных страниц. Или это от учебников позади?.. Пока Смирнова пыталась выглядеть среди корешков нужный, Пятифан замер и опустил взгляд ниже. Почти напротив его глаз — Катькина шея, плечи в выглаженной рубашке, пуговицы на воротнике и очертания лямки лифчика под белой хлопчатой тканью. Пульсация в паху забилась неконтролируемо мощно, отдаваясь в висках и жилках на запястьях хулигана. Одного взгляда на блондинку хватало, чтобы понять — девушка испытывает дискомфорт, но при этом зачем-то продолжает моститься у полок за Ромкиным плечом, то и дело щекоча его щёку пшеничными прядями волос. На морде Пятифана кривилась всё та же ухмылка, полная невозмутимости, да только кончики ушей палили всю контору, пламенея пунцовым цветом. На секунду Смирновой показалось, что она неосознанно пляшет под дудку Ромы. Её вновь коснулось чувство, будто хулиган доводил её специально, чтобы подтолкнуть к рискованному шагу. Но, не чувствуя активного сопротивления, Катя посчитала, что делает всё правильно. Таки приструнила жучару своим резким, серьёзным напором. Таки удалось заткнуть наглое рыло! — Я для тебя стараюсь, дурень. А ты даже тушу свою подвинуть не можешь. На благое дело ведь! Рома её не слушал. Ещё одно грёбанное «неправильное» движение девчонки и стояк примет вполне ощутимую плотность. Рука Пятифана на автомате двинулась к бедру стервы, но вовремя остановилась, лишь пальцы бегло коснулись чёрной складки юбки и тут же безвольно опустились. Блять, нельзя. Даже, если Катя шалава, то она — добыча Сидорова. Во-первых, Рома не доедает огрызки после своих братков. Не считая окурков, конечно. Во-вторых, не по-братски это. Не по-братски, сука. И всё же слабая мысль сомнения толкалась в голове: может Денька использовал её, как временное удовлетворение? Пятифан вновь гневно засопел не то от того, что не мог взять чужую игрушку, не то от того, что Катя пиздец как бесила своим развратным поведением. Знала же, что пацанам в таком возрасте многого не надо и всё равно продолжала. Шаболда. Ромке хотелось расстегнуть ширинку, заглянуть себе в трусы и на полном серьёзе спросить: «Братиш, ты не прихуел ли?». Встал на Катю! Когда именно хулиган поймёт, что окончательно скатился на дно? Лёгкая волна паники коснулась мозга, но Рома попросту не мог шелохнуться. Иначе проиграл бы. Боги не услышали Ромкины молитвы. Катя наконец выудила из общего ряда книг и для этого действия ей понадобилось придавить пах хулигана бедром. Протёртые школьные брюки натянулись, образовывая на ткани пошлые складки. Смирнова вздрогнула. Отстранилась на пару сантиметров и с опаской опустила взгляд вниз. Бесстыдно, шокированно. Растерянные, почти невинные глазки Смирновой уставились на Ромкину ширинку. Пиздец. Чёртова шлюха, сама довела, обтираясь о тело хулигана, а теперь ещё и делала вид, будто поражена конфузом. Блондинка перевела испуганные глаза на лицо взбешённого нелепостью всей ситуации Пятифана. Наверное, это был единственный момент, когда привычный властный взгляд волка и его мерзкая ухмылка подходили Роме, как никогда прежде. Для Кати он выглядел хищным настолько, насколько это возможно, буквально сжирающий взгляд снова провёл стройный ряд мурашек вдоль позвоночника девушки. Паника Смирновой была вполне очевидной, до этого она вообще не думала о том, что у Пятифана тоже есть член. Ещё и такой… Ну, больше, чем в тетрадках. Смирнова сжала найденный учебник по физике и замахнулась им для удара совсем нешуточного. Такого, который мог бы рассечь Ромке губу или бровь: — Пятифан, ты конченный маньяк! — смущённый вскрик отрекошетил в стенах пустой классной комнаты и умолк сразу, как только парень перехватил запястье блондинки. Под натиском крепких пальцев тонкая ручка ослабла и книга никчёмно шлёпнулась на пол. Да как же она заебала! Как же Пятифана запарило получать по голове ни за что. — Ты ведёшь себя, как потаскуха, а я маньяк?! Чего ты добиваешься? Чтобы я выебал тебя?! — от несправедливости Роме снесло крышу. Он потянул девчонку на себя, заставляя ту навалиться хрупким тельцем на его грудь. Затем с лёгкостью подхватил Катьку и перевалил через своё плечо, вынудив юбку одноклассницы задраться почти до самой задницы. — Немедленно отпусти меня! — девушка в истерике заколотила кулачками по пятифановской спине, безвольно болтая туфельками в воздухе, — Ты больной, Пятифан! Тебе это так с рук не сойдёт, вылетишь из школы — оглянуться не успеешь! Мудак! Я всё маме… Рома подошёл к последней парте ряда у стены и грубо усадил неугомонную блондинку на прохладную гладкую поверхность. Вызывающе растолкав колени Кати, Пятифан разместился меж её ног и упёрся ладонями в столешницу, блокируя девчонке путь отступления. - … расскажу… Смирнова поняла, что не может вдохнуть. Хулиган смотрел на испуганную мордашку сверху вниз, сжимая челюсти от гнева. Дикость. Безумие. Рома зажимает Смирнову прямо в школе, в пустом, мать его, классе. Почему-то в венах волка билось острое чувство полной безнаказанности. Блондинка обомлела от вида нависающего сверху юноши. Широкоплечего, неопрятного оболтуса с сияющими янтарём глазами, губами, что бледнели от накипевшей ярости, и руками… Не руками, а лапами — горячими, сильными. К собственному стыду, Катя ощутила, как внизу живота отдаётся лёгкое приятное потягивание. Это тревога или что-то другое? Ей Пятифан что… Нравится? Не успев закончить абсурдную мысль, Смирнова тихо пискнула, когда мозолистая ладонь нырнула под подол юбки, легла на бархатную ткань колгот блондинки выше колена, обжигая шероховатыми подушечками пальцев. Одноклассница напряглась всеми мышцами и застыла в попытках глотнуть хоть каплю воздуха. Ох, нет, Рома не будет скатываться до насилия. Если Катька зарядит ему пощёчину и сбежит — будет лучше. Будет правильнее. Втайне Пятифан надеялся именно на это. — Тебе же не привыкать, Смирнова, — голос опустился, стал ниже, отдаваясь хрипотцой из-за накатившего возбуждения, — Отработай смену и гуляй лесом. «Не привыкать» «Смену» Катя уже второй раз за вечер готова была разреветься на месте. Хищный взгляд Ромы без намёка на человечность доводил до оглушительной паники под сердцем. Но — парадокс. Вместе с животным страхом тяжёлый аромат хвойного мужского шампуня и дешёвого табака убаюкивал всю тревогу. Тело хулигана пахло по-особенному притягательно. Смирнова нечасто скрывала свою сучью натуру, но в тот момент девчонка попросту растерялась, так как не понимала, что ей нужно чувствовать. Ведь должно же быть отвращение… Оно и было, но ничтожно мелкое в сравнении с желанием потрогать напряжённую щёку волчонка. — Пятифан, ты… Мерзкий! — отличница перешла на полутон. Наблюдать злого Рому между своих ног было до боли унизительно. Это последний одноклассник после Бяши и Петрова, кому она позволила бы так обходиться со своим телом и личностью, — Что значит «отработаешь смену»?! Я тебе кто, площадная девка? Отойди или я выдавлю твои глаза ногтями! Мерзкий! — Катя согнула одну ногу и уперлась коленом в бедро парня, чувствуя натяжение ткани в паху хулигана. Обессиленный бунт оказался бесполезным, Рома по-хозяйски оттолкнул ножку девушки, возвращая себе прежнее положение. Почти упираясь стояком туда, где Смирнова до этой поры даже боялась себя трогать во время бессонных ночей. Как мало сил было вложено для того, чтобы не совершить соитие с хулиганом! Будто девчонка перед ним сама давно жаждала, как волчонок прижмётся к ней каменным на ощупь членом и будет лапать за зад, помечая его сероватыми синяками. А теперь лишь делала вид, что хочет удрать. — Мерзкий? — Пятифан издевательски вскинул одну бровь. Мерзкий… Как резко было брошено это слово Катькой и как приторно оно ласкало слух хулигана. И правда, омерзительный тип. Гадкий, тошнотворный, жалкий. Сгусток того, что противоположно слову «человек». Рома такой, какими не должны рождаться, выродок, и как же блядски прекрасно становилось им быть. На плотоядной морде кривилась открытая ухмылка, заострённые крепкие клыки и влажный язык, что периодически проходился по пересохшим губам, давая им хоть каплю влаги. Облизывался не как гордый волк перед тем, чтобы завалить свою добычу, а как паршивая гиена, пасущая падаль после чужих лап, — А ты? Прячешься за мамкиной юбкой. Крысишь, ноешь, вякаешь исподтишка. Если я мерзкий, то ты — гнилая сука. Юноша готов был упиваться угрозами блондинки, её страхом и растерянностью. Она изводила одноклассника годами, пропуская тычки, остроты, насмешки, распуская о нём гадкие слухи, натравляя на волчонка банды из соседних посёлков. Это было в прошлом, но Ромка — мстительная тварь и об этом все местные знали. Пусть Катя потом распиздит всей школе, кто пытался взять её прямо в кабинете физики. Пусть об этом узнает вся деревня, Ромкина жизнь и так всегда торчала в полной пизде. Грубые пальцы резко двинули к резинке колгот под юбкой и ухватились за неё сбоку, оттягивая вниз. И внезапно столкнулись с воспротивлением — стянуть такой женский аксессуар оказалось нихреновой задачкой. Ещё и Смирнова обхватила предплечье юноши ледяной от страха рукой и сжала его, пытаясь остановить. Бандюга посмотрел на девушку вопросительно. Не этого ли добивалась, вжимая Пятифана лопатками в книжный шкаф? Трясь о него проступающими косточками лифа? Глядела испуганно как загнанный зверёк, но какого-то чёрта пальчики ослабли, злобно сопела, то хмурилась, то поднимала бровки, вымаливая прощение. И внезапно… «Мерзкий!» Мягкие алые губки столкнулись с обветренными и шершавыми. Отличница подалась вперёд всем корпусом, свободной рукой сжала неопрятный наполовину расстёгнутый воротник пятифановской рубахи и потянула хулигана на себя так, что он чуть было не потерял равновесие и не придавил девчонку своим телом. Первая секунда была отвратительнее всего. Слюна Ромки оказалась горьковатой на вкус, он курил сигареты самого низшего класса из всех, что были в продаже. Но вмиг стало приятнее — Смирнова ощутимо расслабила губы. Целоваться она умела, у неё уже был ухажёр в восьмом классе. Да и Пятифан тоже жизнью намётан, но от шока тот уставился на Катьку по-комичному удивлённо, сквозь поцелуй, ибо ожидал чего угодно — от побоев до визгов на всю школу, но не такого интимного слияния. Блять. Это херов сюр, потому что Смирнова никогда бы не полезла целоваться к местной гаражной шавке. Ромка оттаял лишь спустя несколько секунд и ответил на поцелуй сначала неуверенно — в его планы не входило сосаться с заучкой. Трахнуть ещё может быть, но явно не соприкасаться губами. Ладони на округлых бёдрах смотрелись, как влитые. Словно бы Рома делал это не в первый раз — проводил грубыми пальцами по внутренней стороне ляшек, продавливал нежную кожу, оставляя вслед за ними красноватые отпечатки. Сорванные мозоли изредка цепляли ткань колгот, казалось, что своей огромной лапищей Пятифанов мог обхватить ногу Катьки в диаметре. Пальцы внаглую блуждали под юбкой, натыкались на промежность, задевали чувствительные точки, иногда проходились подушечками пальцев по лобку сквозь упругую ткань колгот. Туда же нырнула левая рука в помощь правой, вдвоём они с небольшой натугой надорвали тонкую нейлоновую преграду. Это было так возбуждающе мило — стервозная, ядовитая сука мялась от стыда, краснела, предпринимая столь жалкие попытки давать отпор бездушной глыбе в лице местного выблядка. Услышав треск ткани, Катя выдала протестующее междометие прямо в губы Пятифана. Чёрт, как же безвольно. Так субтильно, что сомнений не осталось — девчонке не хотелось уходить. Так близко Рома к Смирновой ещё не был, да и не был никто… Обжигающие руки пошло скользили то по внешней, то по внутренней сторонам бёдер и доводили блондинку до судорог в спине и ногах. Страшно и одновременно приятно. Рома действовал наугад. Он, может, целовался неплохо, но трогать девушек настолько интимно парню ещё не доводилось. Руки ощутили лёгкую дрожь в ногах Кати, от чего в низ живота покатился новый валун тягостных ощущений. Пах пульсировал, ныл, едва не болел. Господь, Рома так давно ждал женскую ласку, но и на секунду не мог предположить, что под ним окажется Смирнова. У Пятифанова было больше шансов завалить красавицу Полинку Морозову, чем сволочную дочь Лилии Павловны. Такую правильную, идеальную отличницу, подлизывающую педагогам и смотрящую на бандюгу глазами полными ненависти и отвращения. А теперь, по иронии судьбы, Смирнова подрагивала от его горячих пальцев под своей неприлично задравшейся юбкой, целовала его, таяла, дышала тяжело и смотрела робко, но с опаской. Кате никогда не нравились хулиганы. В мужья они не годятся, денег у них нет, мир не покажут, романтики от них не дождёшься — и чего тогда брать с этих дурней? И Рома Смирновой тоже не нравился. Грубый, туповатый, но какого-то хрена очень горячий, когда злился. Совсем не тот, что отплёвывался от короткого чмока отличницы в школьной сценке в актовом зале. Со второго класса изменилось многое. Катя плавилась от поцелуя и его рук, одновременно борясь с собственными принципами — касательно парней, касательно близости, касательно школы и касательно близости с парнями в школе. Пятифану становилось пиздец как тесно в рубашке. Вытащив левую руку из-под складок юбки, юноша принялся наскоро высвобождать свой торс из тугой тканевой сети, расстёгивая пуговицу за пуговицей ловкими движениями пальцев. Соединенные части рубахи разлетелись в стороны, обнажив чёткий рельеф пресса, линии паховых связок и напряжённую раскалённую грудь. Запоминай, Катюша, каждую мелочь. Запоминай вздувшиеся венки на шее, микро капельки пота на смугловатой коже, очертания впалого пупка и синеватых капилляров. Ибо тело Пятифанова — это он знал наверняка — действительно прекрасно. Умом не вышел, голосом, манерами, но торс… Изнурительными тренировками доведён почти до совершенства. Вмиг вернув себе прежнее положение, Рома вновь забрался обеими руками под юбку, в фантазиях дорисовывая линии бёдер, талии и груди девушки под одеждой. В этот раз движения оказались куда смелее и пальцы случайно наткнулись на влагу. Блять. Смирнова и правда течёт от него, как сука. Охуеть. Во всём этом хаосе неправильности, данный факт — был самым аномальным. Рука хулигана грубо подхватила Смирнову под левую коленку, приподнимая её и тем самым заставляя хрупкое тело девушки отклониться назад, припадая на локти. Второй рукой Рома ловко закинул правую ножку блондинки пяткой себе на плечо и громко раздражённо выдохнул. В висках билась ярость, в штанах — желание выебать стерву в наказание за её развязный язык. Обзор для Катьки был практически закрыт, но тихий скрежет молнии на брюках и характерных движений Ромкиного плеча было достаточно, чтобы понять — Пятифан высвободил член. Удерживая левую ногу Кати под коленкой одной рукой, второй бандюга направил скользкую от предъэякулята головку к промежности Смирновой, упираясь ею в мягкость половых губ сквозь тонкую ткань белья. Влага гениталий соприкоснулась и это несложно было ощутить обнажённым чувствительным органом. Ромкины глаза сверкнули, глядели на лицо Кати серьёзно и настойчиво, с немым требованием. Пусть только попробует выдать ещё хоть слово и хуй отброса со зверством натянет тело отличницы. Смирнова вздрогнула. Ощущение, словно раскалённый металлический шар упирался во влажное бельё, едва не проталкивая ткань вовнутрь. Это ненормально. То, что происходило между ней и этим низменным тупорылым маньяком — ненормально! Через минут двадцать она должна была уже спокойно выбегать навстречу Сидорову. Не такому, как все придурки из шайки Пятифана. Денька был умнее, симпатичнее, из семьи школьного завуча и старшего ближайшего завода. И что по итогу? Катя прямо сейчас своими руками уничтожала шанс на нормальные отношения, соглашаясь поцелуем со всем, что позволял себе мудак напротив. Предавала сама себя. Но от чего-то стыд и сомнения уходили на второй план вместе с горячим выдохом Ромы, что разбился о Катькины губы. Пятифанов и сам был не лучше. «Что ты творишь, это же грёбанная Смирнова!» — эта мысль мелькала где-то в глубине мозга и легко растворялась в потёмках сознания. Потому что возбуждение давило на здравые решения, отшвыривая голос разума куда подальше. И оставалось лишь чистое, кристаллически прозрачное, вязкое животное «хочу». Это самое «хочу» двигало пятифановскими руками, гладило кончиками пальцев Катюшу под коленкой, повторяя кольцевые движения лишь потому, что один разочек блондинка выдала крошечный намёк на стон, когда хулиган случайно дёрнул костяшками в том месте. Это «хочу» вынуждало бёдра плавно покачиваться, а ноги дрожать от напряжения, продавливая ткань трусиков одноклассницы скользкой головкой. Это «хочу» не давало покоя. Приказывало, нашёптывало на ухо неумелому Пятифану, как и что нужно делать, чтобы делать приятно. От человеческого взгляда не осталось и следа. Того придурковатого, до пизды простого, тупенького Пятифанова сменил какой-то совершенно иной человек с горящими азартом дикими глазами, взъерошенной, слегка влажной от проступившего на лбу пота чёлкой и вздувшимися мраморными венами. Кровь под кожей бурлила, искала выход, билась о тонкие стенки, от чего тело разгорячилось до температуры самого Сатаны. Жарко. Пиздец жарко. Ещё немного и Смирнова под ним сгорит. Как же Катька пялилась на его тело… Блять, Пятифанов готов был убить ради такого взгляда. За последние несколько минут самооценка юноши взлетела до небес. Из-за грёбанного чувства собственной важности ухмылка машинально плыла по плотоядной морде, не оставляя за собой никаких более эмоций, кроме тотального превосходства и контроля. Вот то, что было, есть и будет для него самым желанным упоением. Он чувствовал себя «настоящим мужиком», который заваливает бабу, имеет её и не думает о хуёвых последствиях. И, если Ромке удалось уложить под себя Смирнову, то ему вообще, сука, любое море по колено! Хотя эта мысль противоречила другой, более правдоподобной: «Кого ты пытаешься наебать своим растерянным взглядом святоши?» — из головы вылетало, что Катька-то пропускает через свою дырку под десяток в день таких же, как он. Видимо, ублюдки в её вкусе, раз Денька тоже подышал на зубрилку-отличницу. Самолюбие Ромы играло бурной фантазией. А может блондинка вообще хотела Пятифана ещё со средней школы? Может мастурбировала на его образ перед сном, в деталях вспоминая, с какой брезгливостью хулиган глянул на неё в школе? А может Смирнова делала это прямо на уроке, когда учительница отворачивалась, или выходила для дрочки в туалет, и там… Что-то внезапно переменилось, сбивая грязные догадки. Вся масса Ромкиного торса переклонилась через столешницу, парень едва успел среагировать, автоматически отпуская член и упираясь освободившейся рукой в прохладную деревянную поверхность. Катя потянула его на себя. Осмелела и заставила тело Ромы едва не рухнуть сверху, потому что терпение девчонки достигло своего предела.  Ещё немного и гопарь убил бы одноклассницу, случайно придушив своим весом. Твёрдая грудь волчонка вмазалась в тушку блондинки, ощущая округлую упругость под собой, а головка… Ебануться. Упёрлась голым в голое. Бельё сдвинулось под напором. Под Катькиными трусами оказалось ещё больше естественной смазки, одно неудачное или удачное движение и пятифановский елдак легко проскользнёт внутрь. Рома на секунду задержал дыхание, поднимая голову на девчонку под собой. Жмурится… Ловит воздух не то испуганно, не то от стыда. Какая же ты двуличная мразь, Смирнова. Пятифан не выдержал такой вольности и нарушил горячее вязкое молчание: — Какого хера?! — к вискам вернулось прежнее раздражение. Это ощущение начинало закольцовываться. Рома успокаивался, отдавался возбуждению, а Смирнова снова и снова портила всё своими выходками, а потом прикидывалась, словно она — само девственное очарование, — Клянусь, Смирнова, ещё один сраный раз и… И Катя вновь заткнула его поцелуем. Выплёскивая всё желание с головой. Девушка понятия не имела, что может испытывать столько тяготы к Пятифану. Этому бездумному ушлёпку. Стоило юноше коснуться её и чувства вскрылись, как гнойный нарыв. Все тычки и остроты с её стороны приобрели новый смысл, более честный. Рома ей и правда нравился. Давно или недавно, но нравился. Губы Кати казались такими… Мягкими и приятными наощупь. Девчонки все ухаживают за каждым малейшим участком своего тела или это только педантичная донельзя отличница пользовалась каким-то пряным бальзамом? К чёрту. Слишком странно думать о Кате в таком ключе. И всё же — Пятифанов думал. Рот Пятифана ответно вмазывался в губы, как он думал, шалашовки. Целовал увереннее. Потому что уже знал как приятно сосаться вот так — до отвращения вульгарно. Мокро, грязно, исследовал языком каждый миллиметр чужой слизистой, касался ровного ряда зубов Смирновой, натыкался на язык одноклассницы и поглаживал его кончиком своего. Ведомые рефлексом, веки Ромы прикрылись, скрывая за собой золотистую радужку. Сейчас… Вот сейчас. Самое время. Ладонь чуть подкинула левую ножку Кати, хватаясь за неё поудобнее и отправляя щиколоткой на своё предплечье. Обе руки, что в сравнении с тонким изящным тельцем Смирновой, казались огромными граблями, обхватили талию девушки, сминая некогда идеально выглаженную одежду. Пальцы надавили на нижние рёбра. Подтянули блондинку ближе к краю столешницы. А бёдра сделали грубый выпад вперёд. И… Ничего. Головка едва ли проникла внутрь, уперевшись в плотную преграду и Рома даже не сразу понял, что войти у него не получилось. Катя выдала сдавленный болезненный стон и зажмурила глаза, хватаясь за пятифановский рукав. Что ещё за фокусы? Он делает что-то неправильно? Неужели женщины настолько узкие? Тогда он тем более хотел натянуть Смирнову. Честно говоря, Пятифан был уверен, что заниматься сексом это просто. А на то, что у Кати вместо пизды — ведро, юноша вообще готов был поставить свой родной ножик-бабочку. Рома отпрянул телом на несколько сантиметров и, в готовности сделать новый толчок, внезапно разорвал поцелуй и спрятал лицо в выбившихся из густой косы прядях светлых волос. Твёрдый до невозможного член с усилием протолкнулся внутрь и Пятифан вздрогнул. Вздрогнул от страха. Как хорошо, что Катя не могла видеть его широко распахнутые глаза в этот момент… Да ладно… Это же полная чушь…  Смирнова сжала губы, дабы не издать полный отчаянной боли писк. Вся сжалась комочком, напрягая ноги и боясь расслабиться. Ромка громко сглотнул, не зацикливаясь на собственных приятных ощущениях внизу живота. Вместе с пенетрацией случилось ещё что-то… Необъяснимое. Член прорвал незримую плотную преграду. Она треснула, как спелый фрукт на солнце, слишком ощутимо для чего-то незначительного. И внутри было так пиздецки узко, что у Пятифана перехватило воздух. Блять. Ты у неё первый. Ты. У неё. Первый. Рома не двигался, чувствуя, как её сердце вылетает навстречу его собственному. От затылка до поясницы пробежался холодок, руки задрожали от кошмарного осознания, и худшим было то, что юноша уже не мог отступить. Обязан был играть ебанутого самца до упора. Бёдра послушно качнулись назад, заставляя член постепенно выйти из горячего тела, а затем вновь ударились кожей о кожу, выдавая пошлый шлепок и вгоняя детородный орган во всю длину. Первый. Почему Смирнова не сказа… Блять, она же так удивилась этому «отработаешь смену». Шоколадка от Сидорова, кино. Шлюхи ведь ошиваются по задворкам, гаражам и на школьных дискотеках, а не… По вечерним сеансам. Катю стало невыносимо жаль. Неважно, хотела девчонка этого или нет, но похвастаться первой еблей с законченным уродом у неё перед подружками не выйдет. Это клеймо, позор, Катька от него долго не отмоется, если об этом узнает хоть одна пустая головёшка из её ядовитого окружения. В ней так туго. Тело ломило от того, насколько ему хорошо физически и как хуёво морально. Органы словно бы опустились на пару секунд вниз, а затем подпрыгнули обратно. Вернуть уже ничего не получится. Рома вжался губами в шею под ухом Смирновой. Дышал рвано, прерывисто щекоча нежную кожу. А в голове хаотично рассыпались на осколки все блядские картинки с участием одноклассницы. Самые мерзкие, самые развратные. Стройное тело под пятифановским крепким и тяжёлым — оказалось только его. Катькины похождения — ложь. Как и все предрассудки касательно, как оказалось, невинного и скромного создания. — Ты… И-извини меня, — сдавленным почти ласковым полушёпотом, проглотив слова и затолкав их глубоко в потёмки возбуждённого мозга. Самое ебанутое время для извинений. Катя лишь коротко кивнула, не открывая сжатых век. Озлобленный на Смирнову и на самого себя, Рома сделал третий толчок, выходя из нутра Кати полностью и вгоняя член до самых яиц, вновь заставляя душное помещение класса вобрать в себя звонкий шлепок тело-о-тело. Одна ладонь легла на грудь Катьки, сжимая упругость сквозь измятую ткань рубашки и лифчика. Вторая опустилась на бедро, помогала держать темп, натягивая зад. Искусанные шершавые губы прижимались к уху блондинки, скидывая с себя свинцовые выдохи. Староста продолжала неуверенно сжимать рукав Пятифана, словно единственное, что держало её в сознании. А внутри сходила с ума от двойственности отвращения и симпатии. Кате не хватало воздуха. Не хватало поцелуев. Не хватало толчков. Не хватало. И её полная самоотдача доводила Рому до возбуждённого тремора. Парень терял голову. Движения бёдер участились. Скольжение внутри стало проще — теперь член не так плотно стягивался внутри. В паху образовалась стальная тяжесть, она оттягивала низ живота, скатывалась грузным комом в желании скинуть с себя накопленное бремя. Тело пробирало мелкой дрожью в конечностях. Оно рябью проходило по кончикам пальцев, заставляя их касаться бледной кожи Катьки небрежно и грубо. Рома дышал в ухо Смирновой, пытаясь переварить происходящее, но — зря. Так блядски зря. Губы юноши вновь столкнулись с Катькиными, такими горячими, мокрыми от смешенной слюны, они тянулись к пятифановским с таким рвением, которого волчонок мог ожидать от дешёвой шмаромойки, но от, как оказалось, девственной Екатерины — нет. Машинально отвечая блондинке с неменьшим напором, парень перевёл руку с груди девчонки на середину её рубашки. Тонкая ткань смялась в его пальцах, натянулась и рука дёрнула одноклассницу за воротник, притягивая её к нагому торсу вплотную. Раздался хруст рванья и возмущённое Катькино мычание. С вещицы слетела верхняя пуговица. Кажется, на плече Смирновой разошёлся шов. Катя всё ещё бесила. Просто своим существованием. Просто тем, что позволяла бандюге так просто управляться со своим телом. Позволяла проникать обжигающим подушечкам шершавых пальцев под блузку, трогать косточки белья, гладить рёбра и сжимать живот по бокам. И, блять, единственное за что Рома был по-настоящему благодарен Кате в этот момент — это молчание. Ей богу, он правда готов был расшибить голову дуры об эту же столешницу, если она вновь заговорит с ним. Катя была бы счастлива получить чуть больше ласки, а не этот наглый рывок. Настоящей, не топорной, не огрубелой. Получить поцелуи в шею, ключицы. Чтобы Рома оставлял сентиментальную россыпь из прикосновений губ и языка на чувствительной коже. Но Пятифан и не думал. Всё, чего могла добиться от него Катька — это его рот в единении с собственным. Даже, если бы захотел на миг подумать о её удовольствии — не смог бы воплотить нежность в жизни, потому что не был нежным человеком. Одноклассница наконец обмякла. Свыклась с неприятными ощущениями, неосознанно подбиваясь телом ближе к пятифановскому. Толчки внутри стали увереннее. Но вместе с тем — жёсткими. Уже через минуту Рома, приноровившись, нещадно вколачивался в бёдра Катьки, подмечая её попытки двигать задницей в такт. Это бесило. Юноша прекращал движения каждый раз, когда Смирнова старалась сделать что-то по-своему. В наказание. Лишал её возможности чувствовать член внутри себя, выходя из нутра почти полностью. И, как только одноклассница останавливала шевеление — вбивался в неё вновь с животной неистовостью. Не давал Кате забыться. Отрезвлял жестокостью, с которой безмолвно отказывал девушке в чувственных прикосновениях. Сквозь мокрый поцелуй вновь начала пробиваться дикая ухмылка. Уж больно рьяно девчонка под ним хваталась за малейшую возможность ощутить член поглубже. Он настолько хорош? Юноша редко когда задумывался о размерах своего достоинства. Смирнова слишком ясно давала понять, что хочет поглотить Рому. Целиком и полностью, без остатка, поглотить его дыхание, взгляд, прикосновения, хуй, поцелуи, весь раскалённый жар его тела. И что самое главное — поглотить пятифановскую свирепость, с которой парень драл блондинку. В кабинете физики. После уроков. Тонкие пальчики девушки зарылись во вставшую дыбом чёлку хулигана. Приятное ощущение, парень внезапно понял, что ему нравится, когда трогают голову. Ерошат густой жёсткий ёжик волос, перебирают пряди чуть подлиннее, играют с бритой макушкой, но… Блять, никто не позволял. Рома разорвал поцелуй и перехватил запястье девушки, откидывая её руку и с силой вжимая ладонь блондинки в стол. Заебала фривольничать. Катя обиженно всхлипнула, но сопротивляться не стала. Прогибаясь в пояснице, девушке казалось, что вот-вот она сойдёт с ума от горячей натянутости в животе. А Пятифан от раскрасневшегося, милого личика и тихих постанываний. В первый раз хулигана не хватило надолго. Белый сноп искр в глазах и юноша выдал тихое рычание в плечо девушки, успев вытащить и запачкав Кате подол чёрной юбки. Тело моментом напряглось до крайнего и расслабилось, удерживаясь на локтях. Смирнова дышала так часто и громко, что Пятифану казалось, будто он всё ещё внутри. Отличница выдала судорожный скулёж не то в протест, не то в облегчение. Она боялась, что вот прямо сейчас Рома отпрянет и девушка больше не сможет посмотреть на его лицо от стыда. Так и случилось. Рома приподнялся и, громко вдохнув носом, глянул на миловидную мордашку под собой, но одноклассница смущённо отвернулась, потупившись в стенку. Пятифан приоткрыл было рот, чтобы что-то сказать, но слова застряли в глотке. Что они натворили?.. Хулиган отвернулся всем корпусом, поспешно застёгивая пуговицы на рубашке и затягивая ремень на брюках непривычно туго. Пальцы не слушались, пряжка то и дело выскальзывала из них, а биение сердца прекратило свой неугомонный звон лишь спустя пару минут. Катя тут же одёрнула юбку, морщась от неприятной прохлады из-за остатков спермы на ткани. Ей безумно хотелось выскочить в туалет и смыть с себя эту грязь. Как грех отмолить. Сеанс в кино был успешно проёбан. Как и все сравнительно обычные, пусть и ядовитые, отношения между двумя одноклассниками. Как и надежды Смирновой прогуляться с Сидоровым. Между блондинкой и хулиганом натянулась незримая струна неловкости. — В среду… Контрольная. По географии, — стирая солёную влагу со щёк, Катя медленно поправляла изорванную блузку. Что она скажет матери, когда та спросит, где девчонка умудрилась так надругаться над вещью? Контрольная — первое что пришло отличнице в голову. Молчание было невыносимым. — А мне похую, — Рома, стоя к девушке спиной, попытался заправить школьную рубашку в брюки, но у него ничерта не вышло и он раздражённо выпустил края наружу. За льдом в голосе Пятифан неумело попытался скрыть растерянность, — Мы завтра после уроков… Тоже? Занимаемся? Слово «занимаемся» теперь звучало двухсмысленно и Катю это явно смутило. Но всё же староста ответила робкое: — Да.