***
Секунды. Минуты. Часы. Стоять на месте и смотреть на бесконечную тьму за толстым стеклом иллюминатора — мысль явного комформиста-пессемиста. Генри кажется это слишком обыденным делом для человека, коим он является. Непослушный, непокорный, слишком бунтарь, чтобы на зеленый переходить по светофору? Может быть, а может он слишком много и долго подкармливал своё эго такими словами, предрассудками, мыслями — всем тем дерьмом, что филосовы пичкают в мозги несостоявшихся людей, думающих, что они имеют хоть какое-то значение в мире. Мило, и со вкусом. Кофе на столе уже успело остыть, как и все мысли, бушевавшие в его взлохмаченной голове. Сколько он так стоял? Минут десять, пятнадцать? Час, день? Чашка не дымилась, но была достаточно тёплой, чтобы понять, что не так долго. За его спиной зашуршало, зашумело, и образовалась вспышка. Всё засветлело: космос стал на оттенок темнее(если раньше он был единственным источником света, то сейчас больше напоминал тёмную бездну), глаза слепил неприятный блик подпотолочной люстры, назло до жопы гигантской, так что блик был не менее маленькой, что и его раздражительная сила, шторы и золотые узоры на нём приобрели свой окрас. Генри даже и не заметил, что свет выключили. Голос Элли эхом отразилось от стен: — Когда я уходила, ты стоял там же, чувак. Это правда. Когда уходила, Генри и вправду стоял там, задумчиво разглядывая в окно, на открывшуюся картину всего мира, где он жил раньше(отсюда тот мир кажется больной фантазией, может игрой судьбы, в которой он неоднократно проигрывал, без возможности победить). Но сейчас этот мир изменился на далёкий космос, Земли не видно, зато видны звёздные системы, Марс и кусочек Луны. Когда она уходила, он пообещал себе, что больше не возьмёт кофе в рот — эту чёрную отраву, из-за которой он получил ту бессмысленную бессонницу. Это было почти неделю назад. Почти неделя, пять дней, долгий период, когда он познавал своих внутренних демонов в одиночестве. Потребовалось всего несколько шагов, чтобы девушка оказалась рядом, плечом к плечу. В приличном расстоянии. Но Генри всё равно почувствовал исходящее от неё приятное тепло — Элли будто горела, источала жар, к которому хотелось притронуться, казалось, что... Казалось? Тогда почему пахнет гарью?.. Он украдкой взглянул на подругу, но явно не ожидал того, что нос, брови, щёки — практически всё её лицо будет в саже, а волосы в дыме, и он мог поклясться, что видел как кончик пряди горит. — Элли, какого хрена?.. Девушка пожала плечами и улыбнулась по-детски. Такой улыбкой, где свято начинаешь верить, что "во все 32" образовалось не просто так. Она засмеялась и закрыла глаза, её голос наполнился горечью: — Ну, Генри-Генри. Просто... всё пошло наперекосяк. Элли, заметив выжидающий взгляд друга, устало улыбнулась, потом сглотнула, не зная как начать. Генри понял. Ему не требовалось минуты размышления, чтобы понять. Особенно свою лучшую подругу, с которой, ему казалось, он прожил целую жизнь. — Можешь потом рассказать. — Хех, обязательно. Если Элли скажет, чтобы Генри убил её, то он сделает это непременно, без помех, без промахов, прямо в мозг или сердце. Если Элли скажет Генри убить её мучительно медленно, он выполнит эту просьбу, игнорируя обещание не причинять ей вреда. Если Элли хочет, чтобы от неё отстали, Генри сделает так, чтобы никто не подходил к девушке ни на метр. А если Элли хочет поговорить, Генри откажется от всех своих дел, чтобы выслушать её, даже если она скажет всего пару слов. Элли встрепенулась, как будто поняла самую большую тайну всего мира, и тут же повернулась к другу: — А ты чего не спишь? — Не могу. — Не можешь, да. — Да. — Ну ты и конечно. — Что я? — Дурак. Генри фыркнул и раздражённо нахмурился, отчего та засмеялась, обхватив живот. Мужчина, как бы ни старался, не смог сдержать улыбки, и вновь взглянул на раскинувшуюся даль. Так выглядит, когда сжигают траву. Когда на земле остаётся сажа, такая же чёрная, как и космос с поблестками белой травы — звёзд. Обугленные сожжённые тела выглядят в точности так же. Генри представил, как Элли сожгла всё поле своим телом, и тихо засмеялся. — Эй, брат. Элли встала рядом, положила голову ему на плечо и подняла дымящую чашку свежего кофе. — Чокнемся? — Чокнемся. В тишине раздался звонкий стук чашки о чашку. Звук утих также быстро, как и появился, снова возвращая в тихое ночное спокойствие. Секунды. Минуты. Часы. Стоять в удобной тишине, бок о бок с лучшим другом, и смотреть на бесконечную тьму за толстым стеклом, удерживающий в станции последние капельки кислорода, — развращённая фантазия мирного времени. Маленькая пауза перед кровавой бойней, всего лишь миг. И Генри готов отдать всё, лишь бы этот миг повторялось снова и снова. Послышалось тихое сопение. Генри пришлось придержать подругу за плечи, её чашку положить на стол. Запах гари щекотал нос, но отпускать не хотелось.***