Ошибка Шерлока Холмса

Джон ненадолго задумался, перебирая в уме тактику поведения с жертвой насилия. Знал он мало, ибо профиль то был не его. Помнил только одно: не трогать, не подходить. Это срабатывало всегда, но Шерлок был необыкновенным человеком. Вряд ли ему подошло бы всё то, что подходит к другим. Какая-то мысль царапала мозг, но никак не оформлялась. Вот Майкрофт бы… И чёрт бы его побрал с его гиперконтролем. И тут Джона озарило. А если гиперконтроль старшего брата не имеет ничего общего с навязчивостью? Если Шерлок просто не умеет просить заботы? Вряд ли, конечно, но попробовать стоило. Он вернулся в комнату, посмотрел на так и не заснувшего Шерлока и рискнул. Сел на кровать рядом с ним и, не спрашивая разрешения, взял его за руку. Холмс поморщился, и прежде чем Джон заговорил, снова попросил: — Выдайте меня властям, мистер Ватсон. Джону захотелось приложиться лбом о стену, он мысленно застонал, но всё же решил не игнорировать слова детектива. — Нет, я тебя не выдам. Это понятно? Лестрейд говорит, что наметились серьёзные подвижки в твоём деле. Возможно, удастся отозвать ордер. — Какой ордер? Осознание того, что он чего-то не знает, заставило Шерлока ненадолго замолкнуть, погружаясь воспоминаниям. Он наверняка погрузился бы в них с головой, но что-то держало его, а именно — теплая ладонь Джона Ватсона. Зачем он это делает? — Ты должен сказать Лестрейду... — Он все знает. Он помог дотащить тебя до больницы. А Майкрофт? Последний вопрос остался незаданным. На Шерлока неожиданно навалилась слабость, вызванная беспомощностью. Он словно был не в руках у друзей, а все еще там, у врагов, где его пытали; голова пошла кругом, когда начали всплывать в памяти картины пыток, и он невольно простонал. Плавное поглаживание заставило вздрогнуть. "Зачем ты это делаешь?" — хотел спросить он. Разве он не распрощался с добротой и доверием Джона Ватсона? Может, тот просто выполняет просьбу Майкрофта позаботиться о нем? Скорее всего. Так он и ответил на собственные незаданные вопросы. Только вот Майкрофт все не было, да и к лучшему, — оправдываться еще и перед ним ничуть не хотелось. Выслушивать, что он никчемный наркоман, который потерял всякую бдительность и вновь стольких людей заставил ввязаться в неприятности... Все эти слова были до боли знакомы, навязли на зубах, так что он был рад передышке. И, хотя и смотрел на Ватсона с опаской (не отодвигался лишь потому, что не находил в себе сил опасливо отстраниться), но скоро уснул. Позволил утомленному разуму вновь ослабить бдительность и погрузился в небытие — но на смену спокойной черной бездне отсутствия пришли на смену новые страшные картины. Какие-то люди окружали его, обвиняя во всех грехах, и он снова бежал и прятался от неких преследователей, а те, несмотря на все ухищрения, все равно его находили и вытаскивали, высмеивая... Он проснулся заполночь, весь в поту. Джон вскочил с кресла, потрогал влажный в испарине лоб. — Я приоткрою окно, — начал он обыденным деловитым тоном. — Слишком укутал тебя, прости. Надо проветрить. Свежий воздух, и... Словом, станет легче. Ты пока подыши. Шерлок кивнул, точнее, повел глазами утвердительно. Зачем спорить? Он прекрасно помнил, каким жестким Джон может быть. Холодный порыв ветра, ворвавшийся в комнату, заставил хлопнуть дверь — Шерлок вздрогнул, жар с него мигом слетел. Он испуганно обернулся, смотря на дверной проем. — Всего лишь сквозняк. Нечего бояться, — и Джон натянул легкое одеяло повыше. Шерлок кивнул, снова засыпая. В этот раз сновидения отступили, и он очнулся в полдень. Кругом было пусто. Возможно, стоило сбежать, скрыться — этого почему-то очень хотелось. Ему тут не место. Там, в тех притонах, где он зализывал раны в юности... Да, забавно, но он так и не привык к этому обиталищу на Бейкер-Стрит. Так боялся привязаться к чему-то, что после причинит боль, что отучился привязываться вообще: психопат, одним словом. Тут же вошел Джон, хозяйственным жестом убирая беспорядок и отодвигая раскиданные влажные салфетки с прикроватной тумбы в сторону. — Это завтрак, вернее, уже обед. Возражений я не приемлю. Еда вся легкая, так что, ты уж прости, придется тебя попросить все съесть. Шерлок повиновался. Странно, но вкуса еды он не чувствовал, как и "вкуса" всего остального. Мир словно потерял свой смысл, точно он, Шерлок забыл, как его можно оценивать относительно своих обычных ощущений. безвкусная еда, бесцветные стены, Джон, который зачем-то держит его тут... Ах да, держит под присмотром по просьбе брата — это точно, как можно было забыть? Он ведь думал об этом совсем недавно. Мысли путались, ускользали, и ускользали насовсем, не давая найти пристанище в чертогах разума. Холодная пустота. Он механически отпил чая, смотря перед собой. — Шерлок, из-за одной неудачи мир не разрушился. Ты можешь подняться? Как ты себя чувствуешь? Он не отвечал. Заворочал языком, лишь когда Ватсон ощутимо потряс его за ушибленное плечо. — Уйти... Позволь. На "куда угодно" сил уже не хватило. — Идти? Куда, прости? — Джон был само недоумение. Он даже заозирался по сторонам, будто надеясь увидеть потайную дверь в стене. — Или... Ты хочешь прогуляться? Я опасаюсь, что идти не дадут твои ссадины на ступнях и те разрывы, что я зашил — прости, что напоминаю, — добавил он, глядя на исказившееся лицо Шерлока. — Но, если хочешь, помогу встать. Шерлок помотал головой. Подняться и правда стоило труда, точно он стал ветхим стариком: все мышцы ныли. Удивительно, учитывая, что два предыдущих дня он лежал. Джон подвел его к окну, приоткрыл жалюзи. За окном стояла бесснежная поздняя осень — или ранняя зима. Ветер гнал по улицам вместо снега серую пыль, и город был грязным, весь в серо-черной дыме. И ровно таким же грязным, измаранным изнутри ощущал себя Шерлок. Смерть природы, увядание, конец всего — даже странно, что пустая смена сезонов так на него воздействовала. Он сам бы над собой засмеялся, если бы мог. Но сил не было, и не было ощущения власти над собой. Следующие несколько дней он лежал, не поднимаясь — все равно все делал Джон: и таскал его в туалет, и в душ, и приказывал дать осмотреть себя, в ответ на что Шерлок протестовал. Моменты осмотра превращались в сущий кошмар: он закрывался руками инстинктивно, возвращаясь туда, где его мучили несколько суток подряд, но теперь к мучениям добавлялся еще и голос Джона, добавлявший, что запирается он напрасно, и делает этим хуже только самому себе, и что вести себя так попросту неосмотрительно. Какая-то мнимая ласковость Шерлоку не нравилась ничуть — его разум любые попытки Джона достучаться до себя воспринимал в штыки. Нет, Джон не поймет. Он просто хочет доказать самому себе, что Шерлок выглядит жалко, что попался он глупо, и что весь его авторитет, весь его образ обитателя великолепных чертогов разума и разрушен. Он тихо проскулил. — Мне нужно узнать, нет ли сепсиса! Понимаешь ты или нет? — Джон прикрикнул, укоряя себя за это почти сразу: ведь Шерлок так болезненно сжался. А потом, когда первое сопротивление удалось преодолеть, открылся, но смотрел вновь отстраненно, пустыми глазами, точно происходило все не с ним, и одни болезненные гримасы доказывали, что раны не прошли. — Не бойся. Нечего бояться. Я не... Не думай, что я испытываю какое-нибудь злорадство или отвращение, или презрение, или что ты там себе вообразил. Такое с каждым может случиться, случай, безжалостный случай. Только и всего. Ты ничего не потерял, ты быстро восстановишься, — Ватсон прошелся рукой по его спине и пояснице, стараясь вновь, чтобы касание было теплым. — Дай посмотреть на тебя. Шерлок, ты все тот же, нечего скулить, и, если тебя это утешит, я, если хочешь знать, всегда тебе завидовал. И твоему росту, и уму, и умению обольщать кого угодно... Шерлок покачал головой. В слова он не вслушивался. Глупо. Все это лишь для того, чтобы он раскрылся? Или Джон хочет посмотреть, как он перед ним унизится? К тому же больно. Шерлок представил себе, как Ватсон скользит по его спине взглядом, вот он заставил его встать на четвереньки, встряхнув за плечо, вот обращает взор на ягодицы, заставляя раздвинуть их, нажимает двумя пальцами в перчатке на припухший анус и свои стежки вокруг разорванных недавно складок, смазывает их чем-то, пальцы проталкиваются вглубь и, хотя он был весь порван, это усилие отдается болью, оно все еще мучительно распирающее. — Крови нет. Только следы сукровицы, — объявляет Джон, хотя удивляться нечему, и он мысленно хвалит себя за то, что в прошлый раз хорошо все промыл. Шерлок погрузился в молчание. Не то что бы он и до этого был многословен, но теперь и вовсе запретил себе издавать хоть звук. На это он ещё способен? До этого он стонал, уткнувшись в белую простыню под собой, стоя в этой нелепой униженной позе, давая себя разглядывать — и чувствуя к себе то же отвращение, что и Джон. Наверное? Нет, он даже не сомневался. Джон делает над собой усилие, чтобы не оттолкнуть его и не отослать прочь, не объявить Майкрофту, что устал им заниматься — так думает Шерлок. Майкрофт тоже наверняка объявит, что устал, а если Шерлок встанет на дыбы и объявит, что желает прежней свободы, то отправит его в отдаленное место на острове, психиатрическую лечебницу, где ему придется провести остаток дней. Так текут размышления у Шерлока, и ему почти удалось себя отвлечь от прикосновений Джона. А тот, как назло, безжалостен: — Я знаю, ты обвиняешь себя, Шерлок, но это не повод замыкаться. Присутствует чувство вины? Милый Джон, всегда такой искренний и бесцеремонный, все на виду. — Чего ты пытаешься добиться? "Чтобы ты пришел в себя, наконец, и превратился в прежнего Шерлока", — думает Джон. И он тоже понимает, что этого, вернее всего, не будет. Дни потянулись как прежде. Шерлок позволял к себе прикасаться, не понимал навязчивости Джона, усиленно объясняя ее себе желанием сыграть "хорошего друга", — и не верил ему. Пару раз звонил Майкрофт — Шерлоку тон старшего брата тоже казался брезгливым. Он милостиво объявил, что приезжать не будет: не видит удивительного в депрессии Шерлока, но советует выходить из нее. Ватсон тоже ощутимо скрипнул зубами, но злясь на отстранённость старшего Холмса, и тут же ощутил, как Шерлок вздрогнул. Его снова трясло от боли и обиды, хоть он и пытался все скрыть. — Что ты... Что ты? — Ты меня ненавидишь. Не скрывай. — Я... Вовсе нет. Шерлоку как никогда сильно показалось, что в этот момент он словно ослеп, не в силах считывать эмоции с лица Джона. Ватсон выглядел искренне... Или нет? Но усталость и злость на него тоже были, это точно. Шерлок проницательно улавливал их, и не раз, считывая и толкуя не в свою пользу. Смешно, он почти его боялся, потому ни разу не осмелился ослушаться. А Джону казалось, что между ними каменная стена, и проклинал себя. — Хочешь прогуляться? Шерлок безвольно кивнул и протянул руки, давая поднять себя. Привычная боль в промежности и в ступнях, как и в растянутых связках, отозвалась в ту же минуту, и он поморщился, но страдальчески улыбнулся. — Конечно. Он выглядел совершенно сломленным. Бейкер-стрит встретила их прохладным воздухом и все тем же смогли, сотканным из серой пыли автомобильных выхлопов. Шаги давались с усилием, но скоро тело продрогло, и эта ноющая боль отступила на задний план; шаг захотелось ускорить поневоле, хоть он и прихрамывал. Они шли вдоль улицы долго, довольно скорым шагом, пока не дошли до сквера: там Джон позволил замедлить ход и свернул на дорожку, вымощенную камнем. Ветер гнал по ней редкие последние листья, другие были сгребены в кучи, деревья с обнаженными и поредевшими кронами были безрадостны. Ветви сплетались на фоне бледного неба в узор из прожилок, который тоже таил в себе, кажется, нечто неприятное: при одном взгляде на него слезились глаза. Ватсон позволил сесть, Шерлок почти упал, задрав голову и давая себе отдышаться. С запада на небо наползала темная туча — как раз под стать его настроению. Он отвлекся от созерцания неба, лишь когда руки снова накрыла теплая ладонь Джона. — Да ты весь продрог! Идём в кафе. Только простыть не хватало. Я думал, это пальто теплее, — Джон оправдывался, затаскивая его вслед за собой в теплое помещение за стеклянными дверями. — Не надо. — Ты чего-то боишься? Что-то там заметил? Ватсон был искренне встревожен. — Нет, — страдальчески вымолвил Шерлок. Надо признать, отсюда вид на серый унылый парк был куда лучше, ходя бы потому, что не было пронизывающего ветра и холода, сковывавшего и движения, и мысли. И он позволил себя усадить за столик. На них оглянулся бармен: в его взгляде было искреннее любопытство. Считает их поссорившейся парочкой из-за его обиженного вида? И предлагает что-нибудь послаще? И Шерлок с удивлением понял, что его мысли может прочитать совершенно отчётливо, так, словно тот сам излагает их вслух. Что принесло некоторое облегчение — и позволило выдохнуть, расслабляя спину, а затем опереться о мягкую спинку кресла. Джон беседовал с барменом: — Нет-нет, ничего спиртного. — Коктейль? Капучино? — Ммм... Джон и сам понимал неуместность приторно-сладкого кофе, украшенного взбитыми сливками с вишенкой сверху в такой момент. Выглядеть будет фальшиво. — Может быть, глинтвейн? — О да. И Джон наконец кивнул, а пару минут спустя отошел от стойки. Им поднесли горячий дымящийся напиток. — Если тебе неловко беседовать, можем вернуться в парк. — Да. Я как раз отогрелся. Шерлок сам подивился тому, каким бесцветным кажется голос, а потому подняться постарался бодрей. Перспектива подвергнуться суровому допросу не радовала, но, как ни странно, и весь внутренний протест вдруг утих. Все кругом тоже затихло. И холод прошел, точно стало теплее, а небеса нависли совсем низко — и из них вдруг медленно крупными хлопьями повалил снег.