When The Shadows Play

Закрыв глаза и победно раскинув руки по бокам, Освальд делает первые за несколько недель вдохи нефильтрованного воздуха Готэма. Ощущение знакомое, время, проведенное им в Аркхеме, ничего не изменило в воздухе: он пахнет дымом и смертью и достаточно холодный, чтобы щипать его ноздри. Освальд улыбается от волнения.       “Привет, Оззи”, - раздается голос Джерома, лопая пузырь этого идеального момента со всей своей обычной непринужденностью. Слишком обрадованный их побегом, чтобы прервать его, как того заслуживает, Освальд открывает глаза и ставит руки по бокам, поворачиваясь к нему лицом. Джером странно смотрит на него, но с другой стороны, он, кажется, не способен смотреть на кого-либо по-другому, и Освальд научился находить в этом очарование.       “Да, Джером?”, - спрашивает Освальд после нескольких неуверенных секунд молчания, тень его прежней улыбки появляется на губах.       “Ты когда-нибудь танцевал с дьяволом в бледном лунном свете?” После этого вопроса Джером необычно и тревожно, замирает на месте как статуя, отлитая в серебристо-голубом свете, который смягчает всю кровавую бойню на его лице, но делает его не менее страшным. Освальд замирает, вся радость его новообретенной свободы испаряется в воздухе. Он уже не в первый раз слышит, как Джером задает этот необъяснимый вопрос. В прошлый раз это было направлено не на него, а на заключенного Аркхема, который через несколько мгновений спустя встречает ужасный конец, поток его артериального спрея окрасил клоуна с головы до ног в ало-красный цвет. Джером, будучи самим Джеромом, запрокинул голову и рассмеялся, и когда Освальд спросил его, что он имел в виду, его ответ пробрал его до костей:       “Я прошу об этом всех моих жертв. Мне просто нравится, как это звучит”. Значит, так оно и было. Освальд, конечно, подозревал, что их партнерство не было рассчитано на длительный срок (в конце концов, никакого партнерства не бывает, Освальд снова и снова учился на горьком опыте), но он надеялся, что они, по крайней мере, сначала вместе заставят Готэм немного пострадать. Ну что ж. Джером начинает приближаться к нему медленными, сосредоточенными шагами тигра. Пингвин только наблюдает, позволяя своим глазам и рту расшириться - идеальная картина беспомощного страха. Джером подходит ближе, потом еще ближе, пока не оказывается достаточно близко, чтобы Освальд мог видеть каждую впадинку на узловатой текстуре его кожи. Рука Джерома тянется к нему, но Освальд оказывается быстрее. Лезвие, спрятанное в рукаве, скользит в его ладонь и нацеливается в яремную вену Джерома всего за один вдох. Освальд напрягается, когда чувствует руку Джерома, кажущуюся безоружной, на своей талии. Прикосновение нежное, чрезмерно нежное, и из-за этого рука Освальда с лезвием дрогнула. Джером смеется, вытягивает шею вперед и упирается в клинок. Освальд наблюдает, как слишком тупой край входит в его кожу, кровь, стекающая по его горлу, чернеет в лунном свете.       “Да ладно тебе, птичка", - усмехается Джером. ”Ты же на самом деле не думал, что я убью тебя, не так ли?" Прикосновение превращается в хватку.       "Этот вопрос... ”       “То, о чем я прошу всю свою добычу, я знаю”. Мышцы снова напрягаются, Освальд сильнее прижимает нож к шее, кровь под ним течет еще свободнее.       ”Я не всегда охочусь одинаково, если ты понимаешь, к чему я клоню", - продолжает Джером, в его черных глазах отражается серебристый свет.       “Я не уверен, что понимаю”, - говорит Освальд, его голос и клинок спокойны.       “Позволь мне показать тебе”, - шепчет Джером, рука на талии скользит вниз по его бедру, а другая мягко тянется к его шее. Ошеломленный, Освальд роняет лезвие, прежде чем успевает передумать, и следующее, что он чувствует, - ужасный рот Джерома на его губах, они плотно сжаты и слишком гладкие, как шрам, покрывающий ногу Освальда. Из Освальда против него вырывается удивленный звук, и Джером пользуется тем, что его губы приоткрываются, язык скользит внутрь и облизывает небо Освальда так, что тот обмякает в его руках, а затем жадно скользит языком во рту клоуна, влажный, грубый и горячий, как никогда раньше не чувствовал Освальд. Затем Джером отстраняется, холодно улыбаясь, когда Освальд натягивает штаны, и смотрит на него с широко раскрытыми глазами, в которых теперь нет ни страха, ни притворства.       ”Я вижу, что мой намек был понят", - сияет Джером.       “Да", - соглашается Освальд, задыхаясь, облизывая вкус Джерома, все еще остававшийся на его губах. ”Но нам нужно убираться отсюда, пока нас не поймали". Он жестом указывает на Аркхэм, это вонючее ужасное сооружение, стоящее как всегда высоко, подчеркивающая суть.       “У нас есть время", - воркует Джером, рука на бедре Освальда движется, чтобы игриво схватить его за задницу. “Там ни одна душа не осталась в сознании”. Освальд не может не рассмеяться над этим. Нельзя отрицать их эффективность.       “Потанцуй со мной”, - приказывает Джером, но это звучит нежно. Освальд отвечает, беря руку на своей шее в свою, переплетая пальцы. Он кладет голову на грудь Джерома и позволяет ему вести последовавшее за этим ритмичное покачивание. Освальд наслаждается этим ощущением и запахом, теплым и медным, как свежая кровь, но его глаза остаются прикованными к частям Готэма, которые он может разглядеть сквозь прутья ворот Аркхема, такие же грязные и больные, как и убежище, которое они оставляют позади. Освальд надеется, что вместе с Джеромом сожгут этот город дотла и построят его заново в уродливом парадоксе их совместного образа. Без сомнения, это нереалистичная фантазия (в конце концов, никакое партнерство не строится надолго, по крайней мере, там, где речь идет об Освальде), но это приносит ему утешение, успокаивает укусы, которые Джим Гордон, София Фальконе, Виктор Зсасз, Эдвард Нигма оставили зуд под его кожей. Освальд наконец закрывает глаза и глубоко вдыхает запах Джерома. Если свободное покачивание в лунном свете - это обещание совместного разрушения - самое трогательное, что Освальд когда-либо любил, он думает, что этого может быть достаточно.