Разорванная красная нить

Приехав домой в семейный особняк Вонголы, она сразу поняла, случилось что-то из ряда вон выходящее – машины всех хранителей были припаркованы во дворе, также там была и карета скорой помощи. - Тсу-кун, что произошло? – с встревоженным видом влетела она в кабинет мужа. - Да ничего страшного, Киоко-чан, просто на меня напали, - улыбался Тсуна, пытаясь скрыть боль на лице. - Просто?! И это ты называешь «просто напали», Десятый?! – рвал и метал Хаято. - Подумаешь, ранение в правый бок, - парировал его Мукуро. - Жизненно важные органы не задеты, да и нападавших мы прикончили на месте. Вот разорался. Хранители хотели было начать очередную словесную перепалку, но Тсуна тут же это пресек одним лишь взглядом. - Когда? Когда это произошло? – из глаз Киоко полились наигранные слезы. Маска доброй жены работала безотказно. - Три дня назад, – спокойно ответил Тсуна. – Тогда же и вернулся домой, - Киоко занервничала. На сей раз все пошло не по плану, - а вот ты где все это время была? Я сорвал все телефоны, пытался дозвониться, отправил на поиски людей, а тебя и след простыл. Мы уж думали, тебя похитили или, мало того, убили, - его голос звучал как-то иначе. Это было не беспокойство за жену, скорее злость или даже гнев. Хранители в раз замолкли. В кабинете нависло удушающее напряжение. Даже её любимый братик отвернул голову в нежелании смотреть на сестру, что само по себе было очень странно. - Присядь, Киоко, нам надо поговорить, - на этих словах все хранители, будто по команде покинули комнату, оставив их наедине. Она послушно села в кресло перед столом, опустив глаза в пол, как провинившийся котенок. - Тебе знаком кто-то из них? – он кинул ей пять фотографий. На всех были изображены довольно красивые молодые люди. Правда кто-то из них был уже с простреленной головой или же обожженным телом. Ну, как все, только на одной фото был не труп. Но самое главное то, что всех, абсолютно всех их она знала. Знала очень близко, ведь спала с каждым из них. Руки предательски затряслись. Она молчала, боясь даже вдохнуть. - Можешь не отвечать, - он сел напротив неё, - я и так знаю ответ. Увидев его глаза, она испугалась. Перед ней сидел человек, которого она никогда не знала. Это был не её муж. Грозный взгляд, заставляющий подчинятся, грубый голос, окружавшая его атмосфера давила, заставляя балансировать на грани потери сознания и ясным умом, впитывающим каждое сказанное им слово. - Я все знаю. Слова, прозвучавшие, словно приговор. Словно лезвие гильотины, до этого державшееся на тонком волосе, наконец опустилось, лишив хозяйку собственной головы. Но эта голова все ещё может видеть собственное тело. Собственную шею, истекающую кровью, все ещё теплой кровью. Она чувствует аромат этой крови, отчего-то солоноватой, чувствует на языке её вкус, после чего закрывает глаза и пропадает в небытие. Она молчит. Ей стыдно, но больше ей страшно. Она боится. Да. Да, черт побери. Она до безумия боится собственного мужа, которого, как оказалось, она совсем не знает. Прикусив нижнюю губу, она через силу вновь поднимает взгляд, чтобы посмотреть на его лицо, и новая волна ужаса накрывает её с головой. - А теперь слушай, - он откидывается на спинку кресла и с презрением смотрит на неё. – Все эти ребята из мафии. По себе небольшая семейка, на такую и внимания обращать не стоит, но им взбрело в голову убить меня. Ну, право, с кем не бывает? Дураков на свете много, но.… Но тут-то у них и появился козырь в рукаве, и это ты, милая моя. Не узнал бы тебя только дурак, ты ведь всегда со мной на приемах под ручку ходишь. Знаешь, почти все из их семьи переспали с тобой. Даже их шеф, – он ткнул пальцем в сторону фото, где был изображен тот самый живой парень. Она незаметно ущипнула себя за ладонь, моля, чтобы все происходящее было кошмарным сном, но было больно, а значит, все происходящее реально. Тсуна встал с кресла, подошел к окну и пару минут молча стоял и смотрел на отражение собственной жены в нем. - Ты родила от него ребенка! – резко нарушил тишину он криком, отчего Киоко вся сжалась в кресле, будто перед ударом. – Ты забеременела от этого ублюдка и выдала его ребенка за моего!!! – продолжал он орать на неё. – А эти твари мало того, что развлекались с тобой, так каждый раз присылали мне диск с записью твоих игрищ! Тварь! Сука! Почему не с кем-то из хранителей? Или с парнями из Варии? Да хоть бы с Каваллоне переспала, так нет же! Ведь я. Я любил тебя на самом деле, а ты! – он снова сел в кресло, скрестив руки на лице. - Любил? – тут Киоко не выдержала и решила подать голос. – И ты это называешь любовью? В самом начале - да, я не спорю, но последние лет семь мы занимались сексом с тобой от силы раз десять, разве не так?! Пока я сидела целыми днями дома, воспитывала детей, твоих детей, ты в это время сам развлекался. Да и ладно бы со шлюхами, не-е-ет, ты занимался сексом с хранителями. С собственными хранителями, мать твою! Ты хоть знаешь, каково мне было узнать это? Узнать, что муж мне изменяет с мужиками?! - Ты им об этом рассказывала? - грубо спросил Тсуна, бросив на неё обжигающий взгляд, от которого она резко уселась обратно и замолкла. – Значит, да. А что толку было скрывать, если он каждый раз получал видео доказательства её измены. И если он просматривал их, то явно должен был видеть, как она несколько часов просто разговаривала. Тем временем Савада достал с кармана телефон и набрал номер. - Гокудера-кун, можешь приступать к выполнению собственного плана, так остальным и передай. Сотрите эту семью с лица Земли, не только их членов, но также и их жен, детей, родителей и братьев с сестрами. Я больше никогда не хочу слышать о них. Очередной шок. За это недолгое время, проведенное в кабинете, она поняла, что совсем не знает человека, который находится перед ней. - Когда все стало по-другому? – на автомате она выдает мучающий её вопрос. - А чему ты удивляешься? Киоко, милая, мы уже не подростки, когда мечтаешь о мире во всем мире и хочешь всё решить без жертв. Тем более мы не четырнадцатилетние дети, которые только-только начинают жизненный путь. Мы стали взрослее, и проблемы у нас стали решаться по-взрослому. Это - мафия. Или ты не знала? – он многозначительно посмотрел на неё. – Я ведь и правда любил тебя. Чего, вот скажи, чего тебе не хватало?! Она молчала. Она боялась. Боялась сказать что-то не то. Боялась разозлить, хотя куда ещё больше. - Что касаемо тебя, - на этих словах она вздрогнула, - все-таки ты мать трех моих детей, - она удивилась его словам, но возражать не стала, - поэтому убивать я тебя не стану. Пока. Но и видеть тебя в своем доме у меня больше нет желания. У тебя есть два часа, чтобы собрать свои вещи и переехать в собственный дом. Будь неладна эта чертова интуиция. Внизу тебя будет ждать машина, Ламбо поможет с вещами. Не бойся, прислуга, повара и горничные в доме есть. Деньги на твой счет буду перечислять, как и прежде, поэтому можешь жить, ни в чем себе не отказывая. Я не буду разводиться с тобой. Ты по-прежнему можешь называть себя моей женой. Ты всё так же будешь появляться со мной на официальных праздниках, банкетах и ужинах, будем продолжать играть в любящую семью, как делали это последние несколько лет. С детьми будешь видеться три раза в неделю. За тобой будет приезжать машина. Я подстроил расписание так, чтобы мы с тобой в это время не пересекались. И да, что касаемо твоих любовных игрищ, - достает из кармана пиджака визитку и протягивает ей, - этот бордель принадлежит нашей семье, мальчиков будешь заказывать только там. Денег они брать с тебя, естественно, не будут. На этом всё, можешь идти. Она встает и, пошатываясь, выходит с кабинета, не видя, как поднялся с кресла Тсуна и, подойдя к окну, разбил его кулаком. Она собирает вещи, как он ей и приказал, пакует их в машину, припаркованную у входа, и не видит, как, запершись в собственном кабинете, он сидит и плачет. Она уезжает в новый особняк, не попрощавшись с детьми, и не видит, как Тсуна в бешенстве крушит собственный кабинет и разрывает их свадебную фотографию, которая всё это время стояла у него на столе. Она ничего этого не видит, потому что красная нить судьбы, которая соединяла их, порвалась. *** Машина поздней ночью подвозит её прямо к порогу собственного дома. Это был очередной ужин, устроенный семьёй, и ей в который раз приходилась натягивать эту маску счастливой жены. Тсуна тоже улыбался, но отчего-то даже не взял её за руку. Она пыталась сделать это сама, но он каждый раз одёргивал руку и через улыбку давал понять, что так делать не стоит. Она заходит в собственную комнату, занимающую весь третий этаж, скидывает с усталых ног туфли, снимает платье и кидает его на кровать. Оставаясь в одних чулках и нижнем белье, достает с сумочки пачку сигарет Marlboro, золотую зажигалку Zippo и садится в кресло за столик. Откидывает голову и делает глубокую затяжку. По её щекам катятся слезы. Слезы горя. Слезы отчаянья. Она проклинает себя. Ненавидит себя. Это была та долгожданная свобода. Свобода, ценой которой стало потерянное счастье…