Как истинная ярнамская леди, Виола могла легко соорудить прекрасный ужин из ничего на пять персон, украсить шляпку с помощью ленточки и букета цветов и снести голову ликантропу, даже не запачкав перчаток и подол платья.
Детство у нее было не сказать, что трудное, но явно не безоблачное. Рано лишившись матери, она все время проводила в Мастерской Охотников вместе с отцом, что наложило довольно… сильный отпечаток на ее воспитание. Когда Хенрик услышал, как его милая белокурая девочка ругается самым отборным матом, повергая беспризорников из Старого Ярнама в трепет, он имел очень долгую и очень громкую беседу с Джурой, после чего одноглазый охотник нехотя согласился фильтровать речь и не посылать всех окружающих «в» и «на» — хотя бы при ребенке. А сам Хенрик обратился за помощью к той единственной, что действительно была Леди. И леди Мария взялась за обучение Виолы с таким же пылом, как и за обучение новичков. Уже через полгода Виола перестала ругаться, цыкать сквозь дырку от свежевыпавшего зуба и таскать за собой отцовскую пилу-топор, волоча ее по земле. Напротив, манеры и речь девочки стали такими, что хоть сейчас в Кейнхерст, на должность королевской фрейлины. К счастью, Хенрик от этой идеи отказался — и позже, когда Палачи вырезали всех подданных бессмертной королевы Аннализы, лишь возблагодарил Великих, что уберегли.
А Виола росла, из милой белокурой девочки становясь красивой белокурой же девушкой. И порой Хенрику даже хотелось схватиться за пистолет — уж больно красноречиво поглядывали молодые охотники на его дочь. К счастью, несмотря на уроки леди Марии, уроки Джуры девушка тоже усвоила на отлично и не забыла. После того, как третий незадачливый кавалер уполз от нее, зажимая разорванную тростью-хлыстом щеку и баюкая сломанную в двух местах руку, Хенрик окончательно успокоился: его девочка никому не даст себя обидеть.
Саму Виолу все устраивало в своей жизни: запахи Мастерской Охотников — ладан, порох, оружейная смазка и кровь, прочно ассоциировались у нее с домом, и она была уверена, что тоже вступит в ряды охотников. Вот только стоило ей заикнуться об этом, как между отцом и дочерью вспыхнул первый (и Виола надеялась, что единственный) спор.
— Ты никогда не будешь Охотницей! Никогда! — рычал Хенрик, для пущей убедительности стуча кулаком по столу.
— Почему?! — Виола не отставала. Все наставления леди Марии о том, что настоящая леди никогда не поднимет голоса, даже если на нее нападет Кровоглот, были забыты. — Среди вас есть женщины, даже леди Мария была Охотницей! А Гратия? Генриетта?..
— Ни-ког-да! — Хенрик грохнул кулаком особенно сильно, и стол, не выдержав бурных эмоций, сухо треснул. Этот звук странным образом отрезвил.
— Послушай меня, милая, — сказал Хенрик уже гораздо спокойнее. — Ты знаешь, как становятся Охотником? Настоящим ярнамским Охотником?
— Нет, — Виола, выдохнув, присела за покосившийся стол.
— Нам делают переливания Древней Крови. И не каждый может это выдержать. А тот, кто не умирает, ходит по тонкой грани между смертью и одержимостью зверем. Детка… — Хенрик замялся. — Это не та жизнь, которую я бы хотел для тебя. Зависимость от кровослужений, еженощные встречи со зверьем, кровь и ошметки плоти, запах паленой шерсти…
— Я бы могла попробовать пойти на службу в Хор, — неуверенно предложила Виола, и Хенрик уставился на нее с выражением безграничного ужаса в глазах.
— Никогда. Милая, никогда даже не думай об этом.
Виола, вздохнув, смирилась. По-крайней мере, отец не пытался запереть ее дома, оправдывая это «заботой». В конце концов, не Охотой единой жив ярнамит. А в Часовне Идона как раз требовался грамотный человек для помощи тамошнему служителю — Агате. К счастью, Агата был лишен предрассудков, что леди надлежит коротать свои дни дома, вышивая бесконечные букеты цветов и пасторальные картинки, и с радостью вручил ей ключи от книгохранилища. Вдвоем они разбирали тяжелые тома, переписывали те книги, которые пострадали от сырости или от вездесущих мышей. В Часовне приятно пахло ладаном и книжной пылью, а до Мастерской было рукой подать, и Виола чувствовала себя здесь на своем месте.
В один чудесный день к ним поднялся один из новичков. Рослый, широкоплечий, он полностью загородил проход к мастерской.
— Вы — Агата? — с сомнением в голосе спросил он, глядя на Виолу. Агата дружелюбно улыбнулся ему.
— Это я, славный Охотник. А это моя бесценная помощница, мисс Виола.
— Меня к вам отправили… Сказали найти и прочитать «О природе Зверя», — охотник чуть поморщился, когда дым от курильницы коснулся его носа.
— О, великий труд Первого Викария Лоуренса! — Агата взволнованно всплеснул руками. — Славный Охотник, я с радостью дам вам его прочесть, но только в стенах Часовни. Это — раритет, второй экземпляр хранится в библиотеке Хора, а больше копий нет.
— Ну ладно, здесь так здесь… — мужчина пожал плечами. Виола пригляделась и поняла, что ее первое впечатление было ошибочным: из-за седых волос ей показалось, что он был ровесником ее отца, но сейчас было видно, что он все-таки гораздо моложе. Да сам выговор у него был странным, будто у иностранца.
— Виола, — Агата повернулся к ней. — Ты не проводишь славного Охотника?..
— Разумеется. Идемте, мистер…
— Гаскойн. Отец Гаскойн.
Мужчина пошел за ней, пригнувшись в дверях — он был гораздо выше самой Виолы.
— Вы прибыли в Ярнам издалека? — светским тоном поинтересовалась Виола, забираясь на небольшую лесенку.
— Да, — Гаскойн, чуть нахмурившись, обвел взглядом книгохранилище.
— И уже вступили в ряды Охотников?
— Вариантов не было, — голос у него стал еще суше, и Виола примолкла. «Природа Зверя» нашлась на верхней полке, и Виола еле слышно зашипела — книги там стояли плотно, и монументальный труд Первого Викария пришлось буквально вырывать с боем.
— Вам помочь, мисс? — Гаскойн подошел ближе, и Виола невольно позавидовала: вот такому незачем становиться на лесенку, только руку поднять — и уже достанет до верхней полки.
— Если вас не затруднит, — сдавленным голосом ответила она. Гаскойн придержал соседнюю книгу, и Виола наконец вытащила нужный том. — Прошу.
— Благодарю, мисс.
Гаскойн взвесил на руке тяжелую книгу и уселся за стол. Виола, убедившись, что остальные книги не попадают с полки, слезла с лесенки и ушла в часовню. Через пару часов Гаскойн вышел из книгохранилища, потирая глаза.
— Я поставил книгу на место. Можно ли будет прийти в другой день? — спросил он, искоса глянув на Агату. Тот широко улыбнулся ему.
— Разумеется, славный Охотник! Двери Часовни Идона открыты для всех и каждого в городе.
Гаскойн кивнул и вышел наружу. Раздался оглушительный чих.
— Наверное, некачественный ладан, — пробормотал Агата, принюхиваясь.
— А по-моему, вполне обычный, — Виола все-таки заглянула в книгохранилище — «О природе Зверя» стояла на своем месте, охотник не перепутал и не сунул на первую попавшуюся полку. Что ж, хотя бы аккуратный. И внимательный.
Этот новый охотник, Гаскойн, пришел на следующий день. Молчаливо кивнул Агате и Виоле, прошел в книгохранилище и, судя по звукам, самостоятельно достал книгу. Виола поймала себя на том, что то и дело бросает взгляды в сторону книгохранилища. «Глупости какие!» — строго сказала она себе.
— Виола, ты не могла бы принести наставления мастера Германа «Об оружии»? — в Часовню заглянул один из знакомых охотников, вежливо кивнув Агате.
— Минутку, — Виола приветливо улыбнулась, скрываясь за дверью. К счастью, мастер Герман предпочитал писать коротко и по делу, и его наставления были тонкой книжечкой — которую, однако, стоило бы опять переписать, потому что она уже начала разваливаться по страницам. — Только аккуратнее!
— Да ты что! Мы даже на нее дышать не будем! — охотник подмигнул ей, взяв книгу и возвращаясь к лифту.
— Угу, так я вам и поверила… — Виола вернулась в часовню, и почти сразу услышала голос Гаскойна. — Да, мистер?
— Прошу прощения, вы не могли бы мне помочь? — Гаскойн сидел, запрокинув голову и крепко зажмурившись. Виола напряглась.
— Вам нужна кровь?
— Нет… Пока нет. Просто глаза очень болят. Вы не могли бы прочитать это слово? — Гаскойн приоткрыл один глаз и ткнул пальцем в книгу. Виола, настороженно поглядывая на него, склонилась над страницами.
— «Пепельнокровные». Те, кто болен…
— Я понял. — Гаскойн опустил голову и взглянул на нее. Глаза у него и правда выглядели неважно: белки казались красными от полопавшихся сосудов, а радужка была странного желто-зеленого цвета. — Благодарю, мисс Виола.
— Обращайтесь, — Виола дружелюбно улыбнулась ему. — Иногда сложно разобрать написанный текст, тем более, что у Первого Викария почерк чем дальше, тем хуже становился.
— Это не удивительно, — непонятно ответил Гаскойн.
Домой Виола возвращалась затемно. Серебристая луна, всегда полная, плыла в небе над Ярнамом, освещая узкие, изломанные улицы — и делая боковые улочки еще более темными.
— Мисс… подайте монетку, мисс, — раздался хныкающий голос из тени. Виола, не замедляя шага, прошла мимо. — Мисс, я герой третьей экспедиции в Лоран. Подайте монетку…
Виола поудобнее перехватила трость в руке. За спиной раздались шаги — будто у того, кто пошел за ней, на сапогах были железные набойки, звонко стучавшие по мостовой.
— Мисс, — голос изменился, в нем явно зазвучали рычащие нотки. — Если жалко монетки, то дайте мне своей кро…
Трость-хлыст сложилась с негромким щелчком, отрезанная голова с глухим стуком упала на мостовую и откатилась в сторону. Из темноты раздался негромкий смех и редкие хлопки.
— Узнаю хенриковскую выучку.
— Тетушка Эйлин! — Виола с радостным писком бросилась на шею Охотнице на Охотников. — Вас так долго не было…
— Дела, милая, дела. Пустишь в дом, или старой вороне придется ночевать на дереве?
— Ну что за вопрос?!
Виола всей душой обожала Эйлин. Насмешливая, острая на язык, эта Охотница была для нее кумиром и примером для подражания. Вдвоем они стали ждать Хенрика, который невесть с чего задерживался. Эйлин, избавившись от своей маски с клювом, с довольным видом пила чай, который Виола держала в доме специально для нее: и она сама, и Хенрик предпочитали пить кофе. Виола с грустью отметила новые серебристые нити в черных косах Охотницы на Охотников. Эйлин, заметив ее взгляд, подмигнула.
— Не переживай, старая ворона еще на свадьбе твоих детей спляшет.
— Для такого зрелища придется все-таки ими обзавестись, — Виола легкомысленно махнула рукой. Для нее, все детство проведшей в Мастерской Охотников, в вопросах продолжения рода не было никаких тайн и загадок — во всяком случае, в теоретическом аспекте. На практике же все эти знания применять было не на ком: после третьего неудачливого ухажера, который дал волю рукам, ее обходили по широкой дуге. И это Виолу не сильно-то расстраивало.
Хенрик вернулся домой, когда часы на башне отбили первый час ночи. Увидев Эйлин он только удивленно хмыкнул.
— Каким ветром тебя занесло сюда?
— Да так, мимо летела, решила, дай перышки приглажу в тепле и уюте, — Эйлин без стеснения обняла Хенрика, звучно хлопнув его по спине. — А тебя где носило?
— Да… напарничка нового натаскивал. Неплохой, вроде.
— О Великие! — Эйлин картинно воздела руки к небу. — Неужто я слышу доброе слово в адрес новобранца? Стареешь, брат, стареешь…
— Не каркай, тоже мне, ворона тут нашлась, — Хенрик беззлобно ткнул ее локтем. Виола, посидев с ними еще немного, удалилась в спальню — глаза просто слипались от усталости. А Хенрик и Эйлин о чем-то проговорили до самого утра: когда Виола проснулась, собираясь в часовню, то так и нашла их, уснувшими прямо за столом.
Утренний Ярнам казался самым прекрасным местом на свете. Охотники Черной Церкви уже убрали трупы с улиц, первые солнечные лучи разогнали крыс, и Виола беспрепятственно дошла до Часовни Идона. Заметив чью-то фигуру у входа она замедлила шаг, а затем и вовсе остановилась. Опять Гаскойн? Он что же, совсем не спит?
— Доброе утро, — вежливо поздоровалась она.
— Доброе утро, мисс Виола. — Гаскойн приподнял шляпу.
— Вы ранняя пташка, мистер Гаскойн?
— Не по своей воле, мисс Виола.
— Снова книги?
— О да. Мой наставник хочет, чтобы я как можно скорее восполнил пробелы в своих знаниях, — Гаскойн невесело усмехнулся. Виола с непонятным облегчением отметила, что глаза у него не такие красные, как вчера.
— На месте вашего наставника я бы в первую очередь дала вам выспаться.
— Ох, мисс Виола, как жаль, что вы — не он! — они рассмеялись, заходя в Часовню. На этот раз Гаскойну понадобилась книга об истории Церкви Исцеления. Точнее сказать, первый из семи толстенных томов. Гаскойн только крякнул, увидев полку, заставленную книгами, и почесал в затылке.
— Вроде, я охотник, а не книжный ученый… — пробормотал он с тяжелым вздохом. Виола лишь посочувствовала ему. История Церкви была и вправду не самым увлекательным чтивом.
Незаметно для себя Виола все чаще задерживалась в книгохранилище: помочь разобрать какое-то слово, или даже объяснить чужестранцу некоторые нюансы, понятные только коренному ярнамиту. То, что в соседнем помещении находился Агата, было слабой защитой для репутации — если бы, конечно, Виолу это волновало. Ей нравилось общество этого человека. Хотя бы потому, что он не отпускал двусмысленных шуточек, как другие новобранцы из числа ярнамитов, да и руки держал при себе. И вскоре Виола даже подсаживалась к нему за стол, читая вслух особо неразборчиво написанные места, а Гаскойн неотрывно смотрел на нее своими странными желто-зелеными, будто звериными, глазами. А однажды случилось и вовсе недопустимое, по меркам добропорядочных леди, событие: Гаскойн поспешил ей помочь достать книгу и их руки соприкоснулись. Гром не грянул, Великий Идон не поразил их безумием на месте — вот только Виола окончательно потеряла покой. Каждое утро она летела в Часовню, зная, что столкнется с Гаскойном у дверей — а он предпочитал добираться в Мастерскую именно этим путем, начисто игнорируя другой, более удобный ход из Соборного округа.
Агата, их единственный щит на страже приличий, понимающе улыбался, встречая их в Часовне и так же понимающе просил «славного Охотника и бесценную мисс Виолу» перебрать книги в хранилище. Кто из них первым сделал шаг — Виола уже бы и не вспомнила. Возможно, что она. Да что там, Виола была уверена, что именно она первой потянулась к Гаскойну, плюнув с высоты часовой башни Старого Ярнама на все правила приличия и «не подобает юным леди». Юным леди, может, и не подобает, а вот Охотник может умереть в любую ночь. Они целовались, забыв о книгах, которые должны были переставить — безумно, жадно, прижимаясь друг к другу словно двое уцелевших в кораблекрушении; а потом Гаскойн, щурясь, будто огромный зверь, терся щекой о ее руку, пока Виола перебирала его пепельные волосы.
Гром все-таки грянул, хоть и не так, как они думали. В один из таких безоблачно-сумасшедших дней в Часовне раздались знакомые шаги и отцовский голос разрушил тишину:
— Агата, моя дочь опять зарылась в книги с головой?
Гаскойн и Виола застыли над книгой, словно два каменных изваяния.
— О… старый охотник Хенрик… — Агата кашлянул. — Да-да, я сейчас ее позову.
— Да ладно, я и сам… — дверь с шумом открылась, и Виола гордо вскинула голову. В конце концов, ей стыдиться нечего. Она крепко сжала ладонь Гаскойна, а тот неожиданно вскочил на ноги.
— Отец…
— Наставник…
Они замолчали и переглянулись. Хенрик витиевато выругался — будь здесь Джура, он бы сгорел со стыда.
— Так. Юная мисс, быстро домой.
— Нет.
— Да! Виола… не спорь. Не сейчас. — Хенрик не сводил тяжелого взгляда с Гаскойна, который шагнул вперед, словно загораживая Виолу.
— Мастер Хенрик, ваша дочь…
— С моей дочерью я сам разберусь… напар-р-рничек, чтоб тебя Амигдала забрала… Виола, я сказал, быстро домой!
Виола упрямо сощурилась, сжимая ладонь Гаскойна с совсем неженской силой. Хенрик, уловив ее настроение, сменил тон:
— Пожалуйста, доченька.
— Гаскойн ни в чем не виноват, — сердито сказала Виола, нехотя разжимая пальцы — Гаскойн успел слегка погладить ее ладонь, прежде чем отпустить. — Не смей на него…
— Я сам разберусь!
Виола вышла из Часовни, пылая злостью. Неужели отец все еще считает ее неразумным дитятком? Так нет же, когда ей было восемь — у нее и то было больше свободы, и отец ничуть не противился ее дружбе с детьми из Старого Ярнама. А сейчас ей двадцать — и она даже не имеет права выбрать себе возлюбленного!
Виола дождалась возвращения Хенрика не растеряв ни капли своей злости, но отец погасил весь этот пыл одной единственной фразой:
— Гаскойн прошел через переливание Древней Крови. И почти обратился в зверя.
— Он не зверь, — резко бросила Виола, складывая руки на груди.
— Пока что нет. А что будет завтра? Через год? Виола… ты у меня одна. Поверь, если бы не это… безумие зверя, я бы смирился с твоим выбором — пускай он чужеземец, пускай в прошлом служитель иных богов, но мужик-то неплохой. Только в любой миг он может стать чудовищем.
— Тогда я буду женой чудовища, — Виола упрямо сжала губы — большей частью для того, чтобы не разреветься.
— Ох, бедная моя девочка… — Хенрик шагнул к ней, обнял, прижав к себе — будто в детстве, и Виола все-таки расплакалась.
— Я его люблю, — пробормотала она, вытирая мокрый нос об отцовский плащ.
— Я знаю, милая. Он тебя тоже.
Виола недоверчиво вскинула голову, заглядывая отцу в глаза.
— И именно потому, что он тебя любит, он согласился с тем, что ему стоит держаться от тебя подальше.
— Папа…
— Дослушай. Просто представь, что он поддастся безумию — краткой вспышке, знакомой каждому Охотнику, а когда очнется, то увидит твое мертвое тело у ног, и увидит свои руки в твоей крови.
Виола притихла, сжимая отцовский плащ в побелевших пальцах.
— Я поняла, — глухо сказала она. — Так будет лучше для него… и для меня.
— Мне жаль, маленькая. Мне правда жаль.
Хенрик слегка покачивался вместе с ней, и Виола заплакала, надеясь, что вся эта ее любовь выйдет вместе со слезами.
Если раньше для нее всегда сияло солнце, то теперь на небе словно воцарились низкие, свинцовые тучи. Гаскойн не приходил в Часовню, книги для него забирал сам Хенрик. Виола понимала, что следует забыть обо всем, что было — благо, совсем уж непоправимого они не сделали, Гаскойн был в этом плане непреклонен и незыблем: ничего кроме поцелуев и объятий. Понимала — и не могла. Эти звериные — о, теперь она это точно знала! — желто-зеленые глаза, эта улыбка, притаившаяся в уголке рта, нежные прикосновения обжигающе горячих ладоней к щеке, от которых у нее внутри словно начинался пожар… Агата сочувственно вздыхал, а однажды, тайком косясь на дверь, протянул ей букет полевых цветов, перевязанных серой лентой. Виола прижала его к груди, будто сокровище, и впервые за долгое время на ее губах появилась улыбка. Нести цветы домой она не рискнула, засушила их между страницами книги — третьем томе истории Церкви Исцеления.
В один из вечеров Хенрик неожиданно возник на пороге Часовни. Виола встревожено выпрямилась — отец выглядел непривычно взвинченным и напряженным.
— Виола, быстро собирайся, мы идем домой. Агата, открой двери и зажги весь ладан, который есть в запасе.
— Ох, охотник Хенрик… — Агата испуганно прижал ладони к лицу. — Это же не…
— Да. Сегодня начнется Охота.
Виола издала слабый стон. В прошлый раз Ночь Охоты закончилась сожжением Старого Ярнама — и именно после той ночи старый Джура заперся в той части города вместе с чудовищами, ревностно оберегая покой тех, кому повезло выжить. Она на всю жизнь запомнила висящую в небе кроваво-красную луну, звериный вой, доносившийся из тех районов и темные ленты дыма, поднимающиеся к небу. После той ночи пропали многие — и легендарный мастер Людвиг, первый охотник Церкви Исцеления, и сам Первый Викарий Лоуренс. Говорили даже, что, что Викарий не пропал, а обратился в ужасное чудовище, которое убил его старый друг — и этого друга, Брадора, тоже никто не видел с той поры, но Виола не верила этим слухам. Боялась в них верить.
Она поспешно подхватила плащ и побежала вслед за отцом.
— Сиди дома, держи мой мушкетон под рукой и жги ладан. Никому не открывай дверь — даже… — Хенрик запнулся. — Даже если это буду я. Пока не встанет солнце, дверь должна быть заперта. Ты поняла?
— Да папа. Не бойся, — Виола взяла себя в руки. В конце концов, она — дочь охотника. Не пристало ей падать в обмороки и дрожать, словно благородная девица. Хотя, леди Мария, вон, тоже из благородных, а храбрее охотницы было не сыскать…
Ночь казалась бесконечной. Луна, висевшая в небе, постепенно наливалась красным. С улицы доносились вой и хрипы, звериный рык и чьи-то мольбы. Кто-то заколотил в ее дверь, умоляя впустить.
— Я чужестранец! Помогите, прошу вас! Леди, откройте дверь, молю!
— Идите в Часовню Идона, — Виола поудобнее перехватила тяжелый мушкетон, следя за силуэтом за окном. — Там вы найдете приют и пищу.
— Откр-рой двер-р-рь, — в голосе уже не было ничего человеческого. Раздался жалобный скулеж, когда
изменившегося носа коснулся запах ладана, и чудовище убежало прочь. Виола перевела дух, и поудобнее устроилась в кресле с книгой, надеясь отвлечься от тревоги.
Не помогло.
Луна висела в небе, кроваво-красная, неестественно огромная, будто чье-то злобное лицо. От ее сияния болела голова, и Виола так и не смогла сомкнуть глаз. Вой и крики стихли, за стенами дома теперь царила могильная тишина. Но открывать дверь она не рискнула даже теперь. А потом в какой-то миг все… закончилось. Кровавое марево, плывущее над городом, пропало, луна — уже обычного размера, желтая, будто сливочное масло, медленно закатывалась за крыши. Виола погасила ладан и отдернула плотные шторы, закрывающие окна. Город выглядел… ненормально. Черными тенями бродили чистильщики Церкви, на мгновение ей показалось, что она увидела знакомую маску-клюв, но проверять и покидать убежище Виола не захотела. Она ждала, до крови прокусив губу, всматривалась в извилистые улицы, затаивая дыхание каждый раз, когда появлялся силуэт охотника.
Они шли вдвоем. Отец рядом с Гаскойном казался совсем маленьким, и сердце кольнул страх: он ведь далеко не так молод, а что если однажды… Она не додумала — сорвалась с места, распахивая дверь. Хенрик махнул ей рукой, но взгляд Виолы против ее воли скользнул дальше — к лицу, которое осветила улыбка: искренняя, рвущая сердце не хуже звериных когтей. Виола сдавленно всхлипнула, зажимая рот ладонью, и рванула вперед, перепрыгнув через разрубленного кем-то ликантропа, даже не заметив того. Добежала — и, не выдержав, бросилась к Гаскойну, едва обхватив руками широкие плечи. Ноги оторвались от земли: Гаскойн сам обнял ее, поднимая в воздух, так, что их лица оказались на одном уровне.
— Идон с вами, — устало выдохнул Хенрик. — Чему быть, того не миновать.
Виола с безумной надеждой всмотрелась в отцовское лицо.
— Папа…?
Хенрик махнул рукой, отворачиваясь от них, и Виола, не веря своему счастью, перевела взгляд на Гаскойна, который потрясенно уставился на своего напарника и наставника.
— Мастер Хенрик…
— Молчи. Родительское благословение ты, считай, сегодня получил, когда снес голову тому зараженному.
Хенрик побрел к дому, старательно не глядя на них.
***
— Твой отец хочет, чтобы я с тобой поговорила о таинстве супружеской жизни, — Эйлин уселась напротив Виолы, старательно удерживая серьезный вид
— Конечно, тетушка, о чем вы хотели узнать? — невинным голосом протянула Виола и они расхохотались.
— Я Хенрику так и сказала, что ты сызмальства среди охотников вертишься, и вряд ли упадешь в обморок в первую брачную ночь. Поэтому, — голос Эйлин стал серьезным, — мы с тобой поговорим о более важных вещах. Всегда, я повторяю, всегда держи оружие под рукой.
Виола тяжело вздохнула.
— Лучше бы вы мне и вправду про птичек и пчелок рассказали…
— С этим сами разберетесь, а где не поймешь — там твой муж все пусть расскажет и покажет. А ты давай сюда свою трость, покажу я тебе пару приемов… В семейной жизни, особенно для охотников, точно пригодится, чтоб жили долго и счастливо.
День свадьбы Виола помнила плохо — с самого рассвета голова у нее была как в тумане. Она словно сквозь дымку видела лица охотников — и ветеранов, которые помнили ее совсем малышкой, и новобранцев, которые видели ее уже взрослой. Кто-то косился на Гаскойна с уважением, кто-то — с откровенной завистью, но пожелания счастья звучали искренне. Хенрик отдал им весь второй этаж семейного дома, а сам обосновался на первом.
— Я рядом с кухней, так что вам придется считаться с моим мнением, — посмеиваясь, пригрозил он. Виола кивнула, не особо понимая, о чем речь. Чем ближе была ночь, тем сильнее она волновалась — хотя, казалось бы, ведь знает все, что происходит за дверями супружеской спальни… Однако, теория — это одно, а вот на деле…
Она застыла возле кровати, испытывая жгучее желание схватить трость-хлыст и защищать свою честь ценою жизни. Гаскойн, глянув ей в глаза, предложил не сходить с ума, а лечь спать.
— Виола… — негромко окликнул он. — Я понимаю, что это прозвучит странно… Но я за сегодня устал больше, чем за ночь охоты. Если тебе так будет проще, я могу спать в кресле, а ты ложись на кровать.
Виола испуганно дернула головой, не то соглашаясь, не то протестуя.
— Раз уж мы теперь муж и жена, то оба ляжем на кровать, — выдавила она. — Нехорошо это, первую ночь порознь.
Отвернувшись, она завела руки за спину, пытаясь справиться с крючками, и досадливо закусила губу: с этим орудием пыток справится могла бы только Амигдала…
— Помочь? — спросил Гаскойн. Виола услышала улыбку в его голосе и сердито фыркнула.
— Я справлюсь сама!
— Да уж, если моя жена после первой брачной ночи будет ходить с вывихнутыми руками, мастер Хенрик мне голову отрубит.
Виола, помучившись ещё несколько секунд, вздохнула и сделала шаг назад.
— Ладно, помо… — она запнулась, столкнувшись с Гаскойном. Крючки на платье разошлись будто сами собой, следом расшнуровался корсет… И Гаскойн, посмеиваясь, отступил.
— Спасибо, — пробормотала Виола, нырнув под одеяло в нательной сорочке. Гаскойн кивнул, расстегивая парадный костюм охотников. Оставшись, как и она, в нижней рубашке и подштанниках, он забрался в кровать, отодвинувшись от нее на самый край.
— До встречи утром, — церемонно сказал он, задув свечу.
— До встречи утром.
Виола лежала без сна и тихо злилась на саму себя. И она ещё хотела быть охотницей?! Да она собственного мужа испугалась, а ещё хотела сражаться с чудовищами… Виола резко села в кровати и, не дав себе даже секунды на размышления, нависла над Гаскойном.
— Что-то случилось? — он не спал, и Виола вздрогнула: оказывается его глаза отражали лунный свет. Словно и правда, зверь…
— Случилось, — Виола поспешно склонилась, прижимаясь к его губам. Смелость постепенно возвращалась к ней, опьяняя не хуже вина, а отсутствие практики с лихвой компенсировалось энтузиазмом и желанием. А когда Гаскойн перекатился, нависая над ней, вглядываясь в лицо и медленно целуя, то даже память о недавних страхах развеялась, как дым.
Может, и хорошо, что истинной леди из нее действительно не вышло: Виола даже в кошмарном сне не представляла, как можно в
такие моменты просто лежать и думать о Ярнаме.
О закономерных последствиях супружеских ночей Виола тоже многое знала, и собственное состояние не стало для нее шоком. Вот только Гаскойн на нее теперь и дыхнуть боялся, предпочитая ночевать либо в Мастерской, либо на первом этаже в гостиной, чем неимоверно раздражал Виолу. Впрочем, ее все раздражало, кроме запахов Мастерской, где она теперь сидела от рассвета и до заката. Делать было нечего, и Виола взялась чистить старое оружие охотников. Хищно изогнутый саиф, тяжёлый Убийца Чудовищ, предок ее любимой трости-хлыста… Виола тихо напевала себе под нос, начищая острые звенья, когда услышала смешок за спиной.
— Знаешь, это самая прекрасная вещь, что я видел. — Гаскойн подошел к ней со спины и потерся носом о ее волосы.
— Не думал сменить свою секиру на что-нибудь из этого? — спросила Виола, кивнув на аккуратно разложенное оружие.
— Нет, я уже привык к ней… Она для меня — как продолжение руки.
— Тогда да, лучше и дальше пользоваться тем, к чему уже привык, — покладисто согласилась Виола. — Ты мне слишком дорог, имей в виду.
— Ты мне тоже.
Гаскойн прижал ее к себе, вытащив Убийцу Чудовищ из рук и осторожно положив его на верстак.
— Если ты закончила, то идём домой?
Виола, помедлив, кивнула. Продолжить можно и завтра.
— Гаскойн… Я не хрустальная ваза. А на кровати хватит места нам двоим.
Он отвернулся, только крепче прижал к себе.
— Я боюсь. Что зверь вырвется наружу, и я… Ты…
— А ты не бойся. И вернись к жене в кровать, а то мне одной холодно.
— Я понял тебя, — Гаскойн наклонился к ней, коснулся губ…
— Так, а ну прекратили разврат посреди Мастерской, — проворчал один из охотников, прикрыв глаза ладонью. — Дома таким надо заниматься!
— А ты не завидуй, — Виола насмешливо показала язык.
Даже измотанная первыми месяцами материнства она почувствовала неладное. Иногда Гаскойн замирал посреди слова, глядя куда-то в пустоту, а потом, встряхнув головой, будто терялся. На доли секунды, но она подмечала это пугающее неузнавание в глазах, эту неуверенность, изредка прорывающуюся в его движениях и фразах. Вручив мирно посапывающую Алису заглянувшей на огонек тетушке Эйлин, Виола решительно ухватила мужа за рукав и потащила на улицу.
— Что происходит? — сурово спросила она, складывая руки на груди. Гаскойн стоял, опустив голову. — Гаскойн?
— Иногда… я будто забываю, кто я. Кто ты. Всю свою жизнь — будто я только-только вошел в Ярнам, ища спасения от болезни. — Он поднял на нее взгляд, и Виолу даже встряхнуло от этой бездны отчаяния, притаившейся в глазах, в которых уже было больше желтизны. — Я боюсь, что однажды уже не вспомню.
— Я не дам тебе нас забыть, — Виола шагнула к нему ближе, положила ладони на заросшие щетиной щеки. — Я вытащу тебя из любой тьмы, если ты захочешь этого.
— Солнце ты мое.
Гаскойн обнял ее, прижав до хруста в ребрах. Виола потерлась щекой о его грудь, размышляя над бедой, нежданно заявившейся в их дом. Решение пришло словно само собой. На их третью годовщину она протянула Гаскойну маленькую шкатулку.
— Что это? — настороженно спросил он, вертя ее в руках.
— А ты открой, — Виола насмешливо улыбалась. Самым сложным было спрятать этот подарок от Алисы, чтобы чрезмерно активная деточка не побежала к папе, размахивая находкой. Гаскойн недоверчиво вздрогнул, услышав музыку.
— Это же…
— Да. Колыбельная, которую я пела для нашей дочери, и которую мне пел мой собственный отец. Ты не сможешь нас забыть, Гаскойн. Я обещаю.
Вместо слов он лишь притянул Виолу к себе. Так они и замерли, слушая незатейливую мелодию, пока Алиса и дедушка Хенрик учились стрелять из охотничьих пистолетов.
Спустя год Гаскойну пришлось спрятать окончательно пожелтевшие глаза под плотными бинтами — свет, даже лунный, был для него слишком резким, но на скорость его реакции и мастерство Охотника эти повязки не повлияли. А Виола, улучив момент, отправилась в Старый Ярнам, навестить Джуру.
Тяжелые двери поддавались с натужным скрипом, и Виола, выдохнув, отерла выступивший пот со лба. Да, наверное, не лучшая идея для женщины в ее положении — идти в место, где кишмя кишат чудовища, но чуяло ее сердце, только Джура с его оригинальным взглядом на мир и Чуму Зверя мог бы ей помочь. Один из зараженных хрипло зарычал, подслеповато щурясь на нее.
— К Джуре отведешь? — сухо спросила Виола, пристально глядя в глаза: не желтые, нет, обычные карие… Зверочеловек зарычал, пригибая голову, словно готовясь к нападению. Виола, вздохнув, заложила два пальца в рот и лихо свистнула — так же, как в детстве, когда ее воспитанием никто не занимался, и она возглавила банду беспризорников Старого Ярнама. Зверочеловек отпрыгнул от нее и жалобно заскулил, прижав лапы к ушам.
— Эй, девчонка! — раздался знакомый дребезжащий голос откуда-то сверху. — Дочка что ль Хенрикова? Лезь ко мне. Бен, проводи леди!
Зверочеловек понятливо кивнул и побрел по улице, изредка оглядываясь на Виолу. Забираться по длинной, местами даже проржавелой лестнице было тяжело, и наверх Виола поднялась тяжело дыша и пошатываясь.
— Давненько я тебя не видел, мелкая.
— Да вроде уже и не мелкая. — Виола тяжело вздохнула и села прямо на крышу, борясь с головокружением.
— Мало тебя папаша в детстве за уши драл да в угол ставил. Куда в твоем-то положении по лестницам бегать? — выругался Джура, присев рядом.
— Дело есть. Важное. — Виола потерла виски. — Джура, можно ли как-то не дать Охотнику стать зверем?
— Нда… Умеешь ты озадачить старикана… — Джура почесал в затылке. — Оно как… если по-простому, без заумей, то если вовремя его огреть чем тяжелым по башке, то зверь может и испугаться. А может и наоборот. За муженька боишься?
Виола даже не удивилась его осведомленности.
— Боюсь.
— И правильно. Пока он не станет зверем — до него можно докричаться. Достучаться, на худой конец. Если же пойдет процесс… То уже никак.
— Ясно.
— А то, гляди, со зверем жить тоже можно. Не как муж и жена, — тут же поправился Джура, красноречиво кашлянув. — Шерсти с них много, пояса для спины хорошие, теплые. Носки опять же связать можно. Блохи вот, правда… Замучаешься выводить, да у тебя только один, его хоть в тазик засунуть можно, лавандой да горькой травой облить.
— Да, озверевший муж — незаменимая в хозяйстве вещь, — кивнула Виола. При мысли об обратном пути ее начало мутить. Джура, крякнув, поднялся на ноги и протянул ей руку.
— Пошли уже, страдалица. Отведу тебя в город тайной тропкой. Только молчи про нее, а то старому Джуре придется жрать крыс.
Десять лет и двух прекрасных дочерей подарил им Идон. По сравнению с другими, им неслыханно повезло.
Виола читала сказку детям, то и дело прислушиваясь: не скрипнет ли дверь, не раздастся ли знакомая поступь… Нет. И это тревожило сильнее, чем слишком яркий закат.
— И когда прекрасная принцесса поцеловала чудовище, злые чары рассеялись, и он вновь стал принцем. Вот и сказке конец, а кто слушал — молодец, — закончила она, закрывая книгу.
— А когда придет папа? — жалобно протянула Абигайль. Алиса, на правах старшей, строго шикнула на сестру.
— Папа пошел на охоту. Не капризничай.
Виола напряжённо смотрела в окно. Ни отца, ни мужа… И этот подозрительный закат…
— Так, девочки. Сейчас мама пойдет по делам. Алиса, мушкет…
— Я помню, мамочка, — старшая дочь кивнула с серьезным видом. Владеть оружием их дочери научились раньше, чем читать и писать. Виола взяла свою трость, отцовский пистолет и вышла из дома. Убедившись, что девочки тщательно заперлись, она двинулась к часовне Идона.
Музыкальная шкатулка осталась дома.
***
Город медленно сходил с ума. На мосту Виола убила двух ликантропов, невесть как пробравшихся в центральный Ярнам, дважды на нее бросались с вилами и факелами. Но Виола всё-таки была настоящей ярнамской леди, и на платье не осталось ни пятнышка от их крови. Через мост она поднялась в верхний соборный округ и поспешила к часовне Идона.
— Виола? Это ты? — Агата, постаревший будто на все тридцать лет, слепо обернулся к ней. — Я чувствую в воздухе запахи крови…
— Ночь Охоты, Агата. Снова, — устало произнесла Виола. — Гаскойн в мастерской?..
Агата испуганно прижал руки к груди.
— С ним что-то плохое, Виола. Он сбежал отсюда на кладбище, сказал, что ладан воняет… Не ходи туда, умоляю!
Виола медленно повела головой, щелкнув тростью.
— Я его жена. Я должна.
Агата тихо заплакал, моля Идона о милости. Виола, спокойная и сосредоточенная, пошла к дверям в книгохранилище: оттуда шел тайный ход из часовни.
Она услышала его сразу: хриплое, звериное дыхание, влажный треск чьей-то плоти под секирой.
— Чудовища… Они повсюду… — прорычал он, отрубая голову очередному заражённому Чумой Зверя.
— Гаскойн! — Виола окликнула его, поудобнее перехватив трость и спускаясь по каменным ступеням к надгробиям.
— Что… Нет, ты меня не обманешь… Ты пахнешь… Странно. — Гаскойн по звериному оскалился, повернув голову в ее сторону. — Откуда мне знаком твой запах?
— Я твоя жена.
— Лжешь… Нет у меня жены. И дома нет… Я лишь охотник. Единственный охотник в городе…
— Гаскойн, опомнись.
— Не лги мне, чудовище! — он с ревом прыгнул к ней, замахиваясь секирой. Грянул выстрел, свистнула трость, раскладываясь с гибкий, хищный хлыст. Первые капли крови упали на землю. Гаскойн отскочил в сторону, ладонью зажимая разорванное плечо.
— Я тебе покажу, как с ума сходить! Я тебе дам, на жену с секирой идти! — Виола шагнула к нему, вновь рассекая воздух хлыстом. Гаскойн зарычал, припадая к земле, и тут же отдернулся — кончик хлыста довольно сильно куснул его за спину.
— Очнись! Очнись, Гаскойн! — Виола наступала, тесня его в самый угол. — А ну! Быстро! Вспомнил! Нас!
Чудовище взревело, бросаясь на нее с голыми руками — секира осталась на земле. Виола, закричав от злости и отчаяния, выстрелила, одновременно замахиваясь хлыстом…
Тишина.
Мертвая тишина.
Виола осторожно приоткрыла один глаз, затем другой — ее муж, ее чудовище, лежал на земле без движения. Она слабо застонала, падая на колени и касаясь шеи — через мгновение ужас сменился облегчением. Он был жив!
— Виола…
— Гаскойн.
Слезы потекли у нее из глаз, мешая видеть — ну и плевать, муж давно ходит с плотной повязкой, и ничего, жив… Жив! Гаскойн подполз к ней ближе, прижался к груди и глухо застонал.
— Я же мог тебя убить…
— Ну не убил же! — Виола обняла его, прижимаясь щекой к волосам.
— О чем ты только думала?.. — ответное объятие было куда более чем крепким.
— О том, что я не хочу говорить утром нашим девочкам, что их папа уже не вернется.
— Виола… — Гаскойн только вздохнул, обдав теплом шею. — Ты меня спасла.
— Знаю, — она судорожно всхлипнула. По телу прошла дрожь — только сейчас она осознала, насколько близко была к смерти… — Я ведь обещала тебе.
— Мой свет. Мой путеводный лучик. Моя родная… — Гаскойн подтащил ее к себе, набросив на них остатки своего плаща.
Идиллию нарушило чье-то покашливание. У входа на кладбище с ноги на ногу переминался какой-то молодой парень, неуверенно сжимающий в руках топор, похожий на любимую секиру Гаскойна.
— Простите…
— Чего тебе? — весьма нелюбезно рыкнул Гаскойн, не размыкая рук.
— Мне бы это… В часовню Идона…
— А! — Виола встряхнула головой. — Там на земле где-то ключ должен лежать.
— Премного благодарен, — неизвестный парнишка, одетый в какие-то тряпки, бочком прошел мимо них, то и дело косясь на Гаскойна.
— Чего это он? — проворчал Гаскойн. Виола задумчиво оглядела его.
— Ну, учитывая, что ты весь в крови, и из одежды на тебе только штаны — изрядно порванные, хочу заметить, неудивительно, что ты привлекаешь внимание.
— Вот ведь… — Гаскойн, смутившись, ссутулился. Виола положила голову ему на плечо, наслаждаясь живым теплом.
— Гаскойн, — задумчиво произнесла она. — А когда мы в последний раз так с тобой сидели? Вдвоем, без детей…
Гаскойн подавился воздухом.
— Ты на что это намекаешь, жена? — сурово поинтересовался он.
— На то, что мы, вообще-то, живы. Мог бы и поцеловать меня, на радостях.
— О, это я всегда с удовольствием…
Поцелуй обещал перетечь во что-то ещё более приятное, как со стороны ворот раздались шаги.
— Отпусти мою дочь, чудовище! — закричал Хенрик, стреляя в воздух.
— Папа! — Виола сердито обернулась к нему и осеклась: бледный с прозеленью Хенрик выглядел так, словно был в шаге от смерти.
— Папа, я в порядке, — мягко повторила она. Хенрик опустил пистолет, прикрыл глаза и от всей души выругался.
— Вы меня в гроб вгоните!
Он обессилено сел на надгробие, уронив пилу-топор на землю.
— Что случилось? Что-то с девочками? — встревожено спросила Виола.
— А ты как думаешь? — в сердцах воскликнул Хенрик. — Я прихожу домой, вижу своих внучек в слезах, вижу твою музыкальную шкатулку, узнаю, что папочка не пришел домой и мамочка пошла его искать… Что я должен был подумать, а?! Уши бы тебе оборвать, да уже поздно.
— Все хорошо, — тихо сказал Гаскойн. Хенрик ядовито рассмеялся:
— О да, конечно! Глядя на тебя так и веришь в эти слова…
Откуда-то сверху спрыгнула фигура в вороньем плаще, и Виола сердито стукнула себя по колену:
— Да во имя Великих, это кладбище или проходной двор?!
— Ага, живые, — обрадовалась Эйлин. — Хенрик, ты как?
— Как-как… Убей меня, чтоб я не мучился!
— И не надейся даже. — Эйлин деловито сложила Клинки Милосердия и сунула их в ножны. — Радоваться надо, что все живы, здоровы и почти что невредимы. Кстати, Виола, хороший удар.
— Ты что, все видела?! — вскинулся Хенрик. Эйлин покачала головой:
— Нет, просто на спину Гаскойна глянула. Ладно, Хенрик, пойдем, посидим с детьми. Побудешь заботливым дедушкой, расскажешь сказку.
— У них родители есть, — пробурчал Хенрик, неохотно поднимаясь на ноги
— А родителям надо побыть вдвоем.
— Ты о чем говоришь, охальница?!
— Что им поговорить надо, наедине. А ты о чем подумал, старый развратник?
Эйлин увела за собой упирающегося Хенрика, напоследок сняв маску и подмигнув Виоле.
— Безумие продолжается, — Гаскойн хрипло рассмеялся. — Я точно жив? Или меня затянуло в Кошмар охотника?
— Если и так — то мы там в довольно теплой компании, — Виола устало прижалась лбом к его плечу.
Они сидели в тишине, пока Виола глядела на постепенно темнеющее небо. Из-за острых крыш медленно показалась луна, и Гаскойн, вздрогнув, поежился.
— Может, уйдешь? Вдруг…
— Никуда я от тебя не денусь. И вообще. У нас двое детей. Тоже мне, в зверя вздумал превратиться… Думаешь, я не хочу иногда зарычать и все вокруг покромсать? Особенно когда Аби и Алиса спорят, чья очередь стрелять из дедушкиного пистолета по пустым горшкам — знаешь, как хочется лично эти горшки переколотить голыми руками? Или когда они приходят из Старого Ярнама, пропахнув дымом и повторяя за старым засранцем Джурой его любимые словечки? А когда они решили поиграть в Охотниц и передавили все помидоры, чтобы нацедить «крови» для лечения? Я думала, что меня удар на месте хватит, когда вошла на кухню: все в крови, на стенах и даже на потолке — кровавые отпечатки, детей не видно и не слышно… Ох, да я без всяких ваших переливаний крови была готова превратиться в зверя и разнести весь дом по камушку. Так нет же, приходится терпеть и держать себя в руках.
— Сдаюсь. Ты — величайшая охотница в мире, — Гаскойн чуть поменял позу, опираясь спиной о надгробие.
— Нет. Я не охотница. Просто я — жена чудовища и мать двух мелких чудовищ. Все, хватит спину морозить, а то будешь скрипеть и кряхтеть, как Джура. Возвращаемся домой.
— Ну уж нет, — Гаскойн неожиданно легко поднялся с земли, подхватив ее на руки. — Что ты там говорила про радость жизни?
— Любимый, я всецело за, но может, хоть не на кладбище? — Виола с радостью обняла его и, не удержавшись, куснула за шею. Гаскойн споткнулся и укоризненно фыркнул ей в волосы.
— Придется нам потревожить старую мастерскую. При всем моем уважении и почтении к мастеру Герману…
— Какой разврат! — с довольным видом согласилась Виола. Конечно, в сказках чудовища расколдовываются после поцелуя истинной любви, а вот в Ярнаме проще и надежнее пользоваться пистолетом и тростью-хлыстом.
В конце концов, даже чудовище можно любить. Особенно если это твой Идоном данный муж, с которым вы уже лет десять как вместе.
