23

тарталья всегда думал, что умрёт раньше чжунли — он смертный, он _почти_ обычный человек (про бездну, пожалуй, можно забыть в этом случае), и его земной срок был чётко очерчен — умереть, в лучшем случае, в пятьдесят, когда собственная сила почти угаснет, в худшем — сейчас или в глубокой беспомощной старости. срок — это не то, о чём мог бы беспокоиться чжунли — даже без сердца бога он бы прожил ещё, может, пару сотен лет, если не тысяч. тарталья представлял, что чжунли проводит его в последний путь, что тарталья передаст ему через хутао то, что тарталья не решится или не сможет сказать при жизни, что чжунли будет следить за его семьей — как вырастут его братья и сестры, как будут расти их дети и внуки, что у них всегда будет незримый (а может и вполне себе участвующий в жизни) защитник. тарталья иногда задумывался, как чжунли бы скучал по нему. была бы это та же нежность, перемешанная с болью, которая появляется в его глазах, стоит чему-то напомнить о гуйчжун? или беспросветная тоска, или тёплая, светлая грусть? тарталья был уверен, что умрёт раньше чжунли, но никогда не предполагал, что не успеет ему пойти двадцать пятый год, как чжунли подарит ему свой последний вздох.