Наверное, пока стоит жить настоящим

Этот прекрасный юноша-омега мечтал только об одном: о семье. На протяжении всей его жизни смерть наступала ему холодными пальцами на пятки. В душе рекой разливается тревожность, страх привязаться к кому-либо, страх потерять ещё кого-то. Мама, отец, брат...было бы понятно, если бы они погибли вместе — катастрофа, несчастный случай, но смерть будто бы нависла над всей его семьёй. Она нежно, трепетно обнимает своими чёрными костлявыми руками и шепчет что-то успокаивающее. Улыбается и с предвкушением смотрит на них: добычу, будущих жертв. А он бежит от неё, периодически оглядываясь и проверяя, как близко она подошла снова. Но когда ей надоест? Сколько же можно? Сколько поколений она продержала в своём мучительном тревожном плену? Эти вопросы невысказанными висели в воздухе, когда новый глава ордена смотрел на звёздное небо. Ледяной ветер забирался под одежду, врывался в лёгкие и, заставляя задыхаться, не давал сказать ни слова. Юноша, словно от быстрого бега, дышал часто-часто, периодически всхлипывая и подвывая, при этом выпуская клубочки пара. По щекам текли горячие слёзы, которые, впрочем, быстро остывали и мокрое лицо мёрзло ещё сильнее. Он выбежал из зала заседаний, когда начали обсуждать его недавно почившего брата. Его дорогого, милого дагэ. Сердце сжалось давящей болью — с того дня прошло ещё не так много времени. И в последние месяцы он стал довольно чувствительным. Невозможно забыть, как юноша держал умирающего брата на руках, как прижимал его к груди и плакал. Так по-детски, весь красный, в соплях, слезах — недопустмо некрасивый для омеги. Он должен был давно смириться с неизбежностью грядущего. Но, стараясь отгонять эти мысли прочь, каждый раз только оттягивал момент принятия. Напрасно. Но как можно быть готовым к этому? Как можно свыкнуться с мыслью, что один из самых дорогих ему людей скоро умрёт? Стоит только подумать об этом и уже становится дурно, но когда это происходит на самом деле — плохо становится до рвоты. Но никто не хотел этого понимать: Хуайсан сам организовывал похороны. Он сам выбирал цветы, которые положили на могилу брата — то были белые лилии — и уже через неделю от него стали требовать принятия каких-то решений по поводу клана. Что он в состоянии сделать на данный момент? Его разум помутился от горя, как можно говорить о чём-то прямо сейчас? Неужели никто из старейшин не был на его месте? Похоронить свою семью и тут же бежать решать проблемы ордена? Смешно! Почему бы им, слишком умным старым придурка, пока самим не заняться делами? Всё, о чём мечтал прекрасный юноша-омега, так это о семье. И его дети никогда не возьмут в руки саблю, никогда не станут ей пользоваться. Все говорят: человек должен сам решать, как ему жить. И Хуайсан сам всегда твердил об этом, переживая муштру со стороны отца и брата. Но решение по этому поводу принимается в ещё довольно раннем возрасте, поэтому он обо всём позаботится. Что угодно, но не сабля. Меч, боевой веер, ставший поупулярным недавно у японских самураев — выбор велик. Пусть, его дети не станут великими заклинателями, но, по крайней мере, они будут живы. Быть может, Минцзюэ был бы здесь сейчас, если бы хоть кто-то до Хуайсана всерьёз задумался о столь коротком жизненном пути глав ордена. Они словно рождаются со штампом, будто куски мяса — нужны только для того, чтобы их в конечном итоге сожрали. — Хуайсан! Куда ты выбежал? Что случилось? На улице мороз, а ты безйчас верхней одежды — Цзян Чен грозно надвигался навстречу юноше, неся в руках халат и оставляя следы на свежем снегу, но замер, когда увидел слёзы на лице возлюбленного — ...Хуайсан — — А-Чен, ты-то что здесь делаешь? Всё нормально, мне просто захотелось подышать свежим воздухом. Спасибо за заботу — юноша затараторил, тотчас же подняв голову повыше, надеясь, что слёзы втекут обратно, и что так не будет видно его красное лицо. Он начал яростно вытирать тыльными сторонами ладоней щёки и шмыгать носом. На это мужчина только покачал головой и спросил: — Это из-за тех придурков? У них нет никаких совести и такта — он помолчал пару секунд — Если хочешь, иди в цзинши, отдохни. Я решу все вопросы за тебя или передам позже — Он накинул на плечи омеги цю и обнял со спины, обдавая юношу запахом сосен с лёгким привкусом ирги. — Ах...А-Чен! — сорвалось с губ Хуайсана, он замотал головой из стороны в сторону, стараясь избавиться от навязчивых мыслей. Как бы он не пытался, что бы он не делал — всё шло из рук вон плохо. Даже заставить себя думать о чём-то другом он не мог. Никакой силы воли. Он совсем не похож на своего дагэ. Совсем не похож. Но его беспокоило не только это. — А-Чэн...я очень хочу верить, что когда родится наш ребёнок, он не пойдёт по пути каждого главы моего ордена. Но я так боюсь. Боюсь, что однажды не смогу больше его контролировать. Что однажды он возьмёт в руки саблю и скажет, что я старый дурак, ничего не понимаю. Я буду злиться и кричать и ещё страшно бояться за него, а он от меня отстранится. Потому что я не сумею молчать  — — Возможно, так и будет. Если у него будет такой же дрянной характер, как у меня или, как у твоего брата, то возможно так и будет. Но мы ничего не сможем с этим сделать. Мы будем оберегать его до тех пор, пока он не вырастет и не сможет самостоятельно решать, как ему жить. Тогда, всё, что нам останется — просто принять его таким. Мы предупредим его обо всём, но остановить его в принятии такого решения не сможем, как бы того не хотелось. И если он решит идти по пути подавления, то мы должны будем принять это. А когда он умрёт, мы умрём вместе с ним — — Не хочу так. Как же сложно. Ненавижу свою родословную. Почему мы не можем быть самыми обыкновенными людьми? Почему за счастливую жизнь приходится платить так много? — юноша хмыкнул — Хотя...умрём вместе с ним. Быть может, звучит не так плохо — Тут его неожиданно отвлекли. Подождав немного, юноша положил ладонь главы Цзян поверх своей на круглый животик, заметно выделяющийся на фоне прямого кроя ханьфу. Изнутри маленькая ладошка ответила тем же, теперь уже переставая барабанить по стенке. И сразу стало спокойнее. — Когда он родится, я буду любить его, так, как никто другой. Он никогда не будет плакать от осознания скорой гибели близких. И не станет...— Он круговыми движениями стал поглаживать живот с разных сторон. — Рожать так рано и едва вне брака, как ты. Мы будем, А-Сан. Ты представить не можешь, как сильно я жду момента нашей встречи. Встречи с Цинчэнем — мужчина стал спускаться дорожкой из поцелуев от макушки до плечика юноши. — Цинчэня..? Что-то вроде начинания с чистого листа? Неминуемое наступление света даже после кромешной темноты? — Хуайсан задумчиво нахмурил брови — И почему я не знал о твоей такой романтичной стороне? — — Не представлялось случая — — Кажется, я уже ревную. И почему мне пришлось разрыдаться в пух и прах, чтобы ты прибежал ко мне со всеми этими нежностями, когда наш ребёнок просто берёт и получает такое романтичное имя с таким глубоким смыслом — Ваньинь закатил глаза. Он правда ждёт, когда беременность закончится. ОЧЕНЬ. — Не ругайся, ты нервничаешь, а это вредно для вас обоих — На эту фразу юноша просто что-то пробормотал и вывернувшись в объятиях мужа, прижался лицом к тёплой надёжной груди. Малыш был зачат ещё до смерти дагэ. Если тогда Хуайсан переживал, как скажет об этом брату, то сейчас он удивлялся, что вообще смог сохранить беременность. Этот ребёнок цеплялся за жизнь всеми руками и ногами, и он действительно был нужен им обоим сейчас. И Ваньиню, потерявшему всю семью разом, тоже. Хотя внешне он никогда не покажет, как ему плохо. Особенно сейчас, когда у них скоро будет ребёнок, разве можно быть слабым? Хуайсан часто говорил, что слёзы — не слабость, а проявление силы, но Ваньинь его будто не слышал — всегда отвечал, что именно поэтому Хуайсан такой незащищённый. Каждый может его ранить, а после с удовольствием пожинать свои плоды. Какой дурак. Так странно, что они вместе. За какой-то год произошло столько событий, перевернувших его жизнь, разделивших на "до" и "после". И страшно от осознания, что события развиваются так быстро. Сможет ли он справиться с таким темпом? Вернее спросить, смогут ли они? Наверное, пока стоит жить настоящим.