Однажды в Портаклой

Серое утро протиснулось через щель между тяжелыми синими занавесками, которые Карл заказал однажды в телемагазине. «Полная темнота! Днем, как ночью или мы вернем вам деньги!» Первые два года в амплуа инвалида он старательно деградировал. Собирался даже начать выпивать, как его сосед Бен Лайонс. Бен в качестве поддержки начинающих, принес ему как-то двухлитровую пластиковую бутылку крепленого сидра. — Дерьмо редкостное, но забирает! Карл смог только понюхать это пойло. Но бутыль оставил в холодильнике. На случай если мысль о суициде покажется не такой уж абсурдной. Эти чертовы занавески. Они должны были умереть вместе с этой квартирой. За дверью кто-то был. Карл ощутил это каким-то нутряным, шестым чувством, он тихо встал, мельком глянул на запакованного в одеяло под завязку Тома и спящую, с большим пальцем во рту, малышку и вышел в гостиную. В глазок он увидел только мутные сумерки коридора, но за дверью кто-то определенно был. Карл не слышал его, но неприятный холодок по позвоночнику и странное, тревожное чувство пустоты внутри работали как сирена. Он тихо закрыл дверь в спальню, быстро и беззвучно взял винтовку, щелкнул предохранителем и резко рванул ручку на себя. Существо вскинуло голову, и Карл увидел его сморщенное, не старое и не молодое, нечеловеческое лицо и пронзительные черные бусины глаз. «Они не дети!» — говорил Том. Какие там дети! Они не люди. — Пошел отсюда, — прошипел Карл, уставившись в жуткие глаза существа, — вон, я сказал! Оно посмотрело куда-то мимо Карла, словно его не существовало вовсе, хищно оскалилось, дважды сжало и разжало маленькие кулаки и, надвинув капюшон на сморщенный, уродливый лоб, припустило в темноту коридора. — Пора валить, — выдохнул Карл, запирая дверь на все три замка, — нахрен. Пора валить отсюда. Том стоял в проеме, сонный, взъерошенный и жутко испуганный. — Что там? — Ничего, все в порядке. — Они пришли? Они пришли за Эльзой, — прошептал Том, — ты зря нас пустил. Теперь они убьют и тебя. — Кишка тонка, — презрительно фыркнул Карл, — но ты прав, они что-то зачастили. Раньше моя квартира их не интересовала. — Им нужна Эльза. — Закрой дверь, ребенка разбудишь. Пойдем, поставим чайник, сядем нормально и обсудим. — Что обсуждать? — он послушно закрыл дверь, — мы должны уйти. Я не хочу, чтобы тебя убили. — Да с чего ты взял, что они убьют меня? — Они сильнее нас всех. И их много. — Тогда сядь. Он достал два пакетика дешевого индийского чая, залил эту дрянь кипятком и добавил немного молока. — Тебе сколько сахара? — Не надо сахара. — Понятно, зожник. Мне все говорят, что я загнусь от диабета, — себе Карл положил привычные пять ложек, — я от столького могу загнуться, что диабет — просто сладкая конфета, а не болезнь. Том уставился на свою чашку пустыми, остекленевшими глазами, его мелко трясло. — Значит… Слушай сюда, — Карл прекрасно понимал, что разговорами тут не поможешь, и скорее всего парень его не слышит, погруженный в свои личные кошмары, однако решил потратить время и поставить эксперимент, — ты никуда не уйдешь. Во-первых, ты сам сказал, что некуда, во-вторых, вдвоем мы гораздо эффективней, чем по-одиночке, а в третьих, у меня есть дом в захолустье. Хреновое место, нравится только всяким больным ретроградам и туристам, но жить там можно, и ребенку на свежем воздухе будет лучше, чем в городе. Так все всегда говорят. Я этот дом ненавижу, но выбора все равно нет. Захолустье полное старух. И придурков разной степени разложения. Но там нет никаких детей. И там почти не было волны насилия, которая нас тут всех чуть не прикончила. Кому там беситься? Бабкам? Они еле живые… И способны нанести увечья только своими злыми языками. Но не суть. Неважно. Томми, посмотри-ка на меня. Вот так. Я заберу вас с собой. Туда. Портаклой. Да, надо пилить через всю страну, но там не плохо. И морской воздух. Холмы, городишко рядом, есть магазины… Ну, что я как сраный гид… Сам увидишь. — Я не могу… — Почему? — Не знаю. — Внушительный аргумент. — Но… ты чужой человек. Понимаешь? — Нет. Я чужой, это верно. Ты меня не знаешь, а я тебя. Но сейчас такие времена. Чужой — не чужой. Главное человек. Согласен? — Не знаю… — Давай по пунктам, что не так с моим планом? — Я не могу… У меня почти нет денег. Я не смогу продать ничего. Никто не купит мое жилье… Мне нечем тебе заплатить! — Ты больной все-таки, Томми, — вздохнул Карл, — если бы мне были нужны деньги, я бы точно проехал мимо. Это же так просто и на поверхности. — Но тогда… зачем? — Взаимопомощь. Человечность. Просто потому, что раньше никогда не видел отцов одиночек. Хочу продать тебя на органы русским. Люблю детей и лупогазых мужиков. Я добрый святой Николас, просто без бороды, не святой и не Николас. — Карл… Я не знаю, что сказать… — Скажи «да» и пей свой чай. Тебе не придется почти ничего делать. Только разобрать кроватку, взять свои шмотки и спустить все вниз в машину. — Знаешь, как погибла моя жена? — он заговорил обреченно, не очень внятно, словно выдавливая из себя слова, — я пошел вниз к такси, относить вещи. Я был такой бодрый. Как ты сейчас. Я думал, что просто перетаскаю наши шмотки, мы сядем в машину и уедем отсюда. Навсегда. В хорошее место. В наш собственный дом. Ну, пусть и не особняк, но все равно только наш. Там родится ребенок. И мы будем жить как всегда. Смотреть кино вечером, есть мороженое… А когда я вернулся… За ней… Я вернулся на лифте… Я думал, что осталась всего одна сумка и я смогу помочь Джоанн забраться на заднее сидение. У нее был просто огромный живот… — он слабо улыбнулся, хмыкнул и резким движением вытер слезы, едва не выдавив себе пальцами глаза, — она говорила «я как слон и как дом!», а я ее успокаивал… Но я не умею как следует успокаивать девушек. Я все делал не так… Том помолчал с секунду, вздохнул тяжело и посмотрел на Карла. Глаза у него были огромные, зеленые и яркие из-за черных теней вокруг. И из них, на Карла тяжелым потоком хлынуло живое человеческое отчаянье, горе и ужас. — А потом дверь заклинило… Карл положил ему руку на плечо и мягко, но настойчиво сжал пальцы. — Заклинило… Джоанн стояла и смотрела, как я бьюсь с кнопками. Он всегда залипал на нашем этаже… Я должен был знать. Она улыбалась. Я выглядел, как дурак. Я думал, дверь вот-вот откроется. Она всегда открывалась! И тут… пришли они. Они выкатились из соседней двери и утащили ее. Я видел только, как они набросились… А дверь все не открывалась… За дверью спальни зашлась плачем Эльза. — Они убивали ее. А я смотрел. И ничего не мог. — Ясно, — сказал Карл, — пойдем. Пора кормить ребенка. — Я ничего не мог, ты понимаешь? Я стоял там и смотрел. — Да. Я понял. Пойдем, она не может орать вечность. Наверняка голодная как черт. Вставай. Надо погреть смесь. Том еще час молчал, глотая слезы, но старался, чтобы не было заметно, что он плачет. Карл, в свою очередь, талантливо изображал, что ни хрена не видит и не понимает. Слепоглухонемой капитан дальнего плавания. Эльза, умытая и сытая, снова занялась прядью его волос и ни одна погремушка не могла ее отвлечь от старательных попыток оторвать и съесть. — Мы поедем завтра. Зачем испытывать судьбу. Подумай, что нужно взять с собой… — Я не могу. Мне нужно еще раз сходить на группу, — обреченно проговорил Том, — от меня одни проблемы… — А что, никак нельзя позвонить им и сказать, что заболел? Что уезжаешь? У меня есть телефон, неделю назад он работал. — Нет… Опека меня сожрет с дерьмом, если я не завершу терапию. — Что за люди? — мрачно скривил губы Карл, — в такое время… Ладно. Когда твоя терапия? — По средам и пятницам. — Значит сегодня. Вечером? — Сегодня среда или пятница? — Среда. — Хорошо, — на лице Тома появилось обреченное, тоскливое выражение, — сегодня. В пять. — Я отвезу вас и заберу потом. — Не думаю… Это будет слишком… Что ты будешь делать час? Это неудобно. Я могу на автобусе… — Мне нужно съездить на почту. И заправить машину. У меня полно дел по пути, так что давай без этого? — Тебе не больно? — Том еле заметно улыбнулся, поймал ручку Эльзы и попытался отнять у нее прядь волос Карла, — она однажды их вырвет. — Ничего, все нормально. Парикмахером будет. Денежная профессия. Выйти наружу для Тома оказалось делом практически невыполнимым. Он стоял у двери, держал на руках дочь и что-то бормотал себе под нос. Карл ждал снаружи, сжимая в руке старый, отрепанный жизнью гвоздодер. Винтовка висела на ремне за спиной. Сам себе он напоминал персонажа какого-то сериала про бравых американских полицейских. Тех вооруженных до зубов парней, которые если что отстрелят врагу яйца и круто сдуют дымок со ствола своего револьвера. — Я не могу, — проговорил Том, — я стесняюсь… — Ладно, — примирительно сказал Карл, — давай я пойду вперед и подожду тебя у черной лестницы. Том осмотрел на него, так, как смотрят на святых или возлюбленных. — Я… От меня одни… — Все, давай… Я подожду сколько надо. Продолжая играть в героя сериала, Карл осмотрелся на черной лестнице, прислушался напряженно, так что чуть заныл висок, и ничего не услышал. — Чисто, — сказал он сам себе, помахав гвоздодером, — мы возьмем их всех, шеф. Накроем всю банду… Это был четверг, седьмое марта. Парня звали Уилан Кин. Никто даже подумать не мог, что он начнет стрелять. Мелкий, иссушенный до состояния мумии, лихорадочно трясущийся, с изодранными в клочья венами на руках и ногах. Дунь — рассыплется. — Она — дьявол, — говорил он, — она больше не она, дьявол вселился в нее. Девочке было лет тринадцать. Откуда она взялась в этом вонючем притоне Карл не знал. Надо было вызвать подкрепление и отступить. Но тогда девчонке пришел бы конец. И Карл начал забалтывать чокнутого нарка. — Ты думаешь, что убьешь ее и дьявол уйдет? — Я выдавлю его! Он сидит у нее в глазах! И в горле! — Дай я посмотрю, Уилан? Просто взгляну, а то со стороны кажется, будто ты пытаешься придушить малолетку. Я посмотрю, хорошо? Я много имел дело с демонами. — Ты? — Конечно. Я ведь индеец. Слыхал про племя чероки? Джонни Депп? Джип? Нет? — Чероки? — Да, ловцы душ. Мы все шаманы с рождения. — Ты сможешь увидеть дьявола? — Да, — серьезно кивнул Карл, — мы, индейцы племени чероки, можем увидеть демонов любой конфессии. Ты же сам знаешь, у дьявола нет национальности и вероисповедания. Дай-ка я посмотрю ей в глаза? Просто, чтобы ошибки не было. — Если дьявол вырвется, он поглотит меня! — этот несчастный скелет трясло так, что безразмерная футболка, в которую он был одет, ходила ходуном. — Нет, Уилан, я ему не позволю. Девочка едва дышала, но скорей от страха, чем от травмы, хотя на шее у нее наливался темнотой основательный синяк. — Ты видишь его, видишь, чероки? — Нет, Уилан, никаких демонов. Просто малолетка. Ты должен взять себя в руки, дружок. — Посмотри внимательно. — Да уж куда внимательней. Я ведь демонов носом чую, — Карл был предельно серьезен, он не сводил взгляда с паникующего наркомана, — вот что, Уилан. Давай отпустим эту девчонку и разберемся с дьяволом, который преследует тебя, хорошо? — Ты уверен? — Конечно. Положись на меня, Уилан. Девчонка отползла к выходу. Сообразила не орать и не метаться. — Все, пусть идет, хорошо Уилан? — Мне страшно… — Я понимаю, но мы сейчас все уладим, Уилан. Никаких демонов. Никакого сатаны. Он повернулся, чтобы проверить ушла ли девчонка и тут чертов псих выстрелил… — Я в порядке, — сказал Том немного суетливо прижимая к себе Эльзу, — там никого? — Все чисто, — кивнул Карл, — я пойду вперед. Догоняй. — На улице будет хреново. — А мы не пойдем на улицу. У меня внизу спрятана машина, тебе не придется выходить. — Я тебя люблю, — выдохнул Том еле слышно, — за что мне такое счастье? Карл очень быстро управился на почте, отметив, что вместо открытой и прозрачной кабинки. где сидел хмурый пожилой кассир, появилось настоящее бронированное оборонительное сооружение. «Может быть они разрешат однажды ношение оружия…» — подумал Карл, просовывая в узкую щель документы на дом, и тут же поправил сам себя — «Нет… В этой стране нельзя. Никогда нельзя…» Волна насилия, чуть не уничтожившая половину жителей, могла бы быть еще более катастрофичной, будь у молодых оружие. — Распишитесь, — сурово потребовал кассир и быстрым, алчным движением сгреб наличку, — карточки не принимаем, хорошо, что вы озаботились. Люди сейчас совсем головы потеряли… Суют свои карточки, а я говорю и говорю… Но без толку! Не принимаем, вот что. — А что так? — Перебои. Никто больше не верит в несуществующие деньги. Завтра после четырех доставим. Если ничего не случится с курьером. Сейчас времена такие… — Спасибо. — Дверь закройте хорошенько. На улице было пусто, как будто продолжалась какая-то тихая, но страшная война. Карл оставил машину, так чтобы ее было видно из здания почты, но окна в помещении были закрыты тяжелыми ставнями, и, пока Карл оформлял отправку документов, кто-то исцарапал форду бок. Он с трудом подавил в себе приступ ярости, подумав, что царапина — мелочь, твари могли бы проткнуть колеса. Но злился еще минут пять, нервно поджимая тонкие губы. — Всё! Достали! Надо убираться отсюда! Валить, мать твою! — он развернулся и поехал в сторону медицинского центра, где высадил Тома с Эльзой, в тайне надеясь, что под колеса прыгнет какой-нибудь ублюдок, из тех, кто портит жизнь людям и царапает сраную свастику на драгоценном фордовском лаке. Томми стоял у двери, глядя через стекло на Карла. В его глазах было столько эмоций, что Карл рванул было вперед, не включив мозг, интуитивно пытаясь прикрыть, защитить, спрятать. Но во время остановился. Так дело не пойдет. Если парень сам не сможет выйти из помещения, у них будут большие проблемы. Эльза на руках у Тома заплакала, что сделало молчаливое бездействие почти невыносимым. Том что-то пробормотал, зажмурился и открыл дверь. — Как дела? — будничным тоном спросил Карл, — как терапия? Помогло? — Привет, — еле слышно пробормотал Том и суетливо забрался на пассажирское, прижимая к себе ревущую во все горло Эльзу, — все плохо. Все просто ужасно. — Дай-ка мне нашу малышку, — Карл сел на корточки рядом и протянул руки, — я соскучился. Привет, дорогуша! Иди-ка сюда, обнимемся! Эльза продолжала рыдать. У Тома было такое лицо, словно он вот-вот тоже расплачется или получит инфаркт. Две встревоженные женщины в окне довольно оживленно обсуждали происходящее. Все напоминало неловкий апокалипсис. Но Карл твердо решил оставаться спокойным. Его смуглое индейское лицо не выражало ровным счетом никаких эмоций, но как только он получил в руки ребенка, он вдруг улыбнулся, залихватски, весело и немного хищно: — Вот, правильно, малыш, давай, выдери папке все волосы, сделай папку красивым… Только не плачь, хорошо? — Она меня боится, — проговорил Том и закрыл лицо руками, — она всегда плачет, когда я беру ее на руки. — Фигня, — сказал Карл, — ой, прости, милая. Папка грубиян. Чушь, Том. Утром она не плакала. И вчера вечером. Слово «всегда» не подходит. Ну вот, перестала орать как резанная, большая молодец. Возьми-ка ее, пока она не сняла с меня скальп. — Спасибо, — Том вжался в кресло, вобрал голову в плечи и уставился перед собой, машинально поглаживая Эльзу по спине. Девочка успокоилась и даже развеселилась. — Наверняка ей скучно и она голодная. Что было на терапии, Том? Чем закончилось? Отпустили тебя? — Да. Но она… Эмма… психотерапевт… Сказала, что я должен проверяться раз в полгода. Если хочу, чтобы Эльза была со мной. — Кровопийцы, — фыркнул Карл, заводя мотор, — только бы давить на человека… Ладно, найдем тебе какого-нибудь мозгоправа в нашей деревне. — Я не уверен… — Не начинай, Том. Нам нужно убираться отсюда. И если опека от тебя отстала, можно по быстрому собраться и с утра поехать. — Ты делаешь большую ошибку, Карл… — Смени пластинку. Я жутко злой сегодня. Какие-то подонки исцарапали мою тачку. А это нервирует! Давай лучше о чем-нибудь попроще. О том, какой я хороший, например. — Больной придурок и ребенок, который все время плачет… Как быстро ты станешь жутко злым из-за нас? Карл молча покачал головой и сосредоточился на дороге. Он очень быстро уставал от людей. Даже от самых красивых и любимых. С Риган все складывалось идеально. Почти год они жили душа в душу. Хоть и каждый у себя. Не семья, конечно, но никто никому не мешал и это был прекрасный период. Встречались по выходным: субботу проводили в постели, занимаясь сексом, как два безумных кролика. Ели пиццу, пачкая простыни, кидались корками. Риган пила белое вино, обычно Пино Гриджо, разбавляя его газировкой. — Шампанское, но на три евро дешевле! Карл как обычно морщился от одного запаха алкоголя, но никогда не комментировал ее пристрастий. Они славно проводили время, и были идеальной парой, но… — Ты похож на кирпич, Карл, — сказала она однажды. Риган не называла его по имени ни разу, со дня знакомства. У нее в ходу были ироничные «вождь» и «Джеронимо». — Ты похож на кирпич. Без дыр. Цельный кирпич. — Мне жаль… — Это полезно, Карл. Это эмоция. Они устали друг от друга внезапно. Почему и как это случилось, Карл сказать не мог. Просто однажды в субботу Риган не вышла на связь и позвонила только во вторник, вечером. Прямо перед ночной сменой. — Ты хочешь меня задеть, — спросил он прямо, придерживая трубку ухом и мрачно поглядывая на часы, — зачем? — Может, я хотела раскрошить кирпич… — Я не кирпич, ты же знаешь. — Не знаю. Иногда ты похож на на парня, у которого эмоции как у сливного бачка. Такие же бурные и разнообразные. Карл понял, что она хочет сказать. — Мне не нравятся твои друзья, я не нравлюсь твоим друзьям, но это не повод… — Я устала, — сказала она и повесила трубку. Карл тоже чувствовал только усталость и пустоту. Он подумал даже, что отношения с людьми, более близкие, чем рабочие — не для его нервной системы. И на год прекратил даже попытки устроить свою личную жизнь. Но потом появился Сэм. Сэм был симпатичным парнем. Светловолосый, с высоким лбом ученого, он выглядел северным божеством, рядом с низкорослым, смуглым Карлом. Возможно, это и спровоцировало их странный, сумбурный и недолгий роман. -Тебя, серьезно, не беспокоит, что ты ниже ростом, чем Наполеон? — Сэма это на самом деле удивляло. Сам он жутко переживал из-за лишнего веса, «обвисших» рук, облысения и прочих собственных недостатков, которых Карл в упор не видел. — Наполеон? Это кто-то из твоего фитнес-клуба? — Я серьезно! Как ты это делаешь? — Что делаю? — Как ты умудряешься быть таким спокойным… Ведь все смотрят на тебя… — Как? — Не знаю… — Пусть смотрят. У людей два глаза, чего бы им не смотреть? Сэм долго не верил Карлу. Считал, что он что-то скрывает. Конфликт случился через несколько месяцев, когда Сэм не выдержал и попытался начать менять не только себя, но и своего любовника. — Надо сделать стрижку, никто не носит в этой стране косички, кроме школьниц… — Нет. — Ты не хочешь одеваться не так… скучно? Может быть попробовать каблуки, хотя бы сантиметров пять? — Нет. Карл так часто говорил Сэму «нет», что быстро стало ясно: эти отношения обречены. Сэм был симпатичным, веселым и знал тысячу способов быстро похудеть и набрать массу. Но однажды он сдался: — Не знаю, что ты о себе думаешь, но ты похож на психованного терминатора-чингачгука. Это нелепо, смешно и… я устал. Карл допил свой чудовищно сладкий чай с молоком, встал и положил на стол два евро. — Извини. Должна была произойти какая-то сцена, Сэм был очень эмоциональным человеком, с него сталось бы влепить Карлу пощечину или заорать на все кафе, но он остался сидеть с мрачным лицом: — Не забудь выкинуть мою зубную щетку, не вздумай ее хранить. Это мерзко! Карл выбросил щетку и снова дал себе слово ни с кем не сближаться. А потом чертов наркоман Уилан Кин прострелил ему позвоночник. — Ты обиделся, — тихо спросил Том, когда они заехали на парковку. Эльза заснула, уронила соску прямо ему за пазуху, и он боялся пошевелиться, чтобы не разбудить ребенка, — я сказал какую-то глупость? — Не глупость, — покачал головой Карл, — нет. Но я вас не брошу. И не спрашивай почему. Я устаю от людей на раз. Детей я вовсе не люблю. Они крикливы и глупы. Но вас это не касается. Тебя и Эльзы. Вы мои… Вы моя семья. — Почему… — Карл не смотрел на Тома, но знал, что за выражение появилось на его белом измученном лице. — Так вышло. — Но ты не обязан… — Да. Но я хочу. Я никогда ни за кого не отвечал, кроме себя. А теперь я хочу. Возможно, я вырос. Или чокнулся. В любом случае, давай обсудим это дома. — Давай, — тихо сказал Том, — дома… Дома они занялись сборами и переключились на Эльзу, которую требовалось искупать и накормить. А еще поиграть и почитать ей книгу. В таких условиях было не до выяснения отношений. — Пожалуйста, будь осторожен. Карл погрузил на верхний багажник свое инвалидное кресло (валюта, вещь цены немалой — деревенскому старью можно загнать по хорошей цене) и всё-таки решил оттащить все сумки в машину с вечера, чтобы утром меньше суетиться, и Том естественно впал в панику, хотя очень старался держать лицо. Только глаза стали размером с два блюдца. Два очень несчастных блюдца: — Пожалуйста, только не позволь им себя убить… — Я через пять минут вернусь, — сухо сказал Карл, — прекрати панику. — Не могу. — Знаю, но попробуй не умереть от инфаркта, хорошо? Закрой дверь за мной. Хочешь, возьми топор? — Нет… А хотя… да! Я возьму топор! Хотя нет… Это так тупо! Зачем мне топор? Пожалуйста, возвращайся скорей! Эльза, ползая по расстеленному на полу пледу громко и старательно пела что-то невнятное. Карл подумал, что голыми руками придушит любого, кто попробует ее обидеть. Или Тома. Или себя самого. — Все будет хорошо, я сейчас вернусь. Карл под завязку загрузил багажник, выкинув из машины все лишнее. Лишнего было совсем немного, но он считал важным каждый сантиметр, так что пустая канистра для бензина, лопата и старая кожаная куртка отравились в утиль. Это было почти больно: Карл очень гордился своей спартанской предусмотрительностью, но должна была еще влезть кроватка, несколько пачек подгузников, еда и коляска. И любимый тигр Эльзы. Этот пылесборник был гигантских размеров, потрепанный жизнью, и чертовски уродливый, но ребенок отказывался спать без этой плюшевой скотины и Карл съездил за ней в разгромленную квартиру Тома. Там было неприятно. Хорошая, недешевая недвижимость, волей случая и катастрофы превращенная в пустое, неодушевленное место, по которому прошлась стая ополоумевших хищников. Электричество все еще присутствовало, но водоснабжение уже отключили. Дом медленно умирал, разгромленный и брошенный. Том категорически отказывался даже думать о том, чтобы туда вернуться, только смотрел умоляюще своими огромными, яркими, зелеными глазами. — Прости меня, прости, прости… Карл выгреб все нужное, и закрыл за собой разбитую, с вырванным замком, дверь, подперев ее камнем. Он тоже хотел купить похожее жилье в двухэтажном коттедже, с собственным садиком и балконом. но не решился взять такую крупную сумму у банка. Да и зачем одному такие хоромы? Карл закрыл переполненный багажник, собрался уже опустить тяжелую дверь отсека, в котором прятал свой форд от ублюдков с битами, как вдруг услышал тяжелый, захлебывающийся клекот старого двигателя и шорох шин по гравию. К давно опустевшим высоткам кто-то пожаловал. Гости? Профессиональная деформация гарды вынудила его проверить. Карл приоткрыл техническую дверь и выглянул наружу. В сумерках было ни черта не разглядеть, но он, напрягая зрение, все же заметил лишнюю темную тень на стоянке у подъезда средней высотки. Кто-то припарковал около заброшенной людьми, зато населенной существами под завязку, башни, старый пикап. Потом он увидел, круг света от тусклого фонаря и высокую, полную фигуру, сутулую, перекошенную вправо, словно человек тащил в руке что-то непомерно тяжелое. Луч запрыгал по лестнице, уперся в створку двери, и наступила темнота. Карл несколько секунд просто таращился бессмысленно в серые, молниеносно сгущающиеся сумерки и пытался понять, что так напугало его в происходящем. До потных ладоней. До обезумевшего пульса. До обжигающего жара где-то в желудке. До паники.