***
Когда маленький Локвуд впервые самостоятельно включает свою первую пластинку, ему только исполняется шесть. Маленькие ручки охотно тянутся к стопке пластинок, сложенных в алфавитном порядке, затем достают чёрный диск из картонного конверта и аккуратно ставят его на подставку. Мальчик осторожно помещает иглу на пластинку (настолько осторожно, что даже задерживает дыхание, потому что однажды умудрился наколоть себе руку) и начинает вращать ручку граммофона. Комнату наполняет приятное шипение, которое заглушает шум немногочисленных машин, проезжающих по Портленд-Роу. Начинает играть песня, и Энтони начинает раскачиваться из стороны в сторону. Из окон дома 35 слышится «Here comes the sun» группы The Beatles, а зима даже не думает захватывать мир вокруг Локвуда (наверное, потому что он сам войдёт в её владения через несколько лет). Годы спустя немного подросший мальчик опять включит эту песню и решит, что его чувствам лучше остывать в холоде, чем пребывать в летнем зное. Он любил слушать старую музыку с самого детства.***
Когда Локвуд решает открыть агентство, то мир являет перед ним свое новшество — плеер. Тот летит в самый дальний ящик комода и больше никогда не показывает свету свои способности. Локвуд решает, что ни за что не променяет свой граммофон на какие бы то ни было чудеса техники. Правда теперь ему приходится прятать сам проигрыватель под одежду в шкафу, потому что он не хочет делиться с миром своей небольшой коллекцией пластинок, сложенных в алфавитном порядке. Он слушает их, когда Джордж ненадолго уходит по делам, или ночью, когда все жители дома спят, ведь Энтони всё равно мучает бессонница, а с пластинками бессонные ночи пролетают незаметно. С приходом Люси в «Локвуд и компанию» он всё чаще проваливается в музыкальную меланхолию. По стенам его комнаты пробегают монотонные, местами душераздирающие звуки песен, от которых ему становится легче. Может, потому что он не понимает, что с ним происходит. Зима медленно сменялась весной, а он всё так же любил слушать старую музыку, записанную на виниловых пластинках.***
Сейчас он проводит узкими пальцами вдоль корешков конвертов с пластинками. Из-за кассы ему улыбается мистер Харрисон — грузный, но удивительно грациозный для своего телосложения мужчина, по совместительству владелец магазина, продающего винил, диски и всё то, что может оценить только истинный меломан. За окном продолжает падать снег, но Локвуд не замечает этого, потому что он поглощён выбором пластинки. Выбором новой истории, скрытой за рифмами и мелодичным звучанием. Цветастые обложки соблазнительно выглядывают друг из-за друга, отчего в глазах появляется рябь из ярких красок. Мистер Харрисон не спешит помогать ему с выбором: с многолетним опытом он понял, что этот юноша знает о песнях, записанных на пластинках, больше, чем кто бы то ни был в этом городе. По крайней мере, таких знатоков музыки шестидесятых и семидесятых он ещё не встречал. Это вселяло веру в то, что старая музыка еще жива. Когда на лице Локвуда начинает сиять лёгкая улыбка, продавец понимает, что мальчишка купит у него ещё одну пластинку (хотя за все эти годы, что Энтони приходил к нему, он ещё ни разу не уходил без покупки). Локвуд молниеносно достаёт с полки нужный конверт и направляется к кассе.***
Когда он выходит из магазина, довольный и радостный от новоприобретенной пластинки, которая идеально впишется к работам на букву L, снег на улице продолжает заметать дороги и проходящих по улице людей, спешащих к себе домой, чтобы как можно скорее налить себе горячий чай. Локвуд следует их примеру и направляется домой, опять закутавшись в свое пальто, чтобы не только выпить горячего чая, но и насладиться песней про то, как кто-то кого-то любит. Тем временем в доме 35 по Портленд-Роу ставится большая рождественская ель, занимающая чуть ли не треть всей комнаты. Холли подозревает, что в доме просто не найдётся достаточно новогодних игрушек, чтобы украсить елку, а Люси удивлённо замирает, смотря на пушистые зелёные ветви не в силах оторвать глаз. В семье Карлайл не было принято устраивать из Рождества масштабный праздник. Обычно дело ограничивалось большими еловыми ветками, поставленными в вазу, и парочкой цветастых шаров, которые своими большими размерами добавляли несуразности всей картине. С видом уставших шахтёров Киппс с Джорджем направляются на кухню заварить себе крепкий чай, потому что провозились почти полтора часа с этим, как выразился Квилл, «треклятым зелёным веником». Холли где-то находит целых две коробки с ёлочными шарами и гирляндами, и девушки принимаются украшать ёлку. По мере того, как день плавно переходит в вечер, Люси всё чаще поглядывает на часы, потому что Локвуда уже слишком давно нет, хотя он обещал, что вернётся скоро. Ей так хотелось разделить с ним этот момент, потому что в этом рождественском шествии принимали участие все: Джордж и Киппс притащили елку, хотя Люси и Холли ещё очень долго пришлось выслушивать то, как героически Каббинс перенёс этот адский холод (-5 градусов по Цельсию), всё-таки смог превозмочь свои физические способности и, наконец, поскользнулся прямо около входа в дом (что выглядело очень комично со стороны), а девушки теперь украшали изумрудные ветки рождественского дерева. Когда настало время действительно самого тяжёлого за этот день события, а именно распутывания гирлянды, в выключенном состоянии больше похожей на спутанную рыбацкую сеть, ветер на улице стал ещё свирепее, а снежинки начали неугомонно стучаться в окна. Холли, приложив нечеловеческие усилия, всё же смогла распутать гирлянду, и теперь они с Люси принялись за нанесение финального штриха в украшении ёлки. Встав на стул, который в этот момент показался Люси самым неустойчивым в мире предметом, девушка попыталась закинуть край гирлянды на дальнюю ветвь, но вместо этого провод с лампочками упал куда-то в центр. Люси заметила, как Холли ушла на кухню, и решила оставить гирлянду в таком состоянии, на возможные вопросы ответив, что она сама так упала. Карлайл решила быстренько перекинуть оставшуюся гирлянду на ветви, но в этот момент стул действительно оказался самым неустойчивым предметом в мире, и Люси бы успешно проверила на себе силу притяжения Земли, если бы не нога Локвуда, поставленная на царгу стула. — Тебе помочь? — как всегда учтиво, еле сдерживая улыбку, спросил Локвуд. — Когда ты успел вернуться?***
Локвуда по приходе домой быстро впрягли в рождественские хлопоты, и он не заметил, как за развешиванием гирлянд, которых раньше не водилось в его доме в таком большом количестве, и новогодних шаров, некоторые из которых были сделаны в форме черепов и призраков, по всем мыслимым и немыслим уголкам собственного дома пролетела пара часов. Чудесным завершением вечера для агентства стало вечернее (почти ночное) чаепитие с апельсиновым пирогом, купленным в лавке Арифа. В какой-то момент (скорее всего в тот, когда Локвуд засмотрелся на Люси) он даже забыл про купленную пластинку. И всё же, когда все разошлись по своим комнатам, предварительно обсудив планы на завтра, а именно: сон до полудня, шоколадный торт в обед, сырные и солёные чипсы на полдник и горячая пицца под марафон новогодних фильмов, он наконец решился достать граммофон из шкафа и провести ставший за многие годы уже таким привычным процесс включения проигрывателя. Он бережно достал пластинку и несколько секунд покрутил её в руке, рассматривая бесконечное множество кругов, выведенных на чёрной поверхности. В предвкушении он даже не услышал, как кто-то спустился с лестницы. Как только по комнате раздалось сладкозвучное шипение и начал играть первый аккорд, этот кто-то постучал в дверь. «Не сильно, значит, не Джордж, и быстро, значит, не Холли. Значит, это Люси, потому что Киппс уже ушел», — думает Локвуд, однако не успевает убрать граммофон до того, как девушка заходит в комнату, и песня всё ещё продолжает играть. — Локвуд, я хотела уточнить… — Люси замялась, стоя на железном пороге его комнаты.- Ой, — судя по его лицу, она пришла очень и очень не вовремя, — я могу завтра спросить, ничего важного, спокойной ночи! И она исчезает из дверного проёма, оставляя Локвуда в полном одиночестве. Как ему всегда и хотелось.***
Спустя десять минут активной мозговой деятельности и хождения босыми ногами по холодному полу, Локвуд приходит к в каком-то смысле ужасающему выводу: он больше не хочет сидеть в полном одиночестве в своей комнате и слушать The Beatles или The Kinks. Он хочет делиться своей музыкой. Не со всеми, конечно, ведь общество ещё не готово услышать ужасающую правду о том, что вся хорошая музыка закончилась с началом восьмидесятых. Он хочет показать свою коллекцию виниловых пластинок, сложенных в алфавитном порядке, Люси. И пускай она посчитает его чудиком, повёрнутым на времени, в котором он даже не жил, Локвуд всё же поделится с ней этой значимой частичкой себя. Потому что хочет этого, потому что она важна ему и потому что он не хочет скрывать от неё что-то ещё. Возможно, ему стоило сделать это раньше, но обстоятельства были не те. «Да, она перестанет желать иметь с тобой что-либо общее перед кануном Рождества», — думает про себя Локвуд, но всё равно решительным жестом открывает дверь собственной комнаты и направляется на чердак. Больше в его сердце не будет зимы. Весна слишком долго затягивала со своим приходом. Было бы здорово, если оказалось, что девушка уснула. Но Люси не спала. И это стало началом новой истории. Их истории.***
Конечно же, он не включает ей сразу все пластинки разом. Вместо этого он по очереди включает одну пластинку каждого исполнителя, чтобы «прощупать почву» и понять, что ей понравится больше. К большому удивлению юноши, Люси нравится всё, а некоторым песням она даже подпевает (неумело и очень тихо, но все же подпевает), что не могло не вызвать по-наивному детскую улыбку у Локвуда. До Рождества оставались считанные дни, и именно они стали для Энтони самыми счастливыми за весь год, ведь впервые за долгое время он смог найти себе собеседника, высказать давние мысли относительно некоторых строчек из песен. Локвуд наконец поделился с Люси своим последним секретом, и теперь она знала о нем все, что только может знать человек о другом человеке. Девушка охотно поддерживала беседу и иногда наталкивала Локвуда на новые мысли о песнях, которые он слушал чуть ли не всю свою жизнь. Стены его комнаты по ночам всё чаще слышали смешки, подавленные в целях не разбудить остальных жителей дома, и долгие полуночные разговоры и видели множество улыбок, брошенных вскользь. Белоснежные сугробы искрились в свете уличных фонарей, прямо как сам Локвуд во время своих воодушевленных диалогов про The Who. Снежинки падали с неба, украшая своим сиянием каждый дом и даруя веру в чудо каждому жителю Лондона.***
Наступил канун Рождества. По улице сновали люди, торопившиеся домой к своей семье и множеству салатов, поставленных в этот день на стол. Снег, ко всеобщему удивлению, продолжал лежать на дорогах, такой же белый, каким был и в день, когда выпал. Венки, которые горожане повесили на двери своих домов, разносили по всему кварталу запах апельсинов, что было удивительно, ведь все одиннадцать предыдущих месяцев ощутить можно было лишь запах лаванды. Это Рождество уже приносило настоящие чудеса. По крайней мере, на это надеялся Локвуд. Встав напротив зеркала, прикреплённого к внутренней стороне дверцы шкафа, он смотрел на недавно купленный костюм обсидианового цвета и бордовый галстук, сидящие на нём безупречно. «— Интересно. Кто шьёт вам костюмы? — Мой портной, в Лондоне», — вспомнил Локвуд знаменитый диалог, и в тёмных как ночь глазах пробежала искорка веселья. Он обожал этот фильм. Надо будет пересмотреть его с Люси, она точно его не видела. Когда он отходит от шкафа, оставляя его открытым, потому что уже перестал так переживать за тайну своего увлечения, Локвуд подхватывает с комода исписанный его аккуратным почерком лист бумаги, добрая половина текста на котором была перечёркнута. В этот день он хотел рассказать Люси о своих чувствах, и пытался описать их на этом листке: где-то он прочитал, что для упорядоченности потока мыслей можно вести дневник, и даже хотел когда-то воспользоваться этой идеей, но решил, что ему она не подходит, ведь весь дневник будут занимать только бесконечные «Люси Люси Люси Люси Люси…». Гирлянда наполняла его комнату мягким молочным светом, и в момент, когда лампочки, словно светлячки, опять зажглись вдоль карниза штор, ему в голову пришёл гениальный (как ему показалась) способ рассказать ей о своих чувствах. Лист бумаги был плавно опущен в мусорное ведро, а дверца шкафа со скрипом закрылась.***
Люси улыбается, когда слышит, как начинается её любимая песня. На ней темно-синее бархатное платье до колен и сапфировый кулон, поблёскивающий в слабом свете угасающей гирлянды. Весь сегодняшний день её преследовало приятное ощущение зимней сказки, которое в последний раз посещало её в далёком детстве. Она встретит это Рождество в окружении самых близких людей, которыми дорожит и которых любит. Девушка провела последние несколько дней только отдыхая, кидаясь чипсами и слушая старую музыку. И, наконец, Локвуд в своём блестящем костюме опять достал граммофон и включил её любимую песню, пока на западе солнце медленно опускалось к горизонту. Чего ещё только можно пожелать? На улице начали включаться фонари, ветер мягко касался веток деревьев и ссыпал с них снег. Окна домов были подсвечены многочисленными разноцветными гирляндами и улыбками людей, которые подходили к стеклу, чтобы полюбоваться снежинками, медленно падающими на пустые дороги. Человек с пластинки пел что-то про бескрайние поля. — Люси? — Локвуд оторвал девушку от долгих размышлений и присел рядом, положив свою руку на её. В ответ она обратила взгляд своих карих глаз на юношу, сидящего совсем рядом, настолько, что если бы она немного наклонилась к нему, то смогла бы поцеловать в нос. — Тебе нравится музыка, которую я тебе включаю? — Да. «Такой глупый вопрос мог задать только Локвуд», — думает Люси. — А мне нравишься ты. Рождество в доме 35 по Портленд-Роу наступает на несколько часов раньше, чем во всём Лондоне.