«Я напишу тебе письмо В нем будет ровно 20 слов»
В тот день половина Вселенной опустела. Моя половина — ты — рассыпалась пылью атомов. Оторванный от тебя, я стал одним неполноценным, Скотти.«О том, что я пишу назло»
Сложно жить дальше, если ты — половина. Половина чего-то большего, чем ты сам. Стив, кстати, …да, мистер-не-отчаивайтесь-всё-впереди-Роджерс, в первое время звонил мне, приглашал на мотивационные семинары, где люди врут друг другу в лицо, что готовы продолжать строить мир заново. Думаю, я бы подпортил им атмосферу своим помято-угрюмым выражением. А затем и «вечно дружные» Мстители или то, что от них осталось, разбрелись. Каждый из них крепко ухватился за то, что осталось на их дрожащих руках. Я не держу ни с кем связь, хотя Наташа частенько заходит просто посидеть рядом. Она обеспокоенно вглядывается в мое однообразное лицо, хмурится, спрашивает о самочувствии и проходит вглубь дома ставить чай, который мы будем распивать ещё несколько часов изредка перебрасываясь фразами о нынешних делах, а потом обнимаемся на прощание и закрывая за ней дверь, я вновь остаюсь в резко схватывающей меня на лету тишине. Я не готов к другому. Я зол. Не на Стива, не на Нат, не на Тони, не на Брюса или Тора. Зол на глупую ситуацию: пропали случайные, абсолютно случайные люди. Среди них могли быть герои, учёные, изобретатели, да Боже, банально любые хорошие ребята, а остались варвары какие-то. Скотти, слушай, они будто насмотрелись наших любимых постапокалиптических фильмов: нарыли себе вещей из супермаркетов, повыбивали стекла, натащили оружия и устроили тут анархию. Буквально вчера видел, как совсем молодой парень, выглядевший очень гордым своим поступком, выносил из магазина электроники стопку накиданных наспех гаджетов. Это было самое безобидное, но нисколько не оправданное. Будто люди и забыли, что остальная часть планеты вообще существовала. Преступность процветает по всей планете, службы, еще окончательно не восстановившиеся, бездействуют . А Мстители — вы вообще видели их? — не готовы дать отпор кому бы то ни было.«О том, как нам не повезло Но повезло»
Танос, говорят, отобрал самых близких для каждого, а ведь будто слухи не врут. Стив и Барнс, к примеру, Старк и тот паренёк-паучок, а Тор потерял брата ещё в самом начале этой заварушки. В таком случае, я даже не удивлён, что пропал именно ты, мурашка. Проще от такого осознания не становится вовсе. Мне повезло, невероятно повезло, обрести тебя в момент катастрофического отчаяния: момент, когда Стив и Баки скрылись, а нас всех скопом захватили. Тюремная прохлада, усиленно яркий свет, металлические кровати, все наши в напряженном молчании, давящее на сознание своей тяжестью положение, мой глухой удар по толстой стене камеры и твой голос, едва слышимый, но несомненно оптимистично подбадривающий на контрасте с атмосферой: «Полегче, Клинт, сыграем в слова?». Сыграли от скуки, прижимаясь к небольшому отверстию в стене между камерой и дверью, в невозможно неудобных позах, посмеиваясь от глупого положения. Ты плавно перешёл на тему механики, когда мы отошли от игры, а я рассказал об устройстве лука и траекториях стрел. Ты расспросил меня о любимых блюдах, удивляясь моей, непонятной для тебя, любви к зелени, вперемешку с фаст-фудом, а ты поддержал всеобъемлющее обожание в сторону пиццы и сладкой кукурузы. Я старательно вытягивал информацию про любимые рок-группы, а ты ехидно сообщал, что истинно предан кантри и фолку. Я хотел узнать об устройстве твоего костюма и личности Хэнка Пима, а ты про моего наставника по стрельбе. Скотти, помнишь? Его не было. Меня научила цирковая жизнь и самая противоречивая натура Мечника. Ты вещал какие-то факты из National Geografic, а я вспоминал совсем глупые загадки из детских журналов. Кстати, ведь нашей любимой темой всегда были дети. Как будто собрание форума мамочек, честное слово, мы могли часами обсуждать наших младших, делясь их успехами, вспоминая самые безбашенные поступки и мечтая наконец уже познакомить сорванцов. А как мы смеялись над совершенно глупыми вещами! Казалось даже, что Ванда и Сэм готовы голыми руками нас придушить за непрекращающийся хохот, несомненно доходивший до их ушей. Я стал улыбаться почти каждую минуту, зная, что за стеной точно так же лежишь ты, счастливо улыбаясь мне. Заразил, чертяга! Приятное ощущение единения в моей душе не отпускало ни на минуту. Мы надавали друг другу немыслимое количество обещаний сходить в кафе, бары, кино и обсудить ещё тысячи неоговоренных тем. В какой момент я перешел на шуточный флирт даже не помню, казалось, что он всегда присутствовал меж слов. Это было естественным стилем разговора, нашим общим языком и, наверное, в нашем случае уже не подойдёт такое юношеское выражение как «флирт» — это было нечто подгоняющее нас к нужной точке ментального соприкосновения, объединяющее нас в нечто одно, в нечто важное. Хоть и своеобразным методом: с подколами, пошлостями, каламбурами и фатально провальными, но от того ещё более добивающими шутками. Но в этом были все мы, да, Лэнг? Во фразах стали появляться нежности — фу — и какая-то комплиментарная битва. Я медленно и тягуче, растянуто и щемяще влюблялся в твою душу, тот внутренний мир, ту Вселенную, что ты раскрывал раз за разом. Я считаю, NASA должны были оштрафовать меня за бесплатный билет в космическое пространство имени Скотта Лэнга. Где ты был раньше, мурашка? Мне казалось, мы слишком схожи в чём-то особенно неуловимом. Мы были рядом, не смотря на проклятую стену и это успокаивало. Однажды ночью, уже не думая, что ты слышишь я прошептал: «Я влюблён в тебя, Скотт Лэнг». Признаю, был не падок на красивые слова. Невозможно, но я услышал отзвук сонного голоса за стеной «...тебя тоже, Клинтон Бартон». Я не уснул, лишь лежал, глядя в потолок, придурошно улыбаясь, положив руку на место ускользающего из груди сердца, как-то по-новому ощущая каждый стук, а второй ощущая твое фантомное прикосновение сквозь стену.«Жди меня, мы когда-нибудь встретимся, заново»
Нас отпустили досрочно. Пришли, громко объявив о своём присутствии, показывая полное превосходство, выглядя при этом так нелепо: массивная экипировка для спецопераций, при оружии и все так же с наручниками. После стольких раз, когда мы спасали Землю, они видели в нас опасность для себя? Маскарад, не иначе. Недовольным тоном объявили нам о постановлении суда и открыли сначала твою, а по прошествии двух минут и мою камеру. Даже уходя, ты умудрился повернуться ко мне лицом и ярко улыбнуться, пока охранник не вернул твою голову обратно. Чувствовал я себя подло: команда осталась за решеткой, в ужасных условиях, на неизвестный срок, а глупые привилегии в виде свободного перемещения по территории домашнего участка с надзором и проверками каждые 2 недели скорее давили на душу, вешали ещё больше цепей-обязанностей, обещали времена ожидания. Ожидание я, кстати, никогда не любил несмотря на профессионализм агента. Одно дело, когда ты выжидаешь нужный момент для победного марш-броска и совсем другое, когда находишься в длительном ожидании чего-то неизвестного. В одном случае, ты — хищник, а в другом — жертва. Как в тихую буркнул один из моих сопровождающих: Тони Старк приложил руку к нашему освобождению. Проявил благородный жест, так сказать, хотя на деле ничего он не изменил. Я отправился в собственную тюрьму, где имел единственную положительную возможность: видеться с собственными детьми. Мы с тобой даже не успели попрощаться! Из камер выводили не давая опомниться, а вскоре понаставили слежки на каждом миллиметре кожи и ограничили всякие контакты с любым членом Мстителей. Да, я был относительно свободен в передвижении, еду привозила Лора с блондинистым парнем, её новым ухажёром. Навещали и дети, мои три солнечных луча: окружали при встрече и не отпускали от себя ещё пару дней, пока была возможность. Они кружились по дому, оставляли после себя полнейший хаос, искренне радовались каждому моменту и рисовали мне лучшие открытки. В те дни слегка улыбался и я, видя их неутомимый энтузиазм. Знаешь, я мечтал видеть и твою реакцию на их проделки, хотя, ты бы скорее был их организатором. Как-то не сдержавшись я рассказал им о тебе, а потом пришлось долго объяснять, что «Если вы или ваш папа приедут к мистеру Лэнгу, то потом вашего папу и мистера Лэнга вновь увезут далеко-далеко». По ночам меня тревожил твой фантомный голос, очередной раз пробивающийся сквозь плоскую щель в стене: «Бартон, сыграем?», «Клинт, а ты знал, что пауки используют хищников как телохранителей? То есть эти наглые маленькие всадники эксплуатируют бедных больших котиков!», «Бартон, чего ты там затих? Словесная передышка? Тогда мне нужно сменить разговорные треники!»… «...тебя тоже, Клинтон Бартон». И эти фразы чередой выплывали на грани сознания в самые неожиданные моменты. Ещё, пожалуй, тогда я почувствовал острую нехватку тебя рядом, здесь, где-то в районе грудины, может даже там, где то самое половинчатое сердце, норовившее беспокойно биться каждый раз от воспоминаний о тебе, не зная отчего нет объекта поблизости, судорожно в беспокойстве и скорбной раздраженности стягивало рёбра тугим жгутом, не давая даже слегка наполнить лёгкие воздухом, ведь оно оставляло место для тебя. Скотти, чертовски, не хватало твоего жаргона, знаешь? Острые фразочки не заставляли ухмыляться, не хотелось отвечать столь же остроумным ходом на выпад. Приходилось переживать день за днём, в надежде, что скоро и Кэп, и Тони — упертые мудаки — одумаются и вернут все на круги своя, вернув Мстителей и наконец возвратят хотя бы некое подобие старых добрых. Я устал ожидать.«Жди меня, обреченно и, может быть, радостно»
Все пропало. Пропало. Пропало в тот момент, когда ещё не было полудня, когда Лора в объятиях своего парня готовила нам будущий пикник, Купер и Натаниэль играли в бейсбол, а я обучал мою девочку своему искусству — стрельбе. День выдался замечательный и погода была что надо, я заранее пригласил их, чтобы провести время всем вместе, отдохнуть, ну а себе урвать чуть больше общения. После точного выстрела Лайла отозвалась на зов матери дала мне звонкое «пять». — Ха-ха-ха, Соколиный глаз! Дуй за стрелой. — я был невероятно горд ею. Она пошла складывать инвентарь. Я вытянул из мишени оставшуюся стрелу и задумавшись потрепал оперение. Тут все и затихло. Я уловил различие практически сразу: слух не подвёл. —Лайла? — её отсутствие я заметил первым. Он всегда была слишком шумной, чтобы так просто замолкнуть, ведь даже к амбару шла напевая. — Лора? — неизвестным образом уже их собрала? — Лора? — очередная надежда, она точно знает. —Купер? — я привычно посвистел, наш особый сигнал нельзя было игнорировать. —Парни? —ни одного звука. Чёрт, чёрт, чёрт. Я подорвался с места и ещё около часа на взводе обыскивал территорию. Я был ужасно напуган: сейчас было проще всего напасть на его семью, когда Мститель и отец семейства скован по рукам и ногам самим правительством. Датчик на ноге замигал и смолк, отключившись. Да что же происходит?!***
«Клинт, ты? Знаешь что произошло?» — напуганная Романофф набрала меня на полпути в город. Я мчал на машине по трассе, почти не встречая попуток. «Ты (с акцентом на местоимение) верно знаешь.» — съехал на обочину дороги и вслушался в её взволнованный голос. Она сбивчиво, но связно стремилась объяснить мне ситуацию, говорила, и говорила, и говорила, а я просто молчал. «Где ты?» «Окраина Квинса» «Езжай домой. Буду не скоро, но буду».***
Ожидание в пустом доме сейчас оседало особо тревожным осадком: каким-то пято-десятым чувством остро ощущалось отсутствие более 3 миллиардов человек на Земле, так ещё и более — во Вселенной. Пусто было не только в доме, ведь вся планета примерно пару часов назад вмиг опустела. А знаешь, что самое главное? Я ведь даже не мог связаться с тобой и понять жив ли ты. Номера твоего у меня не было отродясь, а Мстители как то не додумались до особых коммуникаторов, да и если бы и были, то был бы он у тебя? Я мысленно скакал из крайности в крайность, метался и раздражался ещё более, но все что мог — ждать Наташу с ответами.«Жди меня, в этом городе солнце как станция Как бы не сгореть мне, как бы не сгореть»
Каменные глыбы посреди самого красивого парка Нью-Йорка стояли словно суровые громоздкие гробовые камни. Они чудовищно контрастировали с цветущим пейзажем и гордо возвышались над потерянными людьми, рыскающими вдоль рядов имён в надежде не увидеть ни одного знакомого, тенью тяжёлого бремени. Они олицетворяли масштабность трагедии, но если честно, ни капли они не отражали, эти безликие массивы. Имена бесчисленного множества людей тянулись ввысь, исчезая даже из поля зрения человека. Когда я первый раз приложил пальцы к высеченным на одном из таких гробов буквам «Scott Lang», то резко одёрнул руку. «Неправильно» — возмущённо пронеслось в голове. — «Скотт, ты же...не мог, верно?». Я вновь приложил пальцы к впалой надписи, в диком помешательстве обвёл каждую букву, а затем положил целую ладонь и одним лишь большим пальцем стал поглаживать. Видимо мог, ещё как мог. Я закусил нижнюю губу в смешанных чувствах и зажмурился. Паршивец, ты как умудрился, скажи мне? Такая чертовски наглая улыбка не могла покинуть этот мир просто так: её было не стереть никаким образом с твоего лица! Почему же я тогда не могу увидеть её вновь? Имён детей я так и не нашёл: фамилии были изменены. Поэтому местом моего паломничества стала правая сторона пятого ряда, третьего мемориала, второй столбец, девятнадцатая надпись снизу. Сидел прямо напротив, силясь понять, в каком направлении двигать дальше. Пока светило солнце — я мог быть, находиться тут, в этом мире. С наступлением ночи подползало мерзкое когтистое чувство вины и осознание потери. Оно схватывало сразу, как только я планировал уснуть: утаскивало в свой плен, забивало гвозди в мой гроб и протяжно шептало сквозь крышку: «Они ушли. Он ушёл. Их нет. Зачем ты здесь? Тебя не было там. Открой глаза, ты ничем не помог. Не защитил. Не вернёшь. Не увидишь. Что теперь осталось?». В одну из таких ночей я судорожно, в слепой надежде, набрал Старка, который ещё минут пять — в перерывах между ответом — перебирал моих (знал бы я стольких) родственников до седьмого колена, а после успокоившись внятно, глухо и на выдохе повторил слова Романофф: «Их не вернуть, Леголас. Их буквально стёрли из материи Вселенной, ничем не заменив, будто их и не существовало. Их даже неоткуда освобождать. Мы же пытались придумать, помнишь? Не выйдет, постарайся последовать за Кэпом и жить дальше.». Сбросил. Дальше, как же. Он терпел этот цирк с домашним арестом лишь по двум причинам: дети и встреча с Лэнгом. И какой же трофей он получил в итоге? Он и жизнь то терпел именно по этим причинам. Особо больше и не оставалось. Муравей привнёс новой, давно забытой остроты, это было как выступление на арене: с лёгким испугом, но в истинно детском восторге и на чистейшем адреналине преодолевать натянутый канат на двух руках и вверх ногами. Так же было и с ним, так же хотелось большего, так же жгло отдачей в груди, так же не желало отпускать ещё долгое время, утяжеляя дыхание… Я перестал даже гореть, только тлел серым углём. Скотти, ты понимаешь меня? Ты понимаешь, что я теперь видел в себе, без твердого каната, над несколькими десятками метров над землей?«Жди меня, я когда-нибудь выйду из комнаты»
Когда начался тот самый хаос — достать костюм и оружие было меньшей из проблем. В дом я давно не возвращался и уже около пары дней не бывал у заветных букв. Катану, как и сюрикены, я точил сам, проводя под точным углом: мой глаз не ошибётся. Ты больше не услышишь меня, Скотти. Теперь — его время. Той ночью Ронин вышел на охоту. Чёрный — как символ тёмной стороны, смены личности и отсутствия вины за сделанное. Чёрная краска скрывает всё подчистую: за чёрным Вы никогда не увидите того, чего ищете. Это ночь, опустившаяся на город, она скроет все происшествия, в том числе и меня. Золотой — среди народа символизирует тепло, солнечный свет, сияние. В костюме Ронина, как и в нём самом, нет ничего подобного: он отрезан от человеческих чувств, отрезан от настоящего Клинта. К отрицательным аспектам золотого цвета относится мученичество, как то, что ощущают недостойные перед своим очищением. Серебряный, стальной — цвет клинка катаны и блеск сюрикенов цвет холодный, бесстрастный, но ослепительный, как само очищение. Хоукай бы не одобрил смерть любого, кого бы то ни было, будь он хоть самым последним мерзавцем, но стрелок отступает назад и его место величественно занимает Ронин. Смертоносно-молниеносный спаситель планеты: он имел цель. По ночам независимый воин доблестно исполнял свое предназначение, а по дням давал мне спокойный сон. Клинт Бартон, как таковой, перестал существовать, самурай дал ему заслуженный отдых. Лезвие рассекало кожу недостойного, вырывало жизнь из груди с изяществом взлетающего орла. Очищение — непростое дело, оно всегда заставляет сначала влезть в грязь, но кто-то должен запустить туда руку, чтобы мир стал чище. Он делал это с честью. Ронин освободил меня от прежней жизни с такой же лёгкостью, какой у меня отобрали предыдущую. Как мне тогда казалось, я был свободен.«Жди меня, я приду этой осенью, кажется»
Каждый раз выпуская Ронина на волю, я знал он — мы — вернётся. Всё такой же величественный, всё такой же бесстрастный, всё такой же незаметный. Однако, в какой-то момент я стал надеяться, что нет: рефлексы подведут, произойдёт нечто непредвиденное, простая случайность изменит поток и самурай не вернётся. Умирая, он отпустит Клинта и тот найдёт тебя. В темноте, нет, не в той, где творил Ронин, а в светлой тьме, служащей «коридором», ведущей к тем местам, где ты и дети. Где можно просто выдохнуть. Но он раз за разом возвращался, ведь не мог: я все еще держал бразды этого тела. И это будто снова арена: когда кружишься в воздушных полотнах, тебя держит лишь ткань и собственная сила. Ты свободен, ты волен отпустить все, расслабить мышцы и рвануть вниз к земле, но руки, будто по привычке, на одних лишь рефлексах, сильнее сжимают полотно и поднимают расслабленное тело под разноцветный аляпистый купол, будоража кровь. Только теперь купол чёрно-серый (до белого не дотянет, слишком грязный), а Клинт не воодушевлён «свободным» полётом.«Жди меня, за меня там все молятся, жмурятся Как бы не сгореть мне, как бы не задеть их»
— Тебя тут быть не должно. — Ронин насторожен, для него эта девушка представляет опасность. Не в физическом плане: она знает как отобрать Клинта, его настоящую личность. — Как и тебя. — Я важное дело делаю. — верно, дело есть дело, это общественная польза. —Это так называется? Убивая бандитов их всё равно не вернёшь. — капюшон снимает нетвёрдая рука, возвращающегося, выходящего из тени, меня. С Наташей буду разговаривать только я. — Мы что-то нащупали. Возможно есть шанс. — Не надо… — меня так давно не посещали воспоминания: от того и на голову они сейчас давят нещадно. Капюшон защищал меня от них, но из забытия возвращалась ответственность, возвращались чувства. Вина, кажется, вновь поскребла когтями где-то у самого уха. — Что не надо? — Давать мне надежду. — сейчас это было непозволительной роскошью: думать о положительном исходе. Не после стольких лет. — Ты, прости, но до этого далеко. — кажется, от её строгого взгляда я и оттолкнулся в новом прыжке в никуда.***
Идея родилась практически в тот же самый год. Точнее, породитель идеи, вдохновитель. Ты же ещё, наверное, не знаешь что там кто придумал? Оказалось у Тони в тот год появилась дочь: малютка видимо не отстала от отца и говорят, однажды, случайным образом надоумила его на переворот петли Мёбиуса. Старк именно так нам это и объяснил, активно жестикулируя . Это то, что я услышал до момента, пока отец года не вывел на голограммную модель рабочего стола несколько окон, попутно показывая что-то явно важное. Я отвлёкся на одно из них: раз за разом там прокручивались все так или иначе относящиеся к Мстителям, которых стёр щелчок. Пока остальные слушали речь Тора, которому успели передать слово, я поставил на паузу твоё фото и уже известную надпись «Scott Lang». Пальцы остановились на неосязаемой поверхности и очень неприятно отозвалось ощущение полной пустоты под ними. А особенно когда они прошли насквозь и рисунок слегка задрожал. Тут даже фото было не то, будто на паспорт: ты не улыбался. Но всё-таки я всматривался, смотрел и смотрел на лицо человека, которого я не видел около пяти лет. Думать о тебе было тяжело: не потому что забыл, а потому что тщательно спрятал от самого себя твои черты, твой смех, твою беззаботность, чтобы не тревожили и не резали своим отсутствием, как в первое время. Прости меня за это, я не смог это вынести. Я не понял своих эмоций, скрестил руки и как-то неосознанно глуповато улыбнулся, опустив глаза. Зажмурил веки и предался воспоминаниям. Это должно придать надежду. «… тебя тоже, Клинтон Бартон» — П-ш-ш-ш, соколик, ты уснул? —Не надо, Тони, не трогай его.***
Квантовый костюм создавали на основе записей Говарда Старка, сохранившихся у его сына со времен, когда он старался добыть технологии Хэнка Пима. Повезло, правда? Династия Старков, как видишь, помогает друг другу из поколения в поколение. — Кто…хочет испробовать? — с волнением спрашивает Брюс. Это самая первая наработка, ещё непонятно, что может преподнести наш новособраный портал. — Я. — не спрашивая беру шлем из его рук и закрепляю на голове. Хоть раз узнаю, как ты (с акцентом на местоимение) чувствовал погружение в неизвестность. Волнения нет, я готов ко всем исходам: получится — вперёд, не получится — они попробуют ещё раз. — Безнадёжный. — по-приятельски шепчет мне Романофф, подойдя похлопать по плечу.«Я протяну свою ладонь Мы оба будем без колец»
Получилось! Мы смогли, Скотти, путешествия во времени, пробовал такое? Скрепя застёжки костюма отправляемся в увлекательнейшее путешествие. Ирония, надеюсь понимаешь, да? Но мы идём вершить историю, поэтому будь добр, мурашка, соверши и ты маленький подвиг: возвратись по итогу, ладно? И захвати Бартонов-младших, я тебе их вверяю.***
— Скажи моим, что я любил их. — Вот сам и скажешь. — И Скотту…***
Когда на телефон позвонила Лора, я понял: «произошло». Я восхищённо огляделся вокруг, широко распахнув глаза и с легкой-полуулыбкой глядя на Мстителей. Лёгкие глубже наполнились воздухом, будто восполняя пятилетний недостаток, взгляд стал живее и я будто выплыл из глубины, ведь иначе не объяснить то, что звуки и виды вокруг стали живее, ярче и объемнее. Даже птицы за окном. Исчезла серость моего купола, только сейчас я почувствовал настоящую свободу. Но поторопился: раздался взрыв.***
— Кэп, а с этой дрянью что делать? — Уноси камни как можно дальше. — Нет, мы должны вернуть их на места. — Уже не вариант, Танос грохнул квантовый туннель. — Секунду, у нас ведь две машины времени. — Лэнг?! — я рявкнул в передатчик так, что берегитесь чужие уши. Ответа не последовало, канал слегка заглох. Отлично, я ещё не успел его увидеть, а уже беспокоюсь за сохранность этой тушки. Но ведь живой, он здесь, вояка! На бегу, уворачиваясь от назойливых машин для убийств, слегка неудобно разводить речи, поэтому ещё одной попытки воззвать к его бессовестной совести я не предпринял. Лишь бы не сбили и то соль.«По мне откроется огонь Я твой билет в один конец Один конец»
Бежал, пока не окружили, неожиданно, не правда ли? Только-только увернулся от взрывного выстрела в ногу, повернулся в процессе, чтобы ответить истинно по-хоукаевски — стрелой промеж шестерёнок — и уже натянул тетиву, как сзади повалили роботизированные дряни, перегоняющие одна другую на полном ходу. Скрябали друг об друга металлическим деталями и уже были в секундой близости от меня. Но в их капкан я так и не попал: большущая рука снесла эти инопланетные механизмы как щепки, а затем стремительно уменьшилась в размерах и приветливо помахала мне. — Приятно видеть тебя тут, Клинти, ты только не прохлаждайся так, хорошо? — он открыл лицевую часть шлема и задорно, по-детски, ей-богу, улыбнулся мне, а затем подмигнул. — Скоро увидимся, а это я прихвачу! — в ту же секунду выхватил второй рукой перчатку, а другой закрыл лицо серо-красным. Ты уже было рванул вновь в бой, но я схватил за запястье и легонько погладил его большим пальцем, глядя на ярко-красные пластины, за которыми ты спрятал глаза. И, наверное, перестал дышать, когда почувствовал точно такую же ласку в ответ. Ладонь перетекла на мою, секундно крепко сжала и отпустила. Убегая, он кивнул, желая удачи. Теперь я знал, что мы останемся живы, мы — выберемся.