Треснувшие очки

Сказали бы Альфреду о том, что когда-нибудь он станет отцом, то не поверил бы. Возможно очень неловко улыбнулся, смущенно пошаркал одной из своих маленьких пушистых ножек, но даже представить себе не смог бы, что когда-нибудь будет держать на руках ребенка. В силу многих причин... Нелюбви к переменам, привязанности к размеренному образу жизни без приключений... А может и страха брать ответственность за беззащитное маленькое существо? Ведь и сам Шрюд никогда не чувствовал себя в безопасности. Мир на поверхности с самого детства казался ему сплошной враждебной средой, которую преграждала одна лишь нерушимая стена из плодородной почвы, сквозь которую никогда не смог бы проникнуть ни один солнечный лучик, что так губителен для маленьких подслеповатых глазок землеройки. Лишь под покровом глубокой ночи Альфред покидал свою уютную нору с целью поиска пропитания на месяц другой. — Только пожалуйста... Будь осторожен. — трепетно промолвил упитанный грызун с последующим нежным поцелуем в лоб. — Ещё одного нападения грунды на тебя я уже не выдержу. — Я честно обещаю не попадать в неприятности, бельчонок. — тепло улыбнулся Шрюд, натягивая старую тряпичную сумку на себя. — Я и сам не в восторге с того, что наш с тобой рацион не может ограничиваться одними лишь консервированными червями. — невесело хохотнул он. — А ведь он мог бы, если б не кое-чьи заморочки! — с улыбкой закатил глаза Белкан. — Свежие овощи и фрукты очень полезны для здоровья! — с ученным видом продекламировал Альфред. — Они улучшают память, успокаивают нервную систему, отлично влияют на зрение, делают шерстку шелковистой и..! — поймав на себе несколько сердитый взгляд своего партнера, мистер землеройка немного стушевался. — ...и кажется я немного заболтался, да? Я-я пойду... — Удачи тебе, зазнайка. И неловко улыбнувшись напоследок, Альфред начал прокладывать путь наверх. Комья сырой земли застилали глаза, он чуть не потерял свои единственные драгоценные очки, но все-таки с горем пополам вырвался на поверхность. Ночной воздух тут же окатил пушистое маленькое тельце с макушки до пяток неприятным холодом, пробирающим до костей, да так, что Шрюд с тихим недовольным фырком закутался ещё сильнее в собственноручно связанный свитер, как только окончательно вытянул лапы из земли. Он впервые за долгое время поднял взор и огляделся по сторонам. До комичности большая луна, всё те же милые спящие облачка, напоминающие ему овец, которых он видел, казалось бы, уже очень давно... Но в то же время и зловещее уханье совы неподалеку, подкрепленное непроглядной тьмой. От поверхности Шрюд испытывал... Противоречивые чувства. С одной стороны её необъятность пугала землеройку до глубины хрупкой нежной души, а с другой... Сколько же всего неизведанного им существовало на этих бескрайних просторах! Столько всего, что он видел лишь на картинках бесчисленных книг своей домашней библиотеки. И даже сейчас Альфред не отдался новому курсу в своей судьбе и двинулся напрямик уже давно протоптанным маршрутом. И чем ближе он приближался к заветной своей грядке, над которой с таким трепетом заботливо работал месяцами, тем больше в его груди нарастало гнетущее чувство тревоги. Не караулят ли его вредные грибные существа возле ворот, готовые выскочить в любой момент из ночной мглы? На месте ли всё ещё плоды его трудов, выращенные не без крови и пота? Подобные домыслы заставили Альфреда ускорить шаг. Но не успел он и дойти до места назначения, как чуткие большие уши уловили хриплый надрывный писк, что так внезапно прорезал прохладный ночной воздух. Сердце в груди забилось с бешеной скоростью, а маленькие ноги понесли Шрюда вперед уже с другой целью настолько быстро, что сперло дыхание. Альфред никогда не бегал настолько быстро. Только лишь однажды, когда на него напала целая кучка грунд, он заставил себя перейти на галоп. Разум прямо как и тогда был панически замутнен, но в то же время мистер землеройка отчетливо видел перед собой свои самые главные задачи, которые до этого ни разу в жизни не ставил перед собой. Успеть. Найти. Спасти. Он не заметил, как лапки нещадно пронеслись по капустным листам, как любимый свитер зацепился за забор и разошелся по швам, как с переносицы вновь чуть не упали единственные очки, а с плеча сумка... И чем отчаяннее бил по пушистым ушам надрывный писк, тем быстрее Шрюд раздвигал ладонями нещадные густые заросли. — Давай же, давай... — умоляюще прохрипел Альфред, пытаясь напрячь и без того слабое зрение. — Ещё чуть-чуть... И чудо случилось. Будто сжалившись над бедной землеройкой, огромные капустные листы, обвязанные диким плющом, легко подались в сторону, являя перед собой... — М... Маленький... Хорек? — в шоке пролепетал ночной странник, дрожащими лапами беря грязный лысоватый комок и рассматривая его в лунном свете. Тот уже казалось бы перестал надрывно пищать, почувствовав тепло чужого тела. — Беззащитный... Совсем один... Кто мог так бессердечно оставить такую кроху?! Но и сам маленький слепой хорек не мог, увы, знать ответа на столь мучительный вопрос мудрой землеройки, душа которой разрывалась от множества противоречивых чувств. И после того, как брошенный малыш жадно прильнул к подрагивающему пальцу ртом, на его макушку пролились первые жалостливые слезы. — Голодный... Замерзший... — всхлипнул он, падая на колени и прижимая малютку к себе. — Что же мне делать с тобой?.. Альфред Шрюд? И образцовый отец?.. Зажатый, неуверенный в себе и зачастую такой же беспомощный? Будто подтверждая его мысли, где-то вдали смешливо ухнула сова. Но именно сейчас он ощутил то самое невиданное до этого ему чувство — ответственность за другое живое существо. Ведь никто, никто больше под этой роковой холодной луной, единственной свидетельницей страшного события, никто не мог ему помочь, кроме робкой землеройки, крадущейся в ночи за капустой. — Что ж, малыш... — как можно увереннее заключила она, поднимаясь на ватных ногах. — Кажется, нам пора идти домой. Он и не помнил, как дошел до дома. Как сумка окончательно свалилась с плеча, как непослушные очки вновь съехали с переносицы... Взор был обращен лишь на закутанного в рукава пыльного свитера младенца, мирно в полудреме посасывающего уже порядком затекший указательный палец. И рухнув на порог своей уютной норы, новоиспеченный отец, предотвращая волну возмущенных речей, лишь хрипло спросил... — У нас осталось ещё хотя бы немного молока?..