Мечты.

Элизабет запрещает себе мечтать. Она запечатывает каждую мысль, которой не суждено сбыться, в консервную банку фабричного производства и сооружает из их множества перевёрнутые пирамидки под самый потолок, в молчании дожидаясь, когда конструкция рухнет. Вместо пары ложек концентрированного разочарования за раз, Элизабет выбирает время от времени погибать под развалинами собственной плотины, помимо прочего получая сочные отметины на коже от обломков осознанного подавления. Кто бы мог её осуждать? Когда в плечо женщине летит первая банка, на блеклой этикетке красуется надпись: «Мечта о доме». Лужёная сталь растворяется от соприкосновения с человеческим теплом, и пустота одиночества впитывается в кожу, вынуждая дрожать. Маленькая квартирка с ещё более крохотными комнатками, но зато одна из них – её. Через окно врывается прохладный ветер наперебой с ярким солнцем, и даже за закрытой дверью слышно шкварчание сковородки на кухне. «Мечта о семье» бьёт углом по голове, и во врата святыни личного пространства стучит отец. Лиз открывает ему, и Букер грубо хватает её в объятия, костяшками пальцев под радостные вопли девицы портя её прическу. – Мама будет ругаться, если продолжим шуметь, – в шутку угрожает она ДеВитту, на что тот только пожимает плечами. – Шумишь здесь только ты, – и принимается бессовестно щекотать дочь. К горечи во рту Элизабет, к неимению нормального детства прибавляется давно зародившийся страх создать свою собственную семью. Неспособность подпустить кого-то достаточно близко к границе между своей жизнью и чужой бьёт под дых, и оставляет только возможность переплетать свою и судьбы давно заученных ипостасей, оставаясь в тщательно сооруженной капсуле боязни сблизится с теми, кого за поворотом ждёт смерть. «Мечта о фотоальбоме», не подоспевшая вовремя, теперь подкатывается к женской фигуре и робко ударяется о щиколотку, возвращая в красочную фантазию. Пытаясь укрыться от обрушившейся щекотки, Лиз задевает ногой стол и на пол падает сборник фотографий, рассыпая снимки маленьким ярким озерцом. Эти фото абсолютно не похожи на те, что существовали с ней в реальности и едва ли не имели подписи "Подопытная крыса", – вместо этого на этих красовались кусты роз, птицы, рассевшиеся по ветвям деревьев, семейные объятия, крыши домов, праздничные торты… То, что было способно оставить в душе след светлый, а не полный гнили и плесени. В своей «Мечте о свободе» Элизабет действительно была такой. Она дышала полной грудью и не бегала по одному и тому же кругу, как хомяк в своём прозрачном шаре. Когда-то женщина выбралась из своей старательно обставленной клетки, она видела, как та разрушилась до самого основания, но и сейчас Элизабет всё равно неизменно находилась в этом водовороте, вопреки здравому смыслу неминуемо утягивающему вниз. Ей так хотелось бы умиротворённости, похороненной на дне банки с пометкой «Мечта о спокойствии». Лиз смотрит на отца, помогающего ей собирать рассыпавшиеся снимки, и видит, как он улыбается, с каждой секундой всё больше и больше сливаясь с воздухом. Ей бы обзавестись умением отпускать. Не гонятся за призраками. Отмыться от крови и жить без сожаления. Жить счастливо. Элизабет мечтает о том, чтобы в два года, двадцать лет, на границе тридцати, сейчас её по-прежнему звали Анной. Пришло время заново отстраивать пирамидку.