***
На безоблачном небе, усыпанного мерцающими звёздами, висела полная луна, своим серебряным сиянием заливая целую округу. Здесь, в отдалённом крае во всю царила весенняя ночь, и до появления солнца было еще далеко. В тёплом воздухе пахло свежестью, цветущими плодовыми деревьями и ароматным дымом. В деревне жгли костры и где-то за кронами поднимались серые клубки, с лёгким ветром разнося запах по местности. И несмотря на позднее время, было слишком шумно: за горами разносился смех, гомон толпы, тихо играла музыка. Вдали виднелось слабое свечение каких-то огней. Атмосфера праздника чувствовалась ещё до прибытия к самому эпицентру пиршества, и молодой человек весь сгорал от волнения. Когда они покинули пещеру, которая, надо понимать, и была тем самым убежищем, его охватила приятная дрожь; в ноздри мгновенно проникли приятные запахи, а ласковый ветер лёгким порывом раздувал тщательно приглаженные гелем волосы, щекотал щёки и проникал под чуть вздымающиеся полы рубашки, охлаждая разгорячившуюся от волнения кожу. Складывалось чувство, будто он не был снаружи целую вечность. Пройдя небольшую тропу от входа в пещеру, парень и женщина вышли к небольшому старому мостку с причаленной неподалёку рыбацкой лодкой. По состоянию маленькой посудины можно было сделать вывод, что последний раз пользовались ею очень давно: ветхие доски, покрытые мхом дощечки, изъеденный ржавчиной металл скоростного моторчика и небольшие дырочки на бортике – так и кричали о ненадёжности транспорта. Однако, невзирая на состояние, которое заставляет желать лучшего, на плаву моторка держалась вполне неплохо. Но всё же, служила она своей хозяйке крайне редко (если служила вообще), о чём можно было уверенно сказать, исходя из того же поведения Матери, когда та, после молодого человека, неаккуратно вступила на палубу. Лодка тут же пошатнулась, ощутимо накренившись влево, и женщина чуть было не выпала за борт, в прохладную глубокую реку; но, к её счастью, парень успел подхватить владычицу за руку, предотвратив тем самым фееричное падение, а затем помог осторожно усесться на доску подле носа. Столь резвый рывок со стороны молодого человека мог лишь усугубить положение и точно перевернуть ветхую рыбацкую посудину, вследствие чего в воде оказались бы стразу двое, однако, всё чудеснейшим образом обошлось. Мысль о том, что Матерь Миранда явно представления не имела как правильно пользоваться водным транспортом как-то озадачила. Близ её пещеры не было других проходов, лишь река, разделяющая берег от невысоких каменистых обрывов. Конечно, одна узенькая тропинка, как бы то ни было, простиралась вперёд длинной, едва заметной непротоптанной лентой, но ему почему-то казалось, что вела она прямиком в тупик. Лишь имея крылья, подобно птицам можно взмыть в небо и расправиться с преградой в виде речной долины, а их у неё, что неудивительно, не было; по крайне мере, он не заметил. Посему вопрос, каким образом владычица покидала этот удаленный участок с пещерой и небольшим прудиком оставался открытым. Плыли они молча. Плеск воды сливался со звуком моторчика и отголосками шумного приближающегося праздника; гнетущего безмолвия как такого не было, невзирая на то, что Матерь вести диалог не собиралась, даже делала вид, словно в лодке находится одна. Однако, в момент, когда нужно было пришвартовывать моторку к причалу, она удосужилась заговорить с ним – указала на место, где нужно было остановиться и попросила крепко-накрепко привязать их скромную посудину, дабы бурное речное течение не лишило шанса вернуться обратно. Покинув рыбацкую лодку, они вступили на деревянный разводной мост, простирающийся над горной бурлящей рекой; переправиться через него получилось быстро. Далее нужно было подняться по обветшалым ступеням вверх, к мосту побольше и надёжнее: каменная, большая переправа, соединяющая между собой какие-то старые руины, выглядела очень внушительно и являлась заключительной частью на пути к месту торжества. Слегка разрушенные ограды моста были украшены свежей цветочной гирляндой, по краям стояли длинные факелы, чадившие пламенем разного цвета (жёлтые, красные, голубые и даже зелёные языки пламени бушевали в железном куполе), а сама каменистая дорожка усыпана лепестками каких-то цветов. Впереди уже явственно доносились мелодичные звуки флейты и волнующие скрипки. Стало очень шумно, но цокот каблуков туфлей Миранды звучал гораздо отчётливее, вследствие чего сложилось впечатление, что даже гости смогли узнать о её приближение лишь по стуку подошвы об камень, посему смех, разговоры и прочий гул стихли сразу же, как только парень и женщина шагнули на длинные ступени. Когда они вошли в огромную полуразрушенную арку, с висящими сверху корзинками цветов, молодой человек чуть ли не оцепенел: место, в которое они пришли напоминало какую-то церемониальную площадь, о чём хорошо давали понять длинные постаменты с позолоченными горящими кубками, каменная плитка по центру выделяющийся своими размером и стоячей гигантской чашей по середине свода, заполненную доверху какой-то багровой жидкостью и – самое удивительное – четыре огромные статуи королей, восседающих на идентичных тронах, каждый друг напротив друга. Область празднества была подобающе украшена: на скалистых выступах висели разноцветные ленты, гирлянды, острые пики высокого решётчатого забора с каменными колонами, ограждающего край пропасти, были обвиты цветочными вьюнками и три банкетных стола, ломящийся от яств и питья, что располагались по разным точкам, впритык к каменистым стенам. Разнообразие изысканной еды и алкогольных напитков было богатым: и запечённые форель, щука, карп, рыбная икра разных сортов (красная, чёрная, белая), разложенная по вафельным тарталеткам с творожным сыром, точитура (тушёные кубики свинины), с поданной к ней кукурузной кашей, рулетики с рисово-мясным фаршем, завёрнутые в виноградные листы, и даже румяные золотистые колобки размером с апельсин, внутри которых скрывается аппетитная грибная или из расплавного сыра начинка. Десертов тоже было обилие: традиционные папанши, фаршированный мягким белым творогом и увенчанный фруктовым вареньем, мраморный пирог, чем-то похожий на обыкновенный сладкий хлеб, медовые бисквиты, четыре слоя, которых чередуются с ванильно-лимонным кремом и абрикосовым джемом, ароматная, сочная саварина, пропитанная ромом, а также великолепные амандины – пирожные с помадной глазурью, тёмные шоколадные слои которого заправлены сладким сиропом из карамелизированного сахара. Напитки представляли из себя зачастую алкогольные (различные вина – сухие, полусладкие, белые, красные, даже жёлтые; десертные – кагоры и ликёры), но были так же и фруктовые – соки, морсы, разлитые по графинам. Глаза просто разбегались от большого выбора вкусностей, а ноздри впитывали сладостные ароматы душистых цветов, духов, смешанных с едва уловимым запахом тела, и несомненно чувствовалось приятное благоухание выпечки. Голова вертелась во всем стороны; парень не мог определиться на что ему смотреть конкретно, всё кругом требовало к себе особого внимания, даже люди, что стояли подле столов с бокалами игристого и улыбчивыми лицами, глаза которых облачены в ту же маску, что и у него. Эти гости выглядели очень важно, благородно и привлекательно. Их одежда представляла собой нечто праздничное, изысканное, но в то же время – практичное и удобное: так, мужчины были обряжены в расстёгнутые жилетки, под которыми были надеты чистые хлопковые рубашки с завёрнутыми руками, заправленные в свободные чиносы, а женщины – в лёгкие пёстрые платья длиной до колен; на головах сделаны причёски, аккуратно расчёсаны и уложены волосы. На улице, невзирая на позднее время, было по-весеннему тепло, посему такие наряды из тонких тканей можно было носить без всякого страха замёрзнуть в столь дивную ночь. Всем было невероятно хорошо: смех, широкие улыбки с белоснежными ровными зубами на сияющих обворожительных лицах, шумные разговоры, блеск в глазах из-за выпитого алкоголя, лёгкие покачивания не в такт резвой музыки – так и манило присоединиться к всеобщему веселью, которое, надо думать, длилось уже достаточно долго. Однако, гул, хохот и живая музыка маленького оркестра прекратились в тот же миг, когда главная виновница торжества, владычица этих мест предстала перед гостями во всём своём великолепии. Матерь Миранда застыла прямо у входа, с интересом оглядывая присутствующих. Всякий гость, что ловил на себе её взгляд, смиренно склонял голову, приветствуя и отдавая почтение хозяйке праздника. Но из всех людей Матерь, видимо, выбирала каких-то конкретных, особо заслуживающих её внимания, потому что немногие имели честь ответить владычице продолжительным кивком. И все эти люди скрывались за карнавальной маской. Когда интерес Миранды был удовлетворён, а уважаемые гости поприветствованы, дальнейших путь владычицы был в правую, от полуразрушенной арки, сторону, где в скале находилась большая таинственная дверь. Увидев, как Матерь, плавной, величественной поступью собирается покинуть центр торжества, гости продолжили веселье, а музыканты вновь заиграли на духовых и струнных инструментах, своей энергичной мелодией очаровывая хмельных гостей. И такие приятные звуки музыки, звона бокалов, голосов действительно вводили в транс, отчего молодой человек не сразу заметил пропажу своей спутницы, которая ещё совсем недавно стояла впереди него. Начав нервно озираться вокруг, парень быстро сумел отыскать Матерь Миранду, что собиралась скрыться в длинном узком проходе за открывшейся дверью; он незамедлительно двинулся за ней. Догнать её не составило особого труда, расстояние было не большим, да и высокие каблуки женщину знатно тормозили, поэтому компанию ей парень составлять продолжил; хотя его пропаже, пусть и недолгой, она не придала никакого значения, словно бы в обществе своего спутника не нуждалась совершенно; однако, голову назад владычица едва заметно повернула, будто бы проверяла идёт ли за ней молодой человек. Длинный тоннель вёл вниз; он был плохо освещён, прохладен и очень тесен, пахло в нём сыростью и той же цвелью, но всё это смешивалось с ароматом дорогого парфюма и приятным запахом алкоголя со слабыми нотками ягод, фруктов, пряностей. Несмотря на то, что места в протяженном коридоре было немного (даже мало), парень замечал людей, которые прижимались спинами к холодным каменным стенам и, по всей видимости, пытались привести мысли в порядок после лишней порции выпитого спиртного; некоторые даже умудрялись стоять в паре и общаться подальше от громких звуков, доносящихся на улице. Но ни один из гостей не смел приблизиться к большим дверям, в которые Матерь намеревалась войти, будто дальше простым людям находится строго-настрого запрещалось. Да и сами врата своим видом давали понять, что за их пределами мог находится не каждый: старые доски, брёвна обмотанные тугой верёвкой, на креплениях которой привязан пучок трубчатых костей и две уже хороши знакомые эмблемы с крылатым эмбрионом смотрелись как символика членов секретного культа. Она лёгким жестом отворила большие двери, и яркий свет помещения ослепил парня. Пока они шли, глаза успели привыкнуть к полумраку тоннеля, отчего лицезреть множество горящих свечей, что были расставлены по всей комнате было как-то непривычно. Энергично похлопав ресницами и протерев глаза пальцами, молодой человек следом за владычицей перешёл порог и тут же начал осматриваться: комнатка была небольшой, но просторной, повсюду горели свечи, на стенах закреплены факела, про её украшение также не забыли – гирлянды, фестоны, венки и позолоченные ленты, свисающие с потолка, – по углам расположились маленькие столики с иконами, восковыми свечками и живыми цветами, из-за чего напоминали какие-то алтари, а по центру стоял уже большой – вот он-то и бросался в глаза сильнее всего. Полукруглый стол накрытый совсем другими блюдами (странные закуски, недожаренное мясо, возможно, вообще сырое, разнообразие рыбы), другими напитками (большая красная бутыль с золотым орнаментом на горлышке, вероятно, была вином, а прозрачная, на которой красовалась белая этикета с непонятной надписью, стало быть, на немецком и изображением груши – водкой) и с пятью стульями разных размеров; центральный был пуст, а на остальных восседали четыре странных незнакомца. Слева от никем не занятного места сидела необычайно высокая бледнокожая женщина с чёрными волосами до подбородка, локоны которых были завиты гламурными волнами, сочетающимися с её округлённым и не очень тонким лицом; красная словно кровь помада на губах, подведённые тёмным карандашом глаза, выглядывающие из-под карнавальной чёрной маски, бархат которой был украшен серебренным узором; золотая радужка сверкала бесовскими искрами, длинные ресницы и брови дугой, как месяц – несомненно признаки роскошной дивы, аристократки; её чёрное, усыпанное блестящими стразами, довольно откровенное платье с глубоким вырезом на пышной… очень пышной груди плотно обтягивало статное тело и заметно молодило её. Женщине на вид чуть больше тридцати пяти лет, однако, парень догадывался, что на самом деле её было за сорок. Сомнений никаких – это Альсина Димитреску. Рядом с госпожой аристократкой заняла место худенькая черноволосая девушка лет двадцати семи; по крайней мере, ему так казалось, исходя из её внешности и чистого, нетронутое морщинами лица. На ней не было никакого макияжа: губы не незачем подчёркивать помадой, они пухлые по природе, ресницы тоже нет нужды красить – их густоте и пышными вееру могла позавидовать любая куколка. Как и у Леди Димитреску, карие глаза её прятала маска с слюдяными блёстками… вернее, глаз. Второе отверстие правого ока было закрыто тканью, что выглядело очень странно. Может быть, такая особенность. Красивая незнакомка была в длинном, до пола закрытом платье, абсолютно не облегающем фигуру; и руки, и шея девушки закрыты. Волосы собраны в небрежный пучок, никаких дорогих украшений. Ну, прямо-таки самый настоящий образец скромности и добродетельности воплоти! На фоне первой женщины контраст между ними был заметен очень явственно. Если опустить голову – можно заметить жуткую куклу, сидячую у неё на коленях. И она, чёрт побери, была живой! Короткие соломенные волосы с запутавшимся в них цветочным венком, длинная вуаль, свадебное платьице, не скрывающее тоненькие плечи, трещина, разделяющая пугающее лицо, а также круглые белые глаза, что смотрели на него пристально и задумчиво – всё это выглядело таким настоящим, таким детским… живым. Но это чушь! Кукла деревянная, её суставы – металлическая цепь, а глазницы лишь стекло. Почему же она так пугает? Донна Беневьенто определённо мастер своего кукольного дела. С другой стороны от девушки сидел омерзительный горбатый уродец. Весь он был какой-то хворый, скукоженный, жалкий и с нездоровой серой кожей. Одежда, как и внешний вид, сильно отличалась от остальных: полы чёрной мантии изорваны и перепачканы в непонятном жёлто-зелёном веществе, брюки мятые, грязные, из-под капюшона торчат тёмные локоны сальных волос, даже некогда белоснежная туника пожелтела от пота. Половина некрасивого лица с деформированным подбородком и без того была спрятана тканью мантии, но карнавальную тёмно-зелёную маску, как положено, он надел. Грустные чёрные глаза, похожие на рыбьи, глядели в одну точку, губы шевелились, проговаривая нечто невразумительное, а его давно нестриженные ногти, напоминавшие звериные когти, на перепончатой сморщенной руке настукивали по краю стола какой-то мотив, чем явно раздражали присутствующих. А может, раздражал их он своим тяжёлым хриплым дыханием, из которого смердело тухлой рыбой? В общем-то, вонь исходила не только изо рта – весь урод источал такой ужасный запах, что мгновенно вызывал рвотный позыв: зловоние ила, слизи и чего-то затхлого ни за что не перебьёт ни один парфюм. Сальваторе Моро – живое воплощение самого точного описания, которого только могло быть. И последний человек, замыкающий круг – седой мужчина со скучающим взглядом шафранно-желтых очей. Он вальяжно развалился на стуле, на спинке которого висело его кожаное пальто, прямо по правую от пустого седалища сторону и попивал прозрачный напиток из невысокого, широкого стакана. Щетинистое лицо не выражало практически никаких эмоций, а под широкими прорезями золотой маски, в области вокруг глаз чуть виднелись чёрные круги; мужчина выглядел очень усталым и измотанным, складывалось впечатление, что празднество приходилось ему не по душе, а данное общество – тем более. Его длинные седеющие волосы были собраны в хвост, усы, борода-щетина очень не ухожены, на пухлых щеках красовались пару рубцов, а тонкие губы плотно сжаты. Наряд далеко от внешнего вида не уходил: одет в бежевую рубашку, заправленную в серые брюки, её рукава закатаны, воротник расстегнут, успел вымазаться чем-то жирным, о чём говорило сырое пятно на груди, однако, его это, видимо, вообще не заботило. Карл Гейзенберг казался среди них самым старшим лордом, но молодой человек в этом, почему-то, сильно сомневался. Подопечные не сразу заметили приход своей владычицы; ей пришлось привлечь внимание лордов слабым кашлем, чтобы все четверо резко поднялись со своих стульев и поприветствовали Матерь должным образом. — Матерь Миранда! — первой вскочила Леди Димитреску. — Как мы рады, что вы пришли! — её голос звучал бархатно, красиво, местами соблазнительно; она старалась говорить спокойно, но в нём сквозили нотки волнения. Когда она встала в полный рост, чуть оперившись ладонями о край стола, парень едва не потерял дар речи: знатная женщина ещё сидя на большом седалище выглядела необычайно огромной, а, выпрямившись, стала ещё выше. Почти три метра возвышались над всеми, угрожая одним лишь видом вогнать в землю того, кто посмеет ей хотя бы перечить. — Ма-а… Матерь Миранда, — следующим поздороваться с владычицей вызвался Лорд Моро. Возможно, он сделал бы это самым первым, но, чтобы встать изо стола горбатому уродцу пришлось отодвинуть стул. — Мы так ждали вас… — если слушать Димитреску было приятно и воспринимать комфортно, то с Сальваторе – обратная ситуация: жутко противный, хриплый, низкий голос ввинчивался прямо в уши, вызывая сильнейший дискомфорт. — Матерь. — прозвучал тихий, грудной глас Донны Беневьенто, заставив затрепетать всё нутро. Кукольница учтиво кивнула. Её худенькие пальцы нервно и незаметно старались поправить полы длинного платья, но поправлять было нечего, ткань лежала ровно, да и беспокойный жест упустить из виду было невозможно. Девушка словно чувствовала себя неуютно, скованно, боялась, что выглядит как-то не так. И смотрела она отнюдь не на Миранду. На него. На молодого человека с угольными волосами, зализанными назад, кончики которых чуть достают до плеч, серыми, как алмазы, глазами и растерянным взглядом. Она явно нашла в нём что-то интересное, но вела себя сдержано. Что не скажешь о её пугающей куколке: игрушка, до невозможности похожая на живого ребёнка, неторопливо топала каблучками крохотных туфелек и буквально вся тряслась в предвкушении чего-то непонятно, попутно хлопая в свои маленькие деревянные ладошки. Наблюдать за этим было довольно жутко. — Матерь… Миранда. — новый глубокий голос с ощутимой вибрацией голосовых связок отзывался в каждом нерве, привлекая к себе внимание. Ехидство тона Лорда Гейзенберга, каким было произнесено имя владычицы деревни, немного возмутило парня. Но похоже лишь его одного. Ещё недавно бесстрастную физиономию мужчины внезапно окрасила многозначительная насмешка. Сложилось такое чувство, будто бы он попытался скрыть необъяснимую неприязнь фальшивой улыбкой, но губы невольно скривились и на усталом лице застыла странная, неприятная гримаса. И подобно Донне смотрел он исключительно на новичка, что сконфуженно переступал с ноги на ногу. Что же такого эти двое владык заметили в нём? В ответ на приветствия своих подопечных Матерь не произнесла ни слово. Она лишь кивнула, а затем повелительным жестом приказала всем сесть обратно на свои места. И четыре лорда беспрекословно подчинились. — Матерь Миранда, вы немного запозднились, — подметила Димитреску, не отрывая золотых глаз с подходящей к свободному стулу владычице. — Думаю, ещё пару бокалов и гости не смогу связать ни слова. — Ещё пару-тройку бокалов и вы тоже не сможете связать ни слова. Леди Димитреску смущенно улыбнулась, словно застыдившись правдивого замечания своей владычицы. Лорды и впрямь выглядели, звучали довольно-таки захмелевшими, однако, уровня их поднятого градуса было недостаточно, чтобы сделать выводы о скором полнейшем опьянении. Сама же беловолосая женщина, абсолютно не обратив внимание на смущение своей подопечной, заняла место посередине стола и кивком головы намекнула молодому человеку присоединиться к трапезе. Однако, свободных мест не было, посему парню просто пришлось встать близ неё, словно верному охраняющему. Стоило только приблизиться к столу, как уже все взгляды устремились на высокого юношу. И каждые из них совершенно отличался друг от друга: презрение в золотых глазах Альсины Димитреску испепеляло, интерес в карем глазе Донны Беневьенто льстил, непонятная ревность в чёрных рыбьих зеницах настораживала, а в шафранно-желтых очах Карла Гейзенберга светилась раздражающая издёвка, вызывающая лишь вопросы. Настолько стеснённо, как сейчас, парень себя не ощущал ещё никогда. — Представите нас, Матерь? — первым нарушил гнетущую тишину Лорд Гейзенберг. — Ему о вас известно. Тот усмехнулся краешком рта. — Не сомневался. Но вот нам о нём – нет. Эй, малец, как твоё имя? От такого невинного вопроса парень словно остолбенел: замер, совсем не двигался и глупо глазел на Карла Гейзенберга, совершенно представления не имея что нужно ответить. Матерь Миранда никогда не обращалась к нему по имени, всегда звала его “юношей” или “дитём”, да и сам он не помнил, как ранее звался и на что откликался; настолько привык быть безымянным, что владыка этим самым сумел застать его врасплох. — Иштван, — спокойно изрекла беловолосая женщина, завидев как бледные губы дрогнули в попытке что-то произнести. Владычица всё сказала за него. И все четыре лорда это заметили. «Иштван?» — как-то чуждо пронеслось в голове. «Меня зовут Иштван? Я не помню. Разве это моё имя?» — … он что, немой? — Иштван? — повторила Димитреску. — На венгра он совершенно не похож. — Иштван! Иштван! Иштван! — захихикала жуткая кукла, прыгая и крутясь на месте как волчок. — Обескуражен, — тут же заметила Донна. — Он не узнал своё имя. — Почему он ничего не говорит? — Ты его своим видом напугал, Моро, — посмеялся Карл Гейзенберг. — Н-не издевайся! — МОЛЧАТЬ! Громкий рассерженный голос взорвал голову острой болью. Матерь вскочила с седалища и сильно ударила ладонями по столу, напугав резким хлопком всех присутствующих. Помещение сразу наполнила гробовая тишина. Могло показаться, что даже оркестр снаружи перестал играть на музыкальных инструментах. — Вы ведёте себя отвратительно! Как… малые дети. Вам должно быть стыдно передо мной и моим гостем! — Простите, Матерь… — слаженно, почти что хором промолвили четверо владык. — Вы мои создания! Мои дети! Мне больно видеть то, как вы грызётесь. Иштван недоумевающе хлопал глазами; его сердце бешено колотилось, а тело пробил холодный озноб. На бледном лице в одну секунду промелькнуло удивление, растерянность, страх и попробуй угадать, что конкретно вызвало столько эмоций: гнев Матери, наличие у неё взрослых детей или четыре вороньих крыла, что неожиданно вырвались из её спины. Ныне шутка про птицу перестала быть смешной. И почему никто не придаёт этому никакого значение? — Хотя бы раз вы можете не... — Матерь Миранда! Не успела владычица деревни договорить, как большие врата распахнулись и в комнату несколько суетливым шагом вошла молодая девушка. Статная фигура, красивая походка, длинные стройные ноги, кожа цвета молока, белое кружевное открытое платье до колен – всё это полностью овладело мужским вниманием. На её лице немного небрежно нанесен дерзкий макияж, подчёркивающий идеальные черты; акцент был на ярко выделенные жёлтые глаза, по нижним векам которых стекала тушь (отсутствие карнавальной маски позволяло это разглядеть), губы тёмные, ресницы длинные, волосы завиты в крупные золотые локоны. На лбу красовалось странное тату – дикая роза, чей бутон тянулся к большой полной луне, сверху которой расположился перевёрнутый месяц. Какая-то неизвестная оккультная символика. Смотрелось дико. Но эта девушка была красива. Очень красива. Она казалась... знакомой. И одним лишь появлением заставила дыхание остановиться. — Прошу прощения, что тревожу, но... Матерь Миранда лёгким, непринуждённым кивком быстро успокоила девушку и позволила продолжить. — Озвелл Спенсер требует вашей компании. — Требует? Моей компании? Блондинка утвердительно моргнула. — Никто не может от меня ничего требовать, дитя. Даже он. — Господин Спенсер, — выговорить его имя ей, почему-то, далось с трудом. — Не отстаёт от меня всю ночь и просит вашей аудиенции. — Вот как... — Кажется, он пьян, Матерь Миранда. — Значит, нужно вежливо указать ему на дверь... — владычица деревни вышла изо стола и четыре её вороньих крыла в одно мгновение скрылись обратно в спину, оставив за собой лишь маленькие пёрышки, медленно падающие наземь. — И заняться этим, видимо, придётся мне самой. Прошу меня немного обождать. Засим откланиваюсь. Прежде, чем уйти, женщина провела кончиками колец, напоминающих когти, по широкой спине молодого человека, непроизвольно обведя каждую мышцу, скрывающуюся за тёмной тканью рубашки. В этот момент он старался не шевелиться. До чего же приятным было её прикосновение, совсем несмотря на то, что остриё аксессуара слегка царапало кожу под тонкой материей. Матерь, надо полагать, хотела успокоить своего опекаемого, тактильно намекнуть, что всё будет хорошо, что она скоро вернётся и переживать ему не нужно – нужно просто расслабиться. Но как тут расслабишься? Чертовщина кругом не давала покоя. Неторопливой походкой Миранда, наконец, покинула помещение. Каждый из владык проводил её многозначительным взглядом, не отрывая очей от её прямого позвоночника, что проглядывался сквозь вырез белого платья, до тех пор, пока женщина не скроется за жуткими дверьми высоких врат. И когда они захлопнулись, все четверо облегчённо выдохнули. — Она сегодня не в настроении. — разочарованно сказала Альсина, потянувшись за большим красным бокалом. — Она в нём когда-нибудь бывает? — тут же ответил ей Карл. — Тебе лучше помалкивать! — Ни то что? Сделаешь из меня своё мерзкое вино? Леди Димитреску оторвала от губ бокал с вином и устало вздохнула. — Нет. Уж прости, Гейзенберг, но вино я делаю из крови молодых прелестных дев, а не старых неопрятных девственников, своим внешним видом напоминающих дворовых собак. — Чего?! — вспылил оскорбленный владыка. — Как ты меня назвала? Дворовая собака?! Да я тебя... — У-у-у, — писклявым голоском протянула говорящая кукла. — Драка! Драка! Драка! — Не-е-ет! Прекратите! — Сальваторе тоже в сторонке стоять не остался. — Матерь просила не ссориться! — Завались нахер, Моро! В комнате поднялась суматоха. Лорд Гейзенберг и Леди Димитреску пытались перекричать друг друга, страшная куколка безумно хихикала и только подначивала их, горбатый владыка наоборот пытался уладить конфликт, а Донна Беневьенто просто сидела, потягивая из хрустального сауэра пунш с цитрусовым соком, и молча наблюдала за тем, как лорды готовятся вцепиться одна другому в глотку. Но Иштвана это никак не беспокоило; его серые глаза были направлены в сторону бледнокожей молодой девушки с золотыми локонами. И она, к удивлению, тоже смотрела исключительно на него. Изучающе... периодически жмурясь. В её взоре проскакивала какая-то долька непонимания. — Бэла! – крик Альсины вернул обоих в реальность. — Позови Кассандру. «Бэла...». — Зачем? Она что-то натворила? — Пока нет. Но делай, что я сказала. Мне нужно видеть твою сестру, сейчас же! — Да, мама! «Мама? Какие у них тут странные семейные узы...». Блондинка кивнула лордам на прощание и, развернувшись, исчезла из комнаты. Буквально. Парень не понял каким образом, но точно заметил, что девушка просто-напросто растворилась у всех на глазах, словно иллюзионист. И вдруг, откуда ни возьмись, по всему помещению залетали мухи каких-то необычных размеров, противно жужжа и громко стрекоча крыльями. Это показалось не менее странным, чем то, что было и происходило здесь, прямо сейчас: чудные люди, небывалых размеров, с нечеловеческими способностями, чудовищным уродством, живые пугающие куклы; ко всему прочему присоединялась неспокойная обстановка, оставляющая желать лучшего. В момент, когда красивая незнакомка, названная Бэлой, соизволила тактично удалиться, Иштваном завладела замечательная мысль – последовать за ней. Голова шла кругом от непонимания происходящего, стало тяжело дышать, крики и ругань врывались в уши со всех сторон; ему нужен был свежий воздух (в конце концов, именно из-за него он покинул пещеру), необходимо было привести мысли в порядок, становилось до жути ощутимо, как этот сюрреализм выходит за рамки понимания. Всё напоминало какой-то дурной сон. Но молодой человек точно знал, что не спит: перед ним стояли не тени – люди. Монстры. И пока лорды деревни были увлечены бессмысленным спором, Иштван предпринял попытку незаметно сбежать. К сожалению, она не увенчалась успехом. Когда парень дернулся и устремился за пределы банкетного стола, чья-то крепкая рука схватила его за предплечье. — Уже убегаешь? — спросил глубокий мужской голос, в котором промелькнула небольшая ирония. — Неужели мы тебя напугали, Истван? — имя молодого человека было произнесено с явным немецким акцентом, хотя сам мужчина свободно разговаривал на румынском. — О, прости нас! Мы уже всё. Вот, присядь лучше, составь нам компанию и отведай этих замечательных блюд! Лицо Карла Гейзенберга оставалось невозмутимым, но говорил он так, словно сдерживал порыв смеха. Это напрягало. — Отстань от юноши, Гейзенберг, — встряла сердитая Альсина Димитреску. — Пусть уходит. — Нет, пусть останется! — противный взвизг куклы вынудил стиснуть зубы. Она соскочила с колен молчаливой владелицы и подбежала к парню. Игрушка была довольно больших размеров, о чём говорил её рост – деревянная макушка почти доставала ему до бедра, до места чуть выше колена. — Обещаю, тебе с нами понравится! — Простите, но я не… — Он умеет говорить! — раздался хриплый издевательский смех Сальваторе Моро. — Умеет, — сразу же подтвердил Гейзенберг, а затем впился своей радужкой цвета золота в глаза Иштвана. Его пристальный взгляд напугал, обескуражил, мужчина будто бы нашёл в них что-то… знакомое. — Значит, венгр, да? — его очи многозначительно вспыхнули, а на лице прорисовался белоснежный ровный оскал зубов. Парень неуверенно кивнул и тот засмеялся. — Он свободно разговаривает на румынском, — вновь особой внимательностью отличилась Леди Димитреску. — И внешность нехарактерная. Слабо верится. — Ставишь слова Матери под сомнения? — Как смеешь такое говорить! Я бы ни за что… ах! Прикусишь ты язык, наконец, или нет?! — Как только, так сразу, сестрица. — Ну что за идиот! Видя, как знатная дама снова злиться, Лорд Гейзенберг и Лорд Моро залились дружным, безудержным хохотом. — Ох, чтоб вас… — ядовито выплюнула она, а потом воткнула большую вилку в кучку измельчённого сырого мяса, разложенного на тарелке. Сладковатый запах фарша, на котором наслаивался железистый аромат крови проник в ноздри, и желудок парня моментально сжался в спазме, вызвав необъяснимую потребность вкусить его. Есть захотелось непреодолимо сильно. «Нужно сейчас же выйти наружу». — Мне… было приятно с вами познакомиться, правда, — сглотнув ком в горле, таким осипшим тоном выдал Иштван, будто бы его тревожил отёк голосовых связок. — Но я вынужден вас покинуть. Хочу поговорить с Матерью Мирандой… Помолчав какое-то время, все владыки одобрительно качнули головами, а Лорд Гейзенберг, после укоризненного взгляда Альсины, нехотя, но отпустил его руку. И парень незамедлительно поспешил выйти за пределы комнаты с гнетущей атмосферой. Но весь короткий путь до дверей он ощущал на себе пронизывающий взгляд седого мужчины, будто бы тот хотел забраться к нему в душу. И лишь тогда, когда врата со скрипом затворились, взор жёстких глаз перестал испепелять спину, оставив беднягу в покое. Иштван чувствовал себя крайне плохо: стало жарко, дурно, неимоверно сильно хотелось чего-нибудь съесть (впервые за несколько месяц он испытал голод), из-за чего подступила тошнота. Вероятно, волнение и отсутствие какого-либо понимания что здесь творится взяло вверх. Сделав только пару шагов от жутких дверей, его горло сковало спазмом удушья, а кожа на груди начала зудеть и подергиваться; нечто в рёбрах вновь зашевелилось. И с чем это было связано – неизвестно. Само сокращение мышц продлилось недолго, но следом последовал сухой кашель. Он был настолько сильным, что раздирал глотку и чуть ли не вызвал рвотный рефлекс. Благо, обошлось. Однако, кашель оставил за собой противное першение и горечь в горле, посему следующей целью стало – промочить его каким-нибудь спиртным напитком. В принципе, вся ситуация требовала пригубить немного вина, дабы происходящего воспринималась лучше, но почему бы не совместить приятное с полезным? Как только Иштван расправил плечи, прочистил горло и готовился было сделать шаг вперёд, за ветхими воротами разговор набрал оборот: — … этот человек здесь никому не нужен, — твёрдо изрекла Леди Димитреску. — Н-но… его привела мама! — ответил своим гнусавым голосом Сальваторе Моро. — Он нужен ей. Наверное… неужели теперь мы будем не нужны маме? Госпожа знатного дома лишь как-то ревниво фыркнула. — Хм. Он вам никого не напоминает? — присоединился к беседе Карл Гейзенберг. — Кажется, нет… братец говорит о ком-то конкретном? — М, сестрица? Что скажешь? — мужчина вопрос владыки Моро проигнорировал. — Прекрати называть меня “сестрицей”, оборванец! Послышался громкий стук кулака об поверхность стола и последующий смех седого лорда. — Но ты прав. Что-то в нём есть. Но не думаешь же ты, что… — Похож. — На кого? — не унимался горбатый уродец. — Скажите… — На девчонку! — встряла кукла. — На Еву! — и тихонько захихикала. — Глупости! — предположение живой марионетки возмутило даму. — Она не стала бы брать кого ни попадя! — Вся эта херова деревня – “кого ни попадя”. Но я не об этом. — Мы точно не знаем, как ОН выглядел, Гейзенберг. — ОН? А ты, блять, о ком? Вы что, меня не поняли? Голоса затихли также резко, как и прозвучали. Видимо, владыки решили перейти на шёпот. «Ева?» — мысленно задался вопросом Иштван. — «Кто такая Ева? Девочка с фотографии? О ком они говорят?». Когда стало очевидно, что ловить здесь больше нечего, а желудок заурчал, требуя закинуть в него чего-нибудь сытного, молодой человек был вынужден двинуться вверх по ступеням, прочь из этого мрачного тоннеля. Однако, как говорится, из огня да в полымя. В один момент, засмотревшись по сторонам, он не заметил идущую – вернее, даже лучше сказать, бежавшую, – впереди девушку. И в ту же секунду, без возможности предотвратить столкновение, они стукнулись лбами. — Чёрт! — негодующе выругалась незнакомка, начав тереть ушибленное чело. — У тебя что, глаза на затылке, кретин?! — Ох, прошу прощения… Отойдя от удара, выбившем небольшие искры из глаз, первым делом молодой человек заметил уже знакомое белое кружевное открытое платье, полы которого доходили лишь до колен, отчего замер, как вкопанный. Ситуация была такой глупой, что даже голову поднять и взглянуть на девушку было неловко. Но, дабы не закапывать себя ещё глубже, ему пришлось посмотреть в бледное лицо, что едва проглядывалось в полумраке коридора. И он явно ожидал увидеть кого-то другого: сейчас перед ним стояла высокая, стройная брюнетка с янтарными очами, что горели гневным огнём; её белоснежные зубы скалились, девичьи груди вздымались из-за учащённого дыхания, а скулы дрожали от сдерживаемой ярости. Она была рассержена, но очень привлекательна: пышные распущенные волосы были уложены так, словно они мягко стекались на одном плече, превращаясь в сплошной смоленной водопад, на бледном лице минимум макияжа – глаза, обрамлённые густыми тёмными ресницами, не нуждались в краске, но вот губы помадой цвета оникса она слегка подвела; на лбу, по которому пришлось столкновение, блистала загадочностью всё та же татуировка с розой, а к лебединой шее плотно прилегало короткое ажурное ожерелье с драгоценным камнем, похожим на янтарь, в центре оправы. Иштван готов был поклясться, что камушек той же формы и того же размера (лишь минерал другой – кровавый рубин) лежал на его письменном столе. Правда, откуда он у него взялся – не помнит, да и как-то не задумывался. Камень как камень, не более. Однако, сейчас возникли сомнения… Сама незнакомка совершенно не была похожа на девушку, звавшуюся Бэлой (черты лица абсолютно разные), но то же платье, та же фигура, практически те же глаза говорили о их возможном родстве, посему, скорее всего, парень только что наткнулся на некую Кассандру, которую пожелала немедленно видеть Альсина Димитреску. И она, вероятнее всего, спешила на зов матери. По крайне мере до того, как парень ей неосознанно помешал. — Чего рот разинул? — дерзко спросила она, глядя на молодого человека, что, грубо говоря, чуть ли не пялился на неё. — Уйди с дороги! Не мешай! — Виноват, — тот шагнул в сторону и встал боком, прижавшись к стене, дабы уступить девушке место. — Ещё раз приношу свои извинения, не хотел задерживать. Она в ответ только кивнула, мол, раскаяние приняла, затем окинула его с головы до ног каким-то загадочным взглядом, игриво вскинув брови и поторопилась туда, куда изначально держала путь, бросив напоследок едкое: «Понаехали!». В длинном тоннеле молодой человек остался один. Ни единой души больше не было в этих прохладных и тесных стенах, поэтому задерживаться здесь не было смысла. Выйдя на улице, в самую гущу веселья, Иштван первым делом отправился к банкетному столу, стоявшему напротив двери. Желудок отчаянно нуждался в пище, болезненно сжимался от одного лишь запаха, мысли или вида чего-нибудь съедобного, а в горле настолько сушило, что тот готов был осушить все бутыли, графины с качественным алкоголем и фруктовым соком. Схватив первый попавшийся кусочек аппетитного рулета из куриной печени, тут же закинул его в рот и, почти не жуя, жадно проглотил. Вкуса не распробовал, но следом сунул ещё пару кусков румынского дроба, пока желудок окончательно не заработал, протяжно заурчав. Далее парень взял первую попавшуюся дорогую бутылку спиртного и чей-то пустой бокал, залив его до краёв тёмно-красной ароматной жидкостью. Достаточно было одного большого глотка, чтобы молодой человек смог опустошить ёмкость с широкой чашей полностью. Это терпкое вино обожгло глотку пряным нектаром, блаженным теплом растеклось по венам и слегка ударило в голову, мутя рассудок. До чего приятное чувство сладкой эйфории, медленно накрывающее его с головой, по которому нельзя было не соскучиться. Как он же давно не испытывал ничего подобного. Слишком давно. «Возьму и напьюсь» — размышлял парень. «Не хочу ни о чём думать. Матерь как-нибудь сама придумает, как дотащить моё пьяное тело до убежища. В конце концов, у неё есть крылья! Черт бы меня побрал… ну, а если не придумает – пусть оставит тут. Улягусь под столом и поминай как звали. А как звали? Забавно, что я не помню». Из мыслей его неожиданно вытащило ласковое прикосновение ладони к тонкой ткани жилетки, мерное дыхание около уха, а также знакомое назойливое мушиное жужжание, заглушающие звуки музыки. Иштван испуганно дёрнулся, и звонкий девичий смех не заставил себя долго ждать. — Я тебя напугала? Бедняжка! С правой стороны от молодого человека стояла привлекательная девушка с огненно-рыжими волосами, подобранными в высокий хвост; эти яркие языки пламени пышными локонами падали на её обнажённые плечи, забирая себе всё внимание. Однако, эта любопытная незнакомка могла похвастаться не только редкой шевелюрой, но и необыкновенной красотой лица: сочные губки, подчёркнутые тёмной помадой, большие глаза с золотой радужкой густо накрашены чёрным карандашом и тенями, пышные реснички, что трепетали, как крылья бабочки на ветру, гордо вздёрнутый милый курносый носик и пухлые бледные щёчки, которые выглядели просто очаровательно. Она была другой, но это чёртово белое лёгкое ажурное платье, эта стройная, грациозная фигура (отличие проявлялось лишь в размере груди – у стоящей рядом девушки она была больше), этот ажурный чокер с ограненным изумрудом в серебряной оправе, это таинственное оккультное тату и эти звериные жёлтые глаза видеть ему уже доводилось. Однако, перед ним стояла ни Бэла, ни Кассандра – кто-то новая, не менее прекрасная. Кто-то, кто явно умела приковывать к себе взгляды, без всякой возможности оторваться. — О-оу, неужели ты покраснел! — кокетливо протянула она. Незнакомка попыталась ещё больше смутить молодого человека, но ей это не удалось. «Блефует. Я не заливаюсь румянцем. Попросту не могу. Но попытка, надо признать, неплохая». — Вовсе нет, — дурной тон – оставлять девушку без должного внимания. — Чем обязан вашей дивной компании? Она почему-то звонко рассмеялась. — Я тебя здесь прежде не видела, — быстро перестав хохотать, подметила рыжеволосая девушка. — Новенький? — Первый раз здесь – определённо. — неподалёку стоял ещё один пустой бокал, Иштван присвоил и его. — Выпьете? — наполнив стеклянную чашу тем же алкогольным напитком, он подал сосуд незнакомке. — У, как это скучно и по-взрослому! — она немного возмутилась, но бокал взяла. — Давай лучше перейдём на "ты". Парень улыбнулся. — Раз так, можно и познакомиться. Бледное лицо рыжеволосой озарила хитрая ухмылочка. Девушка поднесла бокал к губам и, игриво подмигнув своего собеседнику, пригубила красное вино. Он последовал её примеру; только глоток сделал больше, а потом закусил творожным папанаши со смородиновым вареньем. Она же, видимо, закусывать не собиралась. — Могу я узнать имя той, что спасает меня от одиночества? — задал вопрос Иштван, поставив пустой бокал на стол. — Нет, — ответила девушка и вновь задорно захихикала. — Поверь, милый, это совсем неважно. Её проворные пальчики с ухоженными ногтями красного цвета коснулись маски, будто бы намеревались снять её, пробежали по впалой щеке, устремились к шее, легонько царапнув кожу, затем нырнули под подбородок, большим пальцем слегка надавив на кадык. От прикосновения незнакомки по телу разлилась волна возбуждения. Либо она знала, куда нажимать, либо выпитый алкоголь уже разогнал кровь по организму, а может, долгое отсутствие секса давало о себе знать – желание близости разгорелось в нём с сокрушительной силой. Сдерживать себя он умел, уже приходилось, но, когда длинный ноготок нежно наглаживает наружную яремную вену, делать это становится тяжело. Она была права: имена неважны. Но он излишне настойчив. — ... позволишь задать вопрос? — Нет. Удивленно подняв правую бровь, парень глянул на неё с недоумением. Вопрос априори подразумевался риторическим, второго отказа он не ожидал. Но незнакомка думала иначе, а с лица её не пропадала улыбка. В какой-то момент Иштвану показалось, что девушка просто-напросто играет с ним, вследствие чего его голову посетила гениальная, на первый взгляд, идея. — Тогда... предлагаю сыграть в игру. — В игру? — заинтересовано захлопала веерами ресниц рыжая. — В какую? — Я попробую угадать кто ты и как тебя зовут, подобно... фокуснику. Но без лишнего. Всё, что от тебя требуется – простенькие "да" или "нет". Согласна? Девушка задумалась. Если она сейчас догадается, что он под предлогом игры пытается выпытать волнующую его информацию, которой та не хотела делиться – рассчитывать будет не на что. Однако, кто не рискует, тот не пьет шампанского, а винных напитков молодой человек выпил достаточно, чтобы позволить себе пуститься во все тяжкие. — Согласна, — рыжеволосая девушка с лёгкостью приняла правила игры. «Надо же, сработало». В принципе, шансы были высоки: незнакомка выглядела довольно хмельной, не исключено, что именно это и стало важнейшим толчком к осмыслению вопроса. Если это можно было таковым назвать. — Значит, я приступаю. Ты на празднике не впервые? — всегда необходимо начинать с чего-то простого. — Нет. Не спуская увлеченного взгляда с парня, девушка сделала ещё один маленький глоток из бокала, наполовину заполненного красным полусладким, и продолжила двузначно улыбаться. Эта улыбка настораживала. Складывалось впечатление, что даже эту незамысловатую игру ведёт именно она, а не он. — Хорошо. Ты тут одна? — Нет, — совсем не думая ответила рыжая. — Больше нет. Иштван немного замялся. «Опять блефует, чертовка!». Внезапно девушка прижалась к нему всем телом и обняла за плечо. Бокал, что держала в свободной руке, поставила на край столика, потом взяла из тарелки с тёмно-синей виноградной гроздью пару ягодок и настойчиво сунула ему в рот. Молодой человек даже опомниться не успел, как кончики пальцев скользили взад и вперёд по его губам, а сочные виноградинки лопались на языке, разливаясь вкуснейшим соком. Она несомненно вводила парня в замешательство, старалась отвлечь. И это у неё отлично получилось. Но лишь на время. — ... продолжим? — Нет. — Тебе неинтересно? — Мне становится скучно! Давай займёмся чем-нибудь повеселее. Иштван едва сумел сдержать до жути глупую улыбку. Можно было догадываться, что имелось ввиду под "чем-нибудь повеселее", но стойкое ощущение чего-то гораздо приятнее, чем разговоры, зрело где-то внутри с особым теплом. Однако, закончить с волнующим вопросом он хотел сильнее. По крайней мере, сперва. — Хорошо, но с меня последний вопрос. Можно? Девушка раздражённо цокнула языком, но махнула рукой, давая понять, что всё же готова его выслушать. — Ты дочь Альсины Димитреску? — Как ты узнал? — она округлила глаза и приоткрыла ротик от такого точного попадания. Да и нужно признать, что вопрос был довольно прямолинейным, что несомненно её смутило. Иштван театрально развёл руками. — Говорю же, фокусник. Рыжая незнакомка засмеялась, потом насмешливо воскликнула: — Врунишка! Ты мамин гость? — Возможно, — солгал парень. — Это что-то меняет? — Не-а, — тут же прыснула в ладонь рыжеволосая. — Только если совсем чуточку. Её плотоядный взгляд, бесцеремонно скользящий по каждой конечности, по каждому открытому участку тела, сильно смущал. Она смотрела на него, как хищник на свою добычу, это будоражило. От неловкости в горле вновь запершило. Иштван дотянулся до другой, уже тёмно-жёлтой бутылки и торопливо налил полный бокал игристого белого вина. Выпил ещё одну порцию прохладной жидкости залпом, совсем не задумываясь. Чудесное медовое шампанского оставило на языке приятный, вяжущий вкус, голова слегка закружилась, окружение стало расплывчатым, а тело обрело невероятную легкость. Снять напряжение ему удалось. — Ты уже видел маму? Красивая, правда? Вопрос был задан внезапно, невпопад, вследствие чего озадачил молодого человека. Но он мгновенно среагировал энергичным кивком головы. Так или иначе, если даже задумываться над вопросом – положительный ответ не заставил бы себя долго ждать. Альсина Димитреску и впрямь была дьявольски красива. Девушка расплылась в улыбке. — Я стану такой же, как она, вот увидишь! — самодовольно вздёрнув подбородок, заявила рыжая. — Прекрасной и вечно молодой. — Боюсь представить, — голос Иштвана прозвучал необычайно бархатисто, с какой-то долькой заигрывания. — Куда же ещё прекраснее? Незнакомка незатейливому комплименту осталась довольна: улыбнулась во весь рот, обнажив белоснежные ровные (поголовно все, даже клыки не заточены) зубы; она игриво поправила рыжие волосы и глаза её заискрились золотыми шаловливыми огоньками, а пальцы пробежали по шее к ключице, затем быстро спустились ниже, к декольте, проникая в ложбинку между грудей. Какой завлекающий у неё однако получился жест. — А ты действительно в моём вкусе. Даже немного жаль. — Жаль? Чего? Та не ответила. Лишь продолжила сиять своей лучезарной загадочной улыбочкой. В один момент музыканты стали играть быстро (гораздо быстрее, ритмичнее и с особым настроением), а люди в мгновение ока почти все столпились в центре, распределившись по парам. Кажется, намечался тот самый апогей веселья, когда все темы обсуждены, каждый вокруг друг с другом перезнакомился по несколько раз, когда гости пьяны, но недостаточно, дабы улечься спать, посему пришла пора радостных (но до боли нелепых) танцев. Хоть Иштван и не помнил, когда последний раз был на подобных мероприятиях, да и был ли вообще, однако, чувство, того, что предпочтение он, как и всегда, отдаст исключительно наблюдению со стороны, было твёрдым, несокрушимым. К тому же, есть ещё столько еды и напитков, которых парню предстоит попробовать; место у банкетного стола смотрелось поинтереснее. — Хочешь развлечься? — её многозначительные слова и изнеженная интонация проникли под кожу, заставляя кровь закипать. Но молодой человек понимал, к чему она ведёт. И это его как-то не обрадовало. — Я не скучаю, — бросил он в ответ. Тем не менее, вместо того, чтобы принять отказ, девушка взяла его за руку и потянула за собой. — Ну же, милый, потанцуй со мной! Хватка и натиск незнакомки были, на удивление, сильны. Сопротивляться ей становилось тяжело. — Это плохая идея, — жалобно промолвил Иштван, вяло перебирая ногами, пока рыжая затейница настырно тащила его в центр. — Я не умею танцевать! — Не будь занудой! Никто не умеет. — Но… Препираться было уже поздно: ещё пару шагов и они оказались у всех на глазах. Вокруг стояли такие же парочки; их запахи дурманящих женских духов, терпкого мужского одеколона, смешанные с ароматом алкоголя, разносящие тёплым весенним ветром, кружили голову, а весёлая музыка вызывала прилив энергии; ноги словно сами бросились в пляс и молодой человек не заметил, как они с незнакомкой слились в бурном танце, где ведущей была именно она, а от него лишь требовалось двигаться так, как прикажут. Её ручки нагло блуждали по атлетичному телу, всё никак не определившись за что ухватиться и на чём, наконец, остановиться, а он, в свою очередь, как какой-то мальчишка боялся даже просто взяться за стройную талию, придерживая её только лёгким касанием пальцев. Незнакомку это забавило. Потом мелодия сменилась. Звуки стали ещё живее и люди начали меняться партнёрами. Рыжеволосая девушка, последовав их примеру, оттолкнулась от Иштвана, звонко рассмеялась и исчезла в толпе, что во всю теснилась в этом, уже казалось, небольшом центре. Он не заметил к кому она прильнула, всё кругом вертелось, словно юла, а хмельной мозг с трудом обрабатывал информацию, находящуюся в поле зрения. Молодой человек выглядел, как восставшая безмозглая нежить, что не могла сделать и шагу, ибо тут же повалилась бы наземь, да и непонимающий ни черта взгляд данное сравнение подтверждал. Однако, долго стоять ему не позволили – какая-то женщина в карнавальной маске взяла его под руку и закружила вслед за собою в этом неистовом новом танце. Со всех сторон раздавался смех – мужской, женский, звонкий, чарующий и очень искренний, музыка сводила с ума, а в голове воцарился сплошной беспорядок; прийти в себя никак не получалось, да и уже не хотелось. Незнакомые лица, некоторые из которых были скрыты под масками, сменялись один за другим, и было совсем неважно, кто держал его под руку – Иштван успел станцевать и с женщинами и мужчинами. В такие моменты все принципы исчезали, границы дозволенного рассеивались, а о моральных нормах и вовсе все забывали; пьяные люди просто плясали в отблесках разноцветных огней факелов и предавались веселью. И тёплая праздничная ночь им это позволяла. Когда пришла очередная пора меняться партнёрами, молодой человек, как и ранее, совсем не обратил внимание на того, кому же выпала возможность закружить новичка. Его глаза с интересом носились по метавшимся в танце силуэтам, а голова вертелась из стороны в сторону; действительно складывалось впечатление, что ноги были зачарованы колдовской музыкой живого оркестра, ибо сам Иштван себя никак не контролировал, однако, умело и бойко двигался в такт остальных. От бросания заинтересованного взгляда по сторонам парня отвлекла чья-то нежная ладонь, лёгшая на впалую щеку; новая партнёрша властно и резко повернула его голову и заставила взглянуть уже на себя. Первой мыслью было то, что, наконец-таки, круг замкнулся и к нему вернулась его кокетливая незнакомка. Однако, вместо рыжей копны волосы, собранных в хвост он увидел золотые локоны, развевавшиеся за стройной спиной от быстрых движений. Сейчас с ним танцевала та самая Бэла. До чего же невероятная встреча. Она положила одну руку ему на плечо, а вторую протянула к его ладони, дабы сплести пальцы. Это мигом нарушило композицию всеобщей пляски, но блондинке было всё равно – попадать в ритм мелодии можно было и таким образом. Иштвану же пришлось взяться за её талию, чтобы не выглядеть глупо; и прикосновение к изящному женскому стану отозвалось внутри самой настоящей бурей. Бэла, как и остальные, взяла на себя всю инициативу: именно она вела танец, именно она кружила его безумной каруселью, едва не сталкиваясь с другими парочками, и именно она прямо сейчас завладела всем его вниманием. Молодой человек пристально смотрел в её золотые глаза, её бледное лицо, на её маленький аккуратный носик и пухлые губы, подчёркнутые тёмной помадой. Он определённо всё это где-то видел и раньше… но где? Сама же девушка, в свою очередь, тоже глядела на него, но без заворожённости, лишь с тем же интересом и изучением, что и раньше. Прозвучали какие-то особенные ноты, способствующие определённому движению в танце, отчего блондинка резко выгнулась назад и плавно подняла ногу. Парень никогда не делал ничего подобного прежде, но, как по инерции, подхватил рукой спину, давая надежную опору, а свободной прижал её ногу к себе, закинув на пояс; вторая скользнула между его бёдер, едва не ударив по чувствительному месту. Тяжёлое дыхание, колышущее вздыбленную грудь, запрокинутая голова и золотые волосы, рассыпанные шелковистыми волнами, чуть не доставая до земли – самое восхитительное зрелище, которое он только видел. Однако, длилось оно, к сожалению, недолго: Бэла быстро выпрямилась, затем высвободилась из горячих объятий и, подмигнув на прощания, присоединилась к танцу какого-то парня и девушки, смутно напоминавшую брюнетку, на которую он наткнулся в том самом тоннеле. По всей видимости, это была Кассандра, и она, надо думать, отлично проводила время, изводя своего временного партнёра неким бесовским танцем. Все кругом двигались в ритм музыки, веселились, а Иштван застыл на ровном месте и глазел в одну точку, будто бы только что проснулся от какого-то странного сна, пытаясь привести мысли в порядок. Получалось у него это с трудом. Если вообще получалось. Он настолько остолбенел, что не замечал, как танцующее толкали его, случайно пихали в плечи, ибо тот занимал слишком много места, и просто маячили перед глазами, продолжая свои безумные пляски. Из этого странного, не пойми откуда взявшегося оцепенения его внезапно вытащили, схватив за локоть и вытянув за пределы круга веселья. И первое, что он увидел, как только покинул толпу – огненные волосы, собранные в хвост, локонами спадающие на плечи. Возвращение девушки было не менее странным, чем всё остальное. — Тебе весело? — спросила она. — Тебе же весело, правда? — Я... думаю, да. Молодой человек никак не мог прийти в себя. — Прекрасно! А ночь ещё не кончается. Неожиданно незнакомка потянула его к себе, прижалась всем телом: бёдрами, лоном, грудью и лицом. Она была рослой (поистине дочь своей матери), но парню немного уступала – их разница составляла всего лишь два дюйма, – посему пришлось чуть приподнять голову, чтобы коснуться своим кончиком курносого носика его прямого. Их губы почти соприкасались, и Иштван чувствовал её дыхания, овевающее, пахнущее вином, такое дразнящее и манящее... — Кажется, я не до конца понимаю... — завороженно произнёс он, смотря прямо в золотые глаза. — Не будь таким застенчивым. Ты знаешь, чего я хочу! — девушка запустила пальчики в густую чёрную гриву волос и принялась медленно перебирать их. — Пора приступить к главному блюду... Затем она отпрянула от него и, взяв за руку, повела за собой, прямиком в сторону выхода, где возвышалась полуразрушенная арка. И парень совсем не сопротивлялся; приятный чарующий голос успокаивал, завлекал, и ради него он готов был последовать куда угодно. Она подобна суккубу – соблазнила, околдовала, а он, как монах, измученный воздержанием, последовал за ней, совсем не подразумевая в какую опасную ловушку угодил. Рыжая вела его, попутно смеясь и что-то рассказывая, однако, молодой человек совершенно не слышал слов, исходящих из её рта; он был с головой погружён в омут нечестивых мыслей. Сладостное предвкушение вызывало такую приятную дрожь, что всё кругом казалось бессмысленным, неважным. Лишь раз он обернулся, переключаясь с фантазий в реальный мир, когда почувствовал чей-то неотрывный взгляд на собственной спине. Тогда Иштван увидел её. Матерь Миранда провожала его пристальным, предостерегающим взором, ничего не говорила, молчала. Но её порицание ощущалась каждой клеточкой тела. И это жгучее ощущение не покидало его до тех пор, пока они не скрылись за руинами, тут же свернув направо. Идти пришлось недолго. Буквально десять-пятнадцать спешных шагов и рыжеволосая девушка привела к его небольшому скалистому обрыву, край которого был огорожен высоким решётчатым забором. Вид с него открывался отличный: длинный каменный мост, которому было лет больше, чем всем гостям Матери Миранды вместе взятых, широкая река со сверкающей, из-за света полной луны, водной гладью и невысокие скалы, простирающие на другом берегу. На одной из их вершин парень заметил странное движение и тусклый свет зажжённого факела, но не придал этому особого значения. Всё самое интересное, в общем-то, происходило именно здесь, а остальное пусть остаётся вне досягаемости. Когда Иштван перестал оглядываться, рыжеволосая девушка внезапно и жадно припала к нему своими пухлыми губами. Ему ничего не оставалось, как с большой охотой ответить на этот страстный поцелуй, что мигом одурманил плоть и разум, заставил кровь закипеть в жилах. И той несомненно нравилось, как он постанывает ей в губы, как его язычок ненасытно ласкает стенки рта, как прижимает её к себе теснее, крепче; как трётся бугорком на своих брюках о её пах, и чуть ли не боготворит каждую частичку красивого женского тела. Она понимает, что вызывает у него звериное желание, что парень не может сдерживать свою мужскую природу, но благодаря этому он начинает пахнуть приятно. Очень аппетитно. А сейчас она довольно голодна. Оторвавшись от рта молодого человека, рыжеволосая девушка соблазнительно облизнула губы, глубоко вдохнула ночной весенний воздух, в которым витал явственный запах тестостерона и тихо посмеялась. — М-м-м, ты приятно пахнешь! Эти слова отозвались мурашками по всему телу, поднимая вверх тёмные волоски везде, где только были. А её взгляд, бегающий по нему ещё больше возбуждал. — Ох, эта глупая маска! — интонацию незнакомка сменила как-то быстро: с воодушевлённой перешла на капризную. — Я не вижу всего твоего лица. Сними её для меня, милый! Иштван одобрительно качнул головой, а затем, коснувшись конца чёрной ленты, потянул её за узел; карнавальная маска плавно упала к ногам девушки. Когда бледный лик молодого человека полностью открылся, она как-то странно замерла, ошеломлённо застыла, словно только что увидела приведение. Однако, всё быстро вернулось на круги своя. Рыжая чуть проморгалась, а потом, как ни в чём не бывало, погладила его по щеке, и медленно начала опускать ладонь вниз: от шеи к груди, от груди и животу, от живота к самому желанному – к ширинке брюк. — Так-то лучше, — наконец произнесла она. — М-м, не могу дождаться... Её пальцы ловко и быстро справились с препятствием в виде застёгиваемого клапана на одежде, покрывающую нижнюю часть туловища, и также легко спустили брюки вместе с нижним бельём вниз по ногам, практически полностью оголив его ягодицы. Иштван задрожал от неимоверного вожделения. Член стоял как каменный, показывая всем своим видом, что готов в любую минуту взорваться, и эта картина ничуть не смущала девушку. Отнюдь. Она ей льстила. Она ей нравилась. Не заставляя себя долго ждать, незнакомка опустилась на колени, но сперва чуть надкусила парню тонкую плоть на шее, оттянув участок с выразительной, манящей веной. Надо думать, хотела добавить острых ощущений. Когда её красивое лицо оказалась на уровне паха, она лизнула ладонь и обхватила мокрой рукой возбуждённый член, начав нежно поглаживать чувствительную плоть. Парень среагировал мгновенно – вырвавшись сквозь плотно сомкнутые бледные губы, раздался чуть приглушенный стон. — Нравится? — посмеявшись, поинтересовалась она, не останавливая движение ладони по всей длине. — Д-да... — прохрипел он, стараясь сдавливать звуки удовольствия. — Не сдерживайся, милый. Так неинтересно! И вновь этот звонкий заразительный смех, что разжигал желание не меньше, чем поглаживание по затвердевшей плоти со вздутыми венами. В момент, когда она несильно сжала набухшие шары и ногтями впились в мягкую кожу мошонки, Иштван нелепо согнулся, болезненно заскулил, а потом чуть ли не до крови прикусил нижнюю губу, дабы не показывать боль. В принципе, чувства были двоякое – и больно, и приятно одновременно. Однако, первым всё же вырвался жалобный скулёж, а уже за ним он, не сдерживаясь (как та того хотела), испустил громкий стон. Рыжую позабавило и это. — Любишь больше боли? Девушка в ту же секунду, не дождавшись ответа, ударила его по голым ягодицам, оставляя на мягком месте красный отпечаток ладони. — Ай! — негромко выкрикнул он. — Эй! Незнакомка вновь звонко захихикала, а потом приступила медленно приближать уста к налитому кровью члену, пока дыхание не овеяло тонкую кожицу. Пальчиками ещё немного поскользила по его хозяйству, пощекотала головку, заставив парня дёрнуться, и, наконец, в дело пустила язычок: она поиграла с чувствительным кончиком, смазывая все слюнями, поводила им по основанию члена, ощутив биение крови в набухших венах, и облизнула мошонку, пользуясь случаем, втянув морщинистую кожицу губами. Парень издал глухой стон. До чего приятно она это делала. С каждым её новым прикосновением половой орган молодого человека становился всё больше, начинал распухать, как перед оргазмом, напрягаясь до гранитной твердости, и девушка это, несомненно, подметила. Всё могло кончиться, куда быстрее, чем та планировала – он изнемогал, а сладкая истома разливалась по телу, стремясь в то самое место, откуда должен был выстрелить полный залп вязкой жидкости. Поэтому необходимо было без промедления приступать к основному блюду. Призывно облизнувшись, медленно проведя кончиком язычка по накрашенной кайме, рыжая взяла член в рот почти полностью, обхватила губами и стала энергично водить головой туда-сюда, засовывая его в всё глубже. Парень сразу же застонал, дыхание сбилось окончательно; крепкая рука осторожно легла на её затылок, слегка надавила (хотя этого совсем не требовалось, девушка сама охотно стремилась к паховой области), а затем запустила длинные пальцы в рыжие локоны, собранные в хвост. Неожиданно (как и для самого себя) Иштван сжал их в кулаке, хотел властно потянуть, но та это мигом пресекла – немного укусила за головку у самого конца и приглушённо посмеялась, когда он вздрогнул, судорожно дёрнув бёдрами. Волосы всё же парень послушно отпустил. Когда, после небольшого укуса, привлекательная незнакомка принялась вылизывать и посасывать кончик полового члена, с щедро сочащей из неё смазкой, молодой человек понял, что готов вот-вот испустить струю семени ей прямо в рот. Мысль о том, как горячая липкая жидкость наполняет всю полость до такой степени, что начинает мерно литься за пределы, стекая по губам, тянувшись бело-сероватой нитью к подбородку, спускаясь по лебединой шее, точно направляясь к пышным грудям, спрятанных за декольте, дабы покрыть их липкой слизью, заставила чуть ли не задохнуться. Как же давно у него никого не было. Он определённо ни за что не пожалеет, что напросился на это чудесное празднество. Вновь вернувшись губами ко всему детородному органу, девушка положила свои руки на упругие ягодицы парня и начала грубовато наминать их. Каждый мускул его тела сразу же сжался непереносимым напряжением. Вместе с наглым лапаньем она впивалась в них длинными ногтями, демонстрируя всю свою силу, всю власть над этим покорным мужланом, а затем пустила в дело зубки, медленно (насколько это было возможно) проведя ими по нежной набухшей плоти от начала и до конца. Колени задрожали. Стало как-то неприятно: ровные резцы царапали плоть, отчего Иштван со страшной силой стиснул челюсти, а потом они и вовсе резко сомкнулись. Жуткая молния боли пронзила чувствительный орган, мигом разлетевшись по всему телу; парень скрючился, как пружина, едва не повалился наземь, его дыхание замерло, а с глотки желал вырваться истошный крик, но тщетно. Лишь хриплый протяжный стон сорвался с пересохшего горла, стенки которого сдавила адская боль. Как только он свёл колени вместе, девушка быстро поднялась и отпрянула назад. Она залилась таким звонким издевательским хохотом, будто бы данный исход планировала изначально, а может, и хуже – намеревалась вообще откусить. Но вся ситуация была настолько неприятной, непонятной, до жути обидной, что слёзы фонтаном брызнули из серых глаз, туманя солёным морем зрение, больше от этого осознания, чем от боли. Он попытался выпрямиться, но коварная незнакомка стремительно налетела на него, схватила за плечи и припала к шее, вонзившись ровными клыками в ту самую наружную яремную вену, что соблазнила её ещё в самом начале. — А-А-А-А-а-а... — насилу, но пронзительный крик всё же покинул грудную клетку. Послышался сочный треск рвущейся кожи и сладостное причмокивания; она жадно жевала плоть и всасывала ручьём вытекающую кровь из оставленного ею же глубокого следа от укуса. Челюсти у девушки были нечеловечески мощны, хватка, в принципе тоже. Однако, Иштван, сумев найти в себе собственные силы, взялся за её пышный хвост, оттянул голову от шеи и сразу же отпихнул вампиршу вперёд так, что та пролетела довольно неплохое расстояние. Первым делом, освободившись от зубов хищницы, парень быстро натянул спущенные штаны, всё возбуждение мигом сошло на нет (и кто бы сомневался), далее собрался бежать прочь, но у неё явно были на него другие планы. Девушка обиженно зарычала, топнула ногой и раздражённо воскликнула: — Я хочу пить! Понимаешь?! И, задрав короткий подол белового платья, что успело перепачкаться кровью, до бедра, молниеносно вытащила нечто блестящее из кружевной подвязки в форме тесьмы. Не успел молодой человек опомниться, как она в одно мгновение оказалась рядом и лезвие ножа полоснуло по его горлу. Иштван захрипел, инстинктивно схватился за шею, попытался удержаться на ногах. Багровая жидкость бурным потоком выплеснулась из идеально ровного глубокого пореза, протекая сквозь дрожащие пальцы, что пытались её остановить. Рыжая улыбнулась, подобно ребёнку, золотые глаза загорелись жаждой и безумием, а язык неторопливо проскользил по пухлым губам, на которые брызнула волна густой крови. Его тело затряслось в конвульсиях, ноги подкосились сами по себе, контролировать он их больше не мог, отчего безжизненно осел на землю, окропившеюся ярко-алым цветом. Казалось, вот он – конец. Стоит сейчас на коленях и умирает по собственной глупости, истекает кровью из-за неуправляемых желаний, однако… всё ещё дышит. Обычно, столь опасные раны ведут к мгновенной смерти, но прошло достаточно времени, а он продолжает бороться за жизнь. По крайне мере, до сих пор. В груди внезапно возобновилось шевеление, более ощутимой, словно инородно тело корчится от боли вместе с ним, а кровь, к удивлению, перестала покидать организм в столь больших объёмах. Иштван почувствовал какие-то новые чувства… непонятные, но, нужно признать, довольно приятные. — Даниэла, — раздался с левой стороны строгий величественный голос. Слишком знакомый. Нежданный гость, очевидно, напугал рыжеволосую девушку: её глаза округлились, заблестели, губы задрожали, а язык онемел. Бедняжка даже слово вымолвить не могла. — Очень некрасиво убивать моих гостей. Неужели тебя не научили манерам? Женщина, которой принадлежал этот приятный глас начала медленно приближаться к хрипящему молодому человеку, что бешеным серым взглядом заметался по ней, неистово моля о помощи. Это безусловно была Матерь Миранда – его спасительница. В который раз… — Я… Владычица деревни подняла ладонь вверх, заставив её замолчать. — Ступай к матери, дитя, здесь тебе больше делать нечего. Почтенно кивнув женщине напоследок, рыжеволосая девушка, названная Даниэлой, поспешила покинуть небольшой скалистый обрыв, оставляя Матерь Миранду наедине с умирающем парнем. И как только она исчезла за руинными, владычица этих мест остановилась подле Иштвана, окинула его осуждающем взором, а затем, убрав мужскую руку, прислонила ладонь к изувеченному горлу, полностью закрывая глубокую рану с потихоньку струящейся кровью. Жидкость моментально просочилась через её пальцы. — Глупый, юноша, — произнесла та укоризненным тоном, который не мог ни пристыдить. — Человеческая плоть слаба, дух не крепок, а соблазн силён. После мягкого прикосновения руки к порезу, парень ощутил какую-то странность – сложилось чувство, что поврежденные ткани начали регенерировать, соединяться между собой с невероятной быстротой, будто бы кто-то накладывал шов, но очень качественный. — Ты не простой человек, — продолжила она после секундного молчания. — Ты не должен был поддаваться этому. Глубокий порез заживал неимоверно быстро: кожа смыкалась, словно ряска потревоженного болотца, плотно затягивая края, боль постепенно отступала, а судороги ослабевали, позволяя телу расслабиться. — Во всяком случае, я так думала. От странных, болезненных ощущений молодой человек страшно застонал, захрипел, задергался, и жадно глотнул воздух, пахнувший дымом костров, цветением, немного благовониям, а также кровью... его кровью, что, казалось, пропитывала всё вокруг. Затем он попытался что-то произнести, но не смог – из изувеченной глотки раздался лишь глухой сип. Совсем невнятный. — Тише, — успокаивала его Матерь, сильнее прижимая ладонь к затягивающейся ране. — Лезвие задело голосовые связки. И чтобы восстановиться им нужно чуть больше времени. Когда странное чувство покинуло горло, он предпринял ещё одну попытку встать и заговорить, однако, и она не увенчалась успехом. В один момент парень просто сильно закашлял, изо рта вылетело несколько капель крови. Ноги же были ватными и категорически отказывались подниматься. Он сгорбился. Из-за собственной беспомощности Иштван припал к бёдрам женщины и мёртвой хваткой взялся за полы её белого платья, как испуганный ребёнок, что сумел найти оставившую его одного маму. — Я говорила, что тебе рано выходить наружу, что твоё тело не до конца восстановилось, — когда тот прислонился к её ноге боковой частью лица, владычица дёрнулась от неожиданности. Однако, чуть позже, неуверенно прижав его голову к своему оголённому бедру сильнее, начала медленно гладить по длинным чёрным, как уголь, волосам. — Это только малая часть опасности, которая может угрожать в этих краях, поверь мне. Ты и представить себе не можешь, что за твари затаились в тёмных тенях моей деревни, дитя. И лишь единственное существо, которое не хочет навредить тебе – это я. Он не поднимал голову, не смотрел на женщину, но явственно чувствовал, как её лицо озарила ухмылка. И была она лукавой. — Пойдем, — бархатисто повелела она, — Мне нужно кое-куда сходить. —женщина протянула ему свою руку, и только тогда он оторвал перепуганный взор от ночной темноты, дабы взглянуть на раскрытую ладонь, в которой лежала его полированная чёрная карнавальная маска с золотыми узорами. — А потом я отведу тебя домой. Домой. Такое простенькое слово, а сколько в нём смысла. Когда они подошли к полуразрушенной арке, являющейся входом в место торжества, Иштван вдохнул сладковатый, очень приторный аромат странного душащего дурмана. И в какой-то момент вся область поплыла перед его глазами. Буквально. Сложилось впечатление, что он смотрит сквозь жар танцующих языков пламени. Голова тут же разболелась до такой степени, что молодой человек пошатнулся, потом приложил холодную ладонь ко лбу; боль была такой сильной, такой пронзительны, словно чело сжало железным обручем, а виски смяло в невидимых тисках. Затылок ломил невыносимо. Если бы не эти благовония, разносящиеся по воздуху – парень решил бы, что похмелье началось слишком рано, слишком не вовремя, однако, дело было далеко не в этом. Пройдя через проход, следом за Матерью Мирандой, что царственно шествовала впереди, серым глазам Иштвана предстала поистине удивительная картина: в центре круга началась самая настоящая страстная вакханалия – почти все гости были обнажены (у кого-то расстёгнута рубаха, сняты брюки, бретели платьев спущены с плеч, а у некоторых девушек наряд и вовсе был сорван с груди, обнажая розовые набухшие соски), их изящные причёски растрёпаны, макияж вульгарно стёк по лицу; они придавались плотским утехам у всех на виду, беспорядочно и неразборчиво, будто бы сами того не осознавали, находились под каким-то гипнозом. Но это было красиво, страстно: обезумевшие от желания, пышущие жаром молодые тела ложились прямо там, где стояли, на холодное твёрдое покрытие, обласкивая друг друга разными способами – языки скользили по шеям, оставляя на них мокрые следы слюней, эти влажные, горячие прикосновения заставляли протяжно стонать, выгибаться; губы и пальцы блуждали по телам, не зная преград, а сладостные звуки удовольствия разносились отовсюду, заставляя всё внутри ещё больше сжаться. Пробежав глазами по каждому, парень заметил двух уже знакомых девушек – брюнету и блондинку, что, не стесняясь принимали участие в этой развратной оргии. Но совсем по-другому. Бэла и Кассандра обхватили того самого парня, с которым танцевали с обеих сторон и наслаждались всей его плотью. В прямом смысле слова. Девушки, как и их сестра – Даниэла, вцепились в молодое, атлетичное тело мощными ровными зубами и жадно отрывали куски кожи, с такой небывалой лёгкостью словно являлись дикими зверями, затем прожёвывали вкусное мясо, смакуя и упиваясь горячей, вытекающей из него, кровью, что попадала на их накрашенные губы и стекала по подбородку, пачкая девичьи груди и белые одинаковые платья. Они не оставили от бедняги и живого места. Раздели, а потом убили, вероятно, приступив к пиршеству пока тот ещё был жив. Начали пожирать заживо, о чём говорили его обезумевшие от боли глаза и застывший на лице страх. Ужасная смерть. Однако, к удивлению, Иштвана не пугала эта ситуация. Она вызывала необъяснимый голод, но не пугала. Что не скажешь про реакцию людей, которые не придавили этому никакого значения. Абсолютное равнодушие. И Матерь Миранда этим от них не отличилась. — Подожди здесь, — чересчур спокойно сказала она. — Я скоро вернусь. А затем двинулась вперёд, совершенно безмятежно, не обращая внимание на происходящее, словно не видела этих полуголых людей, отдававшихся друг другу полностью; не замечала жестокую расправу над одним из её гостей, словно ничего этого не было. Её важная, грациозная походка с приподнятой головой на фоне бесстыдства смотрелась странно, но соблазнительно. Ею хотелось любоваться часами. Жаль, что она скрылась за дверью слишком быстро. Жаль, что оставила своего подопечного совсем одного. Такого потерянного… беззащитного. Оставила на растерзание этим распутным, кровожадным людям. Иштван, как околдованный наблюдал за групповым удовольствием опьяневших гостей. Округа полностью пропахла дорогим парфюмом, выпивкой, какими-то дурманящими травами, кровью и сексом. Взрывная смесь, от которой голова не только болела, но и мутилась. Стало страшно за собственный рассудок, но прикрыть глаза или отвернуться не получалось. По крайней мере, без посторонней помощи. Когда под ногами послышалось сдавленное хихиканье, а ткань брюк сама по себе задёргалась, молодой человек всё же смог оторваться от зрелища и одарить вниманием того, кто в нём, видимо, сильно нуждался. И он сразу же вздрогнул, увидев, как жуткая говорящая куколка суетливо теребит его брючину. — Тебе нравится наша семья? — спросила она писклявым голосом. — Говорила же, что понравится! Живая кукла сунула ему в руку запечатанный жёлтый конверт с сургучной печатью в виде солнца и луны и, прыснув в деревянные ладошки, побежала прочь, смешно покачиваясь. Побежала прямо к хозяйке, что стояла подле двери и одним своим видимым карем глазом впивалась в молодого человека. Достигнув цели, игрушка суетливо запрыгала перед Донной, явно просясь на руки, и та подняла её, как собственного ребёнка, нежно прижав к груди. Иштван моргнул несколько раз, слишком энергично потряс головой, пытаясь прийти в себя, потер лицо руками, а потом взглянул на врученный куклой конверт. Снизу, прямо под печатью была выведена разборчивым изящным почерком надпись: “Раскрой, когда останешься один.”***
Путь обратно оставался всё тем же – мост, ступени, мост, лодка, тропа и, наконец, вход в пещеру. Однако, само возвращение изменилось точно, вернее, ощущения, которые испытывал Иштван, переваривая в голове всё то, что видел, с чем (и кем) столкнулся, что происходило и каким чудом остался жив. Эти события напоминали сон, который начинался спокойно, затем плавно перетекал в более приятные изображения, однако, заканчивался всегда плохо. Но всё это сном не являлось. И не могло, как ни крути. Парень видел лишь одно сновидение и определённо не такое. Но что-то их объединяло… он это чувствовал. Кое-как завалившись в свои покои, молодой человек захлопнул дверь и, пошатываясь (вероятно, отходя от некого дурмана и выпитого алкоголя), побрёл к письменному столу, попутно сбросив с себя двубортный жилет и кремовую рубашку, льняная ткань которой напиталась родной кровью. Дойдя до стула, он отодвинул его в сторону, встал ровно впритык к краю рабочего места, далее взял в руку настольное зеркальце и принялся осматривать свою шею на наличие укусов и пореза. Удивительно, но на их месте в отражении проглядывался лишь длинный бледный рубец и неглубокие, едва заметные отверстия в виде человеческой челюсти вокруг припухшей кожи. «Да что за чёрт…». Это было невероятно. Не по-настоящему. Такого не могло быть. «Всего ЭТОГО не могло быть». Исполинские женщины, каннибалы, живые куклы, уроды, похожие на антропоморфных рыб, вампиры, колдуньи, которые одним прикосновениям лечат раны, кровавые оргии, в конце концов! Где он очутился? В чьи руки угодил? И чем это может для него закончится? Очевидно не по доброте душевной Матерь спасла его и теперь заботится, будто бы о родном ребёнке. «Единственное существо, которое не хочет навредить тебе – это я» — «Как же!». Но что ей от него нужно? Почему именно он? Сколько вопросов… и ни черта ответов. Буря эмоций бушевала внутри, захлёстывала с головой. Злость, страх, непонимание, обида, возбуждение и страсть – затуманивали рассудок. Он ощущал себя каким-то неконтролируемым бешеным зверем, которым управляли лишь инстинкты. Голодным, уставшим, растерянным и распаленный плотским желанием зверем, не получившим того, чего тогда желалось больше всего. Иштван рывком приспустил брюки, и из-под нижнего белья выглянула верхняя часть мужского начала. Следом опустились трусы, и он обнаружил на своём вновь затвердевшем детородном органе ещё один след от укуса, но более чёткий. В мыслях промелькнула недавняя картина, как рыжая девушка стояла на коленях и всячески ублажала его, но затем укусила. Больно. Кровожадно впилась в плоть. Иштван затрясся. Член слегка опал. Но стоило вспомнить оголённое тёплое бедро Матери Миранды, к которому нежно прижимался, как он вновь встал в бою готовность. И на этот раз заныл так болезненно, что захотелось наконец кончить. Кончить прямо здесь, прямо на небольшую живопись рамке с изображённой на ней женщиной с нимбом и золотой маской, что стояла на столе очень давно. И это желание распирало изнутри. Парень обхватил член ладонью и пару раз двинул рукой. Вызвав в памяти образ голой владычицы, он представил, как его напрягшееся мужское начало трётся об это тёплое упругое бедро. Но до тех пор, пока она не разводит ноги; тогда член начинает скользить между половых губ, раздвигая их, натирая клитор. Он не входит, не позволяет себе, но касается её. Этой фантазии сполна хватало, чтобы привести себя к вожделенному оргазму. Ускорив темп, парень поводил рукой вверх и вниз, чуть сжал плоть, и, больше не выдержав, спустил семя на икону женщины в маске; вязкая жидкость текла по полотну, как лава. Что за ужасное богохульство! Молодой человек издал приглушённый стон, вздрогнул всем телом от накрывающих волн удовольствия, а затем оперся обеими ладонями о край стола, постыдно опустив голову; тёмные пряди растрепавшихся волос мигом спали на лицо, закрывая его почти полностью. Иштван попытался отдышаться. Несмотря на то, что сейчас ему было мерзко и тошно от самого себя, такое расслабление помогло успокоить нервную систему и остановить хаотичный поток мыслей, что шумел в больной голове. Вернув на место нательное бельё и подтянув брюки, парень вытер ладони об чёрную ткань и достал из кармана желтоватый конверт. Он вспомнил о нём только сейчас, когда в разум по новой начали проникать навязчивые вопросы о происходящем в этом жутком, окутанном тайной месте. Небрежно разорвав его, Иштван заглянул внутрь, затем тут же извлёк содержимое, встряхнув его над письменным столом. Из бумажного пакетика с лязгом выпал странной формы ключ (металлический изогнутый стержень с четырьмя крыльями и круглой головкой в виде эмбриона, находящегося в кольце), аккуратно сложенное письмо и маленькая картонка, при виде на которую в глаза бросался детский рисунок (множество кукол, сидящих за чайным за столом) с маленькой к нему подписью: "Приглашение на чаепитие". Молодой человек сглотнул. «Кажется пришла пора во всём разобраться».