***
День выдался удивительно прохладным, угрюмым, на улице было пасмурно и ветрено. Стада темных облаков неслись по серо-грязному небу, стягиваясь в круг; ветер налетал порывами, свистел, качал деревья, а одинокие лучи солнца всё пытались пробиться сквозь плотную завесу мрачных туч. Однако, тяжелое небо слишком плотно нависало над деревней, не давая свету ни шанса просочиться в обветшалые жилища и людские души. Несмотря на то, что признаки предстоящего дождя были на глаза, воздух оставался сухим и относительно свежим: горный и прохладный, он как будто прочищал грудь, наполнял легкие, а потом распространялся по всему телу, насыщая его кислородом и необходимой энергией. После пребывания в сырой пещере, где пахло удушливой затхлостью, пылью и плесенью, Иштван не мог надышаться этим бодрящим послеполуденным воздухом. В последнее время молодой человек всё явственнее и явственнее чуял того или иного рода запахи – будь то прелость названного дома, который его раньше не столь сильно беспокоил, или свежий навоз с полей и грядок местного поселения; даже зловоние, исходящее от домашнего скота, что попрятался по тёплым хлевам из-за надвигающейся непогоды, он унюхал так отчётливо, словно бы находился поблизости. Это показалось необычным. Хотя, отперев те жуткие ворота, а затем пройдя через железные красные дверцы, парень вышел к самому центру поселения и, вероятно, всего-навсего внял запах где-то близ стоящего большого крытого загона. Тем не менее, вонь из него всё же источалась сильнее, чем должна была. Но придавать этому особого значения как-то не хотелось, да и деревенское окружение выглядело гораздо занимательнее, чем мигом перетягивали всё внимание на себя: старые дома, повидавшие не мало веков, деревянные и каменные заборы, огораживающие их друг от друга, плодовые деревья, покрытые распускающимися цветами, что растут на каждом участке; большая статуя девы-воительницы в центре площади, вот-вот готовая пустить в ход свой острый эспадон, дабы защитить местных от плотоядного чудовища; чуть дальше от небольшого монумента расположилось деревенское кладбище, более ухоженное, чем в Долине Туманов, престижное и маленькое (складывалось впечатление, что погребали на нём людей высшего сословия, в то время, как на общем – во владениях Беневьенто – хоронили бедняков и обыкновенный люд); напротив, как это обычно и бывало в сёлах, построена местная церковь, обнесенная неровным ковано-каменный забором; её и кладбище разделяла грунтовая дорога, имеющая множество развилок, но самая интересная – прямая, ведущая прямиком к зловещим вратам с выгравированным на них сюжетом беспощадной схватки Девы Войны и громадного демона, пожирающего плоть невинного человека. Всё это показалось Иштвану невыносимо знакомым, отчего в голове резко возник болезненный толчок, заставивший сердце забиться сильнее. С каждым сотрясением пульс учащался, дыхание становилось глубже, а в висках вновь заломило настолько сильно, что в глазах начало темнеть. Однако, столь непонятное и неприятное явление прошло довольно быстро, после чего парень ощутил себя как-то… по-другому, совершенно иначе; вместе с тем оно принесло странное ощущение дежавю, как будто в глубине душе из клетки рёбер высвобождались запертые воспоминания. Но фрагменты были нечёткими, неясными, вырванными из определённого контекста и ненесущие в себе никакой смысловой нагрузки; они словно добирались до мозга несогласованно, в разных порядках, вследствие чего восстановить целостную картину событий не получилась. В итоге, мысли спутались, а воспоминания смешались – в голове появилась какая-то каша, которую в будущем предстоит ещё и расхлёбывать. Благо, помощь ему в этом оказать обещали. Сверившись с запиской Карла Гейзенберга, молодой человек огляделся: кругом ни намёка на местных жителей, ни единой души; улица была пустой и тихой, словно все взяли и в один момент вымерли, либо же просто попрятались по своим ветхим домам от надвигающейся майской грозы. Что было гораздо вероятнее, но не менее чудно; до того, как солнце начнёт садиться за горизонт, окончательно лишая людей источника природного тепла и света, оставалось довольно много времени, а тёмное небо ещё ни разу не извергло из себя капли воды, посему было странно, что деревенские бросили все свои дела, работу и засели по уютным, надёжным жилищам. Конечно, это сыграло молодому человеку на руку: попадаться кому-то из местных на глаза совершенно не хотелось, да и чужака здесь вряд ли кто примет, лишь сдадут "верхушкам", бросят на растерзание владыкам, а после и Матерь присоединится – покарает непослушного мальчика за непокорность и своеволие; поэтому можно, как могло показаться, дышать свободно. Однако, безлюдные улочки, мёртвая тишь, которую только вороны, восседающие на ветвях старых деревьев, периодически прерывали своим карканьем, а также жуткая атмосфера близ лежащего кладбища нагоняли мелкую тревогу. От этого места, как понял парень, многое испытав на собственной шкуре, стоит ожидать всё что угодно; и всё это, как раз-таки, начинается с невыносимого безмолвия. Эта деревня, без всяких сомнений, пугала его, заставляла насторожиться, но вместе с тем вызывала странные чувства, похожие на те, что испытывают осуждённые, вернувшиеся из далёкой и долгой ссылки в родные края. Было в ней-что особенное, что-то притягательное. И с этим хотелось разобраться как можно скорее. Выданный маршрут указывал на хорошо утоптанную тропу, пролегающую вдоль могил и решётчатого забора, тянувшуюся прямо к воротам мрачного и угрожающего замка. Если бы Карл не подчеркнул в своём письме, что этот путь имеет разветвление в сторону к северу от демонических врат, то Иштван бы сразу же повернул назад. «Ежели я был готов к встрече с Донной Беневьенто, то с Альсиной Димитреску – отнюдь нет. Думается мне, не слишком я ей понравился. Да и про то, что у нас "было не было" с её дочерью, вероятнее всего, уже прознала. А значит, о тёплом приёме можно даже не думать». В любом случае, к его счастью, идти надобно было в другом направлении, который замка никак не касался (только если большим каменным ограждением, что простиралось на всю длину нужной дороги). Указанный ему путь был недолгим: тропинка шла вперед, не расширяясь, не сужаясь, никаких поворотов, развилок – лишь чёткая дорожка, протягивающаяся прямо, к самодельной табличке с кричащей ядовито-жёлтой надписью: “Удачи!”; и к большим деревянным дверцам из прогнивших обапол и тонких веток, обмотанных прочной верёвкой. Всё ещё та самая жуткая калитка с оккультной символикой, которую встречать доводилось не впервой. И всё по-прежнему закрыта. Благо, владыка Гейзенберг, как и его младшая сестра, позаботился о преодолении препятствия, выдав Иштвану ещё три части того странного металлического стержня; соединив их, ровно так, как говорилось в инструкции Карла, молодой человек получил длинный ключ с шестикрылым эмбрионом, точно таким же, что приделан по обе дверцы жутких врат. Преграда была с лёгкостью устранена: стальная бородка с множеством зубчиков вошла в замочную скважину идеально, покрутилась, щёлкнуло, ещё покрутилось, раздался последний обнадёживающий щелчок, и калитка отворилась. Совершенно беззвучно. Далее идти нужно было вверх по деревянным ступеням пристроенного деревянного коридора, на стенах которого горели факелы, а с потолка свисали смердящие душком чёрные полные мешки, формой напоминающие туловище; помимо отвратительного запаха с них ещё капало что-то липкое, мерзкое; одна такая капля даже угодила парню на обувь. «Боги, только бы это была не...». Внезапно по ветхой крыше кто-то пробежал – кто-то быстрый, злой и опасный. Сильный грохот трескающихся под ногами досок заставил Иштвана вздрогнуть; он интуитивно поднял голову и заметил, как в маленькой щёлке покрытия мелькнула тень, а следом, ему на лицо попала тёплая густая капля, пахнущая натёртым пальцами леем. «... кровь». Молодой человек брезгливо поморщился, затем осторожно вытер горячее вещество с щеки и взглянул на испачканные пальцы. «Она самая». Неожиданно от одного лишь вида на эту тёмную‐красную жидкость внутри что-то сжалось; захотелось принюхаться к ней, вкусить этот солоноватый запах, дабы он проник в ноздри, начал течь по горлу, входить в лёгкие, а потом проник в сердце, и оттуда через артерии разнося по телу. Аромат действительно странно дурманил, завораживал, манил к себе. Необъяснимо сильное чувство, вызывающие и дикое желание – желание облизнуть пальцы, попробовать эту слегка вязкую, солёную, приторно железистую кровь, что окрасила кончики длинных пальцев. И он готов был коснуться их языком, слизать пахучее вещество до последней капли, совсем невзирая на происхождение, на качество, на того, кому она могла принадлежать. Хотелось просто опробовать на вкус чью-то жизнь. Но внезапный грозный рык, что донёсся откуда-то сверху, вернул его сознание в реальность, быстро привёл затуманенные чувства в порядок. «Кто здесь?!» — прозвучал в голове собственный голос. «Какого хера опять происходит?!». Нечто свирепое и разгневанное запрыгало по крыше деревянного тоннеля, издавая утробные звуки, похожие на рык бешеного волка. Тут же молодой человек почувствовал, в груди уже знакомый щекотный зуд, будто бы множество мелких насекомых копошились там, у самого сердца. К этому неприятному ощущению прибавились инородные тельца, что начали интенсивно шевелиться, судорожно извиваться скользить по глотке, словно тонкие черви стремятся выбраться наружу, через ротовую полость. В горле тотчас же запершило, а это непонятное копошение вызывало рвотный рефлекс. Иштван согнулся, закашлял, сильно забился в конвульсиях, внутри тела все переворачивалось, глаза чуть ли не на лоб лезли, он давился, но не блевал. Обхватив руками шею, парень предпринял жалкую попытку удушить себя, прекратить эту боль, жуткий дискомфорт, прервать, наконец, постороннее движение в своём организме, но тщетно. Тогда он мощным ударом кулака попал себе прямо в грудь, едва не проломив грудную клетку; кости тошнотворно хрустнули, но не сломались. Удивительно, однако такое самоистязание усмирило чужеродное существо внутри, что так не вовремя распоясалось. Хорошенько прокашлявшись, выплевывав лишь горькие слюни, молодой человек выпрямился и на всех парах помчался вверх по лестнице, прочь из этого незащищённого коридора. Каменные ступени вывели его на извилистую тропу, что по обеим сторонам огораживалась невысокими скалами. Из одного замкнутого пространства в другое, подумал он. «Но здесь хотя бы крыши нет. Только серое небо над головой, благодаря которому сразу увижу, кто намеревается на меня напасть». Однако, защищённым себя парень всё равно не чувствовал: Иштван отчётливо ловил на себе чей-то дикий оголодавший взгляд, вынуждавший невольно обернуться. Повернув голову, он посмотрел назад, огляделся по сторонам, но никого не увидел. Затем обернулся ещё раз для полной уверенности и вновь возле себя никого не заметил, вероятно, почудилось. Но кто же тогда рычал, прыгал по крыше, и чья же кровь попала молодому человеку на лицо? «Я сошёл с ума. Теперь точно». Взяв себя в руки, он направился дальше. Последующий путь был куда спокойнее: парень прошёл под маленьким мостиком, соединяющим две невысокие возвышенности, преодолел причудливый несложный лабиринт, смастерённый самой природой из каменных высот, затем вышел к старинным руинам барбакана, некогда стоявшем в этом месте, прилегая к крепости. Как только парень подошёл к останкам внешнего сооружения, подошва ботинок нащупала твёрдую плитку из обожжённой глины, вместо привычного сухого пыльного грунта, что прокладывал дорогу. Стало ясно – он почти достиг цели. Тогда Иштван, на всякий случай, дабы точно удостовериться, что идти осталось недолго, проверил заданный ему маршрут, вынув из кармана сложенный жёлтый лист: “Увидишь развалины – двигай направо, к южной стене. Как поднимешься по пандусу, мигом тащи свою задницу к воротам. Я открыл их специально для тебя. И вот ещё что – не сверни там шею, лады?”. Прочитав записку, парень кисло улыбнулся, потом тут же спрятал её обратно в карман брюк и, как завещал Гейзенберг, зашагал в сторону, где простирался вверх каменный пологий наклон. Всего подъёмов было четыре, и каждый начинался с угла; молодой человек поймал себя на мысли, что, если бы вместо плоской поверхности были ступени, то он, вероятнее всего, не дошёл бы – повалился на третьем восхождении от усталости. Однако, было то, что было. И на том спасибо. Когда Иштван поднялся на верхнюю часть бывшего барбакана, его взору предстало множество проходов, пустых проёмов, лестниц, зажжённых факелов и разрушенных верхних уровней, а также – самое главное – открытые ворота, ведущие ко входу в Крепость. Парень незамедлительно двинулся прямо, к свободному проходу. Томить было ни к чему, хотелось просто получить желанные ответы и больше никуда не рыпаться, держаться как можно дальше от подобных мест с кишащими в них неизвестными тварями; да и стаи чёрных больших ворон, что высоко над ним, почти над головой, зловеще кружили, раздражённо каркали и словно порицали его, запрещая идти дальше, сильно нагнетали. В один момент к граю прибавилось тихо агрессивное порыкивание, подобное звукам доносящихся из будки трусливой, но до боли вредной собачонки; недовольное фырканье, сладкое причмокивание и злобное клацанье зубами доносилось со всех сторон. Молодой человек тут же принялся озираться – видно никого не было, собственно, как и в прошлый раз. Хорошо скрывающиеся чудовища окружали его, он это чувствовал, но не нападали – только внимательно наблюдали за тщетными попытками отыскать их среди разрушенных стен. «Гейзенберг, засранец, ты будешь должен мне не только информацию, но и большую бутыль крепкой настойки за потерянные нервы!». В очередной раз обернувшись, мимо лица неожиданно пролетела горящая стрела. Парень мгновенно среагировал – отскочил немного назад и сразу же бросил взгляд вверх, на разрушенные возвышенности, откуда, собственно, прилетел зажжённый снаряд. На камнях возвышалась жуткая лохматая тварь, похожая на человека, но явно таковой не являвшейся: рваная одежда, высокий рост, уродливая морда, чем-то схожая с волчьей (только не вытянутая), обилие волосяного покрова на серой коже, деформированные конечности, под стать звериным и глаза – круглые святящиеся серые очи, что пылали безумием и неотрывно глядели на молодого человека. Монстр держал в руке самодельный лук, скалился, облизывался, он быстро сообразил, что его заметили, отчего в один момент выгнулся так, что хрустнул позвоночник, и завыл, запричитал настолько страшно, громко, протяжно, что волосы стали дыбом, а дыхание перехватило. Внезапно, порыкивание, разносящееся со всех сторон, сменилось дружным рёвом – всякая тварь, скрывавшаяся за древними руинами, дала о себе знать; чудовища начали карабкаться по вступающим в стенах камнях, спрыгивать со скал на каменную поверхность, принялись окружать его, держа в руках разного рода холодное оружие (ржавые кирки, тупые топоры и мясницкими тесаками), но они по-прежнему тянули с атакой, будто бы чего-то выжидали. Однако, сам парень ждать не стал: мигом сорвался с места и побежал к свободному проходу. На его беду, тяжелая металлическая решётка, служившая вратами, стала медленно подниматься, острыми кольями закрывая единственный путь к спасению. Раздающийся издевательский лязг заработанного механизма, смешанный с злорадным рычанием монстра, что потянул за ржавый рычаг, прокатился волной отчаяния по всему телу. Но сдаваться было ещё рано. Молодой человек продолжал мчаться к закрывающимся воротам в надежде успеть выбраться из этой ловушки, как вдруг сверху спрыгнул звероподобный монстр, тем самым перегородив ему путь. Тварь ощерилась длинными неровными клыками, грозно зарычала; когтистые пальцы на руках угрожающе растопырились, а серые глазёнки заполыхали голодом. Не успел Иштван что-либо предпринять, как гуманоидный волк стремительным рывком с места бросился прямо на него, пытаясь схватить, ограничить движения, а затем разорвать на мелкие кусочки. Когда зверь приблизился более, чем достаточно, парень инстинктивно пнул его в живот. Тот, отпрыгнув, сердито завопил, отстал, но миг спустя, потрясся головой, вновь напал. В сей раз добраться до упрямой добычи удалось куда лучше: тварь схватила парня за плечи, потянула к себе и бешено зарычала, тряся своей здоровенной мордой, отчего липкие слюни брызнули ему прямо в лицо. Из огромной зубастой пасти смердело падалью, кровью и гнилью. Иштвана затошнило. Когда зверь собирался вонзить клыки в жилистую шею, молодой человек мигом схватил его за голову, оттянул назад, а затем с суровым ответным рыком надавил большими пальцами на светящиеся зенки. Он знал, что шанс остаться без фаланг или быть укушенным за запястья совсем не мал, однако, вариантов в такой ситуации было не так уж и много. Зверь взвыл, попытался отмахнуться, щёлкнул зубами близ его руки, потом и вовсе впился отросшими когтями в кожу. Но Иштван, плотно стиснув челюсти, дабы не закричать, и превозмогая жгучую боль, вцепился в глаза монстра словно ворон, намеревающийся выклевать эти одичалые глазёнки; он с каждым разом вдавливал их сильнее и сильнее, пока те не лопнули, а пальцы не погрузились в наполненные кровью ямки. Чудовище жалобно захрипело и выпустило из хватки свою добычу, чтобы накрыть пустые глазницы большими ладонями, потом тут же получило кулаком по обескураженной морде, после чего упал замертво. Удар был настолько сильным, настолько сокрушительным, что прежде, чем зверь улёгся на землю, отлетел к ближайшей стене и шмякнулся об неё. Победный хруст проломленного черепа, тяжёлый, с хрипотцой последний выдох и обмякшее тельце – всё, что нужно в таких ситуациях для обретения неимоверной решимости. Ещё одна тварь, встроившая небывалую мощь, ещё одна тварь, павшая от его руки, и ещё одна рассыпавшаяся на миллионы кристаллических осколков. «Охренеть…». Не успел парень насладиться и минутой своего триумфа, упиваясь сладостным превосходством, как позади него остальные монстры, что стояли и завистливо наблюдали за тем, как сородич сделает первый укус от проворной жертвы, зарычали, завыли в унисон. Гул стоял такой, словно кричало не множество тварей, а одно гигантское существо. Такой акт, проявления, надо думать, скорби по погибшему члену стаи, и демонстрация гнева быстро встряхнули Иштвана, привели в чувства, и тот молнией рванул к воротам, металлические штыри которых ещё даже не поднялись до середины. Недолго думая, парень с разбега, в один прыжок очень ловко перескочил через закрывающуюся решётку. Удачно. Лишь остриё штыря чуть задело тонкую ткань брюк, прямо промеж ног, но, по счастливой случайности, ничего не порвало, всё цело и невредимо. Сразу же, как он оказался за стенами разрушенного барбакана, совершенно не останавливаясь, парень помчался прочь, как можно дальше. Прямой наводкой к массивным дверям древней крепости. Расстояние оставалось небольшим, посему Иштван позволил себе разок оглянуться, посмотреть на плотоядных тварей, что ещё пару мгновений назад намеревались разорвать его. И каковым было удивление, когда вместо погони или хотя бы отчаянных попыток прорваться сквозь резко закрывшиеся ворота, он увидел, как каждый зверь смиренно стоял и провожал его взглядом светящихся серых глаз. Выглядело это жутко. У них была замечательная возможность, подобно ему, перепрыгнуть через препятствие, броситься в погоню и, возможно, даже поймать сбежавшую добычу, но они по какой-то причине делать этого не стали, чем сильно насторожили. Парень ускорился. Ещё пару шагов и он налетает на большие деревянные двери; тут же стискивает зубы и надавливает на них изо всех сил – поддаваться они не шибко-то и хотели, но нечеловеческая мощь оказалась гораздо сильнее, отчего, в конце концов, чуть распахнулись. Петли очевидно смазывали очень давно, о чём говорил... нет, визжал протестующий скрип, сверлящий барабанные перепонки. Когда Иштван залетел внутрь, он резво, пусть и с трудом, закрыл за собой двери (предосторожность никогда не бывает лишней) затем начал оглядываться. Здание, в которое он бесцеремонно проник было довольно обыкновенным: просто-напросто круглое пустое помещение с парадной винтовой лестницей, некогда уходящую вверх (сейчас же она была разрушена чуть дальше от входа на следующий этаж); весь аванзал засыпан обломками камней, между которых, прямо в щелях росла молоденькая трава; под большой дырой в потолке слабо просачивался свет; на стене, в определённых местах сделаны отверстия в виде маленьких окошек, по подоконникам которых кто-то расставил восковые догорающие свечи; на плитах же стояли бочки – вот они-то и привлекли его внимание. Точнее, то, что лежало на их днище: помятый лист бумаги, крупнокалиберные серебряные пули, разбросанные рядом, а также – самое интересное – револьвер модели M1851. Уж очень красивый: барабан, рамка и длинный ствол были расписаны различными узорами из золотой краски; рукоять, сделанную из кости, покрывала искусная резьба и украшал рисунок позолоченного волка, идущего на задних лапах; а на верхней грани ствола нанесена маркировка в виде фразы «Fiat Voluntas Tua» – несомненно, латынь. Это была чрезвычайно редкая модель магнума и особенно мощная. — Что это у нас тут? — иронично произнёс Иштван, подходя к бочкам. — Неужели кто-то опомнился только сейчас? Парень взял с днища огнестрельное оружие, повертел его, помял. Он был тяжелый, однако, в руке лежал отлично. — Ты немного поздно, красавец, — продолжил молодой человек, наведя его в сторону двери, как бы проверяя. — Всё было бы куда проще, вручив мне тебя твой бывший владелец намного раньше. Кстати, о нём... Иштван недоверчиво оглянулся по сторонам, после чего уткнулся в лежащий на бочке мятый лист бумаги:«Если ты читаешь это письмо, значит, не зря я в тебе не сомневался. Но будет намного лучше, ежели с тобой будет этот малыш – невероятно мощный магнум, собранный на основе Кольта M1851. Хорошо подойдёт для выкашивания целых толп ликанов. Одна из моих лучших работ. Сделал его специально для тебя, приятель. В качестве, скажем так, презента за доставленные неудобства. О каких ещё вспомнишь чуть позже (если чутьё меня не подвело, разумеется; но, если и подвело... будет очень, ну очень обидно). Впрочем, удостоверюсь во всём, когда встретимся. Ищи меня в конце крепости – я буду ждать тебя в последней перед выходом комнате. Там и поговорим. Покеда, здоровяк. И... удачи. Она может тебе понадобиться.»
Твой горячо любимый К.
— Что вы задумали, Гейзенберг? — прошипел он сквозь плотно стиснутые зубы. Владыка Карл Гейзенберг, очевидно, вёл свою странную, замысловатую игру, в который хотел испытать новенького “члена семьи”, и Иштвана этот факт не сильно воодушевил. Напротив – разозли и заставил засомневаться. «Не нравится мне всё это» — твердил внутренний голос, желавший повернуть обратно. Однако, пути назад уже не было. Лишь вперёд. Осторожно поднявшись по разбитым ступеням, молодой человек свернул налево, в открытый дверной проём. Маленький, освещённый по углам горящими свечками, коридорчик вывел его в большой, местами разрушенный, зал, который показался Иштвану изрядно жутким: запах гнилого мяса, посторонние шумы из отверстий, звуки падающих на каменные плиты каплей жидкости, уже знакомое рычание – всё это вынуждало тревожно озираться по сторонам и судорожно обнимать роскошный заряжённый револьвер; ладонь крепко сжимала белую костяную рукоять, а палец придерживал взведённый курок, держа оружие наготове. С ним, надо признать, парень чувствовал себя намного лучше. Пусть он точно не помнил, как пользоваться огнестрельным оружием, но руки сами ловкими движениями вставили серебряные патроны в пять пустых гнёзд, далее защелкнул барабан и провернул его, удостоверившись, что все пули на месте. Это одно из приятнейших ощущений, которых он только испытывал – чувство защищённости. Ступая по разрушенного каменному покрытию, Иштван немного ускорился; аккуратно прошёл по гнилым и щербатым доскам, которые являлись ненадёжной переправой на другую часть зала, затем поднялся по двум ветхим лестницам, так и нравившиеся проломиться под ногами; а позднее, поняв, что другого способа попасть на следующую сторону, кою от остального разделяла огромная дыра развалившегося пола, попросту не было – схватился за ржавый канатный блок, закреплённый крюком на толстом наклонном тросе, и стремительно съехал по нему. Когда подошва ботинок коснулась деревянной поверхности, парень поспешил забраться выше и вновь перейти через самодельный старый мостик. Тогда-то спокойствие и относительную безопасность его пути нарушил громогласный душераздирающий рёв, что разнесся со всех стороны, оставив после себя перепугано звенящее эхо. Парень вздрогнул, завертелся на месте, выставив, готовый в любой момент выстрелить, магнум, и начал безумно бегать глазами по всему залу – от верха, до низа. Первый – как его назвал в письме Карл – ликан появился будто бы из ниоткуда – с прыжка забрался на мост, перелез через ограду и не успел выгнуться, дабы угрожающе зарычать, как сразу же получил серебряный снаряд прямо в морду. Голова разлетелась ошмётками, тёмно-красная жидкость разбрызгалась по округе, а тело припало к полу. Иштван же, не дожидаясь, когда зверь превратится в кучку кристаллов, переключился на следующего, что неожиданно выбежал изо угла. Ба-бах! До ушей долетел оглушительный грохот – это вспышка пламени вырвалась из дула оружия и попала монстру в лоб. Ещё одно кровавое месиво, ещё один труп. Уверенность заполнило душу, адреналин забушевал внутри, словно раскалённая лава, а сила заструилась по венам, концентрируясь на кончиках пальцев, жадно сжимающих револьвер. Невероятное чувство. Сзади, в попытке напасть, стрелка настиг ликан. Горячее разъярённое дыхание обожгло кожу, вонь из пасти ударила в нос, и Иштван тут же среагировал: схватил его за лоб, чувствуя кожей всю шершавость серой плоти, затем прислонил дуло к животу, пока зверь пытался вцепиться зубами, когтями в молодого человека, и без промедлений выстрелил твари в чрево; она тут же отлетела назад, а позже, задёргавшись, упала замертво. «Чёрт возьми!» — внутри всё ликовало. «Перед тем, как послать Гейзенберга нахер, нужно будет сказать ему спасибо за такой подарок. Убивает зверюг одной пулей!» — Назову тебя… хм, волчья смерть? — парень покрутил на пальце магнум и ухмыльнулся. — «Борец». Отличное имя для отличного оружия. Только… жаль патрон маловато. Иштван огляделся: со всех сторон его окружало множество ликанов; они карабкались по лозам, растущих из щелей, взбирались по стенам, спрыгивали с досок, создающие видимость некого подобия крыши башни, прибегали с других ходов, но толпой, почему-то, не нападали. Словно кого-то ждали. Парень решил воспользоваться их ожиданием, не атаковать первым (снаряды нужно беречь) и пустился бегом, не боясь отпихивать тварей, вставших у него на пути. Но в один момент, когда он почти преодолел ещё один подъём, ведущий к желанному выходу, дорогу дальше перегородил большой монстр, своими размерами превосходящий остальных зверюг: лохматое тело, голова, что была спрятана под железным шлемом с выпирающимися длинными шипами, руки с закреплёнными к ним различным холодным оружием, связанных между собой грязным тряпьем; чудовище было оснащено защитой и вооружено. Его явно просто так не оттолкнуть. Покамест гигантский гибрид человека и волка приближался к парню неторопливо, подкрадываясь, тот направил револьвер и, мгновенно, даже не целясь, сделал первый выстрел. Серебряная пуля стремительно вошла в его грудь, но больше никого вреда не принесла – зверь лишь разъярённо заревел, вскинул конечности, оснащённые острым орудием, и значительно ускорился, зашагав точно на Иштвана. Последняя пуля вылетела почти следом, угодив большому ликану в шею. Позвонки тут же должны были расколоться или треснуть, а важные органы и кровеносные сосуды пронзить осколками. Судя по всему, этого не случилось. Плоть монстра была слишком прочной. — Вот чёрт… Тогда Иштван не придумал ничего лучше, чем запрыгнуть на ветхий, шатающийся парапет, огораживающий край моста от большой высоты, и резко от него оттолкнуться. Потеряв опору под ногами, он выставил свободную руку вперёд, и удачно ухватился за толстую лозу, что тянулась с верхушки башни, а затем принялся усилием тела раскачиваться на ней, словно осенний лист на дереве. Как только молодой человек раскачался так, что амплитуды движений было достаточно для прыжка, тут же сиганул на другую сторону. Приземление вышло неудачным. До того, как оказаться на поверхности, молодой человек налетел на трухлявый парапет, тем самым снеся его полностью; доски под ним сразу же с грохотом развалились на части. Иштван упал, перевернулся, затем перекатился и с трудом встал на ноги. После такого неуклюжего падения от нешуточной боли заломило тело. Он выпрямился, хрустнув позвонками, подвигал жилистой шеей, размял ноги, проверил оружие, что мёртвой хваткой держал в ноющем кулаке, а потом, увидев просвистевшую рядом с плечом стрелу, что ударилась в булыжниковую стену, рванул без оглядки. Впереди его давно поджидала каменная арка и большая узорчатая дверь из того же камня. Комната, в которую он резво нырнул, примечательной совершено не была – формой круглая, благодаря факелам, освещённая, абсолютно пустая. Ничего интересного. Задерживаться в ней ему не хотелось. Посему он быстро закрыл за собой дверцы, подперев их единственным ящиком, который здесь находился, дабы толпа ликанов не погналась следом, после чего со спокойной душой поспешил спуститься по длинной винтовой лестнице вниз. Сход по крутым ступеням казался невыносимо долгим, то и дело приходилось останавливаться, чтобы перевести дыхания и дать ногам отдохнуть. Тем не менее, пусть он и потратил силы, время, а также всякое желание что-либо продолжать, до конца лестницы всё же дошёл. Убедившись, что опасность покамест никакая не угрожает, Иштван сунул револьвер за пояс брюк (конечно, не слишком удобно, но деваться было некуда, да и зато, случись что, можно достаточно быстро им воспользоваться), прикрыл торчащую рукоятку рубашкой и свернул налево, где находилось продолжение его пути. Небольшой тоннель, в который он вошёл, с каждым передвижением становился всё уже, и уже, вскоре пришлось кое-как протиснуться через очень маленький проём. Внутри было темновато, чересчур тесно, в нос проникал едкий запах гниющей плоти, пыли и пещерных грибов, а кислород будто бы кончался. Пробираться по нему пришлось боком, вплотную прижимаясь к стенам, отчего одежда мигом вымазалась в грязи, а руки расцарапались об шершавые камни. Молодой человек двигался к выходу медленными шагами, периодически жадно втягивал в грудь воздух, которого не хватало, и не имел возможности смотреть никуда, кроме как на скучную стену. Однако, чем дальше он шёл, тем больше дыр в ней появлялась. В одном из таких отверстий парень увидел пугающую картину: тускло освещённое пространство, на потолке которого за верёвки были подвешены мёртвые люди. По спине пробежали мурашки, а рот невольно открылся, когда в поле зрения попало три ликана, что с одного прыжка, оттолкнувшись от стен, залезли на эти покачивающиеся трупы и стали впиваться зубами в их тухлую плоть. Зрелище не из приятных. «Боги, они что… делают запасы?». Из глубин желудка к горлу подкатил ком. «Неужели Гейзенберг отправил меня прямо в логово тварей? Чёрт бы его побрал! Как встретимся, дам ему по роже». Проглотив подступающую к горлу тошноту, Иштван продолжил, перебирая ногами, продвигаться по узкому тоннелю, пока он, наконец-то, не вывел его в небольшую комнатку. Отряхнувшись от слоя пыли и грязи, парень направился ещё дальше, по следующему плохо освещённому коридору. Этот путь был бесконечным и изрядно утомительным. Последнее, что предстояло ему миновать перед заключительным этапом – очередное просторное помещение с кучей свечей, множеством колон и небольшой скалой, над которой простиралась дыра, ведущая, надо думать, наружу, а также очень маленькую шахту с кристаллами, после которой и идёт необходимый спуск в подвал. Когда парень сошёл со ступеней и прошёл через небольшую каменную арку, он уловил монотонное шипение и мерный писк. Эти противные звуки штопором ввинчивался в уши, вынуждая челюсти сжаться; раньше ничего подобного слышать не приходилось. Тогда Иштван начал оглядываться по сторонам в попытке найти источник назойливого шума: подвал выглядел иначе, нежели все остальные помещения (иное напольное покрытие, из освещения только керосиновая лампа), но он также был практически пуст – лишь кучка полных джутовых мешков, какое-то оборудование и рабочий стол, на котором стоял деревянный коричневый ящик с маленьким экраном внутри; в этом сером стеклянным окошке бегали чёрные крохотные точки, а из корпуса, чем-то напоминающий громкоговоритель, исходил тот неприятный писк и шипение. Свет, излучаемый выпуклой линзой, манил молодого человека, будоражил. На него хотелось смотреть, до него хотелось дотронуться. «Что это за штука?». Когда Иштван, словно зачарованный, приблизился к столу, чтобы получше разглядеть неизвестное устройство, откуда-то раздался утробный смех. — Кто бы мог подумать… Вдруг монотонное шипение телевизора оборвалось, помехи пропали, а вместо них на экране возникло черно-белое изображение головы коня и подковы на фоне большого ромба. — А? Что? — от неожиданности встрепенулся парень. — Где… — Я, если честно, немного сомневался, — продолжил доносится неизвестно откуда голос владыки. — Рад, что ошибся. Молодой человек энергично завертел головой, пытаясь понять, где спрятался лорд деревни и из какого места отчётливее звучит его голос. — Чтоб тебя… я здесь! В телевизоре. Тогда он принялся внимательно осматривать деревянную коробку, заглядывая во все стороны. — Да нет же! Я… ох, идиот. Вечно забываю, что у вас, деревенских, с подобными устройствами сплошной мрак. Забудь, приятель, просто прислони ухо к динамику. — К чему? Раздался шлепок, как если бы ладонь встретилась с лицом, но встреча эта была бы отнюдь не теплой. — Видишь на корпусе потенциометры? Иштван потупил взор. Непонятно, каким образом Карл Гейзенберг это понял или как увидел, но после тяжёлого вздоха он тут же пояснил: — Выпуклые круглые детали. — Кажется, вижу. — То, что под ними – и есть динамик. Понял? — Да. Мужчина засмеялся. В этой реакции не было никаких злых умыслов, никакой насмешки, но его смех почему-то парня слегка разозлил. — А ты изменился, приятель, — совершенно не к месту выдал лорд деревни. Злость мигом сменилась недоумением. — Смерть тебе к лицу. В общем-то, она всем к лицу. Но не суть. Я бы ни за что не узнал тебя, тем более в той маске. Но вот твой взгляд... о-о, этот взгляд ни с чьим не спутаю. Как там говорилось? Глаза – зеркало души, а? — Откуда вы меня знаете? — сердито спросил молодой человек. — Что нас связывает? И почему я ни черта не помню?! — Эй-эй, спокойнее. Не гони лошадей. Давай начнём по порядку. Ты так ничего и не вспомнил? — Нет. — Печально, — возникла небольшая пауза и такой звук, словно бы мужчина затянулся сигаретой. — Думал, что эти видения помогут. Хотя бы чуть-чуть. — Что вы несёте... — процедил парень, скаля зубы, как оголодавший волк. — Гейзенберг, вы говорили, что мы встретимся! Почему я здесь один, чёрт вас дери?! — Сказал же, спокойнее! — Карл повысил голос в ответ, но в отличие от Иштвана грубый тон быстро унял. — Не нервничай, я тоже здесь. Просто не физически. Так получилось. Миранда начала проявлять лишнее любопытство. Вот же сука... постоянно лезет туда, куда не нужно. «Как лестно он отзывается о Матери. Я думал, её все почитают». Молодой человек призадумался. «Нет, Карл Гейзенберг – не все. Определённо. Гораздо мутнее и опаснее. Я это чувствую. Забавно, что именно он больше остальных выглядит, как обыкновенный человек. В какие же игры этот владыка играет? И как они будут касаться меня?». — А жаль, — произнёс Иштван после недолго молчания, а затем присел на табурет, который достал из-под рабочего стола. — Хотел ударить кулаком по вашему лицу. Столь дерзкое заявление изрядно позабавило лорда деревни. Смеялся он долго. — Вот это я называю человеческой благодарностью! — успокоившись, усмехнулся седой мужчина. — Благодарностью? Я должен вас благодарить?! За револьвер? Так он бы и не понадобился, если бы вы не отправили меня к этим тварям! — Не дерзи, пацан. Я помочь пытаюсь. — Отличная помощь! Давно хотел, чтоб меня разорвали, а потом съели невиданные природе гибриды волков и людей. И вновь этот звук смачной затяжки. — Никто бы тебя не разорвал и не съел. Ты живучий, как... таракан. Тут-то молодой человек вспомнил слова Донны Беневьенто: — То, что мертво, умереть не может... — ... оно лишь восстает вновь, сильнее, крепче и бла-бла-бла. Да. Смекаешь? Иштван судорожно сглотнул и замолчал. Всю свою сосредоточенность он направил на рассмотрение собственных конечностей: абсолютно отсутствуют следы какого-либо нападения, быстрая регенерация, невероятная сила... «Восстаёт сильнее и крепче» — повторялось в голове раз за разом, будто крутили в ней испорченную пластинку. После встречи с Леди Беневьенто он лишь предполагал, что летальный исход действительно произошёл с ним, что отныне он иной. Теперь же, опасения официально подтверждены. — З-значит, я и впрямь... Из динамика прозвучал щелчок пальцев, говорящий, обычно, о точном попадании в цель. — Умер. Скончался, сдох, отбросил копыта... опочил вечным, относительно, сном. Как пожелаешь. Это уже неважно. Важно, что ты теперь принадлежишь этой ведьме, Миранде – душой, разумом, телом, а может, пока, и ещё чем. Мне почем знать? В конце концов, тебе не привыкать. Ха! Надо же... даже не верится, что ты... эй, чего приуныл? — Гейзенберг, что... что это такое? Всё ЭТО! — молодой человек обвёл руками себя, комнату, телевизор, как бы намекая на владыку. — Это магия? Или взаправду божественная мощь? — Это? — тихо усмехнулся он. — Это простые мечты непростой сумасшедшей суки. Мечты, которым ни за что не сбыться. — было слышно, как владыка деревни смачно сплюнул. — Из-за того, что эта помешанная баба всё грезит об одном, о несбыточном, страдают невинные! Она омерзительна. Из сказанного Лордом Гейзенбергом парень понял не многое: «Мечты о... семье? Бессмертной?». — И-и-и... каким образом она эти "мечты" воплощает? За экраном раздался звон стакана, а за ним странный звук, будто бы кто-то наливал воду из бутыли. После с минуту-другую стояла полная тишина. — Тебя беспокоит дискомфорт внутри? — наконец-то нарушил её Карл Гейзенберг. — В совершенно любом месте – будь то голова, спина, грудь. — Да! В груди. Я чувствую – только не смейтесь – словно там кто-то шевелится. Ежедневно. И, в зависимости от ситуации, может вести себя по-разному. Сегодня, например, когда я шёл сюда, оно пыталось... вырваться. Карлу же явно было не до смеха. — Вот ТАКИМ образом она пытается воплощать свои мечты. Миранда называет ЭТО – "Каду". — мужчина свободно разговаривал на румынском, без акцента, однако, последнее слово он почему-то по-особенному подчеркнул, отчего прозвучало оно на франкоязычный манер. — Ка-до? — Ну и ну! — чуть посмеялся Лорд Гейзенберг. — Вместе с воспоминаниями и родной язык позабыл? "Ка-дУ" – "Дар". Или это я плохо произносить стал... — Дар... — Иштван сидел с раздвинутыми ногами, положив на колени руки и свесив голову; потерянный взгляд опустил вниз. Ещё одна доказанная деталь, ещё один ответ на волнующий вопрос, об истине которого он мог лишь догадываться. И это облегчение не вызывало. — То существо из банки... взаправду живёт у меня... в груди. — Ты видел паразита? Как же "любящая мамочка" Миранда это допустила? — Никак. Я просто проник в её лабораторию и... — Ха! — гордо воскликнул седой мужчина. — Вот это я понимаю, "послушный" сынок. Что ты там делал? — Ничего. Просто хотел найти выход наружу. И тут же Гейзенберг разочарованно цокнул языком. — А я-то думал... впрочем, не сейчас. Позвал я тебя за другим. — Захотели испытать? — перебил владыку Иштван. Предположение молодого человека привело его в небольшой ступор. Чуть помолчав, он ответил: — Отчасти, да. Мне было интересно узнать из какого ты теста... Иш-тван. — и утробно посмеялся. Ещё из одних уст его имя вырывается с особой насмешкой. — И как? Узнали? — Узнал. Из дрожжевого. Парень не понял, а Карл Гейзенберг очень громко, от всего сердца рассмеялся над собственной шуткой. Такой безудержный низкий смех показался ему ледяным ветром, проникнувшим под рубашку, вызвав неприятные мурашки и стойкое желание встать и уйти. В этот раз не до шуток было Иштвану. — Какое-то издевательство... — Да брось ты! — с трудом перестав заливаться хохотом, отмахнулся лорд деревни. — За кого ты меня принимаешь? Я, честно говоря, даже не думал, что они нападут на тебя. Сомнения были, конечно, револьвер-то получил, но всё же... Боевой ты мужик, однако. Этого не отнять. — То есть как это "не думали"? Они могли и не атаковать? — Могли. Нас ликаны не трогают. — Вы – владыки деревни. Вероятно, в этом дело. — В нас "Дар", как и в них. Вот в чём дело. — мужчина немного помолчал, промочил горло какой-то жидкостью, а затем сразу же продолжил. — Я всего-навсего предположил, что эти безмозглые псы в состоянии почуять "родича". Но на всякий случай перестраховался. Видимо, не зря. Ну, либо же дело кое-в-чём другом. Надо будет спросить у Моро... Так, о чём то бишь я? А, да, зачем звал. Мы с тобой неплохо знакомы, приятель. — Это я уже понял, хотя и... — Не перебивай! — сурово рявкнул Карл. — "Я ничего не помню", знаю-знаю. И то, как мы расстались – тоже. Да чего уж там! Ты смерть-то свою вспомнить сейчас не сможешь, если спрошу. — Ну, в общем-то... ежели я там по-настоящему умер, то... — Да-а-а? — заинтересовано протянул мужчина. — ... погиб в результате снежного обвала? — Иштван сомневался даже в подлинности причины собственной смерти, но пусть Карл знает и делает с этой информацией всё, что угодно. Лорд Гейзенберг же, в свою очередь, лишь опечаленно вздохнул. — Нет, — возражение, сорвавшееся с его губ, окатило ледяной водой. И какой водой – необходимой в невыносимую жару или ненужной в суровый мороз – непонятно. — Мне неизвестны все детали твоей смерти, но история про лавину – полная херня; обычная сказка, которую на ночь рассказывает Миранда, чтобы ты спал спокойно. Да вообще всё, что тебе эта сука рассказывает – дурилово полнейшее. Даже имя. И я это знаю. Сейчас, слушая твой голос, наблюдая за тобой через камеры и видя твоё лицо без маски, я могу точно сказать, что не ошибся. И Донну впутал не напрасно. Ты тот, о ком я думаю. Молодой человек растеряно захлопал глазами. Хотел было спросить, кто же он и что от него скрывают, как седой владыка продолжил свой монолог: — Поэтому я назначил встречу, дабы точно убедиться, что был прав; поэтому решил помочь тебе вернуть память. Пусть я и надеялся, что галлюцинации этой стрёмной куколки встряхнут твои воспоминания, но именно здесь, под крепостью должен быть тот самый триггер, который расставит всё по местам. «Триггер? Расставит по местам? Да, было бы очень кстати. В голове какой-то невероятный поток мыслей, плывущий куда-то не туда, без всякого разбора». И раз уж лорд деревни захотел вернуть ему память, вернуть прошлую жизнь, которую у него отняли – возможно, некие сведения облегчат задачу. — Гейзенберг? — Что? — Я кое-что скрыл от вас. — Н-да. И как с тобой надёжное партнёрство вести? — усмехнулся мужчина. — Ну, валяй, выкладывай карты. — После посещения особняка Донны я действительно ничего не вспомнил, но... появились новые ощущения. Чувства, которые напоминают дежавю и... что-то вроде чутья. Многие моменты, детали и картины мне просто кажутся знакомыми. Нет! Я точно уверен, что ОНИ мне знакомы. А иногда в голову приходят те или иные догадки, которые очень плотно в ней закрепляются, порождая твёрдую уверенность в их достоверности, словно я видел всё, присутствовал и участвовал. Но объяснить это не получается. Никак. Седой мужчина задумчиво хмыкнул, а потом ответил с добродушной усмешкой: — Значит, начало всё же положено. Осталось только... — Что осталось? — Слушай, не буду скрывать, помогаю я тебе не просто так. «Что ж, этого стояло ожидать...». — Оказываю тебе эту маленькую услугу в расчёте на взаимовыгоду, разумеется. — Маленькую услугу? — слегка возмутился молодой человек. — Да вы мне прошлую жизнь этим вернёте! Даже представить не могу, что я буду должен сделать для вас, дабы оплатить этот долг... Карл Гейзенберг посмеялся. — Поверь мне, приятель, помогая тебе, я и пальцем не шевелю. Ну, почти. — задор владыки начинал утомлять. — А вот когда к тебе вернётся память... когда ты во всём разберёшься, платить никакой долг не придётся – сам прибежишь ко мне, как миленький. По крайней мере, я на это надеюсь. Если жизнь… пардон, смерть тебя чему-то и научила. Впрочем, скоро всё поймёшь. Иштван не ответил. Попросту не знал, что сказать. Лорд Гейзенберг, недожавшись реакции собеседника, тоже притих. В помещении резко наступила тишина, прерываемая треском помех в телевизоре. Какое-то время ничего не происходило, абсолютное затишье, но потом владыка деревни, сделав ещё глоток своего напитка, прервал её глубоким голосом. — Знаешь, я бы и сам всё рассказал: и откуда тебя знаю, и о том, кем ты был, где жил, и когда умер; мог бы даже такой тебе лапши на уши навесить о наших “тёплых” отношениях, чем сразу бы привязал себе намного сильнее, но… от этого не будет никакого толку. Память к тебе не вернётся. Я не потенциальный источник, даже не достоверный – всего-навсего вспомогательный. И то сомневаюсь. — он издал коротенький гортанный звук и, сделав последний глоток, промочил пересохшее горло. — А мне, между тем, нужно, чтоб ты вспомнил каждую мелочь, ибо то, что ты пережил наполнит такими бурными эмоциями, что мигом подорвут твой зад! Твой гнев мне ещё пригодится… э? Сука, задрал… Подожди секунду. В динамике вновь возникло резкое молчание, в течение которого слышался лишь звук телевизионных помех, шагов по железному покрытию и какого-то сверления. — Прости, — наконец, спустя какое-то время прозвучало из динамика. — У меня тут проблемки появились. Нужно разобраться. В принципе, у тебя тоже есть свой комендантский час, и будет лучше, если ты к нему подоспеешь. “Мамочку” злить не стоит. — он хохотнул. — Предлагаю вот что: сейчас ты пойдёшь дальше, а через несколько дней, когда память полностью восстановится, а Миранда свалит, притащишь свою задницу в Мастерскую, и тогда мы поговорим. Обо всём. Так будет проще. Лады? — Но… я понятия не имею, где находится Мастерская. — О, не переживай. Очень даже имеешь. Говорю ж, с возвращением памяти всё станет ясно. Но вот ещё что – перед выходом наружу, сперва сверни налево. Это важно. То, что находится там, должно помочь. Просто хорошенько покопайся. Усёк? Давай, удачи, приятель. Бывай. — Покопаться? В чём? Эй! Нет, стой! — Иштван вскочил со стула и схватится за бока телевизора. — Гейзенберг! Но экран потух, противный шум прекратился, а за ними пропал и владыка деревни. — Вот чёрт! Со всей силы парень ударил по корпусу деревянного ящика с маленьким потухшим экраном, вследствие чего тот треснул и надломился. Сам же атакующий боли никакой даже не почувствовал. В тихом пустом подвале делать было уже нечего, да и Лорд Гейзенберг хорошо подметил, что парню в деревне (и тем более под ней) задерживать не стоит, посему, немного приведя себя в норму, Иштван отправился дальше – ещё ниже, в открывшийся спуск. Выйдя из тоннеля, что изгибался вниз, он тут же почуял влажный запах и услышал шум медленно бегущей воды. Так и оказалась: подвал вывел его в канализацию (или её подобие), где последующий путь перекрывал большой подземный канал, движущийся в одну сторону. Благо, перебраться через него возможность была – кто-то оставил у мостка деревянную моторную лодку. Забравшись в небольшое судно, молодой человек быстро завёл моторчик и двинулся прямо по течению. Преодолеть этот путь далось очень быстро. Хотя канал выглядел, да и был довольно длинным, парень не заметил, как едва не проплыл единственную стоянку. Вероятно, захлеставшие волны мыслей, утопили беднягу в себе: всю поездку он думал, нервничал и чуть ли не дрожал от волнения. В долгожданное возвращение памяти верилось как-то с трудом; складывалось впечатление, что всё происходящее до сих пор является сном, который в один момент просто стал чётче, приобрёл краски и изменил ход событий. Но как бы Иштван себя не щипал, он знал, что не проснётся. Вступив на сушу, последовал просьбе Карла Гейзенберга и не стал торопиться с подъёмом наверх – свернул налево, а затем принялся вновь углубляться в бесконечные недры деревни, сходя по каменным ступеням всё ниже, и ниже. Привели они его в какие-то мрачные темницы с открытыми пустыми клетками, в каждой из которых располагались больничные кушетки, стянутые по сторонам двумя ремнями, будто бы лежащего на ней необходимо было сдерживать; также за решётками находились металлические столики на колесиках, на поверхности которых стояли склянки, колбы, и там же зачем-то помещались передвижные шкафчики. Выглядело это всё очень двояко: с одной стороны, помещение походило на жуткую тюрьму, а с другой – на заброшенную клинику. Пройдя вперёд, Иштван увидел небольшое рабочее место с тем же передвижным металлическим столиком, шкафчиком, кучей разбросанных повреждённых бумаг и обветшалым столом. На нём-то и было всё самое интересное: светильник, банки, наполненные какой-то мерзкой желчью, толстые книги и горы рукописных заметок. Когда молодой человек подошёл к письменному столу вплотную, сразу же обратил внимание на три заполненных медицинских протокола, что неаккуратно лежали друг на друге; на самом первом было написано большим текстом «Отчёты об экспериментах», а под ним оглавление – «Отчёты о вживлении Каду. Пациенты 174-181». Заинтересовавшись, Иштван мигом приступил к изучению каждого: «Пациент 174: Михай М. Параметры: 21, муж., серебрянщик. Рубцы от пневмонии. Итог: слабая взаимосвязь. Каду не вырос. Изменение тела, ухудшение когнитивности. Очередной ликан. Отправлен на выгул». — Эти твари были кем-то созданы. Невероятно... но зачем? Отодвинув первый заполненный отчёт в сторону, он взглянул на следующий: «Пациент 177: Бернадетт Б. Параметры: 21, жен., безработная. Ничем не болела. Итог: смерть». Парень вздрогнул. — Бернадетт? Я уже слышал это имя! Б – Беневьенто. Погибшая родственница Донны... неужели причина смерти кроется в этом эксперименте? Он с досадой потёр пальцами виски и уставился в третий лист бумаги: «Пациент 181: Альсина Д. Параметры: 44, жен., потомственная дворянка. Не из деревни. Наследственная болезнь крови. Итог: крепкая взаимосвязь. Острое мышление. Способна управлять трансформацией тела. Применила процедуру контроля над сознанием. Отправлена на обследование». — Альсина? Димитреску? Как мне известно, "дар" в неё вживила Матерь Миранда, а значит... эти заметки точно принадлежат ей. О, боги... ликаны, смерть родственницы Донны – тоже дело рук Матери? Не понимаю! Иосиф сказал, якобы она защищает деревню от тварей, а в итоге что получается? Сама же их и создаёт? Нелепица... От полученной информации у парня внутри всё сжалось и замерло, как будто тело начало падать в пропасть – в чёрную глубокую дыру сомнений и растерянности. Необъяснимый страх найти ту самую заметку сковал всё тело. Парень судорожно забегал глазами по всему столу: расписанных до конца бумаг было очень много, некоторые из них даже заполнялись на других языках, все одинаковые, однотипные, однако, среди них всё же выделялась одна. Длинные пальцы суетливо схватились за неё, крепко сжали, а серые глаза впились в желтоватый волокнистый материал с такой сосредоточенностью, словно вокруг больше ничего не существовало. На бумаге чёрными чернилами был выведен эскиз обнажённого человеческого тела с обеих сторон; тонким контуром выделены особые участки– мозг, живот, парочка отметок на спине, голень и грудь. На нём явно был изображён мужчина. Высокий, стройный, безликий. Сверху, над рисунком, перьевой ручкой были задокументированы наблюдения: «Пациент 297: Стефан Б. Параметры: 22, муж., сын плотника. Лёгкая форма пневмонии. Итог: хорошая взаимосвязь. Мышление в норме. Повышенная регенерация. Процедуру контроля над сознанием прошёл. Ведётся обследование». В ушах внезапно зазвенело, а затылок взорвался болью, да такой, будто по нему ударили железной кочергой, проломив череп. Взвыв, парень согнулся вдвое и закрыл уши; в голове гулким, невыносимым эхом пульсировало имя – «Стефан. Стефан. Стефан». Внутренний голос настойчиво воспроизводил его, словно хотел, чтобы губы произнесли, повторили это незнакомое имя; хотел, чтобы они вспомнили. — Сте... Стеф... а-ан. Ещё один писк, ещё одна резь в затылке и всё мгновенно отлегло. Словно ничего и не было. — Что за... бред? Молодой человек кое-как выпрямился, расправил помятый пальцами лист и, перевернув его на обратную сторону, продолжил изучать медицинское досье пациента 297: «Функция мозга: в норме. Раны пациента быстро заживают, способен регенерировать клетки своего тела, а также восстановить недостающие конечности. Такое невероятное деление клеток и заживление тканей схоже с регенитивными способностями пациентки 181. Только без побочных эффектов. В отличие от Альсины его баланс регенерации ничем поддерживать не нужно. На данный момент пациент является превосходным экземпляром, хорошо подходящим для Евы. Получил от Каду всё то, что нужно. Никаких неугодных воздействий на организм не наблюдается. Надеюсь, так будет и дальше. Примечание: в состоянии покоя Каду менее активен – его развитие, непосредственно, тоже. Дополнительно: Необходимо будет брать биоматериал для ежедневного обследования и фиксировать результаты в смотровой книге. Я больше не допущу очередного провала.» — И это... всё? Нет-нет-нет! — парень бросил записи на стол и стал лихорадочно что-то искать. — Должно же быть что-то ещё! Что-то более важное! Он судорожно переворачивал страницы толстых книг, перебирал бумаги и заметки, как будто где-то тут могла сама собой появиться эта смотровая книга, заглядывал под письменный столик с разных сторон, открывал, закрывал ящики и рылся в них, пока не нашёл хорошо знакомый кожаный переплёт с выгравированным на нём символом – маленьким человеческим эмбрионом, спрятанным в золотом круге, из изогнутых линий которого пробивались четыре вороньих крыла. Это был дневник, очевидно. Парень быстро вытащил его из ящичка, поспешно положил на стол, затем принялся нервно листать страницы, выискивая необходимую. На каждой из них хозяйка дневника указывала даты ровно так, как это делал парень, когда заполнял свой, посему понять, где надо будет остановиться не составит никакого труда. Конечно, потёртые временем листы с ярко выделенными пометками "1920, 1925, 1930..." были чертовски интересными, но молодого человека до нетерпимости беспокоила лишь одна – "1960 год, февраль"; следовательно, теребить страницы он перестал, когда они едва не кончились. Почти в самом конце книги его ждала долгожданная дата: «1 февраля 1960 год. Я наконец-то лично встретилась с ценным для меня образцом. Его тело и впрямь необычайно крепко и обладает рядом любопытных функций. Например, неплохой регенерацией кожных тканей (Я до последнего думала, что Альсина всего-навсего посмеялась, когда заявила о его "невероятной живучести"). У обыкновенных людей подобные глубокие увечья заживают изрядно долго, у него же – чуть меньше месяца. Это интересно. Ведь он не является членом ни одного из четырёх домов, в роду которых похожие особенности являлись следствием введения споров мегамицелия в организм их основателей – Беренгарио, Чезаре, Гульельмо и Николы. Однако, не исключаю возможностей внебрачных связей, вследствие чего и рождались такие небезынтересные помеси. Как бы там ни было, мне он необходим. Живым или мёртвым – индифферентно. Если в его организме форменно течёт кровь одного из четырёх правителей-мутантов (даже косвенно), то Каду приживётся при любых обстоятельствах, ровно так же как и у их прямых потомков; может, малость слабее – не буду сбрасывать со счетов. Так или иначе, я его уже отпустила. Ненадолго. Бедный глупый юноша. Рисковать жизнью ради тех, для кого ты считаешься пищей, развлечением и низшей формой жизни – верх абсурда. До боли избитые мужские принципы. Что ж, если мальчик захотел поиграть в героя – пускай. Это ничего не изменит, он всё равно проиграет. Как и оказалось – убит собственным отцом за счёт выстрела в грудь оружейной дробью. В который раз диву даюсь, откуда у судьбы такое омерзительное чувство юмора? Почему она забирает жизни детей вместо жизней непутёвых родителей? Пожалуй, я ухожу от главной темы. Нужно вернуться к Стефану. Благодаря подручной помощи ликанов (пометка: приказать старости принести в жертву трёх коз), я заполучила необходимую оболочку. Должна признать, я была в шаге от поражения: три результата моих опыта с яйцами отложенных Каду едва не загубили весь будущий эксперимент. Бэла, Даниэла и Кассандра (имена им дала Альсина) предали тело земле (примечание: удивительный феномен, я была уверена, что в девушках мушиная доля преобладает над человеческой, что могло говорить об отсутствии сострадания, скорби и прочих в них людских чувствах, а также их способов выражения; однако...), вследствие чего пришлось потратить немало времени, дабы найти его могилу. Когда высматривала, застала не менее изумительную картину – все трое стоят на месте захоронения. Прощаются? У меня была каждая минута на счету. Но, к счастью, успела. И пока его тело окончательно не остыло, желательно приступить к внедрению Каду незамедлительно. 2 февраля, 1960 год. Операция по внедрению Каду в грудную клетку прошла успешно. Даже лучше, чем я рассчитывала. Пациент подаёт первые признаки жизни – паразит постепенно приспосабливается, благодаря чему вновь запускает процесс функционирования жизненно важных органов. Однако, довольно слабый. 4 февраля 1960 год. Чем чаще я на него смотрю, тем больше убеждаюсь в его поразительной схожести с *имя было перечёркнуто перьевой ручкой, с такой силой, что острый кончик изрезал бумагу; не разобрать*. Впервые обратила внимание на эту***
Когда он вернулся в пещеру, все лампы в длинном коридоре были потушены, что намекало на чьё-либо отсутствие в его серых стенах. Это молодого человека здорово порадовало. Неужели во второй раз тайная вылазка обошлась без поимки за руку? Неужто у Миранды и впрямь так много дел за пределами убежища? Или же она уже улеглась спать? А спит ли эта женщина вообще? Нужен ли ей сон? В любом случае, переполнившись лёгким облегчением, Стефан на цыпочках двинулся через тёмный проход, держа наводку на собственные покои. В коридоре было слишком темно, но, на удивление, парню этот мрак не очень-то и мешал – он всё довольно неплохо мог разглядеть и без всякого источника света. Однако, дойдя до хорошо знакомой двери, он всё же заметил тусклое свечение, исходящее из нижней щели. Эта странность немного встревожила. Тем не менее, скинув всё на рассеянность, якобы он сам забыл потушить свечу перед уходом, толкнул дверцу и замер на пороге. «Зараза…». Напротив входной двери, прямо за письменным столом, в свете жёлтых огоньков восковых свечей, сидела она – Матерь Миранда. Сидела, откинувшись на спинку стула, закинув ногу на ногу, беспечно поигрывая носком чёрной туфли, и увлечённо читала его дневник. Стефан молча сглотнул. По всей видимости, он знатно попал и рано начал радоваться. — Нагулялся? — спокойный голос женщины нарушил напряжённую тишину. Она даже не повернулась в его сторону. Однако, несмотря на сдержанность, которую пыталась демонстрировать, в интонации всё равно мелькнули нотки недовольства. — Я… — Что ты делал в Запретном Лесу? — с явным нажимом спросила она, наперёд зная ответ. Матерь всё ещё не глядела на него, но от строк, выведенных фиолетовыми чернилами, оторвалась. Всё, что оставалось молодому человеку – медленно, опасливо перейти дверной порог и войти в комнату, дабы не показывать своего оцепенения. Он понимал, что страх, растерянность и непредвиденность такого исхода быстро выведут его на чистую воду. Даже, если Матерь всё узнала из его же записей – Стеф будет до последнего вести себя так, словно ничего не случилось. «Просто сходил прогуляться. Написанное мной в дневнике – лишь бред сумасшедшего». — Гулял. — сухо отчеканил он, стараясь подавить дрожь в голосе. — Ах, гулял, — повторила владычица с какой-то издёвкой. — Взял и так просто ослушался? Или то, что я позволила тебе единожды покинуть пещеру, окончательно сняло всякий запрет? — Конечно, нет, Матерь. Мне просто… — Просто хватило наглости пренебречь моим предостережением. — Что вы! — Стефан подошёл к стулу, на котором она восседала, слишком близко. — Я был осторожен. Эти края чертовски интересны, красивы. — его взгляд неожиданно упал на спину женщины; воспоминания обнажённого вида сзади невовремя пронеслись галопом. «... и опасны». — Не мог преодолеть желание рассмотреть их получше. Прогуляться по ним... — он чуть приподнял руку, пальцы коснулись воздуха рядом с тканью её чёрный сутаны. — ... и исследовать. Что-то необъяснимое так и тянуло к ней. Где-то глубоко, в самом подсознании сидело некое помешательство, озабоченность и самое настоящее восхищение, которым хотелось одарить каждую частику её божественного существа. И это чувство разгоралось сильнейшим огнём, стоило глазам увидеть перед собой Матерь Миранду – спасительницу и создательницу. — Такие "прогулки" уже стоили тебе жизни. Дважды. Неужели забыл? «Как раз-таки вспомнил» — холодно изрёк внутренний голос, и Стеф резко отдёрнул руку. — Никогда, Матерь. И ни за что не забуду, что во всех двух случаях спасли меня именно вы. Маленькое настольное зеркальце, в которое он ненароком взглянул, отражало красиво, но нахмуренное лицо женщины: маска на нём отсутствовала. Парень заметил мимолётное, очень мелкое дрожание пухлых губ. — Мне понравилась эта деревня. Несмотря на враждебно настроенных к чужакам местных. Но... сегодня я никого не встретил. — Довольно! — внезапно громко воскликнула Миранда, кинув раскрытый дневник на стол. — Бессмысленно морочить мне голову! Ещё раз спрашиваю: что ты делал в Запретном Лесу? И откуда у тебя ключ к воротам? От резкого выкрика женщины молодой человек вздрогнул. «Вам же известно. Зачем...». С отражения взгляд тут же метнулся на развернутые брошенные записи: страницы были открыты в самом начале, а на одной из них он заметил успокаивающую пометку, сделанную собственным почерком – «1 мая 1960 год». Сорвавшийся с губ облегчённый вздох получился шумным. В ожидании "сыночка" Матерь начала томиться относительно недавно. — Мне его дали. — опасная откровенность вырвалась следом. — Кто? Его решающий ответ изрядно заинтересовал женщину. Так, как он стоял позади, ей пришлось перемениться с ноги на ногу, а затем развернуться чуть боком, чтобы их взгляды, наконец-то, встретились. — Я кое с кем познакомился... — Ну, разумеется. На праздниках волей-неволей, но знакомства заведёшь, пусть и сомнительные. Этого-то я и опасалась. С кем? Внезапно, быстрым движением Стеф опустился на пол и прильнул к ногам Матери Миранды, как провинившийся слуга, которого ожидает наказание в виде сотни ударов бичей. Таким образом он попытался сыграть на её чувствах, сбить с толку, лишь бы как. Однако, женщина совершенно не дёрнулась, даже не моргнула; хотя, стоит признать, такого жеста с его стороны явно не ожидала. — Простите, Матерь, если сделал что-то не так! — виновато промолвил парень. — Но я не знаю, кто это был. Он не представился... — Значит, ОН? Стефан зажмурился от собственной глупости. «Сейчас же и поймёт, что к чему. Есть только две варианта: Гейзенберг и Моро. Выбор очевиден. Даже мне». Не дождавшись его ответа, владычица деревни рассмеялась глубоким грудным смехом, таким ему хорошо знакомым. — Можно было и догадаться. Напрасно я вывела тебя в деревню. — Нет! – голос молодого человека слегка надломился. — Не напрасно! Матерь Миранда, прошу, — в один миг он взял её руку и судорожно сжал. — Не запирайте меня здесь... я не выдержу. Молю! Со мной всё будет хорошо, — затем принялся гладить тыльную сторону ладони, уверяя могущественную женщину, что вполне способен позаботиться о себе. — Вы видели, как рана затянулась! Видели, как она исчезла, не оставив ни шрама... да вы сами говорили, что я не обычный человек! Может, оно и так, ибо подобное объяснить ничем невозможно, но... но у меня есть людские потребности, и если их не удовлетворять – я сойду с ума! Просто позвольте выходить время от времени: прогуливаться, общаться... это всё, что я прошу. Это всё, что мне нужно. Матерь смотрела на него удивлёнными и одновременно потерянными серыми глазами, как будто бы сейчас перед ней возникла совершенно иная картина – картина, которую она невзначай вспомнила; другое событие, вызывающее боль и слёзы. После долгого, мучительного молчания она всё же нашла подходящие слова: — Правда твоя. Ты и впрямь не простой, особенно с недавних пор. Если тебя этот факт успокоит. Однако, — женщина приподняла бровь и вырвала свою ладонь из рук Стефана. — Ты должен кое-что уяснить, — затем схватила подопечного за подбородок, впившись золотыми кольцами, напоминающие когти, прямо в кожу, и тем самым заставила вздернуть голову. — Всё! Абсолютно всё, что я делаю – необходимо. И я не в восторге от такой самовольности, которую ты проявляешь. Ты не должен! Но почему же тогда идёшь против воли своей матери?! Вдруг Миранда отпустила челюсть парня и несколько секунд просто молчала, будто бы последнее слово обожгло её мышечные складки, когда вырвалось из горла. А Стеф, в свою очередь, глазел на разгневанное божество испуганным, недоумевающим взором. Гнев Миранды испытывать на себя очень не хотелось. Её молчание тяготило, действовало удручающе, он ощущал на всём себе взгляд блеклых очей, которые смотрели на него... по-другому, словно нашли что-то новое; чёрные сузившиеся зрачки бегали, метались по мужскому лицу в попытках распознать перемены, что наступили внезапно, слишком для неё неожиданно. Она будто бы что-то поняла. Что-то то, чего сильнее всего опасалась. Вслед за тем резко встала со стула, чуть потревожив стоящего на коленях молодого человека, и торопливо зашагала к выходу. Но прежде, чем скрыться за дверью, бросила: — Хорошо, — это был самый повелительный тон, на какой была способна Матерь. — Я позволю тебе покинуть убежище. Но в определённые дни, с ограничением во времени и передвижении. Ты же, в свою очередь, будешь делать всё то, что я скажу. Без всякий возражений и препирательств – полное подчинение до тех пор, пока я не удостоверюсь в твоём состоянии. Ты меня услышал, юноша? — Да, Матерь... — с трудом выдохнул Стефан, стараясь скрыть свое ликование. — Всё, что угодно. Всё, что прикажете. — На удивление, она сдалась очень быстро. В чём же причина? Могущественная женщина удовлетворительно кивнула. — И вот ещё что, — добавила она, не оборачиваясь. — Держись в тени. Не общайся и не приближайся к тому, кто дал тебе ключ шестикрылым эмбрионом. Вдобавок, вернёшь его мне завтра, когда я приду проводить новое обследование. Будем считать, что это мой первый указ. Парень согласно замотал головой, а Матерь Миранда, будто почувствовав это, медленным, даже немного величественным шагом направилась долой из комнаты, в длинный тёмный коридор, оставляя Стефана наедине с потоком своих мыслей. — Вот и поговорили... Когда дверь за владычицей захлопнулась, он сразу же поднялся с колен, стряхнул с себя пыль и блаженно потянулся. Испытывать вновь чувство того, как мышцы начинают растягиваться было чертовски приятно. Собственное воскрешение не могло не отзываться сомнениями. — Чего-то Матерь сегодня не в духе. Не успел стать названным "сыном", а уже довёл до срыва. Молодец, Иштван, — парень театрально похлопал себя по плечу. — Хорошо играешь. И всю комнату наполнил беспричинный гортанный смех. Однако, длился он недолго. В один момент молодой человек о чём-то серьёзно задумался, а потом резво устремился к письменному столу; взял в руку зеркальце и вгляделся в бледное худой лицо с гладковыбритой кожей, что в нём отражалось: из стекла на Стефана смотрел молодой человек, лет двадцати двух, с взлохмаченными длинными черными волосами, чуть касающихся плеч (чёрными как сама ночь), с серыми глазами, вместо привычных голубых, что взирали на него с удивленным видом, с мертвенно побелевшими тонкими губами, дрожащими в тщетной попытке что-то произнести, и с синяками под глазами, похожих на холодные осенние лужи. Молодой человек точно знал, что это был он, но нечто чужое проглядывалось в этом полуживом лике, вынуждая робеть, как мальчишку. «Так вот о чём говорил Гейзенберг...». Маленькая, незначительная мысль о четвёртом лорде деревни внезапно побудила воспоминание о украденном дневнике Миранды и подаренном им роскошном револьвере, что скрывались за поясом его брюк. Вытащив всё присвоенное и положив на стол, он полез копаться в ящиках рабочего места, где лежали клады различного барахла. В одним из них Стеф наткнулся на острое шило, которое тут же схватил. Далее отодвинул письменный столик, припал на колени и, нащупав уязвимое место, принялся аккуратно расковыривать известку. С приложенными большим усилиями, справиться с поставленной задачей получилось довольно неплохо: молодой человек быстро извлёк выковырянный увесистый булыжник и в получившиеся широкое отверстие спрятал огнестрельное оружие. Затем, бросив взгляд на свою же раскрытую записную книгу, что ещё недавно начала читать Матерь, было решено втиснуть туда и её. «Я продолжу вести дневник. Для потомков. Кто знает, может, в будущем им пригодятся знания о тайнах этих мест. Но… будет лучше, если Миранда перестанет в него соваться. Или вообще решит, что я перестал заполнять страницы». — согласившись со своими мыслями, Стефан вернул камень на место и задвинул письменный стол, как стоял до этого. Единственную вещь, которую не спрятал в каменной стене, он ещё раз хорошенько рассмотрел, повертел, открыл, закрыл, потрогал. Дневник Матери Миранды был точно таким же, что у и него, лишь потёртее, старее и листы бумаги, заметно тронутые временем, пожелтели и истрепались, а чернила выцвели, однако текст по-прежнему хорошо читался. После небольшого припадка, вызванного возвращением памяти, в мозгу некоторая информация не очень-то и прижилась, посему хотелось изучить её снова, на более свежую голову. Да и интерес, что же было до 60-х годов, разгорался сильнее. И в связи с этим, прежде, чем замуровать книгу в стене, парень раскрыл её на первой же странице. «Ну, посмотрим, какие секреты в себе таит владычица этих мест».