Жаркий сухой сентябрь дарил жителям деревни последние летние дни своей благоприятный погодой: солнце, что ярко светило на чистом, без единого облачка, небе, обогревало поселение, позволяя людям ходить в лёгкой одежде; в воздухе витало ощутимое тепло, разливаясь дивным ароматом чуть увядающей листвы, а дождей не было уже изрядно долго. Казалось, лето затянулось на дополнительный месяц, и это не могло не радовать трудолюбивых крестьян. Однако, постепенно желтеющие и опадающие листья величественных крон не позволяли забыть о приходящей осени. И оставшийся поздно созревший урожай как можно скорее необходимо было собрать, посему на полях и огородах во всю кипела работа. В обычные осенние дни сбору мешала прохлада и нескончаемые осадки, отчего деревенские не успевали подготовиться к зиме должным образом, но, к счастью, не в этом благосклонном году.
Каждый деревенский житель начинал своё утро на засаженных овощами участках, кормил и выгуливал скот, а также трудился в Старом Городе на ветреных мельницах подле озера, на виноградниках, принадлежащих некогда бывшим владельцам замка, в садах близ огромного водопада и мастерской, которая являлась частью заброшенной фабрики, что располагалась в северо-восточной части поселения. Деревня была не большой, но работы хватало всем, и никто не жаловался.
В одиноком доме, на самом отшибе селения сквозь щебетания птичек, тихой песни ветра и отдалённых голосов местных работяг на старенькой печи весело посвистывал заварной чайник, нарушая воцарившуюся на мгновение тишину. Запах сладкого яблочного пирога, печённых фруктов и ладана лился из каждого угла, наполняя ноздри девушки при каждом глубоком вздохе. Она любила этот аромат – он напоминал ей о детстве. Постоянно, когда лёгкие заполонял ароматический дым смолы, выпечки и запечённых яблок, тревожные мысли уходили на второй план, тело расслаблялась, а сознание возвращалось в далёкое прошлое, где не было никаких забот, трудностей и ответственности – лишь беззаботная юношеская жизнь. И на сей раз она не смогла противиться этому вызывающему душевную мягкость запаху, отчего даже не заметила, как рядом на печи закипает чайник.
— Потуши уже наконец-таки этот котелок, девчонка, — раздался над ухом хриплый порицающий голос старухи. — Иначе от тебя и вода убежит.
В ту же секунду девушка, дёрнувшись от неожиданности, чуть ли не вскочила изо стола, молча направилась в сторону печи и сняла с неё закопчённый чайник. пересыпала травку в высокую кружку и залила кипятком.
— Всё в облаках витаешь? — продолжила ворчать старая, усаживаясь на деревянный стул.
— Я? Нет. Просто задумалась. — промолвила она, пересыпая засушенную травку в две глиняные чашки.
— Чего токмо толку? Что так, что эдак, ничего путного не надумаешь.
Залив отвар кипятком, белокурая девушка скупо усмехнулась. Выразительное зубоскальство старухи её ни капли не задело – верить она в это перестала ещё лет пять назад, когда пришло осознание того, что карга нарочно пытается задеть её самолюбие, дабы приземлить ту с небес на землю. И делала она это не просто так.
— Всё ещё сомневаешься в моих способностях?
— Ну естественно! А ты чего хотела? Убедиться в обратном мне повод ещё не дала.
— Ну и ну, — девушка взяла обе чашки за ручки и, дойдя до стола, осторожно поставила их подле старухи. — Я уже столько успела сделать, а ты всё ещё занимаешь мои достижения. Сахар?
Та, медленно помотав головой, выставила свою костлявую морщинистую руку в отрицательном жесте.
— Отрежь лучше кусок пирога.
— Как скажешь.
— А что до твоих “достижений”, — она аккуратно подула на чай, пустив по светло-коричневой поверхности лёгкую рябь. — Ты больно высокого мнения о себе. За свою небольшую девичью жизнь ещё не достигла таких результатов, как тот же Николае, чтобы чем-нибудь кичиться.
— Я бы поспорила.
Старуха недовольно фыркнула.
— О чём я и говорю!
— За свои девятнадцать лет, — начала белокурая девушка, попутно острым ножом разрезая пирог на мелкие кусочки. — Мне удалось достичь немалых знаний в области врачевания, бабушка Иоана, имея при этом очень узкий круг возможностей и источников информации. Если не веришь – спроси Мариана. Он подтвердит.
Когда с разрезанием шарлотки на тонкие ломтики было покончено, блондинка села за стол, прямо напротив старухи и осторожно вязла в руку чашку с отваром из сушёной лаванды. В нос тут же проник тоненькой струйкой белового дыма волшебный и успокаивающий аромат этого дивного растения.
— Чего мне слова какого-то местного простака?
— Он не простак, — спокойно возразила девушка, вытянув губы трубочкой, дабы отпить горячего чаю и не обжечься. — Он деревенский лекарь. Так же, как и я.
— “Лекарь”, — интонация её прозвучала слишком пренебрежительно. — В моих глазах его это никак не поднимает.
— А ты всё ещё отрицаешь современную медицину...
— Отрицала, отрицаю и буду отрицать! — повысив тон, заверила её карга. — Все эти таблетки, препараты, химикаты, приборы, созданные человеком – яд и плевок в лицо матери природы.
— Но этот "яд" и, как ты выразилась, "плевок в лицо" – эффективный метод борьбы с заболеванием, и спас он от смерти не мало людей.
Иоана пренебрежительно фыркнула и взяла чашку костлявыми трясущимися руками, отхлебнув из неё маленький глоток чая, после чего, вытерев тонкие, морщинистые губы, произнесла:
— Хоть убей, но твоим склянкам, металлическим удавкам и ядовитым растворам я ни за что не доверюсь. Природа есть истинное исцеление. Поверь бабке, она большую половину века пережила.
И вновь на лице блондинки блеснула язвительная усмешка. «И впрямь. Даже удивительно». Несмотря на то, что с момента того, как девушка попала в опекунство пожилой женщины, прошло чуть меньше двадцати лет, она запомнила её уже старой и отчасти немощной, посему фраза о долголетии была ничуть не преувеличена. И вопрос о том, как она умудрилась прожить столько лет, ни разу не пользуюсь медицинской помощью, мучает блондинку изрядно давно.
— Чего это ты лыбишься, девчонка? Не считай себя умнее меня, местных и всех остальных. Знахарство – по истине единственный действенный и столетиями проверенный метод врачевания.
Иоана откусила небольшой кусок яблочного пирога, уронив на стол крошки. Пережёвывала она медленно, тщательно и проглотила с таким удовольствием, что рядом сидящая девушка тоже поддалась искушению – взяла с тарелки тонкий ломтик свежеиспечённой ароматной шарлотки.
— Это лишь глупое суеверия и обыкновенное самовнушение, — украдкой закатив глаза, она отломила от края лежащего на столе ломтика пирога крошечный кусочек и отправила в рот, после чего тут же запила его горячим чаем. — От холеры или оспы “народная медицина” никого не спасёт. Она против них попросту бессильна.
— Если ты не веришь в чудотворную силу заговоров, трав и молитв – не значит, что она глупая и недейственная. Помнишь, пару лун назад конюх был едва ли ни на шаг от богов?
Жуя кусочек яблочного пирога, белокурая девушка утвердительно кивнула.
— Когда на него упала целая кобылья туша и придавила ноги, его мамонька слёзно просила меня прочитать заговор на исцеление и провести обряд, дабы сынишка – этот лоб здоровенный – в кровати всю жизнь не провалялся. И каков результат? Жив, здоров и полон сил.
Блондинка издала лёгкий смешок, игриво прикрыв рот тоненькими пальцами.
— Когда ты в последний раз его видела?
— О, — старая Иоана карикатурно махнула рукой куда-то в сторону. — Давненько.
— Я так и поняла.
Сделав ещё маленький глоток травяного отвара, блондинка сразу же ответила на слегка непонимающий взгляд карги пояснениями:
— Дорин слишком долго пролежал под мертвой лошадью. Обе конечности чрезвычайно сильно сдавило, отчего нарушилось кровоснабжение и возникла почечная недостаточность. Медицинские вмешательство требовалось незамедлительно, но получил он эту помощь с излишним запозданием, что могло стоить несчастному жизни. Благо, ему более-менее повезло: Мариан – профессионал своего дела – сделал всё, что мог и ампутировал конюху лишь одну ногу, вместо всей нижней части туловища. Как итог, грубо говоря, Дорин совсем не здоров и не полон сил. Но да, чудом остался жив. Только чудом не магии, а науки.
— Да что мне твоя безбожная наука? Изучая её, человек стремится господствовать над природой, напрочь позабыв о том, что в ней он токмо тварь дрожащая!
— И что в этом плохого?
Лицо старухи скривилось, как у обиженного ребёнка. От такого возмущения она резко поставила чашку на стол, и часть горячего содержимого полилась через край.
— Что в этом плохого? — сурово повторила карга. — Ужели ты считаешь, дескать человек вправе властвовать над тем, что породило его?
— А почему нет? Мы занимаем вершину пищевой цепи, а также эволюции, и с каждым годом постигаем новые познания, которые делают нас властителями этого мира. Это помогает нам выживать.
— “Властителями”? — вновь презрительно проговорила старая. — Иными словами, “богами”?
— Называй как хочешь. Факт остаётся фактом: постижение любой науки – делает нас сильнее, здоровее, умнее и приближает к долголетию, можно даже сказать, практически бессмертию. Будь у человека знания всего мира, накопленные годами, столетиями, тысячелетиями, то он открыл бы для себя невероятные возможности, что позволили бы ему творить, казалось, недостижимое. — в два глотка опустошив чашку, блондинка аккуратно протёрла пухлые губы тыльной стороной ладони, а после, отломив ещё один кусочек от шарлотки и закинув его в рот, продолжила: — Ты как-то рассказывала мне о четырёх владык, что правили этими землями, прямо в недрах, когда-то давным-давно…
— О божествах, девчонка, — поправила её Иоана, устремив бесстрастный взгляд серых, почти бесцветных, очей на маленькую лужицу разлившегося травяного чая по поверхности деревянного стола. — О Беренгарио, Чезаре, Гульельмо и Николе – могущественных владык, что основали наш скромный край и оберегали людей на протяжении долгих лет.
Белокурая девушка кивнула.
— До того момента, пока на деревню не напали еретики.
— Совершенно верно. Помнишь ещё бабкины истории…
— Это довольно интересные рассказы, на самом деле. Хоть и немного неправдоподобные.
Всё ещё не отрывая глаз от пролитой светло-коричневой жидкости, карга недовольно сдвинула брови вместе.
— Чойта неправдоподобные?
— Собственно, к чему я и вела… — доев тонкий ломтик шарлотки, блондинка вытерла руки белым, чуть заляпанным кухонным фартуком, что был повязан поверх хлопчатого платьица. — В твоих сказаниях говорилось о том, что лорды сумели достичь относительного бессмертия и обладали неземными знаниями, которые им даровал…
— Святой Грааль. Чаша Гиганта, кою они охраняют и по сей день.
Девушка сделала очередной лёгкий кивок головой. Но в этот раз какой-то сомнительный.
— Если я правильно помню, то эта чаша символизирует высшую над ними сущность.
— Чёрного Бога. Да-а-а. — протянула деревенская колдунья, аккуратно пригубив чай. Сглотнув обжигающую влагу, она, кажется, немного расслабилась и успокоилась. — Божество, что царит над божествами.
— И вот на этом моменте твоё предание становится сказкой. Ибо все способности, которыми обладали четыре правителя, взялись у них благодаря вмешательству некой потусторонней сущности.
Когда старуха оторвалась от наблюдения за тем, как крохотные струйки травяного отвара растекаются к краю стола, она взглянула на свою опекаемую с какой-то подозрительной теплотой и кислой ухмылкой. У девушки по спине пробежали мурашки.
— Потусторонней ли? — произнесла та с насмешкой такой, будто бы сама уже давно знала точный ответ. — От наших глаз скрыто слишком многое, девчонка, и, если мы чего-то не видим – не значит, что этого “чего-то” нет. Местные верят в Бога – всеотца, коего принято представлять человекоподобным мужчиной, приближённого к простым смертным, но… они напрочь позабыли о четырёх главных основателях и их покровителе в лице Чёрного Бога – Чаши Гиганта. Они взаправду существовали, девчонка, не хихикай. Даже оставили потомков.
— А эти потомки, надо думать, умерли ещё до моего рождения. Не так ли?
Не убирая с морщинистого бледного лица ухмылку, карга медленно покачала головой из стороны в сторону.
— Четыре лорда, четыре дома, четыре семьи, что живут здесь и по сей день – наследие королей. Об этом непринято говорить, потому что трое потомков утратили своё феодальное господство ещё давным-давно, но кровь! Кровь, да-а-а… кровь таит в себе воспоминания. И их былую силу.
— Что это за семьи, бабушка, если не секрет?
Откусив суховатую мякоть яблочного пирога до самой твёрдой корочки, Иоана хитро прищурилась, а затем посмотрела в голубые глаза подопечной крайне насмешливо.
— Беневьенто, Димитреску, Гейзенберги и Моро.
Когда из уст деревенской колдуньи вырвались до боли знакомые фамилии, блондинка неожиданно встрепенулась, словно потревоженная кем-то птица.
— Моро? — тут же переспросила она. — Мариан Моро – потомок одного из основателей деревни?
— Ну и глаза ты выпучила! — хриплый хохот бабки вызвал у неё ещё большее непонимание. — Да, я бы тоже не поверила, что этот сморчок мямливый отпрыск самого Николе. Точно, как и его чадо.
— Невероятно… впервые об этом слышу.
— Потому что ныне это значения не имеет. Три дома давнё-ё-ё-ёхонько позабыли о своих могущественных корнях. Единственные токмо Димитреску испокон веков чтили традиции и с кичливостью заявляли, что являются прямыми потомками Святого Чезаре. Покамест, знамо, Констанций – последний глава рода, правящий тем самым замком, – не осквернил своё имя и не утратил семейное наследие. Я в те времена малость моложе была… помню по сию пору, как они с женой и детьми из деревни сбегали. Ох, что тогда было…
Карга прикрыла свои серые глаза, словно вспоминая. На сухих губах её появилась слабая улыбка, за которой слабо скрывалось дрожание уголков рта. Это белокурую девушку озадачило.
— Что было, Иоана?
— Мятеж и всеобщее недовольство – вот что.
— Почему?
— Репутация у него была скверная. Поговаривали, якобы рабочие, что служили семье Димитреску, без вести пропадать стали. Раньше, кто попадал на службе к хозяевам замка, будь то на виноградник, в само здание или сады, оставался жить во владениях до праздников, имея токмо возможность писать домой письма иль отпрашиваться на половинку часика, дабы встретиться в деревне с семьями, а там… когда умер отец Констанция – граф Георг II– наследничек ужесточил обращение со слугами. Не вдаваясь в особые подробности, скажу так: пропащих живыми никто не нашёл.
— То есть, Констанций их уб…
— Детали мне неизвестны, но слухов по округе ходило много, что и вызвало у наших мужиков такое негодование. Живовидцы поговаривали, дескать молодой граф наш душегубом был. И со смертью батюшки, когда получил полную власть, распоясался окончательно. А кто-то, сохраняя преданность прямым потомкам одного из основателей, молвил, якобы Констанций наоборот был размазнёй и слуг всех всего-навсего распустил. Но, как бы там ни было, рабочие не объявились, хозяев под угрозами жестокой расправы выселили, истина у каждого своя, а в замок, дальше виноградников, местные заходить боятся. И правильно делают. Негоже по священным местам шастать и бедокурить.
— Удивительно. Сколько здесь живу, а слышу об этом впервые…
— Потому как история деревни перепачкана кровью. Люди не любят с ней возиться, не хотят вспоминать, а также не желают возвращаться в те тёмные времена, когда деревней правили владыки. Вот токмо... — Иоана задумалась. Но лишь на мгновение. — Истории присуще повторяться. Как бы они того не хотели.
В сей раз блондинка не проронила ни слова. И в небольшой трапезной, над самым обеденным столом налегла тревожная тишина. Такая давящая, пронзительная тишина, что полностью затопила помещение, окружила его плотным кольцом, не выпуская двух, сидящих друг напротив друга, женщин. Однако, царствование её было недолгим. Через какой-то незначительный промежуток времени в сенях раздался оглушительный дверной хлопок и следом послышались взволнованные мужские голоса. От возникшего шума белокурая девушка, как по сигналу, вскочила со стула, едва его не опрокинув.
— Кого там ещё черт приволок? — прищурив свои практически бесцветные глазёнки, пробрюзжала карга. — Ты кого-то ждёшь, девчонка?
— Нет. Никого.
В следующую минуту в трапезную, где приятно пахло ароматной выпечкой и ладаном, вбежал молодой парнишка лет семнадцать. Окинув хозяек дома безумным взглядом, весь запыханный, встревоженный молодой человек, явно не знал, с чего начать. Однако, всё же собравшись с духом и приведя мыслями в порядок, воскликнул:
— Миранда! — голос незваного гостя дрожал от еле скрываемого волнения. — Миранда, т-там...
Поняв, что он не в силах объяснить ситуацию на словах, парень стал нервно указывать пальцем на тёмный дверной проём, прикрытый лишь белой прозрачной тканью, дабы хозяйки поняли всё сами. И в момент, когда девушка хотела было самостоятельно выяснить в чём дело, что вызвало такую бурную реакцию у молодого человека, тонкая дверная штора колыхнулась, откинулась, а за ней спиной к ним осторожно приплёлся здоровенный мужчина.
— Что происходит? — недоумённо спросила блондинка.
— Принимайте, хозяйки, гостя, — несмотря на то, что вошедший крупный мужчина слегка притомился и запыхался, интонация его звучала как-то неуместно весело. — Надеюсь, стол накрыт.
— Да что случилось? — изумилась ещё больше Миранда, когда за крупным крестьянином слегка согнувшись вошёл второй.
Нежданных гостей оказалось четверо: один, молоденький парень – сопровождающий, двое, постарше (по лет так за сорок), стоя лицом к лицу к друг другу держали в руках самодельную переноску, а четвёртый, сильно отличающийся от остальных, лежал на деревянных носилках и, по всей видимости, находился без сознания. По обилию крови, что вытекла из-под затылка, белокурая девушка сразу определила причину практически предсмертного состояния незнакомца, но вот выявить её следствие было куда сложнее.
— Как это произошло? — молниеносно ринувшись к переноске с раненым, выпалила она.
— Дак, хер его знает! — крестьянин, стоявший подле дверного проёма, небрежно почесал нос о плечо. — Мы с Костином, в двух шагах от холма, сидели в карты поигрывали, да цуйку холодную распивали, никого не трогали, матушкой клянусь. А немного погодя услыхали грохот, будто булыжники по горочке скатились, но токмо если бы камни кричать умели, пронзительно так…
— Кратче, — не дав договорить первому, встрял второй, что стоял спиной к женщинам. — Прибегаем мы на шум, а там этот, — мужчина с рыжей густой бородой кивком головы указал на лежащего без сознания человека. — С проломленной башкой лежит. Кровищи было, у-у-у-у…
— А на кой ляд вы, дубьё, его к нам притащили? — от возмущённого хриплого голоса старой Иоаны семнадцатилетний парнишка вздрогнул так сильно, словно его неожиданно ударили исподтишка.
— Ну дык… некуда больше.
— Покамест мы до клиники Моро дойдём – чужак помереть раза три успеет. А у вас хата с краю деревни. От склона рукой подать.
— И чего? Нужен нам этот чужак здесь больно. А ну-ка, лапти в хваталки и на выход!
— Дак, как же ж так, — изумлённо захлопал своими чёрными глазами другой крестьянин. — Хлопцу помощь нужна. Помрёт ведь…
— Пущай. Своих дел невпроворот.
— Бессердечная ты, карга, и чёрствая, — второй же с нескрываемым отвращением сплюнул себе под ноги. — Правду молвят – ведьма!
— Да что мне толку от чужой молвы, дурило. Болванам свойственно придумывать всякую ересь, когда они чего-то не понимают.
— Э-э-э, — возмущённо протянул рыжебородый. — Следи за языком, старуха!
— Ни то что? “Богу” своему помолишься? — на первом слове деревенская колдунья сделала выразительно-пренебрежительный акцент, явно выражающий всё её отношение к местной новой религии.
— Пасть захлопни, язычница! Сама ж суёшься в пекло.
— Суюсь, потому как не боюсь огня. Мы с ним не чуждые.
— И славно, — скривив губы, грубо кинул первый крестьянин. — Значится, скорой встречи оба останетесь рады…
— Да хватит вам собачиться! — самый юный из мужчин, наконец, напомнил о своём присутствии. — Пока вы грызётесь, он умирает. Миранда… прошу тебя, помоги.
— Вам-то что, до чужака? — пробормотала карга и сложила свои морщинистые костлявые руки под подбородком. — Вы даже не знаете, чего он здесь забыл.
— Да срать! Он, в первую очередь, человек. И оставлять его в таком состоянии – бесчеловечно.
— Помоги ближнему своему и тебе воздастся, — изрёк рыжебородый. — Заповедь бо…
Старая Иоана махнула рукой, как бы тем самым затыкая тому рот.
— Мне что совой об пень, что пнём об сосну. Уносите калеку отсюда.
— Миранда?
Всё то время, пока местные мужики и старуха спорили и ругались, белокурая девушка тщательно осматривала принесённого на самодельной деревянной переноске раненого незнакомца: бледное красивое, путь и заросшее жёсткими волосками лицо, густая, чуть кудрявая короткая причёска, пряди чёрные как смола и уголь, губы розовые, тонкие, словно ниточки, а сам он худ, очень высок, широк в плечах и имел довольно недурную талию. Блондинке он показался довольно интересным, особенно по сравнению с местными обитателями, что были друг на друга, как один, похожи и не слишком привлекательны, отчего бывало отвлекалась от осмотра пробитой, скорее всего, в результате падения со скалы, раны. «Соберись, дурёха, это непрофессионально!».
— Миранда, пожалуйста… ты же лекарь.
— Охота ей с мертвецом возится!
— Несите раненого в диванную, — резко выпалила блондинка, не отрывая с незнакомца взгляд. — И поосторожнее. Он потерял очень много крови.
Улыбнувшись, все трое мужчин одновременно кивнули головами, а старуха раздражённо фыркнула. Иоана ей этого ещё долго не простит.
С того момента прошло всего-ничего пару дней, однако, для девушки они тянулись невероятно долго. Спасать чью-то жизнь, как оказалось, было чересчур тяжело, муторно, и ответственность, которую она сама на себя возложила, душила словно перевязанная на шее петля. И чем Миранда только думала, соглашаясь помочь этому не пойми откуда взявшемуся, а также чего в их деревне забывшего, чужаку? Любопытство? Чрезвычайно высокое самомнение? Жалось? Или же попытка доказать всем и бабке Иоане в первую очередь, что, несмотря на юный возраст, она способный и талантливый медик, не обделённый, особенной для женщины, высоким умом. А может… нечто иное? В любом случае, на этот вопрос точный ответ и сама блондинка не могла дать. Согласилась и всё тут. Теперь приходится разбираться, и ночами не спать, возясь с бедным умирающим. И возня эта, казалось, была практически безрезультатна. По крайне мере, до поры, до времени.
В очередной раз, когда Миранда меняла незнакомцу грязную, выпачканную в крови, тряпку на чистую и прохладную, его плотно закрытые веки дрогнули, заставив девушку встрепенуться от неожиданности.
— В… во… — им в след и тонкие губы задрожали в попытке что-то прошептать. — П-пи-и… пит-т-ть…
Блондинка, оставив мокрую холодную тряпку на лбу брюнета, тут же спохватилась, оживилась и торопливым шагом направилась куда-то за пределы диванной комнаты. Однако, отсутствовала она крайне недолго.
— Вод… воды-ы-ы…
— Сейчас-сейчас, — протараторила она, приближаясь к старенькому небольшому дивану, на котором лежал раненный. — Вот, держите.
Аккуратно приподняв голову чужака, Миранда прислонила к его тонким губам глиняную кружку, до верху заполненную чистой водой из колодца. Мужчина пил долго, медленно, каждый глоток, что давался ему с трудом, он растягивал словно это был последний раз, когда его полость рта наполняла обыкновенная жидкость. И наконец, с жадностью утолив небывалую жажду, раненный уже самостоятельно, немного устало откинулся на подушку.
— … спасибо. — выдохнул он. — Это было очень кстати.
— Представляю. За несколько дней у вас возникло обезвоживание организма.
— Несколько дней? — его закрытые веки по-прежнему дрожали, влажные от воды уста едва заметно шевелились, а слова выходили с трудом. — Это сколько?
— Приблизительно трое суток.
— Много. Слишком… много.
— Вы куда-то торопились? — поинтересовалась блондинка, ставя деревянную кружку на небольшой столик, стоявший подле дивана.
Но черноволосый мужчина не ответил. Лишь тяжело задышал, будто ему не хватало свежего воздуха, зажмурился, видимо, почувствовав боль, и осторожно дотронулся двумя пальцами до затылка, после чего медленно открыл глаза и взглянул на слегка вымазанные запёкшейся кровью кончики.
— Моя? — выдал он, растерев красную жидкость между пальцами.
Ответ, как и сам вопрос, был очевиден. Миранда даже усмехнулась.
— А чья же ещё?
И вновь ответом стало только сплошное молчание. Наглядевшись на собственную кровь, на бледном лице незнакомца расплылась скупая ухмылка. Когда им овладел сильный интерес и желание увидеть воочию остроумную женщину, что находилось возле кровати, он с трудом повернул голову на бок, и обомлел. О чём, собственно, говорил резко приоткрытый рот, округлившие глаза и непонятный в них блеск, что заиграл прямо в светло-голубой радужке, прямо в её в ней отражении.
— Ух ты… Бог послал мне ангела спасителя? Незаслуженно. Но я польщён!
Блондинка удручённо вздохнула. Её вздох получился больше похожим на рык разочарования, нежели на усталый выдох, который вырывается из груди полным комом. «Мужчины. Ни капли индивидуальности, ни капли... уникальности. Какая жалость».
— К вашему разочарованию, если это таковым можно назвать, послал он вам на помощь не меня, а трёх местных крестьянин, которые чудом оказались неподалёку.
Незнакомец хмыкнул и неприятно скривился в полусонной усмешке.
— Что ж, тогда передайте им мою благодарность. И, — он приподнял край одеяла, коим всё время был накрыт, и взглянул на собственное обнажённое тело: кроме заношенных портков на мужчине не было ничего. — М-да. Ну, можете достать из переднего кармана моего плаща пару-тройку золотых форинтов и отдать их этим героям. В качестве небольшого презента.
Внимая его бархатный низких голос и слегка ломанный румынский, на какое-то время Миранда просто застыла, впала в состояние некого транса. Ей ещё не доводилось слушать мужчин с такой хорошо поставленной речью. Мало того, что он явно был не здешним, даже не румыном, незнакомец ещё и на простого крестьянина не походил. Ни на чуть. «И чего он забыл в этой богами забытой глуши?».
— Форинтов? — слегка потреся головой, отогнав тем самым лёгкое оцепенение, уточнила белокурая девушка. — Спешу вас расстроить, но эти гроши здесь никто не возьмёт. На них даже горбушку чёрного хлеба не купишь.
— Извиняюсь, но местной валюты у меня ещё нет. Я тут не... Ай! Вот с... с-собака! — когда мужчина шевельнулся, дабы удобнее было держать голову и смотреть на блондинку, боль резким и быстрым ударом пробила всё его тело, точечно вцепившись цепкими лапами в колено и между лопатками. Падение со скалы начало напоминать о себе. — Скотство... я что, теперь калека?
Миранда отрицательно помотала головой.
— Нет. Но могли быть. — поправив полы платья, она села на край старенького диванчика в полном предвкушении увлекательной, а может, и не очень, истории. — Как так получилось?
— Что? Как я шмякнулся с большой высоты?
— Угу. И то, каким образом и зачем вы здесь оказались. Гости у нас явление редкое.
— Догадываюсь почему, — ирония была неуместна, но он не сдержался. — В общем-то, сразу вас заверю, история скучная, неоригинальная и короткая; но ежели вы и впрямь хотите её услышать – мне не трудно рассказать. Только... можно ещё глоточек? В горле сохнет. Ой-ой-ой... — незнакомец вновь кое-как скрючился от резкой боли, отдавшейся по всей спине и конечностям.
— Нет-нет! Не двигайтесь! У вас практически по всему телу сильные ушибы... давайте я лучше принесу макового молока, и вы поспите?
— Маковое молоко? — переспросил мужчина хриплым голосом. — Опиум, что ли? Не надо! Я как-то не готов... да и вы, кажется, хотели послушать, каким чудом я здесь очутился.
Миранда немного устало прикрыла глаза и расплылась в какой-то тёплой, но с нотками маленькой насмешки, улыбке.
— Нет, не опиум, — его сравнение ей показалось забавным. — Не переживайте, я никуда не тороплюсь.
— А вот я – вполне.
Брюнет попытался приподняться на локтях, но лишь вызывал новый приступ невыносимой рези по всему своему телу.
— О-о-ох, собака...
— Может, всё-таки молока?
Мужчина скривился, но, признавая, что действительно нуждается в каком-никаком обезболивающем, нехотя кивнул.
— Быстро возьмёт?
— Что?
— Я спрашиваю, как скоро подействует?
— В сон начнёт клонить где-то... приблизительно через минут… пятнадцать-двадцать.
— Пойдёт.
Девушка одобрительно кивнула.
— Тогда пойду заварю. Я сейчас.
— Спасибо.
Уголок пухлых губ девушки дрогнул в улыбке; и в следующей момент, поднявшись с края дивана, она поторопилась в трапезную, до последнего ощущая на себе заинтересованный взгляд голубоглазого незнакомца.
Отсутствовала она недолго. Мужчина даже не успел задремать, как блондинка с подносом в руках появилась в пустом дверном проёме, завешенным лишь белой шторой. Ещё мгновение и белокурая девушка уже стоит подле него, чуть нагнувшись, и осторожно ставит на деревянный стул поднос с кружкой до верху заполненной белой густой жидкостью, двумя хлебными лепёшками, лежавших в глиняной миске, а также маленькой сметанницей тоже, надо думать, полной. Запах свежей выпечки и домашних молочных продуктов заставил рот наполниться слюной.
— Ох, не стояло...
— Не стояло что? — заняв то же самое место с краю дивана, скупо улыбнулась Миранда. — Полагаю, ели вы в последний раз тоже довольно давно.
— Что есть, то есть.
— Тогда в чём ваша проблема?
— Не люблю быть приживальщиком. А вы, по всей видимости, и так достаточно долго выхаживаете моё изувеченное тело.
— Именно так, — своему спокойному тону блондинка не могла не удивиться. — Хлопот вы нам прибавили. Лепёшка, к слову, из ржаной муки. Будете?
— Не откажусь.
Мужчина попытался поднять правую руку, дабы взять из глиняной миски свежую ржаную лепёшку, но боль в плече заставила вскрикнуть. Попытки шевелиться и подавать признаки жизни предстоит оставить на неопределённое время.
— Кажется, вам придётся меня кормить, — кисло усмехнулся он. — Всё моё существо саднит невыносимо.
Миранда глубоко вздохнула. Это, как ей показалось, было слишком унизительно, неприятно и немного пошло. Кормить незнакомца с рук? Увольте! Она даже представления не имеет, где этот бродяга шлялся, и откуда он родом, отчего совать свои пальцы в рот или касаться ими его губ как-то вынуждало брезгливо морщиться. Однако с другой стороны, девушка понимала, что другого выхода особо и нет, да и опыт с кормёшкой из собственных рук имела (на практике ей приходилось ухаживать за пожилыми людьми). Посему, с трудом сдержав взрыв справедливого возмущения, вновь вздохнула и отломила от хлебной лепёшки небольшой кусочек.
— Чёрт возьми, — с безобидной иронией процедил он, всё так же заинтересовано скользнув по её лицу голубыми глазами. — Дорого мне эти услуги обойдутся...
«Представить себе не можете насколько».
Смочив кусочек ржаной лепёшки в густой сметане, девушка поднесла это свежевыпеченное хлебное изделие к губам незнакомца, и тот немного робко приоткрыл рот, готовясь принимать вкусную закуску.
— Удивительно, — продолжил черноволосый мужчина, медленно прожёвывая кусочек лепёшки со сметанной. — Впервые нахожусь в деревне, где местные мало того, что не пытаются тебя убить, так ещё и окружают заботой.
— Вам просто повезло, — серьёзно изрекла Миранда, обмакивая второй кусок лепёшки. — Вас нашли неравнодушные люди. Если бы не они – кто-нибудь другой, в лучшем случае, просто оставил бы незнакомца умирать. В худшем же – бросил в кормушку к свиньям. Чужаки здесь никому не нужны.
Брюнет приоткрыл рот, и белокурая девушка осторожно, не касаясь кончиками пальцев ни губ, ни зубов, вложила ему в рот дольку хлебной лепёшки. Он торопливо разжевал её.
— Да, везения у меня хоть отбавляй, — с трудом проглотив поданный кусок, отшутился мужчина. Его голубые глаза никак не желали от неё отрываться. Миранду это начало смущать. — Вы, как я понимаю, тоже относитесь к этим "неравнодушным"?
— С чего вдруг?
— Ну-у-у... — незнакомец окинул помещение, в котором всё время находился, беглым взглядом, после чего вновь вернул его на блондинку.
Девушка почти мгновенно поняла, на что намекал раненный, и, дабы не слышать слов подтверждения, быстро ответила на ещё непоставленной вопрос.
— Это мой врачебный долг. — как же горделиво она это произнесла. — Я до последнего оказываю помощь нуждающимся в ней людям.
Тот, прищурившись, улыбнулся.
— Значит... давали клятву и всё такое?
— Клятву?
— Ну, "не навреди", там... или...
— Только если самой себе, — спокойно отрезала блондинка. — В бога я не верю. А библии у меня нет, чтобы на ней клясться. Я её попросту не читаю.
— Понятия не имею, как это работает, но засчитано.
На лице Миранды скользнула усмешка.
— Если не знаете, то зачем интересуетесь?
Мужчина же осторожно качнул головой, как бы говоря, каким должен быть ответ и на этот вопрос не имеет представления, и тут же поморщился. Голова невероятно сильно раскалывалась.
— Врачи... профессиональные врачи моей страны дают клятву. Вы, на моё удивление, не похожа на какого-либо дилетанта, не ведёте себя, как колхозная медсестра, не колдуете надо мной, словно безумная бабка-ведунья, отчего складывается мысль, что вы... либо тоже неместная, либо же слишком из ряда вон выходящий случай. Ни в одной деревне, – а бывал я во многих – не встречалась мне такие "медики", как вы. Поделитесь секретом?
— Конечно. Если бы он у меня был.
Тон блондинки оставался удивительно спокоен; без язвительности и самодовольства, без возбуждения и восторга. Однако внутри неё всё ликовало от долгожданного признания; да так громко, что она беспокоилась, как-бы он не услышал её девичью радость. Миранда всегда стремилась к тому, чтобы обрести всеобщую признательность, уважение и даже почитание. Но ни того, ни другой, ни тем более третьего она, увы, не получала. «Проще проигнорировать, чем признать необычайный талант женщины в чём-либо».
— Что же, тогда, надо думать, у вас есть какая-то тайна. Потрясающе. Женщина с загадкой – моё слабое место.
К щекам белокурой девушки начал подступать румянец и, кажется, голубоглазый незнакомец мгновенно уловил изменение в её состоянии, несмотря на то, что она усиленно пыталась подавить их. Тогда она спешно перевела взор с мужчины на противно жужжащую муху, кружившую под потолком, и только после ответила:
— У всего и каждого должна быть тайна. Иначе интересу будет неоткуда взяться. Вот вы, например, тоже являетесь для меня загадкой, которую я хотела бы уже наконец раскрыть.
— ... и вследствие потерять ко мне интерес?
Миранда недоумённо вскинула бровь, изящную бровь на красивом, юном лице.
— Чтобы вы под этим не подразумевали – интерес исключительно научный.
— Научный... — как-то ласково повторил раненный брюнет. Сам он не заметил, что в словах его просквозила нежность. А блондинка – вполне. — Ну, с чего-то нужно начинать.
— Даже не вздумайте держать в мыслях что-то лишнее по отношению ко мне, — её возмущение прорвалось наружу: — Я достаточно умна, чтобы понять, к чему вы клоните, и не вестись на подобное.
— Да. Я заметил.
— И всё равно позволяете себе выражаться подобным, излишне самоуверенным образом.
— Просто не могу иначе. Если мне что-то или кто-то понравился – я обязан об этом сообщить. Хотите вы того или нет. Простите, ежели как-то этим оскорбил. Совсем не хотел.
— О, ещё бы. Мне же вам ещё швы снимать.
Вновь, но уже как-то по-дурацки улыбнувшись, мужчина осторожно коснулся рукой изувеченного затылка, полагая, что пальцы нащупают специальную нить, соединяющую открывшуюся рану. Заживать будет очень долго.
— Мне стоит вас бояться?
— Очень даже.
— Что ж, тогда буду следить за языком.
И теперь они оба улыбались друг другу. Она точно понравилась ему, искренне; его слова не являлись нарочитой лестью. А что до неё? Понравился ли он ей? Неизвестно наверняка, но определённо мог бы.
— И всё же, — прекратив небольшой зрительный контакт, начала Миранда. — Вопрос о том, что вы забыли в наших краях и как сюда попали, остаётся открытым.
Неожиданный глубокий вздох разорвал больную грудь незнакомца. Говорить ему об этом очевидно не хотелось.
— Видите ли, моя прелестная спасительница, я очень люблю путешествовать...
— Я спрашивала серьёзно.
— А я серьёзно отвечаю, — улыбнулся мужчина. — Мне действительно нравится покидать границы своей родины и навещать соседей. Меня завораживает мысль, что люди с иной внешностью, культурой, языком, люди с другой национальностью находятся так близко.
— Что в этом такого?
Его неунывающая и полная оптимизма улыбка начала действовать блондинке на нервы, потому как в ней постоянно мелькало какая-то издёвка и плутовство.
— Неужели вам не интересно узнать, как живут люди из другого... хм, "мирка"?
— Нет.
— Очень жаль.
— Почему?
Следующий кусочек, отломленный от лепёшки, она сунула уже себе в рот. Брюнет за её действиями внимательно наблюдал.
— Неужто вам не хочется покинуть свою деревню и повидать мир? Я бы даже с большой охотой его вам показал... как только восстановлюсь, разумеется.
— Не нужно. Мне внешний мир не интересен.
— А что же тогда вам интересно? — усмехнулся он. — Есть ли то, что имеет для вас значение превыше всего?
И тогда Миранда, глубоко погрузившись в собственные мысли, серьёзно задумалась.
… сентября, 1908 год.
***
Сильный ветер гонял по серому небу густые тучи, перемешивая их в тяжелое тёмное месиво; и вместе с этим какое-то еле уловимое изменение в воздухе предвещало дождь. Мощное дуновение постоянно норовило взволновать длинный подол чёрного перьевого плаща с капюшоном, в который была облачена статная высокая женщина, чьё красивое лицо скрывала золотая маска, и ей то и дело приходилось его поправлять. Это действие, пусть и было нетрудным и быстрым (дело пяти секунд), сильно нервировало местное божество, вынуждая её каждый раз дёргаться и пробегать по прикрытому плащу руками, словно неуверенная в себе юная крестьянка, коя не знает куда себя можно деть. В такую погоду, когда снаружи беснуют все признаки наступающего урагана, Миранда предпочитала отсиживаться в своей пещере и продолжать исследовать биоматериал найденной ею когда-то давным-давно плесени, дабы открыть для себя новые возможности мутированных микроскопических грибков, что уже не один век существует в восточноевропейском горном хребте заброшенной небольшой деревеньки. В принципе, до появления новой обузы, за которой её необходимо тщательно следить, этим она занималась на протяжении практически всех дней, недель, месяцев и, чего уж там, лет – исследования гигантской микоризы были единственными занятиями, коим женщина посвящала всё своё безграничное время, ибо их результат должен был нести за собой последствия, по-настоящему для неё волнующие и приоритетные уже слишком давно. Однако, сегодня дел было и вне убежища невпроворот: местным крестьянам понадобилась её милость и помощь.
— … и вот, собстна, тута я её и нашёл. Лежала моя Бурёнка вся в крови и кишках… задранная, так шо наперво не поймёшь, боги весть кто в этом месте лежит.
Старик, на седой голове которого красовалась серая кепка-восьмиклинка, чуть присел перед ней, напрягая дрожащие ноги, и костлявой ладонью указал на место, где были высохшие следы крови, примятая трава в виде большой туши животного и отпечатки двух пар ботинок большого размера.
— Говорю вам, Матерь, не волки это были… приколич! Шоб мне пусто было, оборотень! — он сплюнул на под свои хромовые сапоги и вытер рот кожаным рукавом.
— Что ты такое говоришь, дурень? — немного беспокойным голосом возмутилась рядом стоявшая бабка с перевязанным на голове белым платком. — Какие оборотни? Нет их у нас тута! Не зря же нас Тёмный Бог оберегает… да, Матерь?
Миранда, что находилось от семейной пары крестьян в нескольких шагах, была полностью погружена в собственные мысли и выныривать из пучин просветлённого сознания как-то не сильно желала. Скажем прямо, её было глубоко плевать на проблемы местных, на их переживания, страхи и прочие свойственные смертным ощущения, а также встречающиеся трудности. Они для неё лишь расходный материал – необходимая оболочка для того, чтобы мегамицелий “пускал корни”, и всего-то. Казалось бы, зачем она вообще тратит на них своё время, которого могла провести с большей пользой? Какой смысл держать сотню людей в деревне и заботиться об их благополучии? С каждым приближением заветной цели Миранда всё сильнее жаждала дня, когда натравит на деревню толпу ликанов, и позволит тварям растерзать всё население, оказав им большую милость тем, что освободит всех от плена её маленького созданного мира. Однако сейчас они всё ещё были нужны ей: их преданность, их слепая вера, их страх перед ней и их… тела. «Мегамицелию всё ещё нужна среда для обитания».
В момент, когда подул сильный ветер, приподнял подол её плаща и чуть не сорвал с головы капюшон, женщина всё же оторвалась от копаний в голове и соизволила ответить, совершенно не глядя на пожилую пару. Всё её внимание было приковано к двум чётким отпечаткам подошвы мужских туфлей.
— Откуда взялись мысли об оборотнях? — бесстрастно спросила она.
— Ну дык… — старик осторожно поднялся с корточек и, сдвинув на лоб кепку, почесал плешивый затылок. — Ходят в деревне слухи, шо, дескать у нас здеся сызнова зверюга человекоподобная объявилася. Бродит ночью по улочкам, воет страшно и скот жрёт, а ежели кто-то из дому выйдет – раздерёт в клочья и место живого не оставит. А самое жуткое дак это то, шо она, кажись, не одна.
— Ох, полно тебе, Микола! — продолжила пререкаться с ним бабка. — У Матери нет времени выслушивать твои сказки…
— А ну, затихни, старая! Не сказки это.
— Да что ты? Наслушаешься пьяных баек и ходишь себе, людей пугаешь! — крестьянка дала мужу неожиданный подзатыльник, отчего тот возмущённо ойкнул. — Простите его, Матерь, он у нас того… этого, — после чего красноречиво покрутила пухлым пальцем у виска. — С пьяну на трактор полез и грохнулся темечком вниз. Вот. Теперешно, стоит только чаво услыхать, так разу всякие ему оборотни мерещатся.
Владычица деревни раздражённо закатила глаза. Но сквозь прорези золотой маски и накинутый на лоб перьевой капюшон уловить это было сложно.
— Да я клянусь вам! Руку на отсечение дам, но в слухах этих ни на чуточку не усомнюсь! Во, — поклялся крестьянин, звучно щёлкнув пальцем по передним оставшимся зубам. — Ежели на чистоту, то я вам так скажу: по ночам около крепости не волки – и уж тем паче не собаки – воют. Оборотни…
— Ой, дурень старый... о-ой.
— Чьи это следы? — Миранда, нарочно проигнорировав весь нелепый спор, властным взмахом руки указала на отчётливые глубокие отпечатки мужских туфлей. С рукава её чёрного плаща свисали длинные вороньи перья, чем напоминали птичье крыло.
— Дак я ж вам говорю! Оборотень наследил.
— Ты себя-то слышишь, дубина? Откуда у оборотня башмаки, а?
— Зверюга обратилась в человека и наследила.
— О-о-о-ох, — устало протянув, пухлая пожилая женщина накрыла ладонью лоб и качнула головой. — Пень пнём, вот действительно!
«Дегенераты» — промелькнуло в голове владычицы деревни. «Плебеи с навозом вместо мозгов. Почём зря тратите моё время. Альсина была права: цацкаться с ними – бессмысленно».
— Значит, не твои? — обратилась к деду могущественная женщина.
Тот энергично покачал головой.
— Не его, Матерь. Не его.
Внезапно изо спины проскрипел хриплый старческий голос, заставив пожилую пару вздрогнуть, а владычицу обратить на себя внимание. Миранда практически мгновенно повернула голову в сторону раздавшегося хрипа, будто бы ожидала увидеть позади себя кого-то особенного, но стоило ей только взглянуть на нарушителя покоя, как из груди вырвался предательский тяжёлый вздох. За её спиной, прямо за ветхим заборчиком стояла, оперевшись на старенькую кривую доску, пожилая женщина возрастом, примерно, лет восьмидесяти. Выглядела она как древнее плохо сохранившееся изваяние в рванной, перепачканной грязью одежде, с всклокоченными седыми волосами, длинные пряди которых беспорядочно свисали до самых сгорбленных плеч, а также не очень привлекательно. Матерь даже брезгливо скривилась. И как она могла подумать... как могла только допустить мысль о схожести? Голос уродливой местной старухи, что так сильно ударил по закромам воспоминаний, всколыхнув их, словно ветер водную рябь, не принадлежал той, о которой Матерь вспомнила; и увидев его хозяйку, точно в этом убедилась. Теперь-то кажется, что сходств никаких не было и в помине. Но почему же женщина, зная то, что той уже давно нет в живых, никак не может с этим смириться? «Мегамицелий помнит всех нас...».
— Следы это не звериные, — продолжила сгорбленная старуха, едва перебирая ногами к открытой калитке. — Но и не человеческие. Я видела его, Матерь. Из окна своего видела.
— Помнится мне, я запретила выходить наружу без особой на то причины.
В спокойном и серьёзном тоне владычицы деревни проскальзывала нотка недовольства. Её правило, которому необходимо было следовать, распространялось на всех, и на стариков в том числе. Были, конечно, исключения, но это в том случае, если того требует ситуация, как в данный момент, когда староста деревни обратился к божество за помощью и свёл с теми, кто в ней нуждался.
— Простите старуху, Матерь... я здесь неподалёку живу-поживаю, — остановившись в открытом проёме, дабы передохнуть, она с натугой выпрямилась и взялась рукой за больную поясницу. — Увидала вас и кое-как приплелась, воеже поведать вам что давеча произошло, и каво в окошке рассмотреть сумела.
— Чаво это ты со своей слепотой рассмотрела? — сердито пробормотал старик, глядя на еле волочившую к ним ноги бабку.
— А вот таво эта. Видала я, кто коровушку вашу сцапал.
— Да ну? Не...
Но не успел пожилой мужчина договорить, как Матерь Миранда остановила его одним лишь жестом, подняв свою ладонь, пальцы которой были облачены в золотые кольца, напоминающие когти.
— И кто это сделал? Раз ты всё видела.
— Видела-видела... да-а-а. Высокого юнца видала я, Матерь. С густой чёрной гривой, як патока, глазами, цвета корочки льда, и с кожей такой белой, что сущий покойник позавидует!
Услышав знакомое описание, прозвучавшее хриплым гласом, Миранда сразу заметно напряглась, как натянутая струна, выпрямилась, и взгляд её серых очей стал пронзительно озлобленным, но выражение лица, что было скрыто золотыми тонюсенькими прутьями маски, оставалось невозмутимым.
— Бродил он по деревне, словно заблудшая душа, — старуха свой рассказал не прерывала. — Растерянный такой, одинокий... и выглядел он, клянусь вам всеми богами, яко давеча восставший из родной могилы мертвец. Но что особенно выделяющееся в нём было – так это егошняя внешность. Напомнил он старухе кое-кого, Матерь... и пугает меня, что сходится всё.
— А ты говоришь, шо я с трактора грохнулся! — ткнув локтем свою жену в бок, воскликнул старик. — Вон бабке Сарине общо мертвяки мерещутся.
— Не мерещутся! — тут же возразила названная Сариной пожилая женщина. — Я хоть и вижу плохо, но юнца зрела як на ладони. Он ижно поглазел на меня. А я за шторку нырнула, испугалась... глазёнки у него холодные и мёртвые. Но оченно знакомые.
Матерь продолжала молчать, и её напряжение начало ощущаться всё явственнее. Владычица деревни крепко сжимали руки в кулаки, кусала нижнюю пухлую губу, а также то и дело щурила глаза; она понимала к чему вела бабка, осознавала к чему всё идёт и до чего уже успело дойти, и это её неимоверно тревожило. «Дурная кровь. Слишком быстро свёртывается». — эхом повторялось в голове, смещая прочие мысли из кладовой разума. «Такого не было, так быть не должно».
— Ты видела его в тот же день? — наконец, прекратив держать язык за зубами, поинтересовалась Миранда.
— В тот же-тот же.
— И видела, что сделал это, — владычица указала пальцем на окровавленную смятую траву. — Он?
— Честно признаться, не совсем...
— Шо и требовалось доказать!
— Цыц! — ещё один крепкий подзатыльник прошёлся по седой макушке старика, да с такой силой, что едва не упала кепка.
— Как это "не совсем"? Выражайся яснее!
— Я не видала, як юнец разорвал беднёхонькую скотинку, но видала, як он шёл отсюда весь в крови и с горящими жёлтым огнём глазищами, безумными такими... звериными. Не человек он, Матерь.
— Оборотень! — резкие и ненужные выкрики пожилого мужчины начинали Миранде надоедать. — Говорю же, превратился в зверюгу, съел мою несчастную Бурёнку и хоп, — он громко свистнул и театрально всплеснул костлявыми руками. — Опять человек.
Вдруг владычица деревни почувствовала, как вниз живота опустился тяжёлый ледяной ком, затем примерно там же и почти моментально начал зарождаться в такой сильный гнев, в такую невероятную обиду и разочарование, что, от охвативших её эмоций, прокусила до крови нижнюю губу. Она не желала думать ни о чём плохом, не хотела делать поспешных выводов, но последние обстоятельства попросту вынуждают. Всё факты были на лицо, пусть их и пытались от неё тщательно скрыть. Однако, безрезультатно. Матерь знает обо всём, что творится в её владениях. Хотите вы того или нет.
— Ой, не знаю, Микола, — развела руками сгорбленная бабка. — Оборотень ли это, мертвец иль ещё какое тёмное отродье, но ковылял он со стороны заброшенной Мастерской.
— Мастерской? — переспросила Миранда. Голос её от изумления чуть ли не дрогнул, но она умело эту дрожь подавила. — Той? — и указала ладонью в правую сторону.
Бабка утвердительно закивала головой так быстро и часто, что оставалось только удивляться, как та удержалась на тонкой шейке.
— Ну точно приколич…
— Ты уймёшься, старый пень, иль как?
— Да как же ж мне уняться, ежели в моей деревне оборотни завелись?! — дед своей костлявой рукой толкнул супругу в плечо. Она слегка отшатнулась. — Вона сколько слухов ходило об этой Мастерской, шо якобы там чудища завелись, а теперешно всё сходится! Вы простите меня, Матерь, шо панику развожу, но как же ж по-другому? Дак никак!
Однако Матерь Миранда внимание на старика не обращала. Вся её сосредоточенность была направлена в сторону, где над крышами стареньких домов виднелась маленькая водонапорная башня. Теперь она внимательно прислушивалась к звукам, доносящихся с заброшенной Мастерской, и сильнее поджимала уста. Данный эпитет совершенно был неуместен – территория отнюдь не казалась запустелой. В ней даже на данный момент кто-то усердно работал. И женщина догадывалась кто.
— На этом всё? — сурово кинула она, не глядя на трёх своих поданных преклонного возраста.
— А… э-э… ну…
— Да, Матерь, — пока дед чесал плешивый затылок и не находил никаких слов, дабы ответить владычице, супруга всё сказала за него. — Простите нас, дурней старых и немощных, что отвлекаем вас от важных дел, но страшно стало… так коровку ни один человек задрать не может. Да и как же теперя мы без Бурёнки? Она молоко давала и отелиться того и гляди должна была… другой скотины, кроме курей, у нас нет…
— Я с этим разберусь. — тон могущественной женщины продолжал звучать строго, властно и холодно, как подобает истинной владычице.
— Правда?
«Нет».
Сильнее поджав пухлые губы, Миранда сдержанно кивнула, всё так же не смотря на крестьянскую семью.
— Ой, спасибо, Матушка! — воскликнула пухлая пожилая женщина и сложила ладони, как если бы собралась молиться. — Спасибо большое! — затем пару-тройку раз быстро перекрестилась. — Да пусть будет ваше правление долгим…
Далее владычица деревни и вовсе престала слушать, что тараторила бабка. Хоть Миранда и возвела вокруг себя культ со своей церковью, иконами, алтарями и молитвам, но она просто терпеть не могла выслушивать придуманные специально для неё мольбы. Она никогда не верила в Всеотца, Богов и прочей сверхъестественной сущности, коя обладает могущественной силой, а также стоит выше всех смертных, решая их судьбы. По крайне мере, до тех пор, пока не открыла для себя мегамицелий. И тогда она впервые помолилась: покорно склонила перед Тёмным Богом голову и стала воссылать моления за свою почившую дочь в надежде, что он сможет вернуть её маленькую девочки обратно матери. И тот пообещал это сделать – мрачным, тихим-тихим шёпотом, что тёплой волной разлился в недрах её сознания, наполнив разум многовековыми знаниями и воспоминаниями давно умерших людей. Но волна эта была ядовита.
— Вы упомянули, что Мастерская заброшена, — Матерь Миранда произнесла данные слова изрядно резко.
Все трое кивнули.
— Тогда почему я слышу, как с её территории разносятся звуки, кричащие об обратном?
— Да почём же ж нам знать, — пожал округлыми плечами старик. — Молвят, шо там чудища хозяйничают. Сам-то я знать не знаю – сроду туда не совался…
— Значит, чудища… — прищурившись, повторила владычица деревни. — Хорошо. Я разберусь и с этим.
Пожилой мужчина низко поклонился.
— Спасибо, Матерь Миранда!
— А теперь расходитесь по домам, чтобы и духу вашего снаружи не было!
— Конечно, Матерь!
— Да, Матерь!
«А мне пора навестить чудовище, что нынче там обитает» — начала размышлять могущественная женщина. — «Удивительно, что тебе хватило ума не попасться местным на глаза и держать их в неведенье. Хм… возможно, я излишне сильно их всех недооцениваю».
Крупный чёрный ворон с серыми, как холодные сверкающие льдинки, глазёнками мягко опустился на землю и, важно переставляя лапы, зашагал по вытоптанной тропе среди мусора, разбросанного металла и ненужных запчастей. А в следующее мгновение, громко прокаркав, обернулся в высокую стройную женщину, облачённую в перьевой плащ с накинутым практически на глаза капюшоном. Шла она медленно, смотря прямо перед собой в одну точку, тонкие не накрашенные губы сжала и даже прикусила, брови чуть свела к переносице. Каждый её шаг был неторопливым, но очень уверенным, движения короткими и резкими, а гордая осанка напоминала готовящуюся к прыжку кошку. Миранда продвигалась точно к пустому дверному проёму, из которого виднелась широкая чуть согнутая спина со спадающими на бежевой рубашке седыми тонкими волосами.
И как только владычица деревни остановилась в двух шагах от мужчины, находящемся за какой-то увлекательной работой, он, будто бы тылом почувствовав её хищный прищурив и пышущие огнём недовольство, даже не оборачиваясь, кинул:
— Неплохой сегодня денёк. Не так ли, Матерь?
