Нелюбимые времена года

В седьмом классе на уроке английского языка Регулусу задали сочинение на тему «Любимое время года». Он хорошо помнил тот день. Ему пришлось просидеть 45 минут над чистым листом тетради. Он не смог написать ни строчки, получил от мистера Флитвика лёгкий нагоняй, а дома – крепкую оплеуху от матери за неуд. Отец его тогда не ругал (на самом деле, он никогда не ругал, но его равнодушие было ещё обиднее), а Сириус долго сидел на его кровати и тыкал в плечо. Он всегда так делал, когда Регулусу доставалось. Подбодрить пытался что ли? Глупая и неэффективная привычка. В детстве Регулус переставал плакать после этих тычков и переключал внимание на брата. Но в седьмом классе ему было уже тринадцать, и он не собирался рыдать как маленький мальчик, поэтому в тот день просто поругался с ним и выпихнул за дверь. Обиднее всего было не разочарование в писклявом голосе Флитвика, не безразличие в глазах отца, не подколки брата, ни оплеуха матери. Регулус не мог смириться с тем, что за нежелание лгать в сочинении он получил свою первую отрицательную оценку за семестр. Всё дело было в том, что ему не нравилось никакое время года. Зимой было хорошо недели две, когда снег только выпал. Можно было играть в снежки с Барти или лепить снеговика, когда у Сириуса было хорошее настроение, или преследовать Пандору по школьному двору. Но снежные забавы вскоре надоедали, а холод держался ещё несколько месяцев. Весной у него начиналась аллергия на пух. Летом в Лондоне было душно, да ещё и два месяца приходилось наблюдать за ежедневными стычками брата и мамы. Разумеется, иногда ему разрешали гостить у кузин, но с тех пор как Андромеда ушла из дома с каким-то бедным парнем, над поместьем словно повисла тугая, гнетущая пелена. Беллатриса с головой ушла в своё замужество и работу на какого-то неприятного мужчину, порой заявляющегося с ней на званые ужины. Нарцисса закончила школу и постоянно гуляла со своим смазливым блондином. Она вообще стала очень странной рядом с ним – постоянно невпопад смеялась, пинала Регулуса под столом, когда он начнёт что-то рассказывать. Противной стала. Была ещё осень. Её начало Регулусу нравилось. Воздух ещё тёплый, но уже не жаркий, деревья пестреют золотом, по небу то и дело проносятся косяки. Но в дождливой Англии скоро наступает сезон и дороги превращаются в сплошную грязь. А Регулус не любил грязь. У него никогда не было любимого времени года. А ещё он не любил врать. Поэтому и не написал ни единой строчки в сочинении. В тот день Регулус понял, что никому не нужна его правда. Не нужны его мысли, его чувства – никому не интересно, что он думает. Нужно выполнить задание: написать сочинение, получить хорошую оценку, показать её матери и закрыть вопрос. А мнение своё оставить при себе. Шли годы и он по-прежнему не любил ни одно время года. Время и время, что здесь особенного? Так продолжалось до лета перед его выпускным годом. Оно не стало его любимым. Напротив. Это лето могло соревноваться с аллергической весной за звание самого ненавистного времени года, а заодно и самого ужасного периода в его жизни. В июне он сбежал из дома. Повторил то, что поклялся себе не делать после ухода Сириуса. Собрал вещи в свой дорогой портфель (на самом деле, несколько футболок, трусов, пару шорт, ноутбук с зарядкой, пару сотен фунтов и мобильник), оставил ключи в коридоре, записку на кухонном столе и вышел на Площадь Гриммо, обещая себе никогда не возвращаться. В июле компания Барти вышвырнула его, как вшивую собаку, и ему пришлось спешно садиться на поезд до Эдинбурга, а затем звонить Сириусу и униженно просить приютить его. Брат, конечно, принял его с распростёртыми объятиями, но Регулус всё равно чувствовал себя неуютно. Дело было сразу в нескольких факторах. Во-первых, ему пришлось выдержать долгий и инфантильный разговор с братом. Это было ожидаемо. Он сам виноват, что обложил Сириуса матом, вернувшись в школу, виноват, что обиделся и не разговаривал с ним почти два года. Разумеется, сидя на веранде дома покойного дяди Альфарда, он пристыдил брата за то, что тот бросил его в том гнилом доме совсем одного. Они даже подрались, и совсем не шутливо. Если бы Ремус Люпин не разнял их, а потом надавал профилактических лещей, Регулус бы сбежал в тот же день. После того как парень Сириуса отчитал их, как нашкодивших собак, братья немного насупились, надулись и смирились, решив, что во имя взаимопонимания лучше всего направить обиду на общий объект раздражения. Поэтому они дружно обиделись на Ремуса. Хотя Регулус не был уверен, что Сириус обиделся. Он сам видел, как брат просил прощения и что-то интенсивно выискивал во рту своего парня буквально спустя два часа после случившегося и, судя по довольному виду Люпина, все обиды давно были забыты. Второй фактор бесил его даже немножко больше, чем следовало. Дело было в том, что Сириус и его шайка дебилов только закончили Хогвартс и решили дружно отпраздновать лето совместным проживанием в особняке Сириуса в Шотландии, прежде чем отправятся в большой мир. Регулус не видел в этом особого смысла, поскольку все четверо собирались поступать в Лондон, но у разводящих костры почти каждый день и курящих травку парней на этот счёт было своё мнение. Этот фактор означал постоянное присутствие в поле зрения Питера Петтигрю с его томным прищуром глаз и не менее раздражающего Джеймса Поттера. Джеймс Поттер был, кстати, третьим раздражающим фактором. Он Регулуса бесил с глубокого детства. Лет с одиннадцати, если точнее. Если в Ремуса Люпина Сириус был просто влюблён, как конченный идиот, то оправдать таскание собачкой за Джеймсом сперматоксикозом не получалось. Эти два сапога пара всегда были вместе. У них было столько локальных шуток и дружеских подъёбок, что Регулус, чего греха таить, ревновал до красной пелены перед глазами. Ведь именно к Джеймсу сбежал Сириус после своего резкого каминг-аута перед всей роднёй. И именно Джеймс, мать его Юфимия, Поттер принял его так радушно, что Сириус не приполз (как ожидала мама) домой ни через неделю, ни через месяц, ни через год. Ему не удалось узнать, что было бы, когда у брата кончатся деньги: дядя Альфард, земля ему радугой, почил за несколько месяцев до совершеннолетия Сириуса и оставил ему нехилое состояние. Так что да, Джеймс Поттер был и вторым, и третьим раздражающим фактором. И четвёртым, на самом деле. Но это Регулус понял уже в августе, прожив с ним бок о бок целый месяц. Четвёртый фактор Регулуса не просто бесил. Он пугал его до усрачки. Потому что Джеймс Поттер оказался не штопанным гандоном. Он оказался невероятно умным, смешным и добрым придурком, в которого Регулус влюбился так, что всякие мысли о собственной асексуальности пропали, словно их никогда и не существовало. Джеймс был… всем. Иногда он казался откровенным химбо, не различая терминов «бисексуал» и «билингв». А иногда метал такие искромётные каламбуры (что-то вроде «Все лимоны после смерти попадают в лимонад»), что у Регулуса газировка шла носом. Он был невероятно проницательным, всегда угадывая искры долбоебизма в глазах Сириуса ещё до того, как их заметят Ремус или Регулус. Даром что он эти искры поджигал, превращая в сраный пожар, но ведь угадывал же. Он смотрел глупые немецкие стендапы по вечерам, где все шутки были о машинах и бассейнах, и спорил с Сириусом до крови из носа, что в их юморе тоже есть своя изюминка. Он мог до полуночи заставлять их играть в «Подземелья и Драконы» (он же и был гейм мастером), но с утра всегда, как долбанный жаворонок, летел на пробежку и стаскивал всех с кровати, отпаивая своими ужасными злаковыми смузи. Сириус в начале августа хотел разбить блендер нахер, чтобы поток сельдерея в крови прекратился, но Регулус ему не позволил. Потому что эти дурацкие утренние пробуждения со светящимся, словно лампочка, лицом Джеймса были его любимой частью дня. Джеймс Поттер понимал его, как никто за 17 лет жизни Регулуса не понимал. От этого факта отчего-то было ещё горше. Ни Сириус, которого Регулус обожал всю свою жизнь, ни Нарцисса – самая нежная из его сестёр, ни Пандора, угадывающая с полуслова его самые потайные мысли и страхи, ни Барти, последние семь лет не отходящий от него дольше, чем требовалось, чтобы разойтись по спальням – никто не понимал его, как Джеймс Поттер. С ним было комфортно говорить, комфортно молчать. Одного взгляда за завтраком хватало, чтобы Джеймс сделал ему чашку зелёного чая вместо кофе, потому что Регулуса мучали кошмары. Одной вибрации мобильника хватало, чтобы Джеймс забрал у него телефон и перекинул звонящую Вальбургу на голосовую почту. Одного ревнивого пожатия губ хватало, чтобы Джеймс переключал внимание Сириуса на скучающего брата. Джеймс был заботлив, нежен, весёл, совершенно беззлобен, и Регулус хотел, чтобы этот человек остался в его жизни до самого конца. Он был очень красив. Регулус и сам не понял, когда начал это замечать. Его сильные плечи, мускулистую спину, крепкую грудь и подтянутый живот. Его коралловые губы и пушистые ресницы над тёплыми карими глазами. Его красивый ровный нос с неровно сидящими круглыми очками. Его вечно растрёпанные чёрные волосы (чуть светлее, чем у них с Сириусом) с глупым вихром. Регулус мог бы сказать, что он смазливое клише для романтических комедий. Обязательно сказал бы, если бы не таял как ёбанное мороженное в июльский полдень от каждой его улыбки. Или не чувствовал как кровь приливает ко вполне очевидным частям тела, когда Джеймс, взмокший с головы до пят с крепким запахом пота и без очков, возвращается с пробежки. Обязательно сказал бы, если бы не был так омерзительно влюблён. Регулус вообще никогда не был влюблён, если серьёзно об этом задуматься. У него была утренняя эрекция, как у всех парней его возраста, разумеется, но его бесплотные фантазии никогда не имели ни лица, ни пола. Это, кстати, пятый фактор, из-за которого он начинал ненавидеть лето. Именно летом он понял, что ему, блять, нравятся члены. Он мог бы сказать, что это всё Поттер, но бессознательные мысли о пухлых губах Петтигрю и вполне сознательные о шикарной заднице парня его брата, перечеркнули всякие попытки в би или хотя бы пансексуальность. Вот так и закончилась линия Блэков. Было бы смешно, если бы он не послал на хер эту линию ещё в июне. В общем и целом, у Регулуса было достаточно причин ненавидеть лето. И вовсе не потому, что он был социопатом, не способным на человеческие эмоции. Причина была куда проще. С каждым днём он влюблялся в дурацкого Джеймса Поттера, его добрую улыбку и заботливый голос, всё сильнее. И с каждым днём понимал всё яснее, что никаких шансов для него просто не существует. Он не тешился надеждой, что недооценивает себя, а Джеймс на самом деле питает к младшему брату своего лучшего друга бешенную страсть. Фантазия, конечно, была бы неплохой. Только у неё не было никаких оснований. Хотя бы потому, что Джеймс Поттер был безбашенно влюблён в Лили Эванс. Он трещал о ней круглыми сутками, заметно утомив друзей и проделав в сердце Регулуса парочку дыр. Он ворковал с ней по телефону по вечерам, сидя на лавке возле дома в сгущающихся сумерках. На улице стрекотали сверчки, от нескошенной травы в саду доносился дивный аромат, а Регулус на крыльце слушал его голос и приобретал пагубную привычку к курению. К середине августа ситуация стала куда тяжелее. Парни начали понемногу готовиться к поступлению в университет. Сириус усадил его за стол переговоров и предложил на каникулах жить не в Хогвартсе, а в доме дяди Альфарда. Даже пообещал забрать его, поскольку сам в общежитии оставаться на каникулы не собирался. Ремус то и дело носился между Эдинбургом и Кардиффом, пытаясь одновременно собрать вещи, уделить внимание овдовевшему отцу и не забывать про своего парня. Питер не мог решиться, стоит ли ему всё-таки пропустить год или же отправиться на учёбу вместе с парнями. Джеймс проводил вечера за уговорами Лили снять квартиру вместе. Регулусу становилось хуже. Не только потому, что лето, занятое кострами, тёплым пивом и, как ни стыдно признавать, приятной компанией заканчивалось. Не только потому, что парни собирались упорхнуть во взрослую жизнь и забыть о нём. Просто с окончанием лета голос Лили Эванс на том конце телефонной связи грозился превратиться в реальную любовь Джеймса Поттера. Которую Регулусу на всех стадиях отрицания игнорировать просто не удастся. Джеймс был влюблён. Он улыбался как идиот, его глаза сверкали, а говорить он мог только о том, как вскоре увидит свою рыжую подружку. На его щенячий восторг Регулус закатывал глаза и цокал языком, а внутри дрожала тонкая струна, готовая в любой момент порваться. Двадцать второго августа ему исполнилось семнадцать. Через два дня Джеймс должен был вернуться домой в Ирландию, а Питер в Англию. Ремус оставался с Сириусом и Регулусом, чтобы первого сентября выехать в Лондон и там встретиться с парнями. Они закатили ему вечеринку. Конечно, эти восторжённые идиоты под завязку отоварились пиццей всех возможных вкусов (даже с обожаемыми Джеймсом ананасами), взяли пару бутылок дешёвого вискаря и несколько литров колы, взяли напрокат машину и выехали с ним за город. Вёл Ремус, потому что Сириус с самого утра хлопнул рюмашку за здоровье брата, поэтому ехали медленнее выгуливающей своего пуделя старушки. Регулусу, как самому худому, пришлось затереться на заднем сиденье между Джеймсом и Питером. Аргументы, что он именинник и Сириус мог бы подвинуть задницу с пассажирского, не убедили никого, поэтому Ремуса то и дело дёргало скинуть ноги своего парня с приборной панели. На опушке леса развели костёр, чуть не подпалив Питеру брови. Ремус не пил, пока не достал свои «запасы» из термосумки, но напился быстрее всех – этой шпале много не надо. Когда опустились сумерки, Питера уже дважды стошнило в лесу и он дрых, раскинув руки и ноги, словно морская звезда. Сириус затеял бешенную пляску вокруг костра, и Ремусу пришлось принять в ней участие, чтобы его парень случайно не сиганул в огонь. Джеймс битый час грузил Регулуса почему «Шемрок Роверс» возьмёт Кубок в этом году. Регулус так злился, что тот совершенно не берёт в расчёт «Тоттенхэм», что хотел откусить ему нос, лишь бы ирландец закрыл рот. Был ещё другой вариант заткнуть его, но Регулус был не настолько пьян. Раздались крики. Сириус рванул в поле, разрывая глотку «Богемской Рапсодией». Ремус с хохотом последовал за ним. Питер всхрапнул и перевернулся боком к костру. Где-то далеко раздалось улюлюканье Сириуса, а затем громкий вскрик, когда Ремус сбил его с ног на траву. – Идиоты, – хихикнул Джеймс, проводя ладонью по лицу. – Худшим моим решением в жизни было позволить им встречаться. Регулус нахмурился, пытаясь прийти к какому-то очевидному выводу, но пьяные мысли ускользали быстрее, чем он мог схватить их за хвост. – Почему? – он запнулся, слыша как вдалеке Сириус что-то кричит своему любовнику и тот смеётся в ответ. – Потому что они парни? – Что? – карие глаза Джеймса стали как будто больше. – Нет, что ты! У меня нет никаких проблем с тем, что моим мальчикам нравятся члены. Просто Бродяга и так обезьяна с гранатой, а у Лунатика в голове чёрт голову сломит. Однажды они позвонят мне и сообщат, что сделали какую-то херню, поэтому нам срочно нужно садиться в космический корабль и мотать отсюда на Марс. – Кого ты дуришь, Поттер? – рассмеялся Регулус, удаляя его кулаком в плечо. – Это мне позвонят, потому что вы трое определённо нажмёте какую-то кнопку, которая взорвёт Вселенную, – он бросил взгляд на нагло всхрапнувшего Питера. – Ну, вы четверо. Джеймс расхохотался. Над полем раздался звучный голос Сириуса, распевающего партию Хита Леджера из “10 причин моей ненависти”. – I love you, baby! – прокричал Сириус под звонкий смех Ремуса. – And if it's quite alright I need you, baby. – To warm the lonely night, – присоединился к его песне Джеймс, пародируя Синатру. – I love you baby, – он откинулся на локти, полулежа и завывая. – Trust in me when I say… Он повернулся к Регулусу, улыбаясь во все тридцать два. Его красивые глаза сверкали в отбрасываемых костром бликах, губы блестели, только что смоченные дешёвым виски, и он пел песню, которую каждая девчонка его возраста хотела бы услышать от объекта своего воздыхания. Регулус не был девчонкой. Но его сердце послушало пьяный мозг и всё равно пропустило несколько ударов. Регулус приблизился так быстро, что Джеймс только успел допеть последнее слово. От его кожи пахло костром, а от губ – виски, ведь ирландская душа не могла вынести насилия газировкой. Регулус прижался к нему несмело, но грубо, сжимая губы и крепко зажмурив глаза. Он никогда ещё не целовался. И только ощутив, какие твёрдые на ощупь коралловые губы Джеймса, он понял, что получить по роже во время первого поцелуя – это не то, о чём когда-то захочется рассказать детям. Джеймс удивлённо хмыкнул ему в рот. В пылавшем мозгу Регулуса мелькнула мысль, что добрый Поттер вполне может не дать ему по лицу, даже если оттолкнёт. Широкие сухие ладони взяли его лицо в тёплый плен. Джеймс раскрыл губы и углубил поцелуй, касаясь мокрым языком его нёба. Регулус хмыкнул и шокировано осел к нему на колени. Джеймс умел целоваться. Он ласкал его нежно, мягко гладил по щеке, отчего кости Регулуса плавились и грозились превратиться в лаву. Дрожащие пальцы вплелись в сухие и неухоженные волосы Джеймса. Тот снова удивлённо хмыкнул, прихватывая его нижнюю губу зубами. Регулус охнул, сдвигая ладонь ему на затылок, углубляя поцелуй, но Джеймс вдруг отстранился, ласково улыбаясь. – Это был твой первый поцелуй? – шепнул он тихо. Регулус кивнул, чувствуя себя пластиковой собачкой на приборной панели безвкусной машины. Джеймс погладил его по волосам и улыбнулся ещё шире. – Я хорошо справился? Регулус снова кивнул. Джеймс тепло, совершенно беззлобно рассмеялся и по-детски чмокнул его в губы. – Растляешь моего брата, Поттер? – прокричал Сириус, полулёжа на плече тащившего его Ремуса. Питер от крика хрюкнул и дёрнулся. – Не сплю, я не сплю! – пробормотал он, резко садясь. Дальше было много хохота. Сириус напал на Джеймса, защищая честь брата, тем самым повалив Регулуса с его коленей. Парни катались по траве, пока Ремус флегматично делал ставки с осоловевшим Питером. Регулус улыбался. Они спели ещё несколько песен, доели пиццу и отрубились в заботливо вытащенных из машины Ремусом спальных мешках. Джеймс подтащил мешок Регулуса к себе под шквал подъёбок и уложил младшего брата друга у себя на плече. Сириус не мог успокоиться, поэтому Ремус обречённо потащил его за собой в лес. Через двадцать минут они вернулись и довольный до усрачки старший Блэк тут же отрубился в руках своего парня. Джеймс пытался рассказывать Регулусу о звёздах, массируя жёсткими подушечками пальцев кожу его головы. Тот совершенно не слушал, сосредоточив внимание на его тёмных глазах. Сегодня он мог утонуть в них. Утром у них было жутчайшее похмелье. Собрались вяло, ехали ещё медленнее, хотя Сириус ныл, чтобы Ремус пустил его за руль. После остановки у супермаркета он притих: его парень купил ему бутылку пива и детскую соломинку. Питер забился к окну и отрубился, заглушая своим храпом радио. Регулус без зазрения совести притворялся дремлющим на плече Джеймса. Вечно бодрый Поттер не спал, и его рука, удобно устроившаяся на талии Регулуса, выводила под футболкой незамысловатые круговые движения. «Проболели» до вечера. Регулусу, если честно, было также херово, как и парням, но он был счастлив, лежа головой на коленях Джеймса, пока тот бесцельно пялился в телевизор. Сириус отчего-то против этих нежностей не возбухал, но причина была скорее всего в том, что он был занят патетическими стонами о своей скорой кончине. Ремус на него рычал и тот почти час молчал, обиженно поджав губы, после чего просил ласки. Регулус уснул прямо в гостиной ближе к вечеру с мыслью, что, проснувшись, протрезвеет. И тогда Джеймс Поттер не сможет просто гладить его по голове и молчать. И тогда Джеймсу Поттеру придётся поговорить с ним о том, что Регулус никогда не был так влюблен и точно знал, что сможет сделать его счастливым. Утром у него ломило всё тело от сна на неудобном вычурном диване дяди Альфарда. Когда он проснулся от жуткой жажды, раннее августовское солнце ещё не заглянуло в комнату. Регулус поднялся, едва разогнувшись, поплёлся на кухню за стаканом (а лучше графином) воды и обнаружил там Ремуса в полной боеготовности. – Ты рано, – заметил Регулус хрипло, осушив залпом стакан воды. Ремус зевнул и прихлебнул чаю. – Провожал Джеймса на поезд. Сириус не встал, а у этого идиота до сих пор нет прав. – Он уехал? – глухо проговорил Регулус, опираясь ноющей поясницей о кухонную тумбу. Ремус кивнул в свой чай. Регулус звонил Джеймсу вечером. И на следующий день. И после него. И даже первого сентября, когда Сириус отвёз его в школу, а сам отправился в общагу. Джеймс ни разу не взял трубку. Даже когда Регулус звонил ему весь сентябрь. Даже когда он звонил ему в октябре. Удача улыбнулась лишь под Рождество. После нескольких привычных гудков Регулус собирался уже положить трубку, как раздался щелчок и связь ожила. – Привет, Регулус! – ответил ему звонкий женский голос. – Ты же Регулус, брат Сириуса? Привет. Джеймс сейчас в душе, но он перезвонит тебе, как только выйдет. Джеймс не перезвонил. Ни когда вышел из душа, ни в этот же день, ни неделей после. А в Сочельник Сириус забрал его на вечеринку, где Регулус познакомился с Лили Эванс. На её безымянном пальце блестело изящное кольцо с небольшим изумрудом, и Джеймс сиял, как начищенный медяк. На этой вечеринке все сияли, кроме тихого друга Лили, Северуса, заглянувшего буквально на полчаса, чтобы поздравить её. С этой вечеринки Регулус ушёл с Северусом. У него так никогда и не появилось любимого времени года. Зимой, в холодной заброшке, в получасе ходьбы от приветливой квартиры, где Джеймс праздновал свою помолвку, в попытке не потерять дыхание от разрывающей груди боли, он впервые попробовал героин. Весной он бросил университет, получив приглашение на свадьбу. До самого лета у них с Северусом был головокружительный трип, в который Регулус попробовал, кажется, всё, что можно было, на деньги, которыми его снабжала неувядающая надежда Сириуса. Осенью он в пух и прах разругался с братом, потому что пришёл на свадьбу Поттеров обдолбанный. Зимой умер его отец. Весной его мать повесилась. Летом Сириус отказался от него. Времена года сменялись, но Регулус не замечал их. Дни и месяцы текли сквозь пальцы. Однажды он под ЛСД потерял почти три дня жизни. Наркотики притупили его восприятие происходящего. Даже когда Сириус находил его в каких-то притонах, даже когда Ремус сдерживал его от того, чтобы выбить всё дерьмо из младшего брата, даже от занятий сексом с Северусом, с Барти, с дилером, он ничего не чувствовал. Ничего без своей единственной настоящей любви. Героина. С ним он знал, как себя вести. С ним он никогда не перебарщивал. С ним он чувствовал себя хорошо. Он словил только один передоз в жизни, когда узнал от Северуса, что Джеймс ушёл в армию. Иногда он хотел остановиться. Редко, но он оглядывал себя в каких-то грязных квартирах, с лежащими вповалку одетыми-раздетыми людьми, с давно не нужным ему алкоголем, с чистыми шприцами в ванной. Он смотрел на своё отражение – худое, угловатое, с серой кожей, запавшими глазами, ненормально белыми зубами. Отчётливыми венами. Тогда Регулус плакал и хотел всё закончить. Он хотел винить во всём, что с ним случилось, Джеймса Поттера, который так и не позвонил. Сириуса, который так ни разу и не обмолвился с ним ни единым словом о том поцелуе, которому стал свидетелем. Ремуса, который был хорош в вытаскивании из дерьма людей, даже с диагнозом клинической депрессии. Его долбанных мёртвых родителей, которые никогда не любили его, но оставили кучу денег, которую он всё пытался растратить на наркоту, но никак не мог. Северуса, который толкал его в бездну с того дня, как они познакомились, потому что не желал страдать один. Хотел винить всех, но Джеймса больше всего. Хотел, но не получалось. Потому что в том, что он повернул не туда, сломался и поддался никто не был виноват. Потому что родители родили его, но не обещали ему любви. Потому что Сириус был его братом, но не обещал ему вечной заботы. Потому что Джеймс поцеловал его, но не обещал ему ничего. Потому что в том, что Регулус не знал, как ему жить, был виноват только Регулус. И каждый раз, когда Регулус понимал это, он обращался к тому, кто всё-таки обещал ему кое-что. Обещал ему вечный кайф и свободу от страданий. К героину. Регулус обращался к нему, пока тот не нарушил обещание. Хотя формально, никогда и не было надежды, что это не случится. Просто Регулус был на высоте и забывал о том, что у его настоящей любви, как и у всех, кого он когда-то любил, тоже есть отвратительная сторона. Он вспомнил об этом, когда тело Северуса остыло на его руках. Его ломало. Ломало без героина также, как ломало без Джеймса Поттера. Выкручивало вены, сушило во рту. Хотелось спрятаться, хотелось сдохнуть. Лето, в которое родился Гарри Поттер, было одним из самых тяжёлых в его жизни. Как оказалось, у Сириуса, наблюдающего как Ремус выходит замуж за другого мужчину (когда только успели?), тоже. Регулус узнал это, когда позвонил брату и наткнулся на огромный счёт международного звонка. Он приехал в пропахнувшее ранней осенью Анже совершенно чистым. На пороге милого домика его встретил Сириус, разваливающийся на куски. Весь следующий месяц они притирались. Кричали, спорили. Собирали по полу те куски, что ещё остались от них. Ещё какие-то крошки Регулусу помогали собирать в центре, в который Сириус силком заставил его ходить. Там он встретил Его. Хорошего Парня. Не такого хорошего, как Джеймс Поттер, конечно, но куда лучше Северуса, разумеется. Хороший Парень был к нему добр. Регулус и забыл, как может быть хороша осень, когда тебе покупают горячий кофе, чтобы ты не замёрз. Регулус не удивился, когда Ремус заявился на порог. Да Господи Боже, они были так отвратительно идеальны друг для друга, он и не ожидал ничего другого. Но для отрастки всё равно выебал всю голову несчастному Люпину, чтобы у него больше никогда и не возникало мысли оставить его брата. За окном стояла золотая французская осень, а в душе Сириуса цвела весна. Регулус ясно это видел. Поэтому отпустил его с лёгкой душой. Сириус был его братом, но никогда не обещал ему вечной заботы. А вот Ремус Люпин пообещал. И позаботился о нём самым отвратительным способом, какой можно было представить. Регулус задохнулся, когда увидел его на пороге своего нового дома. И подумал о том, что не знает во Франции ни одного дилера. – Я войду? – неуверенно улыбаясь, спросил Джеймс Поттер. Он пустил его. Разумеется, пустил. Налил чаю, выставил выпечку, которую купил утром, на стол. Спросил как дела, как Лили, как сын, Сириус, Ремус. Рассказал, как справляется в своём центре, как думает найти подработку, надоело жить на деньги родителей, тем более после его разгульной молодости они подходили к концу. – Я писал тебе, пока ты был в армии, – сказал Регулус тихо, когда между ними повисло неуютное молчание исчерпанных тем. – Я не получал писем, – удивился Джеймс. – Я знаю. Они перебрасывались ничего не значащими фразами, пока Регулус не предложил прогуляться. Джеймс принял приглашение с удовольствием: слышал много восторжённых отзывов об Анже от Ремуса. – Ты знал, – сказал Регулус утвердительно, когда опустились сумерки. Джеймс выдохнул через нос. Очень шумно. – Я скажу да, и ты возненавидишь меня? – тон его голоса был почти жалобным. – Зачем мне ненавидеть тебя? – удивился Регулус. Лишь про себя отметил, что никогда не смог бы возненавидеть такого, как Джеймс Поттер. Много лет пытался, сейчас уж точно не получится. – Я знаю, что глубоко в душе Сириус ненавидит меня, – нехотя сказал Джеймс, наблюдая как детишки катаются на коньках в огромной чаше фонтана Жарден-дю-Май. – Это не так. Он знает, что ты не виноват. Никто не виноват. – Я дал тебе надежду. У Регулуса буквально зачесалось в горле от невысказанных слов. Он много лет хотел задать вопрос, который мучил его с той августовской ночи. – Зачем? Изо рта Джеймса вырвался пар. – Не знаю. Я думал об этом тогда. Долго. И сейчас иногда думаю, когда вспоминаю о тебе, – у его карих глаз появились первые морщинки, но они остались такими же красивыми. – Ты был таким хорошим. Ты нравился мне. – А Лили? – А Лили я любил, – без тени сомнения ответил Джеймс. – И сейчас люблю. И, вероятно, всегда буду. Сердце Регулуса трепыхалось птицей с перебитыми крыльями. Застарелая боль была не такой острой, но текла по венам не хуже патоки. Не хуже героина. – Ясно. Джеймс прикусил губу и сорвал с неё кусочек кожи. – Прости меня. – За что? – хмыкнул Регулус, украдкой вытирая хлюпнувший нос. – За то, что поцеловал меня, потому что хотел, и не бросил Лили, потому что не хотел? Не говори глупостей, мне уже не 15. Джеймс поморщился, словно ему самому было больно. – За то, что не позаботился о тебе, когда должен был. Регулус услышал то, чего желал с тех самых пор, как понял, что Джеймс никогда не был в него влюблён. И с удивлением почувствовал, как в груди становится легко, словно её под завязку наполнили воздушным рисом. – Ты не должен был. Ты мне ничего не должен был и не должен сейчас, Джеймс. – Я приехал не потому что должен. А потому что хотел. – Спасибо. Регулус улыбнулся совершенно искренне. Джеймс смотрел на него неуверенно, но он всегда понимал Регулуса лучше всех. Ответная улыбка была неизбежна. Той ночью в Анже пошёл снег. Регулус рассказ Джеймсу о Хорошем Парне. Джеймс, сначала с опаской, показал ему фотографии своего сына. Милейший карапуз с зелёными глазами Лили. Джеймс уехал за два дня до Рождества, приглашая его в Лондон на Новый Год. На следующий день Регулус пошёл на своё запланированное свидание. Снег всё ещё шёл. И Регулусу впервые в жизни казалось, что у него может появиться любимое время года.