Не ртуть, не медь здесь расплавляли, Сжигали с грозным торжеством Того, кто был рожден священным, Был настоящим божеством.
У Чэнэнь "Путешествие на Запад"
Сорок девять дней. Прошло сорок девять дней прежде, чем сквозь чёрные клубы дыма пробился еле заметный белый луч дневного света. Этот свет отличался от багровых сполохов алхимического пламени, полыхавшего в печи. Уж у него-то времени было более, чем достаточно, чтобы хорошенько изучить это пламя. Свет. И ещё еле ощутимое дуновение свежего воздуха. Лёгкий ветерок коснулся его опалённой кожи, шевельнул немногие ещё не сожённые беспощадным огнём шерстинки. Сорок девять дней он задыхался в горячем дыму, выедавшем глаза и лёгкие, глотал запах собственной горящей шерсти и плавящейся кожи. Забившись в единственный уголок волшебной печи, куда не доставало свирепое пламя, он напрягал все силы, всю свою волю, чтобы выжить. Терпел и ждал, зная, что в конце концов его палачи откроют печь. И он дождался. - Проклятая обезьяна сгорела, как я и говорил, - послышался приглушённый голос. - Даже пепла не осталось. Нужно почистить печь, Небеса ждут новых партий эликсира, - в той стороне, откуда исходил свет, что-то заскреблось. С трудом заставляя двигаться затёкшие конечности, он начал распрямляться. - Что... - в голосе говорившего послышалось замешательство, а в следующее мгновение удивлённый возглас сменился воплем ужаса. Он вырвался сквозь открытую дверцу, не очень-то разбирая, куда движется, снёс кого-то по пути, споткнулся и покатился по полу, распространяя вокруг себя клубы чёрной сажи и тяжёлый смрад палёной шерсти. Он распахнул глаза, стремясь, наконец, увидеть хоть что-то кроме кроваво-красных языков пламени и аспидного дыма. И в тот же миг нестерпимая боль пронзила его голову, разрядом молнии войдя сквозь глазницы. Свет. Он никогда бы не подумал, что свет может стать его врагом. Он зажмурился, сжал руками голову и завозился на полу, тихонько подвывая. Каменная плитка приятно холодила обожжённую кожу. Раны - это ерунда. Он бессмертный, ему ли бояться каких-то ожогов? Раны затянутся. Телесные, по крайней мере. Со временем и шерсть отрастёт. Но вот глаза... Сила истинного огня не щадит даже бессмертных. Он отнял руки от головы и принялся яростно тереть глаза. Потом попытался открыть их снова. И снова молнии боли впились в мозг, разрывая его на части. ...это уже происходило? Или будет происходить? Не надо, учитель... Из глаз ручьём полились слёзы. Он завыл. Страшно, по-звериному. Ощерив клыки и судорожно царапая когтями полированный камень пола - по зелёным плитам потянулись параллельные борозды. Но глаз не закрыл, предпочтя, пусть сквозь всепоглощающую боль, видеть хоть какой-то свет, чем вновь оказаться во тьме. Красные отблески заплясали перед его взором. Почему я вновь словно смотрю сквозь пламя? Неужели оно не оставит меня? Он видел неясные образы, окружающие его. Они танцевали и менялись подобно языкам алхимического огня. Он с трудом поднялся на ноги, шатаясь, будто опять вкусил лишку небесного вина. В голове гудело, мысли путались, кружась водоворотом. Но он упрямо выпрямился, гордо задрав подбородок. Упрямство и гордость - этого ему было не занимать. Ощущая рядом присутствие нескольких существ, он чувствовал их ужас и смятение. Раздался чей-то судорожный вздох, скорее похожий на всхлип. - Вы... - начал он. Язык плохо слушался, изъеденное дымом горло саднило. Его речь больше походила на рык диковинного зверя. Да, зверя - именно того, кем все они считали его. Он сглотнул и попытался ещё раз: - Вы хотели убить меня, сжечь заживо. Но никому это не под силу, - прохрипел он. - Я равен небу! - он перешёл на крик и закашлялся, покачнулся, переступив ногами, сохраняя равновесие. - Нужно сообщить императору! - чей-то испуганно высокий, почти петушиный вскрик разрезал повисшую тишину. Его рука взметнулась к уху, пальцы ощутили знакомую твёрдость металла, быстро формирующуюся в ладони. Обгоревший, покрытый копотью, завёрнутый в почерневшие лохмотья, оставшиеся от некогда роскошных царских одежд, он стоял перед своими врагами. Его шатало из стороны в сторону, слёзы застилали покрасневшие глаза, дыхание с тяжёлым хрипом вырывалось из груди. Но его рука привычно и твёрдо сжимала холодное железо волшебного посоха, и блики света играли на искусной золотой отделке оружия. И ужас, невыразимый ужас сковал сердца всех, кто сейчас смотрел на него. Ему не нужно было видеть их лица, чтобы знать, что отражается на них в эту минуту. - Я равен небу! - повторил он. - И вы все поплатитесь за то, что сделали со мной! Багряное пламя вдруг вспыхнуло в его глазах, мгновенно высушив слёзы. Он поднял Цзиньгу Бан и ринулся вперёд.