Портрета твоего

— Виктор? Мужчина мычит вопрошающе, не поднимая головы и не отвлекаясь от «Элементов кристаллографии» неизвестного Джейсу автора. Парню впору обидеться на такое скудное внимание к своей персоне, но он только набирает побольше воздуха в грудь, явно пытаясь ошарашить друга своим вопросом: — Попозируешь мне? И у него это получается просто превосходно. Виктор всё-таки давится свежезаваренным чаем и едва успевает прижать ко рту руку, чтобы не попортить книгу. Кашляет надрывно, пытаясь воздуха глотнуть в перерывах, пока Талис стоит в стороне с жалобно-смущённым выражением лица, не зная, куда себя деть, и явно не догадываясь постучать другу по спине (хотя это, наверное, к лучшему, ибо силы у Джейса немерено, он и убить ненароком может). Вик, правда, справляется как-то сам, проглатывает ком в горле и отодвигает чай в сторону — от греха подальше. Смотрит на Джейса в упор этими своими глазищами яркими, совиными, выразительными (думать о том, что во всех этих качествах тёмные синяки под глазами виноваты, не хочется), но взгляд его смягчается быстро, становится привычно расслабленным, хитрым даже. Виктор трёт подбородок и взгляда острого, как скальпель, не отводит, молчит, тем самым смущая коллегу, нервно вертящего в руках альбом. — Для этих целей ты мог бы взять учебник по анатомии, библиотека, насколько я помню, пока что открыта для простых смертных, — издевается, как иначе, но Джейс не обижается: понимает, что это по любви искренне братской, да и Вик всё это таким тоном говорит, что знающий его хорошо человек оскорбиться не сможет. Вот и Талис вздыхает, пытаясь не тянуться пальцами к вискам. Он смущён до безобразия, потому что ещё до этого никогда вот так смело не подходил, не просил побыть музой, у них же все разговоры только о работе, только о проклятом хэкстеке, расспросить о личной жизни времени нет. Да и Виктор хорош, успешно ускользает от каверзных и не очень вопросов: то притворяется, что не слышит, то тему переводит ловко, то в ответ своих вопросов ворох скидывает (Джейс хочет возмутиться, что вопросом на вопрос отвечать не комильфо, но не делает этого, ведь его собеседник не просто кто-то там, это же Виктор). Талис потерян и чувствует себя некомфортно, странно, а Вик только и потешается. — Нет, мне бы… твоего портрета, — наскребав храбрости, спокойно поднимает взгляд Джейс, на лице изображая одну из своих самых лучших улыбок — они наповал сражают дам, да и преподавателей в своё время заставляли стушеваться немало. Виктор молчит некоторое время (Джейс почти слышать может, как трутся в его голове извилины и щёлкают механизмы от наверняка нелёгкого мыслительного процесса), но ответ бросает легко, будто не взвешивал все за и против: — Валяй. Без вопросов. Джейс дёргает плечом нервно и едва заметно — если честно, он ожидал, что Виктор начнёт увиливать и строить планы побега. Как обычно. Но друг снова сумел поразить Талиса, и тот, конечно же, разочарован не остаётся: как резвая собачка радостно подскакивает на месте и, лавируя между разбросанными под ногами рулонами ватмана и листами бумаги (их самая отвратительная привычка раскидывать всё по углам, а потом искать), отправляется в поиски места, куда можно друга посадить и самому сесть, чтобы рисовать можно было спокойно. Виктор сам удачное место находит: пинает стул ближе к окну, смахивает с него придирчиво невидимую пыль и только тогда устраивается. Джейс уже во всеоружии: смотрит пристально исподлобья, стуча по зубам карандашом, на то, как Вик наклоняется, чтобы на пол положить свой костыль. Мужчина расслабляет плечи и горбится, кладёт руки на колени, — и смотрит, усмехаясь, с вызовом. Для него это не более чем небольшой социальный эксперимент, любопытное испытание на прочность и восприятие. Джейс же понять хочет, зарисовать, разобрать на составляющие, систематизировать, объяснить все несостыковки и неточности, — но не дано ему понять, что человеческие недостатки познать не так-то и просто. — Ну? Мне лицо умное делать или и так сойдёт? — глумиться не перестаёт, Джейс только ухмыляется уголком губ, листая альбом в поисках чистого клочка. — Надеюсь, раздеваться мне не понадобится? — Как захочешь, — Джейс бесстыдно улыбается. — Можешь в следующий раз хоть догола раздеться, я не против. Виктор фыркает и упёрто взгляд отводит в сторону, к окну. Не щурясь смотрит на серое небо — тускло-давящий свет профиль выделяет точно, со всеми нюансами, с линией губ тонкой, горбинкой на носу и с тяжёлыми веками. По бумаге шуршит карандаш — Джейс старается момент не упустить, набросать так точно и подробно, чтобы максимально похоже было, чтобы всю задумчивость, таинственность его необыкновенного друга в одном эскизе передать. Чтобы губ и гладких щёк коснуться можно было и почувствовать шероховатость серой кожи под пальцами, чтобы все родинки запомнить, тепло дыхания ощутить. Художник из Джейса так себе, — намного хуже, чем изобретатель, — но он старается руки непослушные приручить, чтобы не вырывать листы и не бросать их скомканными на пол. Альбома не хватит. Виктор вздрагивает, когда снова слышит, как бумага рвётся в могучих руках, и обеспокоенно оборачивается к Талису. — Всё в порядке? — волнение в чужом голосе приятно душу ласкает, согревает, но Джейс не подаёт вида, лишь молча кивает и продолжает терзать альбом. Разбирает на составляющие. Систематизирует. Делает выводы. Джейс снова в лицо чужое всматривается. Он всегда считал, — и до сих пор считает — что лицо Науки так только выглядит, и не иначе. В бледной худобе, болезненно блестящих глазах, в морщинках, — парень несколько едва заметных на лбу видит, потому что Виктор постоянно брови вскидывает, когда удивлён чему-то или снова оправдаться пытается, — во всех чертах, заметных так или иначе, дыхание мудрости, измождение и смиренное спокойствие. В глазах дьявольский огонь порой вспыхивает, черти пляшут и за собой в янтарно-огненную пучину утаскивают, на губах улыбка вспыхивает — не-Викторова улыбка. Джейс заворожён, он взгляда оторвать не может. — Ты во мне дыру прожечь пытаешься или взглядом раздеть? — Виктор шутит нагло, хотя сам брови обеспокоенно хмурит. Талис вздрагивает и часто-часто моргает, пытаясь в себя прийти. — У тебя лицо очень красивое… ну… с точки зрения генетики. Да. Красивый фенотип, гармоничный, — кажется, Джейс вообще не понимает что говорит, удивительно, как в принципе предложения связанные рождаются. Тем не менее, из колеи выбить Виктора он смог (опять). — Ам… ээээ… Спасибо? — слабо блеет Вик, уже даже не пытаясь с голосом совладать, а глаза его совиные так и бегают, так и бегают из стороны в сторону. Потирает неловко шею, а у самого руки дрожат — не от боли или слабости, нет, просто Джейс опять невыносим настолько, что у Виктора душевное равновесие к чертям сносит, щёки ярко-алыми пятнами покрываются, дыхание сбивается. Джейс опять не замечает ничего — обделила его Судьба проницательностью, иначе бы он давно всё понял, давно бы решился на первый шаг. То, что между ними сейчас искрит — это так, предисловие, увертюра к основному действию. Что дальше будет — одна Судьба знает, но на неё надеяться глупо. — Ну, что, ты нарисовал? — с нетерпением спрашивает Виктор, тему переводя и старательно делая вид, что это не у него скарлатиновыми пятнами лицо покрылось. Талис в его трагикомедии послушно подыгрывает и не замечает ничего либо из-за тактичности, либо просто потому, что не заметил. Его не понять. Джейс молча протягивает заметно пообтрепавшийся альбом, искренне считая, что получилось хорошо — достойно, во всяком случае. Виктор дёргано подскакивает к партнёру, абсолютно забывая о своей хромоте и игнорируя боль (Талис бы обязательно возмутился таким наплевательским отношением к своему состоянию, но он слишком обеспокоен судьбой своих набросков, чтобы на что-то другое внимание обращать), выхватывает листы из рук — практически вырывает — и смотрит. Долго, пронзительно, придирчиво, — несколько мгновений, проведённых в тишине, кажутся Джейсу томительной вечностью. Ладони предательски потеют (такого с ним не происходило даже на экзаменах), а сам он со стула приподнимается, пытается через чужое острое плечо в альбом заглянуть, будто бы там под прожигающим взглядом мужчины что-то новое могло появиться. — Ну как тебе? — Хорошо. Не дурно. Терпимо, — перебивает Виктор и торопливо, сухо, словно горох, выплёвывает слова. От бумаги тем не менее не отрывается, только мнёт листы в руках, ни обратно не отдавая, ни себе не забирая. Джейс не понимает, как ответ друга воспринимать, — обидеться? поблагодарить? что? — поэтому и замирает за чужой спиной с нечитаемым выражением лица. В голове пусто, а сказать-то надо что-то. — У тебя щёки бордовые, ты хорошо себя чувствуешь? — осторожно спрашивает парень первое, что приходит на ум, слепо в лицо уставившись. Виктор кашляет едва слышно и отворачивается в сторону, прикрывая лицо волосами. Талис хочет ещё раз в глаза друга заглянуть, лоб пощупать, — а вдруг и правда жар? — но ему этого не позволяют. — Я в порядке, — быстро отвечает Виктор, вместе с альбомом поворачиваясь к Джейсу, но взгляда от рисунков не отнимая. — Нарисовано… Неплохо. Есть недочёты, больно ты сильно давишь, линии выходят резкие, угловатые. Есть ещё над чем работать. Талис взгляд на ботинки опускает. В груди странно сердце бьётся, предательский жар на лицо накатывает — что это за чувство? Смущение? Злость? Непонимание? Вряд ли что-то одно, Джейс конкретики выделить не может, тонет в ядерной смеси эмоций и чувствует себя потерянно. Он привык систематизировать, обдумывать и делать выводы. Он привык информацию по полочкам раскладывать, подвергать извращённой, ему только понятной сортировке. Сейчас он не то что ситуацию понять не может, он даже в себе разобраться не знает как, не понимает, откуда начать мыслительный процесс, где начало клубка мыслей. Почему-то кажется, что Виктор чувствует себя так же, — хотя бы потому, что он уже минуту неловко альбом в руках мнёт и взгляда от него не отрывает. Хочется думать, что дилемма у них одна на двоих, общая, хочется надеяться, что они вместе её решат, поговорят, осмыслят, сделают вывод… — Но, — сиплым голосом внезапно добавляет Вик, выдёргивая Талиса из своих размышлений. — Никогда не думал, что меня можно нарисовать… так. На коллег с листа смотрит ангел во плоти. Джейс с замиранием сердца линии узнаёт, рука за спиной дрожит от напряжения, и приходится её на чужое плечо положить, приобняв. Ангел смотрит с осуждением. Кривит губы (Джейс наконец видит, что они получились слишком яркими, но не считает это ошибкой), хмурит брови слегка в встревоженном выражении, но глаза у него спокойные. Неравнодушно-тёплые, яркие, почти как два самоцвета, — Талис и правда старался. Завитки непослушных волос нарисованы небрежно, но от этого и очаровательно. Виктор на наброске слегка сутулится, оперев локти на колени; каждая линия складки на ткани его рубашки прочерчена неумело, но отчётливо и красочно, — Джейсу всегда поразительным казалось, насколько тонкие руки у его коллеги, и он не мог этого не показать. Ангел на бумаге ничуть не хуже настоящего, хотя, если втайне признаться, своего родного, материального, ощутимого он не променял бы и на тысячу идеальных рисунков. Джейс с улыбкой косится на Виктора — тот поднимает на друга расслабленный, удовлетворённый и слегка смущённый взгляд, кривит уголки губ в ответ. В его глазах опять что-то такое, что сердце заставляет замирать, — кажется, Талис и сам сейчас зардеет, как благородная скромница из богатого дома. Рисунок остаётся забыт: парень взгляда оторвать от оригинала не может. Неповторимый. Недосягаемый. Неприрученный. Джейс всё делает правильно, пусть и цели своей до сих пор добиться не может — Вик всё так же непонятен, дик, странен, притягателен. Джейс не перестаёт разгадывать загадки этого человека, покрывающие его слой на слое. Даже когда кажется, что учёный перед ним наг и открыт, чист мыслями и чувствами, всё равно находится что-то выбивающееся из уравнения, очередная переменная — и снова азарт, и снова попытки разгадать. Невероятен… — Есть над чем работать, — снова повторяет Виктор, опуская Талиса с небес на землю и выдёргивая из чистых и возвышенных мыслях о нём же, о Вике любимом. — Если хочешь, могу дать пару уроков, прежде чем ты вконец разденешь меня, поставишь на постамент и будешь кощунственно меня рисовать. Он даже издевается идеально. Джейс кивает. — В перерывах между хэкстеком и формулами буду буравить тебя взглядом и тренироваться, — ухмыляется Талис. — Замётано.