vertigo

Эл — гей. Лайту не нужно быть гением, чтобы понять это — Эл имеет привычку на него пялиться. Остальные всегда принимали это за следствие подозрений Эл насчет Лайта, обострявшихся каждый раз, когда тот оказывался рядом. Сперва Лайт и сам был склонен так считать, но иногда, когда он поворачивался, чтобы встретиться глазами с Эл, Эл выглядел так, будто жаждет его поглотить. В первый раз это испугало Лайта — такой безудержный голод, от которого волосы на затылке встали дыбом, а в животе заклубилось что-то горячее. Но затем Эл отвел взгляд, и момент был упущен. Это был первый из множества случаев, произошедших в следующие три месяца, пока они будут существовать в пространстве друг друга, соединенные цепью и решимостью. Днем он сидел рядом с Лайтом, даже ближе, чем это было необходимо из-за наручников. Потрескивающая близость между ними разрасталась, как грозовая туча, почти, но не совсем касаясь их рук, бедер или ног, электричеством, которое гнездилось в груди Лайта, как трепещущий птенец. По ночам Эл беспрепятственно наблюдал за тем, как Лайт спит, лежа так близко к нему, что Лайт чувствовал тепло его дыхания на своей коже или на ткани ночной рубашки. Иногда Лайт тянулся за чем-то, и рука Эл натыкалась на его руку, в результате чего они снова вступали в жаркий зрительный контакт. А однажды он даже застал Эл за разглядыванием задницы Мацуды, когда тот перегнулся через стол, чтобы указать им на что-то, хотя это был скорее обычный взгляд, быстро и довольно забавно прекратившийся, как только Эл осознал, что делает. Так что, возможно, его влечение к Лайту было просто частью влечения к мужчинам. Он не первый, кто интересуется Лайтом, но это первый раз, когда интерес взаимный, хотя и частично. Эл — уникальное, очаровательное, ужасное существо, вызывающее неохотное любопытство у каждого, кто с ним встречается. Лайт, хотя раньше это заставляло его почти дрожать от негодования, со временем понял, что не застрахован от этого притягательного эффекта. Но Лайт находит Эл увлекательным так, как школьник может найти увлекательным препарирование лягушки. Ему интересно, что находится под поверхностью, какие детали заставляют Эл существовать в ритме настолько нестандартном, что даже Лайт вынужден ускорить темп, и как все это сочетается в единое, беспорядочное, полусвязное целое. Он хочет понять, но в этом нет любви. Мертвая лягушка под скальпелем полезнее, чем живая. И теперь, когда наручники сняты, Эл мертв. Он все еще дышит, ходит, пытается найти зацепки и улики для дела, но это временное существование. Он лабораторная лягушка, заключенная в пластиковую коробочку, на пути к столу в классе. Время на исходе, и Лайт почти оставляет все как есть, но затем решает, что заслуживает удовлетворения от последней победы перед окончанием войны. Чтобы ткнуть еще и ей в лицо Эл, когда придет срок. Не то чтобы он действительно хотел Эл или, тем более, желал его. Но Лайт — король на тропе войны, и он не оставляет завоевания незавершенными. Он находит Эл там, где и ожидал — в комнате наблюдения, в одиночестве, потому что уже почти два часа ночи. Эл поднимает глаза, когда Лайт входит, и проводит большим пальцем по губам: — Лайт-кун. Я полагал, что ты уже спишь. А я знал, что ты будешь сидеть здесь, поскольку тебе не нужно делать перерывы из-за меня, думает Лайт, но это не то, о чем он собирался вести сейчас разговор. — Как видишь, нет, — говорит он вместо этого и садится рядом с Эл. Его мышцы расслабляются, когда он опускается в кресло, напряжение в плечах спадает, морщинка между бровями разглаживается. Как будто его тело испускает тихий вздох облегчения от ощутимого присутствия Эл рядом после нескольких часов одиночества: словно ложишься в собственную кровать после недели ночевки в гостинице. Конечно, в этом нет ничего особенного. Просто человеческая привычка, которую ему придется уничтожить. Эл смотрит на него. — Ты в порядке? — спрашивает он, и Лайту хочется разразиться смехом. Он мертв. Лайт разговаривает с ходячим трупом, который может развалиться в любой момент. Это может произойти на этой неделе, или завтра, или, может быть, через секунду, и все это просто чертовски смешно. Эл будет мертв, и тогда не останется никого, кто мог бы остановить Киру. От этой мысли у Лайта кружится голова. Прилив восторга заставляет его стиснуть зубы так сильно, что становится больно. Эл выглядит обеспокоенным: — Лайт-кун? — О, я в порядке. Просто решил помочь тебе сегодня. Что за чушь. Почему он говорит так? Это не по плану. Зачем он здесь? Эл ничего не отвечает, просто возвращается к экрану. Лайт закрывает глаза, говоря себе, что откроет их через минуту. Ему просто нужно успокоиться, вспомнить, что он здесь ради столкновения, а не для капитуляции. И, черт возьми, он не позволит ничему остановить его сейчас. Он сидит так около десяти минут, слушая, как Эл дышит и кусает губы. Затем Лайт открывает глаза и поворачивает кресло так, чтобы оказаться лицом к лицу с детективом: — Я передумал. Я хочу лечь спать. Эл не смотрит на него. — Полагаю, Лайт-куну показали его новую комнату… Лайт хватает подлокотник кресла Эл и поворачивает его к себе. Когда он поднимается на ноги и наклоняется над детективом, взгляд Эл наконец-то обращен на него: — Я бы хотел пойти спать, Рюдзаки. Он удерживает взгляд Эл. Молчание тянется так долго, что Лайт думает, что не получит ответа. Неужели Эл настолько далек от мира, что ему нужно еще более явное приглашение? Боже, Лайт действительно ненавидит его. Затем Эл встает так стремительно, что это немного шокирует Лайта, и внезапно они снова оказываются вплотную. Это словно доза амфетамина прямо в его вены. Его тело загорается, словно лампочка, включенная на полную яркость от их близости, и на мгновение в его голове не остается ничего, кроме сладкого потока воздуха, омывающего лицо. — Понятно, — тихо говорит Эл. Его глаза очень темные. Как они могут быть такими чертовски темными? Он не человек. Лайт облизывается. Эл разворачивается и начинает идти. Возбуждение спадает и Лайт обнаруживает, что думать снова стало просто. Ему требуется секунда, чтобы взять себя в руки, а затем он следует за Эл. Цепь исчезла, но Лайт чувствует шесть футов расстояния так, будто она вплетена в него. Босые ноги Эл издают знакомый тихий звук шагов. Лайт мог бы следовать за ним вслепую, не руководствуясь ничем, кроме радара в своем сознании, настроенного определять присутствие Эл, словно тот является продолжением Лайта, а не кем-то, созданным для существования по собственной воле. Конечно, он бы не стал, но мог бы. Ему требуется мгновение, чтобы узнать знакомый коридор, по которому их ведет Эл. Не в спальню Лайта на верхнем этаже, не в ту комнату, которую теперь должен занимать он сам, а в их спальню. Ту, которую они делили три несчастных месяца. Которую перестали делить всего день назад. Лайт ненавидит Эл. Это постоянное чувство, но в данный момент он ощущает его с новой силой. Он ненавидит то, что дал Эл возможность захватить контроль, но нет, это хорошо. Пусть так думает. Как только за ними закроется дверь, Лайт покажет ему, что именно запланировал на сегодняшний вечер. Дверь закрывается, но Эл не поворачивается к нему лицом. Лайт ненавидит его спину: позвоночник некрасиво изогнут, так похожий на кривой коготь старой ведьмы. Пряди волос выглядят как черные щупальца какого-то глубоководного существа. Лайт хочет запустить в них пальцы и потянуть. — Лайт-кун займёт свое место? — …Мое место? Эл смотрит на него через плечо и показывает пальцем в сторону кровати. Перед глазами Лайта вспыхивает алая ярость. Он хватает Эл за руку, с силой разворачивая его: — Я покажу тебе твое гребанное место, Рюдзаки. Эл опускает голову. Он смотрит из-под ресниц, и это показное почтение должно нравиться Лайту, но в позе Эл есть что-то такое, что заставляет Лайта чувствовать: на него смотрит хищник. — У Лайт-куна есть склонность откусывать больше, чем он может проглотить. Забавно наблюдать за его попытками. — Ты… Зубы на его губах, руки на запястьях, и он прижат к стене. Голова болит от удара, но Эл не дает ему возможности прийти в себя, а лишь прижимается всем телом, удерживая на месте своим весом. Его язык вылизывает рот Лайта, наполняя вены того приливом тепла и вырывая из горла удивленный стон. Пиздец. Лайт не может двинуться, но все равно пытается, прижимаясь к стене и сжимая пальцы в кулаки. Он хочет разорвать Эл за это. Как тот смеет так поступать с ним, неужели думает, что Лайт просто примет это, будто какая-то невинная школьница… Колено Эл скользит между его ног, и Лайт вздрагивает и принципиально отшатывается, вставая на цыпочки, чтобы избежать прикосновения. В отместку он прикусывает язык Эл, но тот только благодарно хмыкает и проделывает то же самое с горлом Лайта. Язык давит ровно там, где учащенный пульс Лайта заметен лучше всего, и, когда Эл прихватывает кожу на этом месте губами, это ощущается как насмешка. — Отъебись от меня, — выплевывает Лайт, но последнее слово переходит в стон, когда бедро Эл настойчиво трется о его полутвердый член. Боже, это приятно. Он снова пытается отстраниться, но нога соскальзывает, и Лайт почти седлает бедро Эл: всплеск удовольствия заставляет его запрокинуть голову, задыхаясь. — Я выебу тебя, это правда, — говорит Эл, прижимаясь к его шее, и Лайт практически слышит эту мерзкую самодовольную улыбку. — Клянусь, Рюдзаки, как только ты отпустишь меня, я… — Что? Наклонишься и будешь умолять меня вставить в тебя член? Не волнуйся, Лайт-кун, ты очень ясно выражаешь свои потребности. Тебе не нужно просить. Лайт не может дождаться его смерти. Он собирается убить Эл сам, прямо сейчас, собирается обхватить пальцами его горло и сжимать до посинения. Пока Эл не будет умолять его остановиться, и даже тогда Лайт будет давить только сильнее. Именно так, как Эл сейчас делает с его членом. Бедра предают его, дергаясь в такт движениям, и у Лайта появляется еще одна причина ненавидеть это жалкое человеческое существование. Он — Кира. Он — Бог. Но его тело смертно, оно ещё не знает о его неизбежном вознесении. Это бесит с той же силой, с какой наполняет каждую клеточку болезненной потребностью в большем. Эл без предупреждения отходит. Лайт на секунду застывает в оцепенении, пока его взгляд не фокусируется на пустом, бесстрастном выражении лица Эл. Праведный гнев вновь ослепляет его. Он бросается на Эл, как зверь, охваченный яростью, а тот просто позволяет этому случиться, позволяет Лайту упасть в его объятия, будто все это часть какого-то пророческого писания. Будто Лайту всегда было суждено подниматься и падать вслед за кознями Эл. Они борются друг с другом. Эл стаскивает с него одежду, а Лайт проводит ногтями по всем участкам его кожи, какие только может найти. Руки, запястья, ключицы и шея. Бледная кожа Эл краснеет от его прикосновений, шелушится и на ней остаются маленькие струйки крови, стекающие по царапинам. Хорошо, думает Лайт, пусть умрет с моими отметинами на нем. Он упирается в край кровати, и Эл, пользуясь возможностью, толкает Лайта на нее. Матрас прогибается под весом, и Лайт пытается подняться, но Эл ползет за ним, отбрасывая в сторону свой белый джемпер. Его паучья рука обхватывает плечо Лайта, удерживая того, а их губы снова смыкаются в поцелуе, полном зубов и презрения. Простыни все еще пахнут ими. Лайт не уверен точно, но это совсем не похоже на недавно заправленную постель, на которой он провел целый час, замышляя все это. И это… все идет не так, как он хотел. Рот Эл на его коже, и это не должно было произойти, не так, не с Эл сверху, но тот лижет и посасывает один из его сосков, и блядь, блядь. Отлично. Довериться Эл — отклонение от плана, но отлично. Лайт быстро приспосабливается. Перестает пытаться вывернуться из-под Эл и вместо этого обхватывает его талию, притягивая ближе. Эл охотно подается навстречу, сжимая их члены, в то время как его зубы продолжают щипать грудь Лайта. Он оставляет следы укусов, маленькие красные метки, разбросанные по коже Лайта, а Лайт стонет и впивается ногтями в его спину, пытаясь не отставать. Эл с шипением вдыхает, замирает и смотрит на Лайта сверкающими глазами: — Я рад, что Лайт-кун отвечает взаимностью, учитывая, что он просил об этом. — Заткнись, — он так зол и расстроен, что едва может держать слова под контролем. — Просто перестань болтать и займись делом. Эл фыркает от смеха, прижимаясь губами к его коже. — Как всегда, полон требований. Это уже даже не ненависть. Лайт презирает это плотоядное существо у себя между ног. Мгновение Эл изучает его выражение лица, а затем они снова превращаются в вихрь крови и ярости. В какой-то момент Эл срывает с Лайта оставшуюся одежду, и это единственное хорошее, что он сделал для Лайта за всю свою жизнь. Тот вздыхает с облегчением, когда ноющий член наконец освобождается от ткани, влажно изгибаясь на его животе. Эл выбирается из своих джинсов и боксеров со впечатляющей скоростью и ловкостью, которые Лайт посчитает утраченным талантом, когда Эл будет лежать в земле. Затем он перемещается к одной из прикроватных тумбочек и начинает рыться в ящиках. Лайт знает, что там есть флакончик со смазкой, незаметно положенный Ватари в начале их с Эл совместного заключения, на случай, если кому-то захочется побыть «наедине с собой», несмотря на то, что они буквально прикованы друг к другу. Лайт полагал, что это не так уж нереально, учитывая, что они были вынуждены делать практически все остальное в непосредственной близости друг от друга, но в итоге ни один из них так и не воспользовался этим. Впрочем, нет времени более подходящего, чем сейчас, не так ли? Лайт ждет, пока Эл достанет бутылку, а затем набрасывается на него; тот, отвлеченный своими маленькими поисками, в долю секунды оказывается в плену. В этот же миг их позиции меняются: Эл лежит на спине, а Лайт сверху. Он держит Эл за горло и радуется, когда тот легко поддается, открывая рот для языка Лайта. У него не было времени оценить это раньше, но Эл на вкус как сахар и взбитые сливки, что так же удивительно, как и приятно… то есть совсем не приятно. Это не мешает Лайту проводить языком по каждому зубу, каждой неровности, закрыв глаза, чтобы насладиться слишком сладким вкусом. Но затем Лайт слышит щелчок и хлопок бутылки, чувствует руку Эл, разминающую его задницу, и что-то холодное и влажное проникает ему внутрь. Он разрывает поцелуй, издав шокированный возглас, а Эл облизывается, наблюдая за его лицом, проникая пальцем глубже, уже касаясь вторым ануса Лайта, и тому нужна гребанная секунда, чтобы переварить это ощущение. — М-медленнее, — требует он, глядя на Эл, который улыбается ему в ответ. — Нет. Два пальца, растягивают и смазывают его; тепло разливается по телу, согревая кожу и раскрасневшееся лицо в накатывающей волне жадного желания. Голова Лайта прижимается к плечу Эл, когда тот растягивает его, вынимая пальцы, чтобы ввести их еще глубже, быстро и неуклонно ослабляя нити, удерживающие сознание Лайта. — Видишь? — Эл дышит ему на ухо. — Ты так хорошо показываешь мне, чего хочешь. Принимаешь пальцы так, будто создан для этого. И что действительно бесит Лайта больше всего: голос Эл все еще монотонный, все еще звучит так же, как всегда, даже когда он вводит в Лайта третий палец. Заткнись. Ты гребаный труп. Черт, он хочет сказать это, хочет похвастаться своей приближающейся победой. Но нет, он не может позволить себе такого и взамен с силой впивается зубами в шею Эл, лишь бы ни одно предательское слово не сорвалось с губ. Эл стонет, но не пытается остановить его. Лайт чувствует вкус железа на языке, и это — сладость. Лайт уверен, что вкус не должен быть сладким, но пьет, представляя, как его тело поглощает кровь Эл, словно созданную, чтобы быть поглощенным им. Затем Эл надавливает на простату, и Лайт захлебывается низким стоном куда-то ему в шею от раскаленного добела удовольствия, проносящегося по позвоночнику. Едва заметив, что Эл садится, перемещая их обоих, Лайт все же замечает, когда тот вытаскивает пальцы. Он издает раздраженный звук и не успевает ничего сделать, прежде чем снова оказывается на спине, а Эл раздвигает его бедра. Бог. Он Бог. Он Бог, и его сейчас трахнет заклятый враг. Есть ли это в Священном Писании? Лайт закрывает глаза. Он не может смотреть на бледное, долговязое тело Эл, склонившееся над ним: Эл действительно похож на оживший труп. Марионетку на тонких ниточках, подчиняющуюся воле Лайта, идущую к своему финалу по его приказу. Хотя Эл сгибает ноги Лайта, так что, возможно, это не совсем правда, но Лайт устал и опьянен удовольствием, и ему уже все равно как это произойдет, он просто хочет почувствовать что-то, кроме постоянной ярости, кипящей под кожей, когда дело касается Эл. Он чувствует, как головка члена касается его ануса, и уже готов сорваться и сказать Эл просто сделать что-нибудь, но Эл двигает бедрами и одним быстрым, резким движением входит. Это занимает мгновение, а затем… — Пиздец. Лайт не может думать. Это хорошо. Так хорошо, что он, блядь, не может поверить. Он настолько наполнен членом Эл, что даже не может нормально дышать, едва хватая короткими глотками воздух. Его нутро словно горит, растянутое до предела — Лайт даже не смотрел, но теперь уверен, что у Эл большой. Он хочет, нет, ему необходимо увидеть… Лайт открывает глаза как раз в тот момент, когда Эл выскальзывает из него. От вида этого толстого, увитого венами члена у него кружится голова. Эл толкается снова, и Лайт не может оторвать глаз, наблюдая, как его собственное тело поглощает Эл без всякого сопротивления, чувствуя, как оно раскрывается для Эл, как тот исчезает внутри Лайта, объединяя их в одно целое. Эл начинает трахать его жестко и быстро, и Лайт смотрит, смотрит, до тех пор, пока уже не может сфокусировать взгляд. Каждое движение бедер Эл заставляет его издавать скулеж и хныканье, и нет, подождите, Кира не хнычет.. Но ему жарко, он дрожит от удовольствия, и все еще не может нормально вдохнуть, а Эл заставляет его чувствовать себя так чертовски хорошо, что это безумие. Он сходит с ума. Этого не может быть. Не может быть, чтобы его тело было способно чувствовать себя так, чтобы Эл мог заставить его чувствовать себя так. Лайт закрывает глаза, вдыхает глубже в тщетной надежде успокоиться, вернуть обычное самообладание, потому что это уже слишком. — Нет, — пальцы обхватывают лицо, ногти впиваются в щеки. Лайт открывает глаза и пытается найти взглядом Эл, который нависает над ним, уставившись потемневшим взглядом. — Продолжай смотреть. Ты сам напросился, так что будь внимателен, Лайт-кун. Лайт рычит. Его зубы с силой впиваются в руку Эл, лицо того искажается в ухмылке, и он засовывает пальцы в рот Лайту. Тот почти давится, кусает так сильно, что у него болят десны. Эл морщится, но его пальцы скользят по языку, проникая глубже, а затем снова наружу, словно он пытается трахнуть рот Лайта. Не имея возможности сделать хоть что-то еще, Лайт изливает всю свою ярость, всю укоренившуюся внутри ненависть одним только взглядом. Эл выглядит весьма довольным, вбиваясь в Лайта. — Хороший мальчик, — говорит он, и мышцы Лайта сжимаются вокруг него, а по телу пробегает всплеск лихорадочного жара. Эл зло улыбается: — Да, Лайт-кун — хороший мальчик. Он уже доказал это, не так ли? Это не должно… он не должен… Но Лайт чувствует, как его связь с реальностью ослабевает. Эл — марионетка, и все же Лайт разрывается по швам. Эл — лягушка, и все же именно внутренности Лайта вскрывают, пронзают, вторгаются в них. Сквозь опьяняющую дымку удовольствия Лайт осознает, что Эл — не труп. Скоро им станет, а до тех пор собирается тратить каждую оставшуюся секунду своего несчастного существования, делая жизнь Лайта труднее и сложнее. Лайт выплевывает пальцы. Пытается. Эл ждет несколько секунд, пока он мучается с этим, но в конце концов позволяет. — Ты не сможешь остановить Киру, — злобно говорит Лайт, как только его рот освобождается, отчаянно жаждая превосходства. — Ты умрешь. Эл на мгновение замирает, глубоко погрузившись в Лайта, и подается ближе, вжимая его в простыни всем телом. Обеими руками он обхватывает Лайта за голову, и у того хватает ума возмутиться, что мокрые от смазки пальцы Эл испортят ему прическу. Затем он поднимает взгляд и чувствует, что может утонуть в безжалостном обсидиане чужих глаз. — Когда это произойдет, — говорит Эл таким низким голосом, что Лайт чувствует его гул в своей груди, — когда ты убьешь меня, я хочу, чтобы ты помнил об этом. И совершает яростный, осмысленный толчок, от которого у Лайта загорается каждый нерв. На секунду он замолкает, отвлеченный тем, как его тело наслаждается ощущениями: позвоночник выгибается, пальцы ног поджимаются, из горла вырывается жалобный стон — он дрожит, безмолвно требуя большего, но Эл неподвижен, как статуя. Лайт хнычет: — Я… я не Кира. Я Кира. Нахуй тебя. Нахуй меня. — Тогда я предлагаю Лайт-куну больше ничего не говорить. Он потратил все эти усилия, чтобы доказать мне, насколько хорош. Было бы обидно потратить их впустую. Двигайся. Лайту просто необходимо, чтобы он двигался. Его тело сходит с ума на члене Эл, бедра извиваются в попытке получить большее, ноги, сцепленные в лодыжках, давят Эл в спину, безуспешно пытаясь заставить толкаться снова. — Ну же, — скулит Лайт, и из того, что он способен сказать, это ближе всего к мольбе. Эл щурится: — Будет ли Лайт-кун хорошим мальчиком для меня? На короткий, яростно-жгучий миг Лайт думает о том, чтобы не поддаваться Эл. Но его тело словно кричит, умоляет, требует сдаться. Погрузиться в простыни и позволить Эл делать с ним все, что заблагорассудится. Он хочет чувствовать, как член Эл движется внутри него, заполняя, ударяясь в простату, доводя до исступления. Хочет, чтобы Эл вдалбливал его в простыни до тех пор, пока он не начнет пускать слюни от удовольствия. И правда в том, что Лайт никогда не умел сопротивляться искушению получить именно то, чего он хочет. Он обхватывает руками шею Эл, притягивая того ближе, встречаясь с ним глазами. — Да, — шепчет Лайт ему в губы, позволяя нужде и отчаянию просочиться в голос. — Я буду хорошим. Я хороший мальчик. Эл практически рычит, вызывая у Лайта довольную дрожь, выходит, а затем снова толкается с еще большей свирепостью. Снова зубы, когти и пыл. Эл трахает его, как изголодавшееся животное, а Лайт запрокидывает голову и принимает все. Его тело восторженно поет от грубости Эл, от того, как он прижимает Лайта к себе, впиваясь зубами в кожу. Лайт наслаждается каждым грубым толчком в себя, кричит каждый раз, когда головка ударяется о простату, заставляя захлебнуться воздухом. Его руки шарят по спине Эл, царапают плечи, дергают за волосы. Безумие, неутолимая похоть разгорается между ними и толкает все ближе к пропасти. Все размыто. Зрение Лайта плывет, затуманенное постоянным потоком наслаждения, вводящим в ступор. Он теряется во времени, лежа на спине, с членом Эл, входящим в него снова и снова. В какой-то момент Эл отстраняется, вызывая злобное шипение Лайта, но просто переворачивает Лайта на живот, тут же снова толкаясь в него, и они опять становятся извивающимися зверями. Когда он чувствует, как жар собирается в клубок внутри, Лайт понимает, что близок к оргазму. В этот момент — когда Эл прижимается к спине, касается пальцами груди и члена, липкий от пота и с сердцебиением, гулко отдающимся в ушах — Лайт думает о его смерти. Он почти видит, как глаза Эл тускнеют, теряя способность видеть, как его тело безвольно падает на руки Лайта, чтобы больше никогда не двигаться. Он испускает крик: радостный, торжествующий… или, может быть, безумный, он не может сказать… — Ты мертв, ты мертв, — всхлипывает Лайт, с его губ срывается хриплый, пронзительный, истерический смех, это реально, он видит это… — Я не мертв, — отвечает Эл, прижимаясь губами к его затылку, и крепко обхватывает Лайта, каждая частичка их тел прижата друг к другу, пока Эл крутит бедрами, заставляя все внимание Лайта сосредоточиться на той точке наслаждения внутри, где они соединяются. Все остальное отступает, и Лайт закрывает глаза. Все, что он чувствует, — член Эл, вжимающийся в него, сердцебиение Эл, сладковатое дыхание Эл, щекочущее шею, и вдруг он кончает, вскрикивает и бьется в объятиях Эл, когда экстаз захватывает его. Это восторг. Вокруг него, в нем нет ничего, кроме Эл, и в этот момент Лайт чувствует себя как никогда близким к божественности. Он не знает спустя сколько времени приходит в себя, но он все еще лежит на животе, а Эл все еще сверху, и они оба тяжело дышат. Лайт сдвигается, прижимается лицом к подушке и смотрит через плечо. И не видит ничего, кроме копны темных волос и контраста бледных конечностей Эл с его собственной кожей. Эл тоже смещается, будто чувствуя внимание Лайта, поднимает глаза, и их взгляды встречаются. Затем Эл слегка улыбается — от его прежней дьявольской улыбки не осталось никаких следов, — и весело говорит: — Надеюсь, Лайт-кун остался доволен. Глаза Лайта снова закрываются. — …Отъебись. На этот раз Эл подчиняется без возражений, выходит из него и укладывается рядом. Лайт чувствует, как из него вытекает что-то липкое и ужасное. Странно, но он думает о том, сколь многое от Эл находится сейчас в нем. Слюна, пот, кровь, сперма. В нем вся эта блядская коллекция, словно его превратили в некий болезненный, невольный мавзолей всего того, что составляло величайшего в мире детектива. Это отвратительно, но что-то в этом вызывает злобную ухмылку на его лице. Лайт позволяет себе принять все. Через некоторое время он приподнимается на коленях, движения медленные, так как тело болит в знак протеста. Эл с любопытством наблюдает за ним. — Лайт-кун собирается вернуться в свою комнату? — спрашивает он, по-детски наклонив голову и с совершенно невинными глазами. — Да. Нет. Заткнись. Лайт оценивает себя, испачканные простыни, бледного, покрытого потом Эл рядом с ним. Выбор очевиден. Его кровать наверху чистая, и он хочет принять душ. И осознает, что его разум настолько же не в порядке, насколько тело, когда вместо этого решает откинуть покрывало, лечь на бок и закрыть глаза. Эл, к счастью, понимает и делает то же самое, и вскоре Лайт чувствует знакомый совиный взгляд, уставившийся на него. Невероятно, что это успокаивает, но это так. Может, это его собственная версия стокгольмского синдрома. Может, что-то ещё. — Я бы очень хотел поскорее вернуться в комнату наблюдения. Глаза Лайта распахиваются: — Ты никуда не пойдешь после всего этого, ты абсолютно эгоистичный ублюдок… Затем он замечает блеск в глазах Эл и хмурится. Засранец. И стонет, слишком уставший, чтобы злиться. — Я остаюсь здесь, — говорит он, надеясь, что это понятное заявление. Эл придвигается ближе. Лайт наблюдает за ним с настороженностью, пока его лицо не оказывается прижатым к шее Эл, а подбородок того не упирается ему в макушку. Он ненавидит то, как его тело изгибается, словно соскучилось по теплу Эл всего за один день разлуки. Это жалко. — Что такое? — насмехается Лайт, используя Эл, чтобы выплеснуть собственное раздражение. — Объятия после секса? Серьезно? Не думал, что ты такой сентиментальный. Эл долго молчит, а когда отвечает, то тихо бормочет: — Лайт-кун выглядел так, будто ему это нужно. Мне это не нужно. Мне ничего от тебя не нужно, кроме того, чтобы ты наконец сдох. Но Лайт молчит, потому что сказать так много сейчас — сказать что-либо вообще — было бы безнадежно неправильно. Они лежат рядом в пародии на романтику, словно принадлежат друг другу, хотя на самом деле ни один из них не может жить, не требуя гибели другого. Это факт, начертанный судьбой, как начертаны в Тетради смерти ряды имен тех, кому суждено умереть от благословленной руки Лайта. Эл — его соперник, смертельный враг, единственное святотатственное пятно на праведном пути Лайта. Последнее препятствие на дороге к величию. Эл не может существовать в новом, сияющем мире Лайта Ягами, и Лайт знает это. Что-то внутри него задается вопросом: сможет ли Лайт Ягами выжить в мире без Эл, но Лайт уничтожает эту мысль еще до того, как она успевает появиться на свет.