Сделано в Ревашоле

Подумайте – и назовите вашу нелюбимую часть дня. У вас буквально пара секунд. Пока тощая лодыжка, окоченев за ночь, забирается обратно под одеяло. Пока бледные, усыпанные веснушками плечи жмутся ближе к широкой груди рядом. Это просто жестоко. Ну, то, что надо подниматься под ласковым взором солнышка. Зима за окном слепит, искрит, оставляет на окнах своё дыхание. Куда им спешить? Есть дело, которое не может их подождать? Они такие молодые и такие горячие, у них впереди ещё как минимум двадцать лет пьяного секса, спонтанных драк в баре и уютных и немного неловких посиделок с мамой Мака... Мама?.. Блять, мама! Резко распахнув глаза, Честер вылетел из-под одеяла, как лисица, услышавшая лай неприятно близко. Тело охватила прохлада. Немного шокирующая, но в целом приятная. Будет ли Честеру так же приятно, если его застанут с голой жопой рядом со спящим Маком? Вопрос, конечно, риторический. Начав озираться в поисках (хотя бы) трусов, Честер повысил голос и пощелкал над ухом Мака: – Торс, алло, куда ты их закинул? В комнату твоей мамаши? Мак отреагировал ровно так же, как и всегда: перевернулся на другой бок, сладко посапывая. Честер запустил руку в огненные волосы, спросонья больше похожие на гнездо. Где-то тут должен был быть будильник... В учебное время они просыпались с первым же отзвуком этой хрени, бодрые как огурчики. Но каникулы есть каникулы. В телах кто-то как будто дергал рубильник: вместо отжиманий, пробежки и быстрого завтрака спишь как убитый до обеда. Честер немало удивился, не обнаружив ни тумбы с кучей мальчишеской одежды, ни горы учебников, ни вышеупомянутого будильника. Только какие-то бабские шмотки, торшер с рюшами, цветочный горшок. Они же не могли по пьяни… – Блять, Торс, это и есть комната твоей мамаши! – в какой-то момент, то ли от осознания, то ли от эмоций, вызванных этим осознанием, голос Честера сорвался на визг. Вот это-то сработало безотказно. Мак подскочил, потянув за собой одеяло. Перепугано глянул на Честера. И что-то… Поза Мака или то, что они закинули бельё на торшер с рюшами… Так или иначе, что-то ужасно рассмешило Честера в этой ситуации. На вкус Честера, веселье было самой сильной эмоцией. Нет, не так. Самой важной. Смех что-то вроде универсальной специи. Тебе больно? Приправь боль смехом и станет легче. Грустно? Посмейся над проблемой и она покажется уже не такой суровой. Обидели? Смех сделает вес чужих слов не тяжелее пера. Первоначальный ужас отступил и, набрав побольше воздуха в грудь, Честер расхохотался. Если через пару пару минут в коридоре послышатся шаги, то не хотелось бы выглядеть нашкодившим котенком. Только насмешливым, бесстыжим чертом. Мак нахмурился: – Не смешно. Надо скорее убрать. – Да ты что? Идея! – утирая слезинку, съязвил Чес. Натянув трусы, Честер стукнул Мака, сжимающего в кулаке край одеяла, в плечо. – Давай, камень-ножницы-бумага. Маку никогда не везло в этой игре. Честер думал шустрее, а ещё видел в выражении лица друга, какую тактику он задумал. После двух раундов ситуация выглядела как ничья. Оставалось только… Камень. Ножницы. Бумага. Мак показал ножницы, а Чес – кулак-камень, которым тут же постучал по бритой черепушке Мака. – Что сказать, злой рок! Игриво пожав плечами, Чес поскакал в ванную, набросив на плечи чужую форменную рубашку. Мак почесал затылок и принялся за уборку.

***

– …хочу, чтоб ты понял… очень старался… стать для тебя…* В коридоре, по пути, Честер крутанул ручку старенького радио. С тихим треском спустя пару секунд оно ожило. Полилась приятная, дерзкая музыка. Покрутившись перед зеркалом в коридоре и изобразив позы разных культовых звезд рока, Честер ввалился в ванную. Почистил зубы. Повернул кран, резко выбросив руку, дождался подходящей температуры – немного холодной, немного тёплой – и сунул под струи голову. – Чес, блин, лучше бы помог, а ты тратишь время на то, чтоб башку помыть. Мак вроде и ворчал, а сам любовался, как Чес, намыливая голову, переминается с ноги на ногу на холодной плитке. Ох и любил он этого придурка… Аж самому было неловко от того, что посреди учений, когда Честер подтягивался, обнажая плоский живот и тонкие рёбра, Мак думал не о том, сколько “вверх” насчитает, а о том, как ползут вверх, по этим тощим бокам, его большие руки. Короче, Чес считал свои подтягивания сам. Из-за шума воды и звонкого пения радио фраза Честера превратилась в “хорошеньким” и “твоей мамашей”. После того, как Мак спрятал постельное белье поглубже в плетеную корзину, под другие вещи, он на всякий случай хлопнул Честера по жопе. Честер охнул, вырубил воду и немедленно отомстил. Не отжимая волосы, мотнул головой. И ещё раз, для верности. Мак зажмурился и замахал рукой: – Прекращай! Мак надеялся, что Честер никогда не прекратит так делать. Был в этом какой-то особенный сволочной и язвительный шарм. Мак готов был молиться на то, как Честер игриво перед ним пляшет, улыбается, показывает язык и с мокрой головой пробегает на кухню. Кто сказал, что Долорес Деи не была мужчиной? Кто сказал, что она не была рыжей? Мак вздохнул и, прежде чем идти перестилать кровать, не отказал себе в удовольствии заглянуть на кухню. – Тапки возьми. И пожарь бекон. Минут на десять жизнь стала уютным моментом из домашнего сериала: Мак старательно старался повторить мамин стиль, заправляя кровать, а Честер… Ох, Честер. – У-у-у, это моя любимая! Эй, Мак, сделай там погромче! Вслушиваясь в завывания электрогитары, Честер ловил искренний кайф. Всё его тело наполнилось ритмом: он покачивал патлатой головой, приплясывал, щелкал пальцами, когда выпускал из рук нож или отходил от плиты. Скоро тарелки наполнились аппетитными рожицами из яичницы, бекона и овощей. Разливая сок, Честер позволил себе использовать упаковку как микрофон. – Он сдаёт карты, словно медитирует…** – мелодично пропел Чес, раскидывая руки и прикрывая глаза. Покачав головой, Мак, вошедший на кухню, поставил прямо перед босыми ступнями Честера тапочки. Поаплодировал его вокальным данным. – Хорош-хорош. Честер театрально раскланялся и взмахом руки пригласил Мака за стол, но тот только потёр затылок. И глянул исподлобья, стыдливо. – Что-то мне неловко перед мамой… – Ты ж всё убрал? – Честер схватил со стола бекон, оставив одну из рожиц без нижней губы и принялся грызть. – Ну, убрал, но это как-то неправильно. А если она заметит? Ей же плохо будет. Честер облизал палец после бекона и медленно опустился на колени перед Маком. Выражение его лица, эта смесь вины и желания, раззадоривали Честера. Не успел бедолага Мак надеть трусы после прошлой ночи, как с него снова пытались их стянуть. – А нам как плохо будет… – прошептал Честер, проводя кончиком носа опасно близко к… И дыша так опасно горячо! Мак явно был сбит с толку. Что ему, блять, делать? Кровь уже хлынула к члену, но их могли застукать с минуты на минуту. Честер уже подключил руки, поглаживая, задевая, дразня. Наконец Мак сдался, опуская широкую пятерню на чужой затылок. – Ох, Чес… Чес, блять, мама идёт!