***
Спустя три дня её навестила не Аличе, не Роберто и даже не Микеле. Беатриче дремала, вжавшись спиной в свой угол, то и дело плотнее кутаясь в плед и подтягивая ноги к груди. Всё её костлявое, маленькое, тощее, тщедушное тельце трясло от мороза, без проблем проникающего в сарай через щели в стена. Плед – старый, в некоторых местах подранный и рваный – не грел от слова совсем, но зато создавал призрачное ощущение защищённости. Ей снился дождливый вечер в доме бабушки. Ливень барабанил по стеклу, и деревья во дворе шелестели листьями, трясли руками-ветками, управляемые ветром, и снаружи было так холодно и зябко, я в гостиной у камина так тепло-тепло... она пила заваренный бабулей горячий чай, грызла горячие тосты с вишнёвым джемом. Бабушка сидела в кресле с книгой, а Базилио тихо мурлыкал, свернувшись калачиком на диване, прижимаясь пушистым боком к ноге Беатриче, тогда ещё маленькой Сандры. Громкий скрип двери сарая, а затем и стук высоких каблуков по полу разбудили её мгновенно, и теплая, родная, горячо любимая иллюзия упорхнула, оставляя её наедине с морозом, проникающим глубоко под кожу. Она проснулась сразу же, как только раздался первый звук, но виду совсем не подала – продолжила сидеть, как сидела, не шелохнувшись, не вздрогнув, не моргнув. – Просыпайся. – прозвучал равнодушный женский голос, низкий, но при том обладающий необычайной мелодичностью и притягательностью. Беатриче послушно открыла глаза, взглянула на неожиданную гостью снизу вверх, ощущая себя букашкой под ногами великанши. Женщина, стоящая перед ней, возвышалась посреди сарая, и её статная и величавая фигура смотрелась в этом мрачном, убогом и отвратном месте совершенно инородно и чудно, как если бы царица вошла в хлев к валяющимся в грязи и визжащим свиньям. Безупречная осанка, горделиво поднятый подбородок, решительны взгляд – всё в её облике кричало о том, что эта женщина знает себе цену, а также искренне считает, что знает цену и всем остальным, и цена эта в разы ниже, чем её собственная. Одета она была по последней магловской моде, так, как ни за что не оделась бы ни одна волшебница, только если бы ей не нужно была притвориться магловской женщиной. Платье-футляр из алого клетчатого тартана идеально подчёркивало её точёную фигурe, на плечи накинуто приталенное чёрное меховое пальто, а изящные икры обтянуты кожаными с сапогами до колена. Лицом она напоминала Нефертити: холодные черты, острые скулы, длинный прямой нос, чистая ухоженная кожа, идеальный макияж, совсем не вульгарный, но заметный и подчёркивающий все особенности и достоинства её внешности. Пышные ресницы, узкие брови, ярко-алая помада на пухлых губах. Глаза – точная копия глаз Роберто, Микеле и Аличе, холодные, почти прозрачные голубые кристаллики. Обжигающе-чёрные, слегка вьющиеся волосы были собраны в причёску, гармонично сочетающую в себе налёт лёгкой небрежности и той убийственной энергетики, тяжелой, роковой, и лишь два локона средней длины выбивались из неё, изысканно струились вдоль щёк, оттеняя и подчёркивая бледную кожу, такую же бледную, как у Беатриче. В ушах – рубиновые серьги на серебряной застёжке, выполненные в форме анатомического сердца. Минималистичный маникюр в алых тонах. Её манера держаться, голос, атмосфера, её окружавшая – всё, что заставляло мужчин падать перед ней на колени, стремиться положить весь мир к её ногам, всё это когда-то было Беатриче ненавистно. – Зачем ты пришла, мама? Доминика Кавалли надменно хмыкнула: – Раз пришла, значит нужно было. Беатриче осмотрела её с ног до головы. В щели в стенах сарая она видела сугробы, кожей чувствовала холод, он донимал её всё время, что она находилась здесь. В Италии не бывает таких зим, они точно где-то в другом месте. А судя по одежде женщины, явно не рассчитанной на такие погодные условия, прибыла она сюда совсем недавно. Может, пару часов назад через каминную сеть, и явно из страны с более щадящим климатом. Из Италии? Возможно. Беатриче очень скучала по Италии. Она ничего не чувствовала. Не ощущала того же, что и маленькая Сандра несколько лет назад. Фигура матери больше не внушала ей страха. Не вызывала любви. Они ничего не чувствовала. – Вставай. – приказала Доминика, – Пойдёшь со мной. – Куда? – Куда надо. Вставай, тебе сказано. Беатриче напряглась. Аличе не выходила на связь с того момента, как покинула сарай несколько дней назад. Вполне возможно, что она была неаккуратна, и из-за этого её поймали. Испугавшись, Аличе могла бы выдать всё отцу как на духу. А Роберто, конечно же, не стал бы винить свою драгоценную дочурку в «предательстве». Вероятнее всего, он бы посчитал, что зло во плоти в лице Беатриче коварно склонило несчастную Аличе на свою сторону, а бедняжка даже не понимала, что делает. В таком случае, за попытку побега её ждёт наказание. Возможно ли, что именно для этого мать и пришла за ней? Своих подозрений она не выказала. Послушно откинула плед в сторону, тут же оказываясь в объятиях мороза. Затем попыталась подняться. Мышцы ног тут же отозвались ноющей болью, подкосились, заставляя её упасть обратно. Доминика раздражённо цокнула языком: – Мне что, ещё ходить тебя учить? Губы девушки растянулись в ядовитой ухмылке, её тихий голос сочился презрением: – Прости, мамуль, совсем ноги не держат. Такое чувство, будто меня несколько дней держали в сарае на морозе без нормального питания и тёплой одежды. Женщина замерла, поражённо глядя на девушку. Конечно, она удивилась. В последний раз Доминика говорила с дочерью ещё тогда, когда та была маленькой Сандрой. Маленькая Сандра ни за что бы не сказала такого своей маме. Маленькая Сандра никогда не отказывала. Маленькая Сандра даже не знала, что так можно. Сейчас Сандры здесь не было. На её место пришла Беатриче. Беатриче не ощущала той огромной безусловной любви к матери, которую ощущала малютка Сандра. Не дожидаясь ответа, Кавалли-Конте подалась вперёд, руками упираясь в пол и вставая на четвереньки. Её тело ныло, руки дрожали. Она ещё никогда в жизни не чувствовала себя такой слабой и беспомощной. Рукой схватившись за выпирающий из стены край доски, девушка с трудом, игнорируя слабость и боль, всё же поднялась на ноги. У неё тут же закружилась голова, но она чудом устояла, даже не пошатнувшись. Доминика развернулась к ней спиной и, стуча каблуками своих сапог, стремительно направилась прочь из сарая. Вздохнув, Беатриче поплелась за ней. Она почти не видела света несколько дней, потому пришлось зажмуриться, когда она вышла наружу. Ей понадобилось около тридцати секунд чтобы привыкнуть, и только после этого она сумела поднять веки и оглядеться. Сад был припорошён снегом, сверкающим и искрящимся в ярких солнечных лучах. Всё было укутано этим игривым сиянием – деревья, кустарники, выложенная плиткой дорожка, по которой они шли, и лишь покосившийся сарай смотрелся уродливым пятном в этом волшебном месте. Каждый шаг давался с трудом, отзывался ноющей болью в пояснице. Ужасно гудела голова. Возможно, мать просто ведёт её к нему? Но эту версию пришлось отмести, когда они свернули на дорожку, ведущую к особняку. Они вошли в дом через черный ход, и всё, что могла Беатриче – это плестись за матерью, глядя в пол, на ковёр под своими ногами. Совсем недолгая дорога от сарая до особняка совсем вымотала её и без того измученное тело, и теперь сил не хватало даже на то, чтобы просто поднять голову и оглядеться. Перед поворотом Беатриче не выдержала. Ноги задрожали, и она упала на пол с гулким стуком. Голова закружилась, зазвенело в ушах. Она не слышала, как Доминика раздражённо цокнула языком и остановилась, давая дочери немного времени, чтобы снова встать. Беатриче не хотела вставать. Она хотела закрыть глаза, остаться здесь, уснуть прямо на полу, крепко и надолго, а по пробуждению оказаться в Хогвартсе, в своей комнате в пуффендуйском общежитии. Но она не могла. Ей пришлось открыть глаза и снова встать. И в этот раз это было так же невыносимо медленно и мучительно больно. И идти дальше ей было намного сложнее, чем раньше, но всё же она пошла, превозмогая усталость. Спустя пару минут они остановились у двери. Доминика нажала на ручку и открыла её. Затем отошла, пропуская дочь вперёд. Это была вовсе не гостиная. Это была ванная комната. Точнее, нечто, отдаленно её напоминающее. Помещение скорее походило на роскошную купальню, в какой совершали омовение древнеримские императоры, лишь кое-где стилизованная на современный лад. Мраморный пол был устлан мягким ковром, внешне похожим на растёкшуюся по полу густую мыльную пену. На многочисленных полочках, ящиках, комодах и тумбах вдоль стен стояло бессчётное количество различных баночек, склянок, бутылок и прочих сосудов с разным наполнением. У одной из стен стоял туалетный столик с большим зеркалом. Но больше её поразило не внутреннее убранство, а количество людей, находящихся в комнате. Как только они вошли, не меньше десяти женщин в одинаковых платьях обернулись на звук открывающейся двери. Самая старшая из них – женщина с тёмно-рыжими волосами лет сорока на вид – тут же подскочила к Доминике и поклонилась ей: – Госпожа Кавалли, всё приготовили, как было велено. «Госпожа Кавалли» проигнорировала её. Скинула с плеч пальто и подала его побежавшей сзади худой долговязой девчушке с орлиным носом и заспанными глазами, затем прошла мимо и элегантно присела в кресло, стоящее у стены. Видимо, его принесли недавно – на фоне остального интерьера оно крайне выделялось. – Приступайте, – сухо бросила Доминика. Несколько девушек тотчас подхватили Беатриче под руки, провели через всю комнату и усадили за туалетный столик. Кавалли-Конте взглянула на себя. Выглядела она отвратительно. Грязные чёрные волосы блестели от жира, свисали мерзкими слипшимися сосульками – естественно, никто не позволял ей мыться все эти дни. Кожа нещадно шелушилась от долгого нахождения на холоде, была сухой, усыпанной покраснениями. Она побледнела настолько сильно, что при желании могла бы с лёгкостью затесаться среди вампиров, и никто бы ничего не заподозрил. От этого синяки под глазами выглядели ещё ярче и крупнее. Она ужасно похудела: щёки впали, из-за чего лицо больше походило на обтянутый кожей череп. Вид у неё был и впрямь жуткий. Рыжая женщина с расчёской в руках почти не двигалась, словно бы думала, с какой стороны подступиться к запутанному ужасу, что творился у неё на голове. В конце концов она вздохнула, рукой собрала волосы девушки в хвост и принялась распутывать, начиная с сухих ломких кончиков. – Зачем всё это? – мертвенным голосом спросила Беатриче, переводя взгляд на отражении матери в зеркале, – С чего это вам с отцом вдруг приспичило приводить меня в порядок? Продать что ли меня хотите? Придаёте товарный вид? – Очень остроумно, Сандра. – напряжённо ответила Доминика, – Я в восторге от твоего искромётного юмора. – Это была не шутка. Мало ли, чего от вас ещё ожидать... – буркнула девушка, а затем опустила взгляд на свои руки. Кожа потрескалась от мороза, ногти были изломаны – последствия того, как она выдирала доски из пола сарая. Пальцы пестрили занозами, ссадинами и кровоподтёками. – Ты пойдёшь с нами на приём сегодня вечером. Беатриче на секунду шокировано замерла, затем подняла изумленные синие глаза на мать: – Это ещё зачем? – Тебе об этом знать необязательно. Ничего сложного от тебя не требуется – просто красиво постоишь рядом со мной. Рыжая служанка отложила расчёску в сторону. Взяла со столика небольшую стеклянную склянку, на этикетке которой было написано «экстракт гриба-кровянки». Открутив крышку, оставила пару капель средства на пробор Беатриче и принялась массажными движениями втирать ей в кожу головы. Другая служанка, совсем молодая русая девушка, принесла табурет, присела рядом с пинцетом в руках, взяла руку Кавалли-Конте в свою ладонь и принялась вынимать занозы. Беатриче сухо взглянула на мать: – Раз необязательно знать, то и слушать тебя необязательно. Какое мнение сложится у дорогих господ из магической элиты, когда дочь достопочтенной и известной Доминики Кавалли вдруг упадет на колени посреди мероприятия и разрыдается, умоляя спасти её от собственной родни? Лицо женщины исказил шок. Девушка вымученно улыбнулась. – Что? Непривычно, когда отвечают, а не терпят? Когда я не терплю? Доминика нервно хмыкнула, смотря на дочь несколько сконфуженно: – Моя репутация страдает. – она отвела взгляд, изучая узор на потолке, – Народ возмущён тем, что я якобы бросила своего ребенка и совсем не интересуюсь его жизнью. Беатриче насмешливо приподняла одну бровь: – Разве всё не так? Женщина поджала губы: – Так. Но сегодня мы с тобой должны переубедить их в обратном. Моя публика должна думать, что наши отношения идеальны. Рыжая служанка взяла в руки небольшую баночку. Внутри переливалась всеми оттенками синего густая масса. Набрав немного средства на пальцы, женщина принялась смазывать волосы Беатриче по длине. Русая девушка отложила пинцет. Другая служанка, девочка лет двенадцати на вид, принесла глубокую чашку, наполненную водой, поставила её на столик. Русая взяла в руки большую бутылку с полупрозрачной жидкостью, отливающей светло-сиреневым цветом, налила немного в воду и принялась взбалтывать лопаткой. Беатриче усмехнулась, глядя на Доминику: – «Мы с тобой», говоришь... С какой стати ты думаешь, что я стану тебе помогать? Что буду подыгрывать? Хочешь создать иллюзию идеальной семьи – бери с собой одного из этих жрущих золото поросят, Аличе или Микеле. Малютка Сандра определённо согласилась бы на твою просьбу, но я – нет. Заставишь меня ехать с тобой – я устрою скандал на приёме. Буду плакать и кричать, что дома надо мной издеваются. Расскажу про него. Волшебница нервно скрестила руки на груди, её взгляд забегал: – У тебя нет выбора. Беатриче наблюдала, как постепенно на поверхности воды образуется пышная пена насыщенного фиолетового цвета. Русая девушка постелила на столик сложенное вдвое полотенце, аккуратно уложила на него руки Беатриче, обмакнула широкую кисть в пену и стала наносить её на тыльные стороны ладоней. Рыжая служанка принялась сдабривать уже другим средством самые кончики волос. – Нет выбора? А что ты сделаешь? Убьёшь меня? Ты не можешь, я знаю. Вряд ли он будет доволен. Так что ничего ты мне не сделаешь. – уголки губ приподнялись, – Я вам живой нужна. Как скотина домашняя. Пока рано меня на убой вести. Разобраться надо сначала с поросятами. Им скоро золота мало станет, придется человечиной кормить. Сама не знаешь, что будет? К чему всё идёт? Сама же таким же поросёнком была. А теперь, может с виду и похожа на тигрицу, а внутри как была свинья, так свиньёй и осталась. Сколько шкуру полосатую на себя не натягивай, да только всё равно рыло из пасти искусственной торчит. Все суетящиеся в купальне служанки разом застыли, поражённо глядя то на Беатриче, то на госпожу. Доминика молчала. Кавалли-Конте не смотрела на неё – ей было всё равно, как мать отреагировала на её слова. Прислуга вновь зашевелилась, и от девушки не укрылось, что действуют они с осторожностью – словно ожидают, что женщина резко выйдет из себя. Рыжая женщина собрала волосы Беатриче в пучок и отошла, чтобы убрать все оставшиеся склянки. Русоволосая взяла небольшую щёточку и принялась втирать пену в её руки. Несколько минут прошло в полной тишине. Потом Доминика наконец заговорила. – Смотрю, изменилась ты. Сильно изменилась с нашей последней встречи. Когти отрастила. Беатриче хмыкнула: – Попробуй не отрасти с вами... Русая отложила щётку, обмакнула руки Кавалли-Конте в воду, смывая пену, вытерла их маленьким махровым полотенцем. Подоспела другая девушка, низкая полненькая блондинка с длинной косой. В руках она несла небольшую, но глубокую миску с какой-то густой массой угольно-чёрного цвета. Поставив её на стол, она аккуратно подхватила край свитера Беатриче и потянула вверх. Та подняла руки, чтобы было удобнее его снять. Стянув свитер, блондинка передала его в руки той самой двенадцатилетней девочке, и та куда-то его унесла. Беатриче осталась в одном бюстгальтере. Блондинка осторожно расстегнула его и сняла. Русоволосая уложила её руки обратно на столик, открутила крышку новой бутылочки, поместила в горлышко пипетку, набрала немного ярко-алой жидкости и оставила по капле на каждой костяшке и принялась растирать по пальцам крошечным валиком. Блондинка набрала на лопатку немного чёрной субстанции, уложила её на плечо Беатриче и стала размазывать тонким слоем. Доминика подала голос: – Раз старые методы на тебя уже не действуют, предлагаю обмен. Разумеется, отпустить я тебя не могу. Зато могу сделать твоё нахождение здесь куда более комфортным. Прикажу Роберто выделить тебе комнату. Питание обеспечу самое лучшее. Если желаешь, и домовика личного выдам. Беатриче безразлично хмыкнула: – Потом ты всё равно уедешь. А когда уедешь, всё вернётся на круги своя. Думаешь, отец позволит мне жить так, как ты сказала? Разве не заденет его самолюбие факт того, что в его доме живёт грязная оборванка, какой он меня мнит? – Он не посмеет. – строго отрезала волшебница, – Меня он не посмеет ослушаться. Я здесь хозяйка, а он – так, мелкий паразит. Может делать, что вздумается, пока это не вредит мне и не мешает моим планам. Девушка мрачно улыбнулась: – Я тебе не верю. Верхняя губа Доминики раздражённо дёрнулась: – И что же мы будем делать? Беатриче замолчала, раздумывая. Она ощущала, как холодная чёрная субстанция медленно распределяется по её груди, плечам и спине равномерным слоем. Русоволосая служанка салфеткой вытерла красную жидкость с её рук, затем капнула на одну ладонь масло, обладающее свежим цветочным ароматом, и принялась втирать его в кожу массажными движениями. Полная отошла, унося с собой опустевшую миску с лопаткой. Беатриче задумчиво наблюдала за тем, как поблёскивает запашистое масло на её ладони, и едва сдерживала истерический смех. Она едва понимала, что сейчас происходит – всего час назад она сидела в тёмном полуразваленном сарае, голодная, избитая, замерзающая и грязная, а теперь что? Её обхаживают со всех сторон, как принцессу, служанки носятся вокруг, приводя её изуродованное болезнью и побоями тело в надлежащее состояние. Периферийным зрением она видела, как наполняют горячей водой бассейн, как пар от него поднимается к потолку. Одна из девушек засыпала в него из стеклянного горшка какую-то розовую соль, разводила её в воде. Другая подливала из колбы неизвестное ей светло-голубое зелье. В купальне было жарко, роскошно и абсолютно неуютно. Русая перешла с одной ладони на вторую. Блондинка вернулась и принялась снимать чёрную массу с её тела. Та успела засохнуть и отходила, как вторая кожа, забирая с собой все налипшие шелушения, грязь, кровавую корку. Беатриче обернулась, устремила взор на мать. Глаза – два тёмно-синих омута, на дне которых затаился неведомый смертоносный хищник – угрожающе блеснули. – Обет. Кавалли нахмурилась: – Что? – Обет. Непреложный. – повторила девушка тоном, не терпящим возражений, – Я хочу, что он дал непреложный обет. Только так я буду уверена, что после твоего отъезда он меня не тронет. Русая девушка обмакнула жирные от масла ладони в сосуд с водой, затем обтёрла полотенцем. Теперь руки Беатриче были похожи на руки изнеженной аристократки, что никогда в жизни не сталкивалась с тяжёлой работой. Из общей картины выбивались лишь потрескавшиеся и поломанные ногти. Блондинка убрала остатки чёрного средства с её тела, и кожа в тех местах стала идеально-гладкой, мягкой и ухоженной. Подоспела новая девушка – смуглая брюнетка с пышной фигурой и орлиным носом. В руках её был наполненный водой таз. Стул, на котором сидела Беатриче, отодвинули от туалетного столика. Брюнетка поставила таз перед ней на пол, насыпала в воду горстку жёлтого порошка и стала размешивать. Русая тем временем присела справа от Кавалли-Конте, смочила небольшой кусочек ваты раствором из бутылки и принялась обрабатывать им повреждённые ногти. Смуглая осторожно стянула с неё колготки и едва заметно поморщилась от запаха. Беатриче не стала её винить – всё же, она не мылась и не меняла одежду несколько дней, так что нет ничего удивительного в том, что её ноги воняют. Брюнетка аккуратно поставила голые ступни девушки в таз. Вода была в меру тёплая, не слишком горячая, и имела чудесный успокаивающий эффект – горящие от мороза ноги тут же перестали болеть. – Обет, говоришь? – наконец подала голос Доминика спустя пару минут, – Хорошо. Я организую для тебя обет. Беатриче недоверчиво нахмурилась: – Правда? – Да. – безразлично пожала плечами волшебница, а после взглянула на стоящую поодаль служанку с коротко остриженными пепельно-серыми волосами, – Иди, найди синьора Кавалли и приведи его сюда. Скажи, что госпожа твоя велела. Девушка низко поклонилась и тут же выбежала из купальни, торопясь исполнить приказ. Проводив её неверящим взглядом, Беатриче спросила: – Что, вот так вот просто? Просто согласишься? Доминика мрачно улыбнулась: – А что ты ждала? Что я откажусь? Мне плевать, что между вами двумя. Я лишь делаю то, что поможет мне решить мою проблему. Если Роберто придётся потесниться, чтобы ты согласилась подыграть мне на приёме, то пускай теснится. Девушка отвернулась, направляя пустой взгляд на собственное отражение в зеркале: – Да уж, неприятно ему будет, должно быть... Брюнетка вынула её ноги из воды и аккуратно поставила на расстеленное на полу мягкое полотенце. Русая, закончив исцелять зельем её травмированные ногти, встала с места и ушла. Вернулась рыжая, жестом попросила её встать со стула. Беатриче с трудом поднялась на ноги – те всё ещё жутко болели. Старшая служанка стянула с неё юбку и нижнее бельё, а после жестом указала на ванну. На ватных ногах Кавалли-Конте направилась туда. Две девушки придержали её под руки, помогая взойти по ступеням, и она осторожно ступила ногой с края в воду. Температура была идеальна – горячая, но не обжигающая, а приятно обволакивающая тело. Беатриче спустила вторую ногу и, не без помощи служанок, села на дно, спиной привалившись к бортику. Горячая вода тут же утянула её в свои объятия. Она уже и забыла, как это приятно – принимать ванну... до чего приятно оказаться в воде и расслабиться. После долгих ночей в стылом заледеневшем сарае всё, что происходило сейчас, казалось ей раем. Здесь было тепло и комфортно, если не брать в расчёт Доминику с её раздражающими разговорами. Может, выгнать её? Нет, не стоит... Беатриче и без того в доме на птичьих правах, так что усугублять ситуацию и злить мать явно не самая лучшая идея. Хотя... позиция Доминики в обществе сейчас напрямую зависит от её дочери. Факт, что она так легко приняла решение о непреложном обете, ясно показывает, насколько плохи её дела. Быть может... – Иди. – голос звучал уверенно, даже несколько надменно. Доминика удивлённо вскинула брови: – Что? Верхняя губа Беатриче раздражённо дёрнулась: – Я сказала тебе выйти и не мешать мне отдыхать. Я, знаешь ли, так устала, будто несколько суток провела в какой-то на коленке сколоченной халупе без еды и душа. Приведёшь ко мне потом отца для заключения обета. Пока что займись чем-нибудь. Например, сходи к врачу. А то мне кажется, что с возрастом у тебя развиваются проблемы со слухом. Того и гляди к сорока годам совсем оглохнешь. Доминика поражённо застыла. В полупрозрачных кристалликах голубых глаз заплескалось раздражение, за ним – отчаянная смесь жгучей ярости и леденящего страха. Это было унизительно. Слышать такое от человека, которого ты ни во что не ставил всю свою жизнь было до ужаса унизительно. Но ей не оставалось ничего, кроме как подчиниться. Если её унижение – залог её будущего, то она без проблем потерпит. Доминика встала с кресла и послушно вышла из купальни. Только после этого Беатриче заметила, что все служанки затаили дыхание. – Расслабьтесь, – бросила она, – Вам я так хамить не буду.***
Спустя полчаса отмокания в горячей воде она вышла из ванной. Её мокрое распаренное тело обтёрли гигантским полотенцем и завернули в мягкий тёплый халат до самого пола, усадили обратно к туалетному столику, и рыжая женщина принялась втирать очередное запашистое средство в её влажные волосы. Тогда дверь в купальню открылась, и Доминика вошла внутрь. Её взгляд всё ещё был горделив, а осанка – идеально-пряма, но Беатриче знала, какой униженной мать себя сейчас чувствовала. – Привела? – спросила Кавалли-Конте нарочно деловитым тоном. – Привела. Вслед за сестрой в купальню заглянул Роберто. Вид у него был растерянный – он явно не понимал, зачем его присутствие необходимо. Голубые глаза пробежались по всему помещению, а после остановились на Беатриче, что по-королевски вальяжно расположилась на стуле, закинув ногу на ногу. Зрачки сузились. – Ника, какого черта?! Почему эта падаль... – Закрой рот. – устало выдохнула женщина, – Теперь она будет жить в доме. Ты выделишь её комнату. Обеспечишь лучшее питание и условия. И не поднимешь на неё руку. Роберто застыл на месте. Он не знал, что отвечать, но злость и шок захлестнули его с головой. Он походил на маленького ребёнка, которого что-то очень разозлило, но он не может выразить это словами, ведь пока не умеет говорить. Потерявший дар речи, мужчина стоял посреди комнаты, переводя осоловелый взгляд то на дочь, то на сестру. Беатриче улыбнулась. Сложившаяся ситуация ужасно её веселила. Кое-как опомнившись, Роберто с яростью взглянул на Доминику: – Как ты это объяснишь? – Я не собираюсь ничего тебе объяснять. – бесцветным голосом ответила волшебница, – Ты просто сделаешь, что я тебе говорю. – вздохнув, она опустилась в своё кресло, – Как ты делаешь это всегда. Сейчас ты дашь Беатриче непреложный обет о том, что не тронешь её и не будешь ограничивать её свободу, когда я уеду. Это всё, что от тебя требуется. С губ мужчины сорвался истеричный смешок: – Ты хоть понимаешь, что несёшь, идиотка? Ты представляешь, что она здесь устроит, если получит такую власть? Женщина хмыкнула: – Мне плевать. Переживёшь. – ТЫ В СВОЁМ УМЕ ВООБЩЕ?! – вдруг взревел он, заставляя служанок хором испуганно охнуть и отшатнуться, – ТЫ ХОТЬ ОСОЗНАЁШЬ, ЧТО ТВОРИШЬ? ТЫ ПОНИМАЕШЬ, ЧТО ОНА НИ ЗА ЧТО НЕ СТАНЕТ ОСТАВАТЬСЯ ЗДЕСЬ, ЕСЛИ Я ДАМ ЕЙ ТАКОЙ ОБЕТ? ПОНИМАЕШЬ, ЧЕМ ЭТО ГРОЗИТ ДЛЯ СЕМЬИ? Доминика со скучающим видом пожала плечами: – Мне всё равно на эту семью. И чего ты так разорался? Голова из-за твоих визгов разболелась... – она положила ладонь себе на лоб и прикрыла глаза, – Так ноет, хоть руби... надо бы вздремнуть, как домой вернусь... – Доминика! – крикнул Роберто, – Ты слышишь вообще, что я говорю? Я не буду этого делать. – Не строй из себя не пойми что, папуля. – Беатриче мелодично хихикнула, а после протянула отцу руку, – Мы все прекрасно знаем, что будешь. Иначе мамуля ужасно разозлится. – она перевела взгляд на мать, – Правда же, мамочка? Доминика отвернулась: – Да. – Да-да! – вторила ей девушка, – А когда мамуля злится, её язык становится таки-и-и-и-и-им длинным... и начинает болтать-болтать-болтать-болтать... может даже выболтать кому-нибудь какой-нибудь страшный-престрашный секрет! А ты же этого не хочешь, да, папуля? Никто этого не хочет, да? Беатриче неотрывно смотрела на Роберто, но ощущала шокированный взгляд матери на себе. Видимо, та всё ещё не привыкла к некоторым изменениям в характере дочери. Особенно к тому, что милая малютка Сандра теперь была способна на такой грубый и беспощадный шантаж. Кавалли-Конте знала, видела в глазах отца, как сильно он хочет прикончит её прямо сейчас. Наверняка он сейчас думает, что нужно было убить её ещё шестнадцать лет назад, когда она не умела шантажировать, не могла даже говорить – не представляла никакой угрозы. Нет. Нет, её рождения вообще не нужно было допускать. Убить ещё в утробе. Тогда бы сейчас у него не было никаких проблем. Тогда бы сейчас всё было бы хорошо. Всё из-за неё. Всё из-за Беатриче. Маленькая Сандра причина всех бед. Он не мог ослушаться Доминику. Поэтому всё, что ему оставалось – протянуть руку и коснуться запястья Беатриче, как это нужно для совершения непреложного обета. Женщина встала с кресла и направилась к ним. Служанка подала ей палочку. Беатриче не могла перестать улыбаться, глядя на отца, и было в этой на первый взгляд милой улыбке нечто до того жуткое и опасное, что рука Роберто задрожала. Заклинание начало своё действие, как только Доминика подняла свою палочку, и магические золотые нити тут же опутали руки отца и дочери, не давая им разорвать контакт. Доминика заговорила: – Обещаешь ли ты, Роберто Кавалли, что не тронешь родную дочь свою, Беатриче Алессандру Паолу Кавалли-Конте, и не причинишь ей впредь вреда, ни физически, ни с помощью магии? Верхняя губа мужчины нервно дёрнулась: – Я... обещаю, пока она находится в этом доме. – Обещаешь ли ты обеспечить для неё лучшие жизненные условия из возможных? – Обещаю, пока она находится в этом доме. Доминика перевела взгляд на Беатриче: – Обещаешь ли ты, Беатриче Алессандра Паола Кавалли-Конте, выполнять свой долг и хранить семейный секрет, никому его не выдавая? Улыбка Беатриче стала ещё шире: – Обещаю, пока нахожусь в этом доме.