Прощай, прости, но не забывай

      Вот ты сказал, представить ситуацию, где я прыгнула, ты за мной и в итоге я остаюсь в живых, а ты нет и вот чтобы я делала

Отсюда следует вопрос, а ты в случае чего прыгнул бы?

Да Мне обязательно это надо представлять, чувствовать чтобы тебе легче стало? Ответ на вопрос ты и так знаешь Я тебе уже не раз говорил

На твоём месте, я бы сделала бы также, без задней мысли.

Тебе погеройствовать хочется, но когда представляешь это одно По ситуации по другому обычно

Это не геройство

***

Опять глупый вторник. День, когда происходят конфликты с утра пораньше. И так уже на протяжении нескольких месяцев. Опять и снова, снова и опять. И вот после скучных, тянущихся казалось бы бесконечное количество времени пар. Наши герои ведут вновь бурную дискуссию, на этот раз их взаимоотношений, а точнее их отсутствии. И вроде бы ничего страшного, если бы не появившиеся из ниоткуда чувства к друг другу. Чувства запретные, неправильные. Так ещё эти глупцы решились открыться. И потому, в этот раз на эмоциях высказывая всё, что накипело внутри, делало больно каждому. Мне же тебя любить нельзя. У каждого в голове это проносилось со скоростью кометы. У этих конфликтов не было отдыха. Ненавистный вторник. В конце концов, казалось, что именно в этот день недели над ними сходились звёзды раком, их оба клинило, и открывались самые противные и запретные темы. Они сами не заметили, как стали загонять себя в рамки. Это нельзя, то нельзя. А потом: "Ну ты это, ну, не переживай там. Всё путём". Видимо вторник не лучший день для нас — говорил он улыбаясь уже в четверг, когда все эмоции гасли и всё возвращалось в мирное русло. А она, конечно же, улыбалась ему в ответ. Но это же не может длиться вечно. У всего есть предел. Эти бесконечные срачи, шаг за шагом убивали какие-то светлые и добрые чувства. До того момента, когда уже одно из них это задолбало. Началось непонятное поведение, длительное молчание. И хорошо это или плохо, но первым, кто решил отдалиться был он. Человек имеет свойство уставать. Уставать от родственников, девушки, друзей, неё. Стоп! Неё? А почему отдельно? Не причисляя ни к какой группе? А может быть потому, что их отношения давно уже вышли за пределы дружбы? Но и до отношений они не дошли. Да и не дойдут уже. Она что-то яркое, немыслимое, будоражащее, но с внутренними болезнями. Психическими болезнями, с которыми кроме неё никто не хочет мириться. Она может радоваться каждому дню, собирать осенью гербарий, зимой кидаться снежками, словно маленький ребёнок, но потом её резко накрывает и кроме мыслей о суициде ничего нет. А наш герой оказался не готов к такому повороту событий и решил "отчалить". Именно в тот момент, когда она ему раскрыла свою душу, своё сердце, доверилась. Хотя не доверять - было её правилом. А он стал этим исключением. Но по правде говоря, ему было тоже сложно принять такое решение. Это всё копилось и копилось. И наконец, наступил роковой вторник, последний вторник. Они возвращались с утренних пар. Оба загруженные, эмоционально выгоревшие. Опять затронули тему любви и смерти, и то, что при живой девушке, появилась она и теперь он на распутье. И что делать он не знает, но прекращать надо. А что прекращать, он не сказал. Думай сама, дорогая, думай сама. Но зачем надо было поднимать проблему ИХ ДВОИХ, если на данный момент, есть посерьёзней проблемы? Причём у каждого. Он не стал рассказывать, как с другом пару ночей назад попали в передрягу и были свидетелями преступления, и что теперь за ним возможны гонения, она не стала рассказывать о том, что пару дней лежала в больнице и то что её организм не выдерживает этих стрессовых ситуаций. Я тебе всегда готов помочь — говорил он. Честно, он пытался. Пытался, пытался, пытался, а потом опустил руки. Именно тогда, когда в его присутствии, в самом нём была необходимость, он опустил руки. За пару дней, ещё до её больницы, когда вновь накрыло, пришли страхи, сомнения, тревожность, по инерции, случайно, хотя это было уже не в первый раз, она написала ему часа в три утра. Написала свои мысли, что чувствует, и вроде, какую-то маленькую похожую историю из детства, похожую на её страхи. Она написала тогда, потому что для неё это было так важно, настолько важно, что эти сообщение не могли подождать до утра, или даже до встречи с ним в универе. Но в ответ прозвучало: "Попей пустынника". И тогда она не понимала, что потихоньку, шаг за шагом, своими ответами на отстань, своими действиями и поведением, он будет отдаляться. Она глупышка, наивная розочка.

Ладно, но если он не поможет, то буду дальше тебя забрасывать своими сообщениями)

Да уж, по кайфу

Да не по кайфу Просто часа в три утра прорвало Ну уж так получилось

Видимо только я такой счастливчик

Счастливчик в кавычках?

Ага После этого, дальше сообщений от неё не последовало. Она уже чувствовала, что что-то не так, что кажется это всё сейчас заканчивается. Но как же она не хотела в это верить...

***

В этот злосчастный вторник, он хотел уже всё сказать, всё закончить. Несмотря на то, что в его сердце, до сих пор горит маленькая свеча. Маленький огонёк греющий сильные чувства. Он держался, чтобы случайно не перейти грань. Не сказать чего-то лишнего. Просто взять и закончить, взять и закончить. ЧЁРТОВА АМБИВАЛЕНТНОСТЬ! "Потому что поступаю плохо по отношению к своей девушке. И я сам во всём виноват" — постоянно возникало рядом с ней в его голове. Эти слова жили, преследовали словно тень. Пока она рядом, пока он видит её, пока разговаривает с ней, перед ним другой мир, другая реальность. Она старалась не дать ему утонуть в его долбанных размышлениях, его самобичевании, от которого никому не было лучше. Абсолютно никому.

Любовь — это когда ты не раздумывая отдаёшь свою жизнь взамен его.

Вот, на парковой улице от института до метро, среди эмоциональных выкриков, бьющихся слов, быстро на повороте подъезжает чёрная лада: раздолбанная, ржавая, стёкла затонированы. Пару сигналов чтобы привлечь его внимание и из резко открывшейся двери начались выстрелы. В одну секунду она закрыла его тело своим, став лицом к нему.

Пуля раз. Пуля два. Пуля три.

Так красиво смотреться красный на белом, на спине где уже виднеются крылья. Светлые волосы, бледная кожа, синеющие губы и широкие от неожиданности глаза. Она не знала, она чувствовала. Бедный цветок. Последнее увиденное - лицо любимого и дорогого ей человека. Его глаза, красивые, опьяняющие, от которых не хочешь отрываться. Его образ она унесла с собой. С собой унесла и прекрасное чувство - любовь. Душу, смех, слёзы - всё забрала и ушла. Машина быстро скрылась, оставив за собой маленькую трагедию. Схватившие его за плечи руки стали ослабевать. Из прекрасных ягодных губ, полилась алая кровь. А он? А он держал её в своих руках, умоляя не бросать его. В его руках уходило что-то прекрасное. Он не верил. Не хотел верить, что это были последние секунды, когда она держала его за руку, смотрела в очи, нервно улыбалась. — Держись! — кричал он вместе с её именем без конца, — Ну куда же ты уходишь? Из очевидцев кто-то уже вызвал полицию и скорую. Да вряд ли они помогут. Он прижал её к себе, уткнувшись в волосы, покатились слёзы. Он вдыхал этот запах как можно глубже, чтобы запомнить. Запах чего-то родного, на который он никогда не обращал внимания, пытался игнорировать. Ведь есть девушка. Но этот же запах и манил. А теперь? Из спины ручьём шла кровь. Всё так быстро произошло, в один момент. Это ведь, правильно называется, "уйти красиво", Миш? А он так много хотел ей сказать, но не успел. Поздно, слишком поздно. — Диана, не сейчас! Диана, пожалуйста! — но она уже не слышала. Она смотрела в его карие глаза и будто что-то хотела произнести. Но глаза закрылись, на лице оставив лёгкую полуулыбку.

***

      И вот теперь его пронзала жгучая боль. Эти выстрелы были на двоих. "Счастливчик", ты Миша, теперь уж точно счастливчик.

Кто мог знать, что те откровения в переписке, те слова станут последними? Ты же хотел это всё прекратить, почему не рад сейчас? Почему жалеешь? Плачешь почему? Почему твоё сердце рвётся на куски? Почему кричать хочешь? Быть на её месте в данную секунду хочешь, почему? Ответь, Миша!

Но это всё вопросы без ответа. Пока в его голове буря, это всё останется без ответа. А сердце начало сжиматься, так сильно, что каждый последующий вдох делать было всё труднее и труднее. Он держал её крепко-крепко, прижал к себе и никого не подпускал. Сзади начал собираться народ. Каждому охотно было посмотреть, что там происходит. Обсуждения, немыслимые доводы. Молва — раздражающая, бессмысленная, противная. Откуда они все тут появились? Почему когда стреляли было пару человек? А сейчас десятки? — Уйдите! Здесь умер человек! Мой человек! — вопила его душа. Достаточно быстро приехала полиция и скорая. Её забрали, отняли, выцепили из его рук. А он на коленях остался стоять. В светлой рубашке, теперь гранатового цвета. И пустыми глазами цвета виски. Дальше допрос на месте происшествия, но вопросы шли мимо. Он не слышал их, он ничего не слышал кроме её последней рьяной реплики, громких слов, которые как раз теперь сотрясали не воздух, а душу. — Ладно, сейчас вы не в состоянии. Завтра приезжайте. — пробурчал один из выездной оперативной группы и стал разгонять толпу с возгласом "Не мешайте следствию!" А дальше всё как в тумане. Белые клубы затмили глаза, какой-то шум, голову сдавило. Будто парализовало. Невозможно подняться, даже с места сдвинуться невозможно. Зато, никакой больше вновь "заведённой шарманки", разговоров про смерть, болезнь, отчисление, любовь. Ничего теперь этого не будет. Ну как он и хотел. Разве нет? Разве не устал? Разве не хотел это всё закончить? В этот муторный вторник? Зато как бы иронично не звучало, но теперь пустырник придётся попить ему. И не факт, что спасёт. Ни пустырник, ни что-либо ещё его не спасёт. Только будет притуплять. Но не спасёт. Так же, как и было с ней. Только при жизни. Но он не обращал внимания. Тогда же он думал, что это просто загоны, временная апатия. Да? И он не вникал, не мог или не хотел, или боялся, или что-то ещё. Но он этого не сделал. А сейчас уже и не надо. Пришло время, и он начал испытывать то, что испытывала она, чувствовать то, чувствовала она, но не постепенно, а сразу. Огромной волной. Его самого будто сейчас расстреляли, изрешетили. Хотя так и должно было быть. Не так ли? Они охотились не за ней же, а за ним. Ведь, он тогда оказался в том месте и не в то время, увидел то, что нельзя было видеть. И как-то глупо спалился. А вычислить такого "случайного гостя" не составило труда. Пару дней. Всего лишь пару дней. И она, дурочка, маленькая, глупенькая девочка полюбившая не того, но так искренне, так сильно до беспамятства. Утонула в нём, растворилась. Так быстро и легко. И вот итог. А дальше дорога домой, состоящая из ненависти. Ненависти к себе. "Делаю тебе плохо" — "Я виноват" — одно и то же на протяжении всего пути, которого он даже не помнит. Он не помнит, как добрался, но помнит то сообщение, отправленное им из раздела запрещённых тем: "Твоей смерти я не хочу. Не надо об этом говорить". Он сказал один раз, как она важна ему и больше не считал нужным повторяться. Опять же, это он думал тогда, а сейчас, буквально за пару часов изменилось абсолютно всё. Весь рухнул мир. Всё повернулось на 180 градусов. Весь изнеможённый, окровавленный, опустошенный, идёт по тропинке до двери шатаясь, глотая воздух через раз, неся в себе боль и слёзы за двоих. Он смотрит сквозь, ничего не замечает. Проходит в дом и мимо родителей сразу в комнату, закрывается на ключ и медленно по стенке скатывается вниз, и прижавши колени к груди, начинает рыться в переписке с ней. Ищет в телефоне где-то в папках сохранившиеся голосовые сообщения, скрины, которые когда-то стёр, чтобы не увидела его девушка. А теперь плевать. Одно и тоже в 20 секунд переслушивает раз десять, а то и пятнадцать. И так каждое. В каждое слово, каждую букву вчитывается, что раньше никогда не делал. В голове будто ветер свищет тихо имя Миша, так как она произносила, когда переживала. Я еще дышу, только надолго ли. — и поднялся неистовый рёв, которого никто и никогда не слышал. Протяжный, разрывающий в клочья каждое сердце. Он не знал как сейчас избавиться от этого. Он просто не понимал. Как же больно и обидно упустить момент, не наладить хорошие отношения, не поступить по-человечески. Они расстались в ссоре. "Извини за то, что после института было" — сквозь удушье собственных слёз, произнёс он, смотря на её фотографию, которую она ему прислала с подписью: "На память)"

***

Миш, если вдруг я сорвусь и опять начну тонуть в этой пучине

ты же всё равно будешь общаться дальше? Ты мне просто очень сильно помогаешь. Ну если ты захочешь

Захочу)

Хорошо Так как после этого он осмелился отстраниться? Как он смог раздавить, растоптать надежду? Ты же маленький лучик света в тёмном её мире пожирающем изнутри. Она же в тебя поверила. Она же... Ах как это теперь бессмысленно. Как же поздно он начал жалеть. Как же поздно он начал голову пеплом посыпать, когда время уже не повернуть вспять. И теперь он сам себя убивает в этой тёмной и холодной комнате. Ненавидит и винит только себя. Ведь она предупреждала!!! Но твоя девушка не такая, подумай о ней. А она как раз в голову и не лезет, мысль о ней сейчас до тошноты доводит. Вот оно какое распутье. Никто не знает, что потом каждый чувствовать будет. И как потом жить. А он трупом теперь себя чувствовал. Хуже не физически, хуже морально. Он умер с ней тогда, когда её не стало и имя теперь всё время на устах. "Моя родная, милая моя" — твердил он про себя. И уже глубокой ночью, когда возвысилась луна, живой тот труп, уж это точно, хотел было кинуться к волнам. Но этом городе уж нет, ни рек, ни других проливов. Тонуть придётся всё в себе прихватив с собою банку пива. А на самом деле, уже в полночь, когда вся переписка была прочитана и все голосовые были прослушаны, а состояние походило на эпилепсистическое, он дошёл до кухни, и из шкафчика достал маленький портвейн. Достаточно для храбрости. Теперь он уже напечатал прощальное письмо девушке, рассказав всю правду и в подробностях, написал записку родителям, о том как сильно любил и как много он потерял. Обо всём. А тем временем, в голове Дианкин смех, такой чистый, задорный. Она так смеялась когда была счастлива. Счастлива с ним. От этого ещё больней. Перед глазами всё стоял её облик. Испугавшийся девочки, с большими красивыми очами, наглядеться в которые невозможно. Так близко она была в последнюю секунду. Это грань, та страшная грань была стёрта, наконец-то стёрта в последние мгновения. Именно когда эта ниточка оборвалась, оборвался и тугой канат. Вот это вспоминая, он будто ловит случайный взгляд, любое приближение, где ощущает её. Мозг отключается. Совсем. Через тёмную дорогу, пройдя дворы и детские площадки, войдя на станцию, он поднимается на самый верх, где переход между путями, перелезает балки. — Иду, Диан, иду...— закрыв глаза, он подаётся чуть-чуть вперёд и отпускает руки.

Интересно, если бы я умерла, как бы ты дальше жил?

Я бы не жил вовсе...