Come on, come with me

      Снегопад… Не самая привычная погода для Японии. Снежные хлопья ложатся на асфальт, как будто специально в канун Нового года, чтобы порадовать жителей Токио. Все куда-то спешат, на вокзале толпа людей: кто-то ждет такси, страшась не успеть к звону колоколов домой, кто-то встречает близких жаркими объятиями, словно они не виделись целый год. А я… в последний момент понимаю, что у меня не осталось денег: ни на то, чтобы снять комнату в гостинице на ночь, ни на то, чтобы вернуться домой.       Телефон почти разряжен. Да и я не очень-то уверен, что кто-то захочет забирать меня из другого города, когда до Нового года осталось всего пару часов. Шататься всю ночь, в худшем случае неделю, казалось не очень заманчивой идеей, особенно в снегопад, но делать нечего. Я все равно нуждался в перезагрузке в Новом году, и вот, это, видимо, мой шанс…       Новогодняя ночь в Токио была совсем не такая, как в моей деревне. Их даже нельзя сравнить, потому что там не поставили даже самую маленькую елку во дворе. Здесь же совсем иначе: каждое дерево вдоль дороги украшено золотистой гирляндой, ветки склоняются к асфальту под тяжестью мокрого снега. Ночью в Токио светло как днем. Издалека виднеется Токийская башня с обратным отсчетом до Нового года. Я решаю пройтись до башни пешком — денег у меня едва ли бы хватило, чтобы купить себе поесть что-то. Всегда мечтал увидеть ее вблизи, не на картинках в интернете.       Из-за сугробов трудно идти. Такой зимы на моей памяти не было десять лет точно. Возле храмов скапливаются люди, выжидающие очередь, чтобы помолиться на удачу богам и купить омамори. Не хочу пытаться пробиться сейчас, но думаю, утром обязательно навещу синтоистский храм. Поднесу богине Аматерасу моти и буду молиться на удачливый год...       Внутри все сжимается от тревоги, не дающей идти дальше. Пытаюсь вдохнуть полной грудью и заставляю себя идти, но… я больше не могу убеждать себя, что мне хорошо.       Подтягиваю шарф до подбородка и дышу на ладони, пытаясь их согреть. До Токийской башни идти было совсем немного, хотя у меня уже порядком устали и подмерзли ноги. Таймер на башне показывает «2:00» до Нового года. К горлу подкатывает ком, и я задираю голову к небу, пытаясь успокоиться, прежде чем пойти дальше.       Свет фар ударяет в глаза, и не успеваю я среагировать, как мотоцикл останавливается в сантиметре передо мной. Я падаю. В тот момент перед глазами, кажется, и правда жизнь пролетела. Холод сугроба приводит в чувства, но не избавляет от сердцебиения в ушах. Замечаю на ладонях мелкие царапины, щиплющие от грязи и мокрого снега. Как же хочется домой.       — Блять! — слышу в паре метров от себя и, вроде живой, открываю глаза и смотрю на парня, слетающего с мотоцикла. Он снимает шлем и подрывается ко мне, протягивая руку, и я на пару секунд вылупляюсь на него, прежде чем принять помощь. — Ты в порядке? — он тяжело дышит и обеспокоенно оглядывает мое тело, прежде чем отпустить мою руку. — Ты так внезапно вышел на дорогу, я тебя не заметил.       — В порядке, — я поднимаюсь, и в глазах темнеет, едва ли не сваливаюсь обратно, но незнакомец вовремя подхватывает меня под локоть. Ноги трясутся, не удерживая равновесие. В этот раз он не отпускает моей руки, крепко держа за предплечье. — Голова только немного кружится, — стряхиваю снег со штанин и щурюсь, пытаясь разглядеть парня перед собой: он был ощутимо выше меня.       — Не нужно в травмпункт? — я отрицательно мотаю головой, еще не до конца понимая происходящего. Парень помогает мне добраться до скамейки и ждет, пока я полностью приду в себя. — Здесь недалеко есть кофейня, давай я угощу тебя, — он виновато улыбается, и я оглядываюсь: рядом нет открытых заведений. — Ну… Я могу прокатить тебя на байке. Я Коконой Хаджиме, можно по имени.       Не знаю, что ответить ему, но сейчас очень хочу согреться. Я глубоко вздыхаю, потирая виски: у меня начинает болеть голова.       — Сейшу, Инуи Сейшу, — я поднимаю на Хаджиме взгляд и давлю улыбку.       Я полностью пришел в себя, когда сел на его байк. Не сразу заметил, как крепко вцепился пальцами в чужую куртку и зажмурился. Хаджиме гоняет как проклятый: объезжает машины на огромной скорости, парой миллиметров едва не врезаясь в них. Хочу крикнуть, встать с проклятого байка, но, к моему счастью, мотоцикл наконец-то замедляется. Сердце бьется бешено. Я поднимаю голову и немного ослабляю хватку. Красный свет.       — Мне ехать медленнее? — спереди слышится смех, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не сорваться на крик.       — Уж пожалуйста!       Когда байк трогается, я снова вцепляюсь в Хаджиме, но скоро расслабляюсь: он действительно едет медленнее. Все еще быстро, но достаточно комфортно, чтобы я мог открыть глаза и осмотреться. Холодный воздух приятно задувает под куртку и шлем. Чувствую волнительный восторг, граничащий с навязчивым страхом упасть. Сердце все равно не успокаивается, и я уверен, что, когда почувствую землю под ногами, заряжу ему кулаком в лицо.       Что удивительно, я выжил.       Прежде чем я успеваю что-то сказать, встав с байка, Хаджиме хлопает ладошками и протягивает извинения. Я вздыхаю.       Вижу единственную открытую кофейню в округе и иду следом за Хаджиме, повторяя его следы в еще не убранном с асфальта снеге. Сложно решить, что лучше: провести Новый год в одиночку или в компании безбашенного парня? Да и тот, возможно, спешит вернуться домой, потому что как иначе? Весь спектр эмоций, который я испытал за одну поездку с Хаджиме, в мгновение улетучивается из-за этой мысли.       Хаджиме открывает дверь, пропуская меня вперед. В кофейне практически нет людей: две небольших компании, одинокий мужчина и уставшая бариста. Стойка украшена разноцветной гирляндой, с которой свисают игрушки. Возле кофейных приборов стоит кадомацу, украшенное живыми цветами. Справа от стойки — высокая, тянущаяся к потолку елка.       Я занимаю место в середине зала, пока Хаджиме заказывает нам кофе. Смотрю ему в спину и не знаю, жалею ли, что согласился ехать вместе с ним. По крайней мере, я немного развеялся.       Хаджиме садится напротив и двигает стакан с Фраппе в мою сторону. На середину стола ставит тарелку с рулетом и режет его, предлагая угоститься.       — У меня нет денег, чтобы вернуть, — отмахиваюсь я, отодвигая рулет к Хаджиме, но тот ставит его на место. — Пожалуйста, — мне неудобно перед ним, и я не хочу соглашаться.       — Ничего страшного, — Хаджиме лучисто улыбается. — Я чуть не сбил тебя, можно мне угостить тебя? — он смотрит мне прямо в глаза, и я неловко отвожу взгляд. Его навязчивость смущает меня, потому что я не могу ее понять. — Компенсация, так сказать, за моральный ущерб.       Я улыбаюсь в ответ, соглашаясь с ним, мысленно вздыхаю и отпиваю свой кофе. Хаджиме радостно хлопает и двигает десерт ко мне, почти сразу отвлекаясь. Он не торопится пить, печатая что-то в телефоне — должно быть, его торопят домой или поздравляют с Новым годом, до которого осталось совсем ничего.       — Ты не собираешься домой? Новый год на носу, — я склоняю голову в бок, ожидая ответа, и Хаджиме протягивает «А», убирая телефон обратно в карман куртки.       — Нет, я один живу. Новый год без компании не Новый год, поэтому я просто гоняю по городу на байке. А ты не торопишься разве? — он пьет кофе и высовывает язык, тихо шипя, — наверное, обжегся.       — Да нет… Я вообще случайно оказался в Токио, и забрать меня обратно некому, — я усмехаюсь, когда Хаджиме удивленно изгибает бровь и ставит стакан обратно на стол.       — Тяжелый случай. Получается, ты сбежал?       Я недолго думаю, прежде чем ответить:       — Если только от самого себя. Меня тоже дома никто не ждет, — после смерти Акане действительно никто. Я опускаю взгляд в кружку, отпивая кофе. То ли на языке, то ли в душе горько. — Изучаю новогодний Токио, хотя холодно, черт его…       Хаджиме понимающе кивает.       — Не одиноко так?       — Я… — ненадолго застываю и не знаю, какие слова подобрать, потому что сам не знаю точного ответа. — Одиноко, но… Мне уже некуда возвращаться. Я бросил универ и сегодня приехал сюда, чтобы найти то, ради чего двигаться дальше, — удивляюсь своему откровению. Пресекая дальнейшие вопросы, задаю первым:       — Лучше расскажи ты о себе.       Хаджиме опешил как я недавно.       — Я живу гонками. Байк — мое спасение, как и материальное, так и духовное, — наш разговор походит на обмен фактов. — Даже не знаю, что еще сказать… Помню, в первый раз на байк меня сажали силком, потому что я боялся, а сейчас уже и жить без него не могу. Жаль, что сейчас и кататься не с кем, но в одиночестве, наверное, тоже есть свои плюсы? — он усмехается, хотя я ловлю нотку грусти в его голосе. Я снова оглядываюсь назад, вспоминаю и почему-то очень хочу сказать сейчас что-то утешительное. Меня опережают. — Какую жизнь ты хочешь начать? — Хаджиме снова заставляет меня задуматься.       — Экстремальную? Я просто устал от того, что в жизни ничего не происходит, и хочу стать смелее, что ли.       Хаджиме отвечает не сразу. Кофе в кружке почти заканчивается. Я не знаю, что делать дальше: пригревшись, уже не хочу всю ночь бродить по городу, думая, чем себя занять. Накатывает усталость, и я очень хочу развалиться на мягком диване здесь и подремать, но вижу, что бариста начинает собирать вещи. Я не хочу задерживать девушку на работе. Хаджиме начинает говорить, и я, ушедший в мысли, не сразу реагирую.       — Я не думаю, что тебе понравилась поездка на байке, — он коротко смеется, и я мысленно соглашаюсь с ним. Мне хватило адреналина на сегодня, хотя… — что думаешь насчет того, чтобы встретить Новый год вместе?       — Прости? — я не ожидал вопроса, почти не понял его. Хаджиме наклоняется ближе и складывает руки на столе, упираясь на них. Выжидающе смотрит на меня и улыбается: с его лица вообще сходит улыбка? — Не знаю…       — Может, ты не первый, может, не последний, кого я зову к себе. Не отказывайся, — он говорит очень уверено, но слова подбирать явно не умеет.       Я метаюсь между «Да» и «Нет», потому что предложение заманчиво, с другой стороны — зачем ему приглашать малознакомого человека к себе домой? Но не могу не согласиться с тем, что мне нравится компания Хаджиме.       — Я не против? — еще не уверенный в своем решении отвечаю я, и Хаджиме мгновенно подхватывает, откидываясь обратно на спинку дивана. Я не свожу с него взгляд, пытаясь прочитать, о чем он думает.       — Тогда я подвезу… Не смотри на меня так, мой дом действительно далеко отсюда, — подмечаю, что у него очень красивая улыбка — легкий прищур и открытые зубы. Глотаю воздух, притворяясь, что зевнул, и одобрительно киваю. Я не знаю, к чему меня приведет это, но рад встречать Новый год не в компании своих навязчивых мыслей.       Сев на байк снова, я старался не закрывать глаза и не прижиматься к Хаджиме. Так же быстро, маневренно, но в этот раз гораздо надежнее. Внутри, я признаюсь, ликовал, чувствуя, как волнующий восторг пробирает до дрожи.       По дороге к нему домой мы заходили в супермаркет — Хаджиме купил шампанское, судя по всему, недешевое, пачку сигарет Peace и две собы. Он постоянно говорил о чем-то, спрашивал, выводя меня на разговор. Меня не покидало странное ощущение, как будто я знаком с ним целую жизнь — так легко он предрасполагал к себе.       Квартира Хаджиме оказалась трехкомнатной, для одного человека просто впечатляющих размеров. Кажется, что туда никто и не заселялся — одна кровать да диван, напротив которого стоит телевизор. На кухне новый, на вид ни разу не использованный гарнитур. Хаджиме открывает холодильник и тут же закрывает его: там оказывается пусто. Слышу его вздох. Он разогревает купленную собу и накрывает на стол, доставая из шкафчика запыленные бокалы для шампанского. Ополаскивает их проточной водой. Я стою в проходе и наблюдаю за каждым его движением.       Хаджиме предлагает переодеться — уверяет, что одежда новая. Много неудобных предложений сегодня, но, с трудом, я смирился. Этим вечером мне предлагают пожить за чужой счет, и я больше не намерен отказываться. Я забуду об этом завтра и меня не будет мучить совесть… хотя, с другой стороны, совсем не хочу забывать.       Из окна смотрю на Токийскую башню, где цифры только сменились, показывая «00:59» до Нового года.       Хаджиме куда-то уходит и скоро возвращается с коробкой в руках. Наспех ставит ее на пол и громко чихает: на крышке годовалый слой пыли. Подзывает к себе и открывает коробку, внутри которой лежит украшение оберег — симэкадзари, гирлянды, самодельные игрушки: длинная разноцветная цепочка из бумаги, под книгами аккуратно разложенные снежинки, шарики, имитирующие моти. Я улыбаюсь: у нас с Акане была такая же коробка дома.       Он обматывает вокруг моей шеи разноцветную цепочку и всучивает в руки скотч. Я без слов принимаюсь за дело, осматриваю квартиру и решаю повесить гирлянду на книжные полки над телевизором, пока Хаджиме цепляет оберег на дверь в гостиную. Подходит ко мне и вешает на мою конструкцию шарики моти. Дальше: снежинки. Он очень удивляется, когда я спрашиваю про вату, и внимательно наблюдает за тем, как я прикрепляю к ней нитку и мочу ее, следом бросая на потолок. Он восхищенно хлопает и забирает у меня вату, повторяя мои движения, но первая снежинка все равно упала ему на голову. Я сажусь на диван и наблюдаю, не сдерживая улыбку. Его недовольства, его улыбка, смех, голос…       Закончив, Хаджиме смеется и разваливается на диване, внезапно укладывая на мои колени голову. Улыбка пропадает, я прикрываю лицо ладонью, чувствуя, как оно краснеет. Живот снизу вверх пронизывает странное колющее чувство, когда я вблизи вижу улыбающегося Хаджиме. Он включает телевизор и листает каналы в поисках чего-то фонового: музыки или какого-нибудь новогоднего фильма, а я разглядываю его лицо. Сердце волнующе начинает биться быстрее, и я пугаюсь своей реакции. Шлейф его парфюма достигает меня — древесный, как будто лес после дождя, и запах дыма — его сигарет.       Хаджиме переводит на меня взгляд, и я не успеваю отвернуться. Улыбаюсь уголками губ и жду, что он что-то скажет, но он отворачивается обратно к телевизору. Слышит ли он, как сильно бьется мое сердце сейчас? Я понимаю, что не хочу, чтобы это мгновение заканчивалось.       Так страшно. Страшно, что Хаджиме сейчас встанет и скажет уйти, возвращаться домой. Что последние пару часов окажутся случайностью, и в Новом году я снова останусь один. Чувствую себя обновленным, но оттого боюсь вернуться к обычной жизни, не успев толком начать новую.       Хаджиме поднимается с моих колен, и я почти хватаю его за запястье, но вовремя опоминаюсь. Хватаю ртом воздух. Он открывает бутылку шампанского — аккуратно и очень ловко, и разливает его по бокалам. Один протягивает мне и чокается, не сводя взгляд с окна, а я — с него. На его лице нет улыбки, только легкая тоска, делающая его еще более очаровательным.       Колокола начали отбивать 108 раз и на последний, глаза Хаджиме, отражающие огни Токийской башни, загорелись цифрами «2022». Кажется, только что я пропустил момент, который жаждал увидеть всю жизнь, но…       — С Новым годом, Сейшу, — он снова смотрит на меня, а я наклоняюсь к нему и легко целую его в губы, желая остаться, если новогоднее чудо действительно существует. Хаджиме вздыхает мне в губы, но не отрывается, мягко отвечая на мой поцелуй.       Мне больше не страшно.