thunderball

Сэнди уже давно не запоминает лица этих мужчин, но, бог свидетель, они все это заслужили. «Как тебя зовут, крошка?» — «Сэнди» — «Как тебя зовут, детонька?» — «Алекс» — «Как тебя зовут на самом деле?» — «Александра» — «Чудесное имя». После второго бокала шампанского в ее горле будто лопается тугая тетива, мешающая вздохнуть, после четвертого ей нужен кто-то, чтобы поднести зажигалку к зажатой в ее зубах сигарете, потому что ее собственная рука уже подрагивает, и рыжий огонек пляшет в воздухе вхолостую; после пятого уголки рта ползут вниз, и ей становится все равно — Джек ведь не возражает против того, чтобы компанию ей составили другие джентльмены; Джек никогда не возражает. Свет неоновой вывески с названием бара мерцает на ее волосах, на мыске туфли застыло уродливо красное (почти в тон) пятнышко чужой крови — Лондон темен и порочен серой сентябрьской ночью, Александре ли этого не знать. Она чувствует себя по-настоящему живой, лишь стоя на сцене в лучах прожектора, и пылинки танцуют в обжигающем желтом пятне искусственного света, повинуясь движениям ее рук, пока зрители в зале застыли в восхищении. Когда тебе двадцать, за это блаженство стоит идти по головам. Съедаемая безумием Элоиза в своих тщетных поисках не задает один-единственный правильный вопрос: была ли Сэнди на самом-то деле. Сэнди этого и сама уже не помнит, сросшись с кровавим кошмаром и газетными заголовками «пропал без вести». Перед ее глазами мелькают цветные пятна — буквы с пауками-засечками и черная-черная типографская краска, пропитавшая тонкие страницы (на свете нет ничего темнее). Лестница старого дома плавится в рыже-алом зареве, лак для дерева лезет слоями-клочьями при температуре 300 по Цельсию, языки пламени лижут Александре руки, усыпанные не старческими пигментными пятнами, а веснушками, потому что «дамы и господа, вновь на сцене мисс Сэнди Коллинз!». Зрители уже заждались главную звезду этого вечера, но певица смотрит в зал испуганными глазами Элоизы; желтый искусственный свет невыносимо больно жжет ее кожу, и горячий воздух душит, цепко схватив за горло. Сэнди всегда думала: смерть в огне — сама чистая; Джек когда-то обещал быть с ней до конца — «и в горе, и в радости», а вспоминать об этом сейчас просто смешно. «Выход» мерцает мертвым зеленым над запертой дверью; может быть, та откроется, если Александра — Сэнди — будет знать, куда ей идти.