Зигзаг

Она была особенной. Улыбалась так скромно, но всегда искренне. Часто хватала за руку и говорила — долго, трепетно, о важном. О самом важном. Ее было страшно перебивать — вдруг не сможет дорассказать потом, или не захочет. Менялась постоянно, буквально на глазах. То была ранимой девочкой, долго отходящей от кровавых дел, то профессиональным оперативником, внимательным, чутким, живущим службой. Могла одной фразой загнать преступника в тупик и вывести на признание, но порой абсолютно не знала, как отвечать на подколы коллег. А Костя не знал, как общаться с ней. Долго не мог найти нужный «ключик». Еще Ольга умела попадать в неприятности. Вляпываться в какие-то нелепые истории с языческими общинами, квестами про зомби, с бункерами, из которых выбраться можно только пробив стену. Котов тоже приключения находил мастерски, это их в свое время и сблизило. А Ника проблемы умела решать. Улаживала конфликты, находила выход оттуда, где его в принципе не предусмотрено, навещала Котова в больнице с пакетом помидоров. — Я помню, что ты не любишь фрукты. Не приходить же с пустыми руками. Он до этого момента, если честно, ее недолюбливал. Ну как недолюбливал… раздражался. Может, Жилина была слишком самоуверенной, может, язвительной, может, со спины чересчур напоминала Дунаеву. Скорее всего последнее, хотя Костя старательно этого не замечал. Расставание с Ольгой было решением обоюдным, но от того не менее болезненным: сначала он пытался уйти с головой в работу, потом уволиться, а потом… появилась Жилина и все пошло кувырком. Месяц они подчеркнуто друг друга не замечали, два — ругались по пустякам так, что стеклянные стены офиса едва не пошли трещинами, еще один — перебрасывались язвительными комментариями и закатывали глаза (иногда синхронно). А потом Котова ранили. Не очень серьезно, но полежать в больнице пришлось. По правде сказать, больше больной ноги Костю напрягал пакет мандаринов, собранный стараниями коллег. Он уже не помещался в тумбочку и вызывал тихий ужас у медсестер, которые постоянно о него спотыкались. А тут Ника. С помидорами. Ну как было не оттаять? С ней, конечно, было невыносимо сложно. Она продолжала язвить, бросалась в бой, не дожидаясь подмоги, имела кучу заморочек и собаку Герду, которой втереться в доверие было еще сложней, чем ее хозяйке. Она не умела готовить ничего, кроме жареной картошки, но ее делала потрясающе вкусно. Ко всему этому вполне можно было привыкнуть. И Костя смог. Он по-прежнему звал напарницу исключительно по фамилии, но произносить ее стал тише и интимнее. Они не то что ужились — срослись, казалось, ужасно крепко. А потом вернулась Дунаева. Костя не мог сказать, что по-прежнему ее любил. Но забыть тоже не мог. И похоже, это было взаимно. Ольга постоянно отводила взгляд, а если смотрела, то с какой-то светлой грустью, кажется, предаваясь воспоминаниям. Жилина, наоборот, глядела твердо и прямо, а что при этом думала, оставалось загадкой. Это все даже нельзя было назвать треугольником, скорее зигзагом — Костю бросало из стороны в сторону. Он попеременно ссорился и мирился с каждой, с тоской смотрел им вслед, вспоминал и пытался забыть. Это должно было наконец закончиться. И оно закончилось. Резко и по-своему болезненно, как вправленный вывих. Ольга пропала. Перестала встречаться в офисе, не отвечала на звонки и сообщения, ее фамилия исчезла из графика дежурств. Коллеги ничего о происходящем сказать не могли, а начальство на прямой вопрос сухо бросило: «Она в командировке». Это Костю только больше напрягло, если честно. Как потом оказалось — не зря. То, что Дунаева работала под прикрытием в какой-то очередной секте и в какой-то момент перестала выходить на связь, Котов узнал, уже когда их с Жилиной послали на поиски. Машина ехала медленно, нервы сдавали, не отпускало чувство дежавю. Вероника, как ни странно, всю дорогу понимающе молчала. Только, когда приехали, вдруг схватила за руку и сказала уверенно: — Мы её найдем. Почему-то стало легче. Спасли Ольгу быстро, но не то, чтобы легко: завязалась перестрелка. Её, если честно, Костя помнил плохо — в таких ситуациях он привык действовать на «автопилоте». Оттолкнул идущую рядом Дунаеву, упал в траву сам. А в голове забилась мысль — Вероника шла следом, предупредить ее он не успел, помочь сейчас не мог. Выстрелов с той стороны не слышалось. Но она же успела отреагировать? Должна была успеть?.. Последний преступник упал навзничь. Облегчения от того, что все закончилось не было. Костя думал об одном — как страшно, как глупо было бы, если бы кто-то из них погиб сейчас, не разобравшись в собственной жизни, не распробовав счастья. Он вскочил, кинулся назад. Ника-ника-ника. Котов не знал, звал ее вслух или мысленно, но откуда-то справа послышался стон. — Живая! — Живая. Рука, Костя! Я ее сломала, кажется. Заразно это невезение, что ли… — Сейчас в больницу поедем, подожди… Он обнял осторожно, больше всего боясь сделать больнее. Так и стояли, не думая о времени совсем. Где-то на фоне Дунаева общалась с прибывшей подмогой, звонила Рогозиной, кто-то пытался их окликнуть… Это сейчас значило ничтожно мало. Все вопросы отпали сами собой. — Котов, ты меня Никой назвал. — Знаю. Прижал ее ближе. Больше ничего в эту минуту было не нужно.