Расплата за жизнь

      Его вновь пробивает холод, когда несколько капель дождя оседают на лице. Прикрывает голову руками, переходя на быстрый шаг, а после на бег, оставляя грязные полосы на тёмных джинсах. Нужно было прихватить собой хоть куртку с капюшоном, но увы он и так торопился. Времени на то, чтобы нормально собраться было в обрез, да и отец не любил ждать.       Родившись в семье не последнего человека в Токио, Акума должен был соответствовать своему статусу. Мужчина видел в нём того, кто всегда будет опорой для их семьи. На него возлагали огромные надежды, что было вовсе не удивительно, ведь тот рос просто примерным ребёнком и всегда слушался своего родителя. С ранних лет ему прививали любовь к борьбе и самообороне, ибо по-другому в этом ужасном мире нельзя было выжить. Гули могли напасть в любой момент времени и здесь выбора никому не давали. Либо ты, либо тебя.       После десяти лет, отец семейства был повышен до старшего генерала в CCG, назначаясь главным в расследовании самых опасных и сложных дел по гулям. Это сыграло большую роль в жизни подростка, которого стали тренировать чаще и жёстче, не давая спуску. Мужчина не раз говорил, что хочет, чтобы именно его сын занял его место, когда он уйдёт в отставку или покинет этот мир, и тогда Акума будет продолжать его дело. Эта цель была его смыслом жизни, а ненависть к гулям циркулировала вместе с кровью.       Со взрослением парня стали обучать не только навыками обороны, но и отдали в самый престижный университет Токио, где он поступил на факультет биохимии. Им гордилась вся семья, а после окончания учёбы и получения диплома, Акума без раздумий устроился на работу в CCG, где был помощником во многих сложных расследованиях. На сами миссии его не брали с самого начала, ведь у него не было никакого опыта при встрече с гулями. Конечно, он знал, что эти твари могут легко разгуливать среди людей и нельзя было сразу определить кто из них не человек. Именно этот фактор всегда усложнял любое дело, иногда загоняя в самый настоящий тупик.       Но он чётко помнит своё первое убийство и животный страх, что пронизывал всё тело, когда длинное кагуне гуля оставляло кровавые раны на его теле. Помнил, как дрожащими руками и с горящими глазами отсёк чужую голову, а нечеловеческая кровь брызнула на его лицо. Эмоции от первого убийства был подобны опьяняющей эйфории, а после хотелось ещё. Именно жажда крови и нешуточное стремление дали ему быстрое продвижение по карьерной лестнице.       Его имя часто мелькало по главным каналам телевидения, а все знакомые с нескрываемой гордостью смотрели на него. Семья наконец увидела в нём защитника и того, на кого можно было положиться в любой ситуации. К двадцати одному году на его руках было уже более пятидесяти убийств и это было лишь началом. Он поклялся себе, что станет тем, кто избавит этот мир от этой грязи, вырвав её с корнем.       Стряхивая с волос капли дождя, Акума лишь устало вздохнул, когда наконец оказался на пороге своего дома. После этой встречи со своими коллегами и отцом, у парня всегда было паршивое чувство, что разрывало изнутри. Поворачивает ключ на несколько оборотов и наконец-то пересекает порог родного жилища. Бросает связку ключей на низкий столик, снимая с себя ботинки, а после, морщась стягивает с себя липкий и влажный джемпер. Кидает мокрые вещи в машинку, по пути расстёгивая на себе белоснежную рубашку.       Наливает в стакан холодной воды, осушая тот до дна, глядя пустым взглядом на мокрое окно. По спине проползает неприятный холодок, когда он слышит едва уловимый скрип паркета в коридоре. Ставит стакан на барную стойку, жалея, что никакого оружия у него не было под рукой. Интуитивно хватается за самый большой и острый кухонный нож, хоть и понимает, как это глупо, ведь, если это был гуль — то этим его не возьмёшь. Тихо идёт вперёд, стараясь не издавать ни звука, прислушиваясь к любому шороху. Сглатывает вязкую слюну, стараясь сосредоточиться только на звуках, но руки всё равно пробивает мелкая дрожь неизвестности.       Медленно осматривает коридор, не обнаруживая ничего подозрительного, продвигаясь в сторону широкой гостиной, где был зажжён слабый свет торшера. Крепче обхватывает рукоять ножа, с облегчением замечая свой куинке, что стоял недалеко в серебристом чемодане, около дивана. Двигается вперёд, но резко оборачивается назад, когда алое кагуне, что было схоже с щупальцем осьминога обвивает его талию, а после с дикой силой бросает на пол. Тяжело хрипит, но быстро встаёт на ноги, выставляя вперёд сверкающий нож. На лице парня, что стоял в нескольких метрах от него, растягивается маниакальная улыбка, а кагуне возбуждено маячит за спиной. Смотрит в глаза монстру, понимая, что никак не успеет добраться до своего оружия.       — И это и есть хвалёный охотник на безжалостных гулей? — глумится тот, неожиданно оказываясь в непозволительной близости от парня, а конец острого кагуне застывает напротив разбушевавшегося сердца. Надавливает, оставляя красную полосу, из которой после появляется алая капля, плавно стекая вниз.       Скалится, а после с губ срывается сдавленный вскрик, когда ладонь гуля одним простым, но тяжёлым движением выкидывает из руки парня последний предмет обороны. Морщится, но в глазах нет и намёка на слабость, он ещё готов сражаться.       — Что тебе вновь стало скучно и ты решил помучить меня ради веселья? — хрипло спрашивает Акума, не понимая зачем вообще ещё сильнее распаляет эту тварь.       Непонимающе хмурится, когда тот отступает на несколько шагов назад, смотря на лицо полное спокойствия. Гуль вальяжно занимает место на диване, глядя на парня с полным превосходством, а после любопытно склоняет голову на бок, из-за чего длинные крашеные пряди чуть спадают на глаза.       — Тебя не было утром дома, — не спрашивает, а утверждает. — Где ты был?       — А что волновался? — огрызается в ответ Акума, поглядывая в сторону того места, где было куинке. Возможно, если он сможет заболтать его, то без проблем воспользуется оружием.       — Конечно, любовь моя.       Сердце по неволе отзывается на столь нежные слова в свой адрес, но парень всё же понимает с чьих уст они срываются. Сжимает кулаки, мысленно внушая себе успокоиться, ведь это было вовсе не впервые. Уверенно поднимает голову, наравясь сказать что-нибудь в ответ, но нужные слова застревают где-то в глотке, когда тот вновь оказывается в непозволительной близости от его лица. По коже бегут мурашки от чужого дыхания, а в нос и лёгкие забивается запах морозной мяты, табака и крови.       — Курсед… — выдыхает парень, ощущая на своей шее холодные пальцы, что обманчиво нежно оглаживают кожу.       Курсед наклоняется ближе, втягивая носом чужой запах, чувствуя, как циркулирует манящая кровь в человеческом теле. Радужку глаза вновь поглощает алый, а кончик розового языка лихорадочно мажет по губам. В голову отчаянно долбит мысль о том, чтобы несдержанно вцепиться зубами в нежную плоть, медленно смакуя каждый кусочек. Возбуждение накрывает волной, когда он невольно вспоминает её вкус, который лишь единожды удалось вкусить. Этот парень срывает в нём все тормоза.       — Знал бы ты как сильно я желаю сожрать тебя целиком, — тихо шепчет на самое ухо, оставляя короткий поцелуй, ощущая чужую дрожь.       Несмотря на неприятное чувство, что так отчаянно билось в груди, Акума осторожно укладывает свои ладони на чужом лице, завороженно рассматривая один алый глаз. Он не может противиться ему, ведь подсел на него, как на наркотик. До боли прикусывает губу, когда перед глазами возникает образ его отца, что наверняка бы был в ярости, если бы увидел своего сына в руках твари, которая погубила не одну жизнь. В такие моменты Акума задумывался, а чем он лучше гулей. Он всего лишь предатель, который боится потерять что-то одно, играя на два фронта.       — По твоему выражению лица, я мог бы подумать, что ты вновь был у своего отца, — выводит из раздумий голос Курседа, который в это время сканировал цепким взором каждую эмоцию на лице следователя.       — Пожалуйста, давай не об этом.       Акума был невероятно благодарен парню за то, что тот не стал дальше развивать эту тему, а просто и уверенно накрыл его губы в жадном поцелуе. По щеке стекает одинокая слеза от тягостных мыслей о своей жизни, но он всеми силами старается засунуть их поглубже в себя, обессиленно цепляясь ладонями за чужие крепкие плечи. Отвечает на движение горячего языка, что так настойчиво врывается в рот, разнося по всем окончаниям адское пламя. Каждое новое движением любимых и одновременно ненавистных губ, словно оставляет свою отметину, которая останется навсегда на теле, точно клеймо. Клеймо лжеца.       Тихо стонет, когда влажный язык плавно переходит от мочки уха до ключиц, опаляя жарким дыханием чувствительную кожу. Лихорадочно облизывает обветренные губы, на которых ощущается привкус крови, чей-то крови. Рвано дышит, когда острые, как сталь зубы нежно проходятся по изгибу шеи, еле заметно покусывая. Он не понимает почему так открыт перед тем, кто всего лишь одним лёгким движением может вырвать сердце собственными руками. Чувствует, как ещё не до конца высушенная рубашка слетает с его плеч, оголяя торс. Вымученно закрывает веки, слыша тихий смешок, чётко представляя на чужом лице все эмоции. Именно в такие моменты он понимает, что лишился рассудка окончательно, а шрамы на теле были тому хорошим подтверждением.       Дрожит всем телом, ощущая почти невесомые прикосновения на плече, где красовался рваный и уродский шрам, с следами зубов. Вновь роняет слёзы, буквально умирая от своего существования. Вздрагивает, чувствуя на этом месте лёгкое прикосновение горячих губ. Стискивает кулаки, борясь с желанием взглянуть в глаза, напротив.       — Ты так прекрасен, — произносит с неким упоением гуль, смыкая свои пальцы на чужом подбородке, делая их лица на одном уровне. — Он одно из напоминаний, что ты мой, и так будет всегда.       Жалобно скулит, утопая в новом поцелуе, в котором теперь ощущается вкус его горьких слёз. Зарывается одной рукой в чужие волосы, перебирая пальцами мягкие пряди, с неким остервенением отвечая на ласки. Курсед закатывает глаза от прошибающего, точно ток удовольствия, тихо рыча себе под нос. Стонет, когда мужские руки оглаживают его талию, а после с невероятной лёгкостью, поднимают на весу, заставляя скрестить ноги на чужой пояснице. Его буквально прижимают к стене, из-за чего меж их телами и вовсе не остаётся свободного пространства.       Краска приливает к щекам, когда Акума чувствует чужой твёрдый член, что так приятно соприкасался с его пахом. Охает, невольно крепче вцепляясь в чужие плечи, когда парень идёт в сторону дивана. Ощущает голой спиной мягкую обивку, но толком ничего не успев понять, как вновь переходит на рваный скулёж. Мягкие губы плавно очерчивают грудную клетку, специально задерживаясь на торчащих сосках, жадно выдыхая на них. Выгибается дугой, поджимая пальцы на ногах, закатывая глаза. С губ срываются протяжные стоны, когда зубы едва уловимо терзают вершины сосков. Его тело сейчас так сверхчувствительно, что любое касание просто выносит все ненужные мысли из головы.       В голове Курседа так отчаянно стучат мысли о том, чтобы вновь оставить ещё один шрам на этом божественном теле. Снова прочувствовать весь спектр вкуса нежной плоти и багряной крови. Рычит, оставляя алые засосы, довольствуясь пока только этим. Медленно спускается ниже, ведя кончиками пальцев по выпирающим рёбрам, которые наверняка так хрупки в его руках. Гулко сглатывает накопившуюся слюну, сноровисто расправляясь с пуговицей и молнией на тёмных джинсах следователя. Без каких-либо препятствий стягивает их вниз по длинным ногам, кидая за пределы дивана, вместе с нижним бельём. На губах тут же расцветает животный оскал, а один глаз вновь приобретает алый окрас. Его так манит это податливое тело, хоть тот и мечется в сомнениях, но Курсед всё равно знает, что Акума любит их маленький секрет и чувствовать себя лжецом.       Гладит ладонью стройные бёдра, мысленно подавляя в себе желание сожрать этого парнишку целиком. Нетерпеливо снимает с себя длинное чёрное худи, кидая на пол. Тянется к шлёвкам ремня, но чужие тонкие пальцы останавливают его. Поднимает взгляд на Акуму, который молча спрашивает разрешения. Кивает в знак согласия, наблюдая как тот без промедлений вытягивает кожаный ремень, а пряжка стукается об пол. Уверенно расстёгивает ширинку, стягивая джинсы вместе с бельём до уровня колен. Для полного удобства Курсед садится на диван, до конца снимая ненужные вещи, отбрасывая их в сторону, раздвигая ноги шире. По голодному взгляду парня, он прекрасно понимает, что тот задумал сделать в следующий момент.       Сползает на пол, умещаясь между раздвинутых бёдер, лихорадочно облизывая губы. Не сводит тёмного взгляда с члена парня, что был просто идеален. Достаточно длинный, толстый такой, который будет растягивать его податливые стеночки, одаривая незабываемым наслаждением. На крупной головке блестит естественная смазка, а сам член такой пульсирующий из-за сильного возбуждения.       Неуверенно прикасается рукой к плоти, совершая первые движения пальцами по сочащейся головке, собирая и размазывая смазку. Со стороны Курседа слышится рваный вздох, который так горячо прикусывает нижнюю губу. Смотрит на него из-под опущенных ресниц. Пододвигается ближе, заключая ствол в кольцо из своих пальцев, точно на пробу делая несколько движений верх-вниз. Ухмыляется, слыша надломленные стоны, понимая, что, делая всё прекрасно.       — Ох, чёрт, — выдыхает Курсед, путая свои пальцы в копне чужих волос, чуть надавливая на макушку.       Ведёт кончиком языка по всей длине члена, очерчивая каждую выступающую венку, ощущая на языке солоноватый привкус. Конечно, это его не первый опыт в таком деле, но каждый чёртов раз это гоняло по венам чистый адреналин. Сдавленно стонет, когда плавно опускается ниже, млея от прикосновений чужих пальцев к своим волосам. Заводит член за щёку, интенсивно облизывая, заставляя парня вновь и вновь испускать гортанные звуки. Отстраняется всего лишь на миг, а после ещё с большим усердием насаживает на член, медленно опуская до основания, прикрывая веки. В уголках глаз скапливается непрошенная влага, которую Курсед обманчиво-заботливо убирает кончиком пальца.       Сжимает горло, заставляя парня давиться очередными стонами, а самому шумно вздохнуть носом. Ускоряет движения головой, срываясь на невольный стон, пуская мелкую вибрацию по всему стволу. Отчётливо слышит, как Курсед уже не может контролировать своих звуков, явно находясь на грани. Не отстраняется, желая закончить начатое до конца, продолжая брать глубже. Того надолго не хватает, и он кончает в рот Акумы, содрогаясь всем телом. Устало перебирает чужие пряди волос, расслабленно откидываясь на спинку дивана, наблюдая, как парень проглатывает всё под чистую, облизывая искусанные губы.       Податливо, глупо и столь доверчиво взбирается на чужие крепкие бёдра, припадая к алым губам, находясь, словно под действием дурмана. На талии ощущается стальная хватка, а любое касание вызывает тихий скулёж. У него покраснели щёки, волосы стояли торчком, а множественные засосы и укусы хаотично украшали изящное тело. Резко прикусывает нижнюю губу, чувствуя пальцы около своего входа, который был и так до этого растянут собственными пальцами. Наверное, где-то в глубине души, очень глубоко — он надеялся, что Курсед придёт к нему.       Краснеет, слыша удовлетворённый хмык со стороны парня, который столь нежно оглаживает сжавшееся колечко мышц, на пробу вставляя один палец, что входил без проблем. Совершает несколько толчков, успевает добавить ещё пару пальцев, откровенно наслаждаясь надрывными стонами Акумы. Вытаскивает их с непристойным хлюпом, толкая язык за щёку. Акума понимает его без слов, чуть дрожащими руками беря вновь возбуждённый член, приставляя к своей дырочке. Плавно опускается ниже, заламывая брови, вцепляясь в плечи парня.       — Да, вот так, — хрипит Курсед, стискивая зубы, ощущая, как горячее нутро обволакивает его член.       Опускается до конца, соприкасаясь ягодицами с чужими бёдрами. Оба надломлено стонут, привыкая к опьяняющим чувствам. Акума не контролирует свой голос, уже не обращая внимания на громкость своих звуков. Снова и снова срывает голос, когда движения ускоряются, а шлепки голой кожи разносятся по комнате. Его рот вновь накрывают в голодном поцелуе, сразу же добавляя язык, делая его и без того влажным.       Льнёт ближе к горячему телу, подмахивая бёдрами, отвечая на остервенелый поцелуй. Тяжело дышат, утопая в затягивающем омуте, что к чертям сносит крышу. Меж их ртов тянется жемчужная ниточка слюны, что разрывается спустя какое-то мгновение. Поза вновь меняется и теперь парень лежит спиной на диване, а длинный член Курседа продолжает толкаться внутрь.       Шире разводит ноги, поджимая пальцы, закатывая глаза. Давится воздухом, неожиданно ощущая у себя на шее неслабую хватку, тут же поднимая взгляд на парня. Жалобно заламывает брови, сглатывая слюну.       — Смотри на меня, — чуть ли не рычит тот, награждая следователя тёмным взором. — Запомни, только я буду трахать тебя, и только от моих рук ты погибнешь.       Несмотря на столь не ласковые слова, Акума всё равно подается нечеловеческой силе, не умоляя убрать ладонь с горла. Да, он чёртов безумец, раз так доверяет столь опасному существу, но что-то внутри не даёт ему противиться этому. Конечно, после пережитой эйфории жестокая реальность опять хлёстко ударит по лицу, вгоняя в апатию. Неотрывно смотрит в нечеловеческие глаза, словно видя в них что-то, что ответит на его вопросы, но там пустота и холод.       Комната словно уменьшается в размерах, а всё теряет свои чёткие очертания, сливаясь в пёстрый вихрь. С губ срывается громкий стон, отражаясь от стен гостиной, а дикая пульсация превращает тело в сплошную эрогенную зону. Чувства накрывают волной, электрический ток разносится по всем окончаниям, подводя к грани. Выгибается в спине, когда оргазм прошибает всё тело, а внутри разливается вязкая сперма. Переводит мутный взор глаз на Курседа, что жёстко впился в его губы, неаккуратно прикусывая. Медленно сползает на другую половину дивана, когда его губы перестают терзать, а его тело для парня не представляло особого внимания.       На шатающихся ногах слезает с дивана, накидывая на себя свою рубашку, застёгивая на пару пуговиц. Бросает короткий взгляд на Курседа, что вальяжно лежал, подогнув руки под голову. Цепляется пальцами за ручку створки, распахивая окно, впуская в комнату прохладный и столь нужный воздух. Облокачивается на подоконник, находя взглядом рядом лежащую пачку сигарет. С тем, что происходит в его паршивой жизни — неудивительно, что он невольно подсел на никотин. Вытаскивает одну, поджигая зажигалкой, что всегда была на своём месте. Делает столь нужную затяжку, выпуская мутное облако дыма в открытое окно. Приятная нега возбуждения потихоньку рассеивается, оставляя ломоту в коленях и гнетущие мысли в голове. Они подобно червям-паразитам плодились в его мозгу, отравляя изнутри.       Невольно осматривает свой старый шрам, со следами зубов, а картина тех событий так ярко отображается в его голове, словно это было вчера. Это был его самый безумнейший поступок. Акума честно не помнит под какими уговорами дал этому парню себя укусить, но хорошо помнит полученные раны Курседа, которые почему-то не хотели затягиваться. Тогда он пришёл именно к нему, истекая кровью. Следователи напали на него, но ему удалось отбиться, получив при этом не самые приятные увечья. Он был точно в бреду и Акума понимал, что ему требовалась человеческая плоть, которой у них не было. В его голове хорошо отпечатались эмоции гуля, когда он сорвал с себя рубашку, буквально приказывая укусить его. Это было полнейшее безумство, но Акума не остановился, судорожно умоляя сделать это, хоть и понимал, как жалко и глупо выглядит. Да, он был зависим и не отрицал этого. Но когда острые зубы резко впились в его нежную плоть время, словно замедлило ход, а с губ сорвался безмолвный крик. Было ужасно больно, но он терпел сквозь слёзы, что сыпались градом из глаз, плотно поджимая алые губы.       Этот шрам служил напоминанием о его глупом и ненормальном поступке, и, если бы хоть один член его семьи или коллеги обнаружили его, то вряд ли бы он сейчас так расслабленно курил сигареты у окна. Но он не жалеет о случившемся, ведь именно в тот момент услышал слова благодарности в свой адрес, а не очередную насмешку или удар, с ярким синяком на теле. Он бы всё отдал, лишь бы вновь запечатлеть те слова и эмоции на чужом лице.       Вздрагивает всем телом, когда на его макушку ложится тяжёлая ладонь, предательски нежно перебирая непослушные пряди. Смотрит на парня отчаянным и тоскливым взглядом, понимая, что тот опять покидает его. Так хочется сказать нужные сейчас слова, но он молчит, лишь коротко кивая. Не целует на прощание, хоть так и хочется. Прикрывает веки, слыша хлопок двери, оставаясь один в одинокой и холодной спальне. В голове вновь отчаянно стучит мысль, которая не давала ему покоя уже несколько недель. Акума не желал выглядеть ещё большим слабаком в его глазах, но малейшая мысль о том, что Курсед мог когда-нибудь погибнуть, нарвавшись на следователей, буквально сводила с ума. Когда перед глазами появлялось его окровавленное тело, все окончания цепенели в диком ужасе.       Каждый раз убивая очередного гуля, Акума знал, что когда-нибудь ему придётся сделать тот самый выбор. В глубине души он конечно же понимает, что он будет далеко не в пользу Курседа. Резко захлопывает створку, туша окурки в стеклянной пепельнице. Собирает свои разбросанные вещи, случайно замечая оставленную парнем тёмную толстовку, которую тот наверняка снял ещё до его прихода домой. Забирает её в руки, невольно вдыхая полюбившийся запах, до боли стискивая несчастную ткань в ладонях. С силой швыряет толстовку на пол, судорожно выдыхая. Чаша весов вновь перевешивает и исход так и не остаётся ясен.