Холодно

— Я однажды точно прибью тебя, чтоб не мучиться! Харви зарылся пальцами в волосы и застонал, начал кричать что-то еще, пока я тупо стоял, не в силах вымолвить и слова. Меня трясло, жутко колбасило, ворох хаотичных мыслей в голове, и ни за одну не ухватиться. — Что мне делать? — выдавил как-то. — Куда ты его спрятал хоть? — потребовал Харви. Я дернулся к морозильному сундуку в углу и тут же услышал: — Не трогай больше ничего! Господи! Точно. Отпечатки. Надо бы тут все вытереть. Харви натянул перчатки, приоткрыл морозильник и спрятал лицо в руках. — Твою ж мать. — Пара глубоких вздохов, и он резко изменился, сосредоточился, взгляд стал хладнокровным. — Принеси из багажника пакеты. Постарайся больше ничего не касаться. Капюшон накинь. С этим можно работать. Мозг считал команды и отбросил все остальное за толстую стеклянную стену — вихриться там и орать приглушенно, но не мешать делать дело. Когда я вернулся, Харви уже нашел где-то тряпки и моющие средства, и теперь оттирал все ручки и поверхности в этом крошечном магазинчике. — Расстели на полу. Сдавленно матерясь, мы засунули труп в плотный черный мешок, перемотали скотчем и стерли с пола кровь. Харви взвалил его на спину, кивнул мне: — Открой дверь и иди смотреть прохожих. — Да какие прохожие ночью в этом районе… Ехали молча. Харви все еще был в «боевом режиме», в лобовое стекло монотонно летел снег, я буквально каждой клеточкой тела ощущал труп, лежащий в багажнике, и усиливающийся тремор в руках. Хотелось заполнить чем-то тишину, но я боялся, что Харви взорвется. Стискивал кулаки, выковыривал кровь из-под ногтей, вслушивался в урчание двигателя и старался не замечать слона в комнате. Мы остановились около кладбища. Харви огляделся и, сунув мне в руки лопату и фонарь, перекинул тело через забор. — Перелезай и не шуми. Четверть часа мы бродили среди нерасчищенных от сугробов надгробий, дважды я чуть не выронил лопату из дрожащих замерзающих рук, пока Харви не остановился, сбрасывая мешок с телом у могилы, лишь слегка припорошенной снегом. — Здесь. — Что здесь? — Недавнее захоронение, земля еще не успела промерзнуть. — И что? — Ты идиот или прикидываешься? Лопату в зубы и вперед! Или тебе мораль не позволяет? А убивать, значит, позволяет, да? — Да иди ты, — буркнул я, кидая ему фонарь. — Это не я из нас двоих знаю, где лучше трупы прятать, моралист хренов. — Ничего, теперь научишься, будешь людей направо и налево валить. Ты хоть представляешь, что будет, если тебя найдут? Думаешь, банда за тебя впряжется? Харви, видимо, успокоился достаточно, чтобы начать на меня орать, и у меня тоже словно плотину прорвало, нервозность требовала выхода, паника быстро окрасилась злостью. — А ты разве не банда? Чего впрягаешься тогда в мои проблемы? — Потому что кто еще твои дерьмовые проблемы разгребать будет, уебок тупой? Заткнись уже и копай давай. Скрипнув зубами, я принялся за твердую почву. Эмоции выходили с силой, земля летела в растущую горку рядом, а Харви не переставал пилить меня, будто оно как-то поможет. — Вот нахуя ты вообще к нему полез, а? Нахуя полез один? Крутым себя возомнил? — Ну да, это только ты у нас крутой, — выплюнул я, задыхаясь, вытирая рукавом стекающий на глаза пот. — Не поверишь, но я могу за себя постоять. — Да как хорошо притом! — Это случайно вышло! Блядь! — Ну поздравляю тебя с боевым крещением. Молодец. Продолжай в том же духе. — Иди на хуй, Харви. Сам давно свои трупы считал? — Что, хочешь свое кладбище рядом с моим построить? Давай, места там дохуя. И последнее надгробие с твоим именем стоять будет. — Не нагнетай. — Я не шучу. Так все и начинается: сначала один, потом другой — оглянуться не успеешь, как для тебя это станет нормой. И что потом? Занимался своей торговлей-перевозками, так и занимался бы дальше, нечего лезть куда не надо, Хоук, если не хочешь закончить так же, как… — Как мой отец? Я отбросил лопату. Жгучая, сметающая все ярость поднялась в груди, хотелось просто испепелить Харви взглядом. — Ты это хотел сказать, да? — процедил я почти спокойно. — Ну и прекрасно. Грохнут меня, значит, тоже. Тебе какое дело? Никто тебя здесь не держит, не хотел помогать, так и сказал бы сразу. Спасибо, что довез, можешь проваливать теперь на хуй. Вылез из ямы, пинками разбрасывая нападавший на дорожку снег, тяжело завалился в ближайший сугроб. Под курткой все промокло до нитки, из пересохшего рта сипло вырывались облака пара. — Заболеешь так, идиота кусок, — донеслось сбоку. Затем скрип снега, мягкий удар и монотонный шорох земли. Я лежал, постепенно остывая, и даже злость больше не грела изнутри. Я не раз избивал кого-то, отправлял в больницу даже, выбил дюжину зубов, сломал не один десяток костей, но никогда не доходило до такого. До смерти. А это, оказывается, так просто. Всего одно короткое действие, секунда, дюйм не в ту сторону — и человека нет, навсегда. Люди вообще очень хрупкие существа. Кажется, будто все излечимо, любые раны заживут, кости срастутся, организм справится, выдержит, пересилит. Сколько раз отец приходил домой весь в крови, пугал и меня, и сестренку, но всегда все заканчивалось хорошо. Сколько раз я сам возвращался с синяками, переломами, порезами, которые приходилось зашивать. Когда видишь такое количество ран, перестаешь воспринимать их всерьез, пребываешь в иллюзии бессмертия. Пока однажды мимолетное действие, секунда или дюйм не оборвет ее. Так каких-то полгода назад умер отец. Так в любой момент могу умереть и я. Может, мне просто везло все это время. Может, я умру прямо сейчас, замерзну в сугробе холодной декабрьской ночью. Может, так в мире станет на одного убийцу меньше. — Я не понял, это я тебе помогаю или ты мне? Помощник из тебя хуевый, прямо скажем. Черным силуэтом Харви появился на фоне серо-синего неба. Запыхавшийся, горячий, живой. — Помоги мне хоть тело скинуть, — сказал он, протягивая руку, и я сдвинул наконец одеревеневшие конечности, поднялся навстречу пронизывающему холоду. Попытался разогнать его отчаянным движением. Это стало моим девизом на следующую неделю. Ни минуты покоя, ни дня без движения, официальная работа с утра, работа на банду по вечерам, а ночью — все, что могут предложить бары и клубы Луисвилля, штат Кентукки. Потому что иначе сознание затапливали мысли и чувства, в которых копаться я не имел ни малейшего желания. Совершенно не хотелось раз за разом прокручивать в голове, с каким звуком нож вошел в тело. Не хотелось знать, насколько быстро могут остекленеть глаза. Ощущать под пальцами ледяной черенок лопаты. Не хотелось мониторить криминальные новости перед сном в поисках своего имени. Так что я заглушал воображаемые звуки беспрестанной долбежкой музыки: в клубах, в наушниках, напевал себе под нос на работе. Я расцвечивал картинку перед глазами неоном, замыливал алкоголем. Пытался растопить лед на кончиках пальцев о чужую разгоряченную кожу. Иногда, когда собиралась правильная комбинация колес, мне даже было искренне весело. Сейчас неистово хотелось веселья. Забыться, отпустить все, расслабить перетянутые нервы. Ночь только началась, а в кармане нашлась лишь одна таблетка экстази, так не пойдет. Запил ее чьим-то оставленным на барной стойке коктейлем, таким сладким, что скулы сводило, — как такое вообще можно пить? Натянуто рассмеялся, выдыхая, пытаясь изгнать из себя все лишнее, опустошить сознание, может, так быстрее вставит. Вышел на танцпол, заставил тело двигаться в такт. Притворяйся, пока не начнет получаться. Не знаю, сколько времени прошло, но меня-таки захватило, прежняя измотанность зафонтанировала энергией, скованное тело стало гибким, движения плавными, я танцевал как бог, ловил на себе взгляды — живые, сияющие, заинтересованные. Сейчас я мог все, и я не хотел, чтобы это заканчивалось. Среди взглядов заметил глаза того, кто мог мне в этом помочь. Последовал за ним до туалета, тот понимающе усмехнулся и, взяв деньги, провел по моей ладони, оставляя в ней прозрачный пакетик. Руку вдруг резко перехватили. Я поднял глаза и заулыбался. — Харви, ты вовремя. Потанцуй со мной! — Тебе не много, Хоук? — Чего? — Таблеток. Ты и так под кайфом. — Пока да. Поделиться с тобой? — С тобой все в порядке? — Чего? — рассмеялся я. — Ты же со мной делился. — Я не об этом, перестань. Чего ты творишь? — А что делают в клубах? Пойде-ем. — Потянул его за руку, но Харви не сдвинулся с места. — Выглядишь, как дерьмо, Хоук. — Вот спасибо. Ты настроение пришел испортить? Тогда иди, куда шел. — Я к тебе шел, ебанутый. Давай поговорим. — Блядь, Харви, не душни, я иду танцевать. Присоединяйся или нет. У Харви бывает такое, когда он включает режим старшего брата и начинает читать нотации. К черту нотации. Я знаю, о чем они будут. Я развернулся было, но Харви все еще держал меня за руку, даже усилил хватку, и внутри меня забурлило резкое раздражение. — Харви, отъебись. — Это тебе не поможет. Блядь. — Мне и не надо помогать, — выдохнул я в его губы и натянул на лицо улыбку. — У меня и так все отлично, расслабься и отдыхай. — Кому ты пиздишь, придурок, я не слепой. — Зато, видимо, глухой. Я сказал: «Мне. Не. Нужна. Твоя. Помощь!» — Вот как, — кивнул он, все еще глядя упрямо, отпустил меня, сложил руки на груди. Обманка, он не отпустит меня так просто, но попытка не пытка. Не могу больше тут оставаться. Сбежать, спрятаться в толпе, утонуть снова в калейдоскопе слепого удовольствия. Но не успел я сделать и шага, Харви спросил: — А что будет с твоей сестрой, если ты из-за наркоты потеряешь над ней опеку? Бурлящая во мне энергия покрылась толстой коркой льда. Вмиг разогретое тело окатил мертвенный мороз, взвихрил в голове ненавистные картинки, звуки, чувства, пронзил сердце до запертой там паники, до горечи. До дрожи. — У меня все под контролем, Харви, — угрожающе припечатал я, медленно надвигаясь на него. Стискивая ткань на его груди. — А теперь исчезни на хуй. В следующий раз, когда ты подойдешь ко мне, я разобью тебе ебальник. Все услышал на этот раз? Оттолкнул его от себя, развернулся, не слыша музыки за оглушающим стуком сердца в ушах, и пошел прочь. Куда угодно, лишь бы подальше, к кому угодно, лишь бы выкинуть из головы Харви, и страх, и ебаный черенок лопаты под пальцами. Меня все еще трясло — от холода или от гнева — и я едва не налетел на кого-то… О, этот парень смотрел на меня на танцполе. Схватил его за ремень, зашептал на ухо, в каких позах хочу его трахнуть, и получил многообещающую улыбку в ответ. Тесная кабинка туалета, приглушенный зеленоватый свет и обжигающая кожа под замерзшими пальцами. Жаркие поцелуи, шорох одежды почти прогоняли мысли, теплые руки на заднице почти согревали, но дыхание на шее вызывало мурашки, и я повернул безымянного парня спиной, прижался губами к соленому от пота плечу, а ноющим членом — к ложбинке между его ягодицами, выдохнул хрипло: — Какой ты горячий… Он тихо застонал, подаваясь назад, выгибая торс под бегущими вниз пальцами. Скрип ширинки, острый шелест упаковки презерватива, бряцанье пряжки ремня об унитаз. А затем жар, теснота, сдавленное мычание, возбужденный шепот и ритмичный стук по тонкой перегородке. Движение, отчаянное и ненасытное, сжигающее кислород в легких, раскаляющее кровь в венах. Согревающее тело, но не душу. Ну и пусть, плевать, хватит и этого, я в порядке! Рычал на Харви мысленно, прикусывал тонкую кожу перед собой, сжимал чужой член, водя рукой издевательски медленно, и вдалбливался в парня, пока стоны не начали вырываться сквозь его закушенную губу. А когда кончил, когда сердце начало успокаиваться и тепло рассеиваться — бросил довольному парню: «Увидимся», — и побежал за курткой. И продолжил бежать. Летел по улицам, сквозь жесткие снежинки, царапающие щеки, задыхался ледяным воздухом. Кое-как добрался до дома, выкрутил горячую воду в душе — до жжения, до боли, — а после упал на кровать обессиленный, завернулся в одеяло с головой. Сжался в комок, лишь бы перестать дрожать. Я начал носить шапку. Заматывался шарфом вместе с носом — гребанная зима. Даже на работе сидел в шарфе, такой вялый и заторможенный после бессонной ночи, что шеф предложил продлить выходные и сходить к врачу. Я бы рассмеялся, если были бы силы. Пришел домой вечером, глянул на девственно чистый центр уведомлений на телефоне — хорошо, а то сообщения о звонках заблокированного номера уже заебали. В последние дни Харви ко мне не приставал. Даже когда приходилось пересекаться по делам банды, смотрел на меня, прямо взглядом проедал, но держался на расстоянии. А я просто отворачивался. Зашел в душ, но так и остался стоять перед кабинкой — ничего не хотелось. Пол холодный. Опять начнет трясти. Я уже почти чувствовал это. Зажмурился, чтобы успокоиться, сжал руками края раковины. Затравленно посмотрел в свое отражение в зеркале — худые щеки, темные круги под глазами, мутно-серыми, почти как у… Зажмурился снова. Нет. Нет. Так дело не пойдет, мне надо взбодриться. Вытащил из кармана пакетик, проглотил таблетку, запив водой прямо из-под крана. Сейчас станет лучше. Колес осталось на пару дней, надо бы купить еще. Вышел из ванной и замер, чуть не столкнувшись с сестрой. Она стояла прямо под дверью, руки в боки, брови тревожно сдвинуты. — Лив, — выдохнул я. — Ты чего? — Да ничего. Как дела, хочу узнать. — Да нормально. А у тебя? — А выглядишь ты отвратно. Опять на полночи уходишь? — Я думал, ты уже достаточно взрослая, чтобы оставаться одной дома, — ухмыльнулся нервно, подозрительная она сегодня какая-то. — Что за допрос такой? Тебе что-то нужно? — Да просто, хотела узнать: чем завтра занят будешь? — Как обычно. Если тебе точно ничего не нужно. Закончил фразу вопросительно, пытаясь понять, где я проебался. Это наигранное равнодушие явно скрывало под собой обиду и обвинение. И я оказался прав — Лив нахмурилась еще сильнее, сложила руки на груди и, не глядя на меня, протянула: — Да так, всего лишь сочельник, который мы хотели провести вместе. — Черт. Я… э-э… Нет у меня оправданий, блядь. Тяжело вздохнул, закрыв лицо руками, пытаясь собраться. Как я мог забыть, мать твою, про ебучее Рождество?! — Ты — что? Потерялся во времени из-за бесконечных тусовок до упаду? Или подумал, что я уже достаточно взрослая, чтобы провести одна Рождество? — Блин, нет, конечно нет, извини, сестренка. Я просто устал. Само собой, все будет, как мы и планировали, — я попытался улыбнуться, вышло криво и неубедительно. — Правда? — выплюнула Лив, ни разу не успокоенная. — Потому что планировали мы еще позвать Харви, но раз уж вы поругались… — А это ты откуда знаешь? Она не ответила. — Он тебе звонил? — требовательно спросил я, чувствуя, как в груди разгорается гнев. — Вот гондон, кем он себя возомнил, чтобы соваться в мою жизнь опять, да еще через тебя? Я точно его… — я вдруг осекся, продолжил зло, через силу: — Я ему все кости переломаю. — За что, за то, что беспокоится о тебе? Так и мне тогда ломай! — Лив, перестань. Ты моя сестра, а этот ублюдок… — Сестра, да? Ты об этом вспоминаешь, только когда тебе удобно. Ничего мне не рассказываешь! — ее голос зазвенел пронзительно, все больше раскаляясь. — Как будто я глупый ребенок! Как будто я ничего не понимаю! А я знаю, что ты подсел! Еле с кровати встаешь, выглядишь, как блядский труп! — Лив! — вырвалось у меня с внезапной дрожью, но сестра и не заметила, продолжая надломленно кричать. — И я знаю, что будет дальше! Ты тоже меня бросишь! Это и так первое Рождество без отца, но я думала, у меня хотя бы будет брат! — Я и так здесь, обещаю, — сглотнув комок в горле, начал я, попытался обнять ее, но Лив резко оттолкнула мои руки, бросилась в свою комнату и захлопнула дверь так, что стекла задрожали. Я кинулся следом, припал к двери, зажмурившись, проклиная себя. Какой же я мудак. В попытках сбежать от собственных страхов совсем забыл про сестру. Она ведь скучает по отцу. Меня видит гораздо реже, чем раньше. Для нее так важно это Рождество, что мы начали готовиться к нему за два месяца, елку поставили сразу после Хэллоуина, в вазе на столе каждый день конфеты, купили новую гирлянду — разноцветную, для настроения. И где это настроение сейчас? Огоньки не горят, на них и смотреть некому: меня вечно нет дома, а одиночество лампочками не разгонишь. Лив же еще подросток. Пусть прошаренный, пусть может за себя постоять и не полный ноль в преступных делах и влиянии веществ, а все равно переживает даже сильнее, чем я. Сильнее горюет по отцу, сильнее боится смерти, боится все потерять. Какой из меня опекун, если я даже чувство безопасности обеспечить не могу? Какой из меня брат, если думаю лишь о себе? Пока она ждет меня дома и волнуется, и даже сделать ничего не может, потому что я, упертая скотина, сделаю больно любому, кто попытается помочь. Забарабанил тихонько в дверь, мягко позвал. — Я все исправлю, слышишь? Сделаю самый лучший праздник тебе. Вот увидишь, все будет даже лучше, чем мы представляли. Индейку запечем, свечи расставим, будем жечь бенгальские огни и всю коллекцию Холмарка марафонить, хорошо? — И Харви придет? — донеслось из-за тонкого дерева. Я вздохнул. — Если хочешь, придет. Ну не дуйся, Оливка. — Сам ты оливка, придурок, — пробурчала Лив, открывая дверь. — И ты идешь на реабилитацию. — Какая реабилитация, глупая, — выдохнул я, принимая ее наконец в свои объятия, перебирая ее длинные волосы в своих пальцах. Такая волна нежности поднялась в груди, что аж выплескивалась мягкой усмешкой. — Меня ж с работы попрут. — Тогда… тогда… — Все я брошу, это вообще ерунда, даже не парься. — Я бесстыже врал с широкой улыбкой. Нет, не про «брошу» — про «ерунда». Но об этом сейчас не надо, все ведь будет хорошо, все хорошо прямо сейчас. — Хочешь, можешь даже торжественно смыть колеса в унитаз. — Однозначно хочу. Я рассмеялся, следуя за сестрой в ванную. Достал пакетик, высыпал таблетки в ладонь, пересчитывая. Какая-то часть разума автоматически прикинула, сколько они стоят и на сколько бы хватило. Еще одна часть предложила незаметно припрятать одну. Нет, нет, нет, я все-таки не чертов наркоман, я смогу и без этого, особенно если оно вредит Лив. Вот прямо сейчас избавлюсь от них, я все исправлю, я подарю ей самое охуительное в мире Рождество. Передал Лив таблетки, глядя очень уверенно, кивнул на унитаз. Она смотрела на меня с сомнением, но я видел и легкую искру радости в глазах. Черт возьми, Оливка, я так тебя сейчас люблю. Вышел из дома я в прекрасном настроении. Да, еще недавно я чувствовал себя ужасно, но теперь все правда будет хорошо. Я больше не буду мудаком, я помирюсь с Харви, раз сестренке обещал. Все ради Рождества. Так пусть же оно тоже делает свою магию! Я старался не думать, что будет, когда эффект моей последней батарейки закончится. В баре было тесно — видимо, многие уже начали отмечать. Музыка завораживала, но мне нельзя сейчас отвлекаться, у меня цель! Огляделся по сторонам, прошел вдоль забитой барной стойки. Почти все наши, как всегда, были здесь, но где носит Харви? — Понятия не имею, не видел его сегодня, — ответили мне на прямой вопрос. Что ж. Придется звонить. Если не ответит, домой к нему приеду. На крайняк влезу в окно по пожарной лестнице, всего-то надо держаться покрепче — на случай, если он решит-таки мне врезать. Гудки слушал долго, скинул, перезвонил опять. Хотел уже набрать сообщение, когда Харви все же ответил. — Нужна моя помощь? — спросил он устало. — Прям сразу и помощь, будто я тебе только за этим звонить могу. — Ну, после твоего невероятно грозного обещания я уж не ожидал вообще тебя услышать. — Брось, Харви, да, я переборщил. Но ты же знаешь, что у меня никогда на тебя рука не поднимется. Ты дома? Я могу приехать, захвачу с собой пару бутылочек, устроим бурное примирение, а? — Хоук, иди нахуй, — ответил он беззлобно, но и безрадостно. — Ты все равно не собираешься меня слушать, к черту такое примирение. Позвони, когда созреешь, хорошо? — Стой, подожди, Харви, я уже созрел, пожалуйста. Ты был прав, ладно? Херня эти тусовки, их надо кончать. Поэтому и хочу приехать. — Ладно, — сказал Харви после небольшой паузы. — Приезжай, я дома. Облегченно вздохнув, я пошарил по карманам. Зарплата за неполную неделю была невелика, да и на праздники надо оставить, черт, значит, много взять не получится. Да и бодягу Харви не пьет. Ну и хер ним, возьму одну бутылку, но хорошего бурбона. Видишь, на что иду ради тебя, а? На выходе столкнулся с приятелем из банды, попросил подкинуть до дома Харви. Сидя в стареньком форде, заваленном журналами и пустыми пивными банками, не удержался, открыл бурбон. Глотнул прямо из горла, горло обожгло — приятно. Слегка устыдился: я ведь для Харви брал, теперь еще и за это извиняться придется. Забегал глазами по хламу вокруг в поисках спасительной идеи и вдруг заметил красный рождественский колпак. — Это что? — заржал я, стягивая шапку и нахлобучивая колпак на себя. Приятель глянул в зеркало заднего вида, ухмыльнулся. — Кто-то забыл, наверно. А ты че, Сантой заделался? — Я «Плохой Санта». Взбежал по ступенькам и забарабанил в дверь. Пока Харви не открыл, в голове успело пронестись эхо его будущих нотаций, и я поежился, плотнее подтягивая шарф, чтобы скрыться от порывов холодного ветра. А когда он открыл — растянул губы в улыбке и быстро проскользнул в тепло. Свет горел только в спальне, и я задумался на пару секунд, прежде чем направиться прямиком туда. У Харви был просторный дом, чистенький и аккуратный, особенно спальня, в которой он проводил максимум времени. Он всегда говорил, что гостиная — только для бизнеса, а не для жизни. Так что и елочка — миниатюрная, способная уместиться на письменном столе — стояла у него именно здесь. Весь свет создавали расставленные везде свечи, из колонок текла негромкая спокойная музыка. — Уютненько, — заметил я, приподняв бровь. — Пытаюсь расслабиться и прогнать из головы навязчивые мысли. Харви привалился к косяку двери на входе в комнату, сложил руки на груди. Я прочистил горло. — Помогает? — Ты удивишься. Я представил себя среди танцующих огоньков, лежащего на кровати под умиротворяющую музыку, и как-то не верилось, что это бы меня согрело. Оно не прогнало бы мысли, скорее наоборот. — Ну как скажешь, — примирительно проговорил я, шагнул к нему с улыбкой. — Надеюсь, ты не успел сменить планы на Рождество? — К себе зовешь? — Мы же договаривались. Кто я такой, чтобы прогонять кого-то на Рождество? — Рождество, да? — Перестань, — приблизился, коснулся его руки. Мне позволили. — Мы с Лив тебя ждем. — Мы с тобой, младшая сестренка и «Молли» — идеальная компания на Рождество, а? — Я завязал, сказал же. — Да ты даже сейчас под кайфом, господи. — Это была последняя! Я же сказал, что больше никакой херни, и все выкинул. Хочешь, у Лив спроси. — Ну, хорошо, что хоть ее ты слышишь, — Харви опустил взгляд. Черт. Ну почему я такой мудак и не меняюсь, а? Привык, что Харви прощает любые мои проебы, но сейчас я, похоже, задел его серьезно. Что, если он однажды меня не простит? Что, если сейчас? Нет, сейчас я все сделаю, чтобы искупить свое мудачество. Сжал руку Харви, которую все еще держал, осторожно коснулся его подбородка. — Ну Харви, ну… вернись «с хуя» ко мне обратно, м? — Это ты так извиняешься? — усмехнулся он. — Скажи, что мне еще сделать? — Поговори со мной, Хоук. — Он наконец-то посмотрел на меня, хмуро, серьезно. Внутри у меня все сжалось. — Тебя сильно мучает эта смерть, я же вижу. — Давай не сейчас. — А когда? Ты не сможешь бегать от этого вечно, рано или поздно тебе придется разобраться в своих чувствах, чтобы переступить это и жить дальше. — Я сказал: не сейчас! — закричал я, отскакивая от него с внезапной яростью. Черт. Блядь! Меня заколотило от холода даже в доме, в зимней куртке, которую я так и не снял. Вот почему он продолжает лезть ко мне в душу? Почему никак не поймет, что не могу я даже думать об этом, что я и так из последних сил держу себя в руках? Прямо-таки издевается надо мной! Я с силой выдохнул и заставил себя остановиться. Не для этого я сюда пришел, не чтобы снова ссориться. Я помириться с ним хотел. Направил все свое раздражение на собственную слабость, заставил себя скинуть куртку, облизнул пересохшие губы и глотнул бурбона. — Извини, Харви, — протянул ему бутылку. — Я не хотел. — Я прекрасно знаю, от чего эти психозы, — холодно ответил он, отставил бутылку от меня подальше. — Просто… Я знаю, что это дерьмо когда-нибудь меня догонит, но не сейчас, ладно? Пожалуйста. — Ладно, — он равнодушно пожал плечами, все еще такой холодный, но я все равно прильнул к нему, протянул на ухо: — Ха-а-арви… Ну что мне сделать теперь? Скажи мне. Дыхание у него сбилось, хотя лицо оставалось невозмутимым. Я пробежал пальцами по его рукам, коснулся шеи, вызывая едва заметную дрожь. Я и сам дрожал. От него веяло жаром, теплом, которое мне было так нужно. Так хотелось вжаться в него, ощутить знакомый вкус его губ, испытать огненную страсть, которую он может во мне вызвать. Но больше всего хотелось растопить его лед. Тихо простонав, я отстранился, отошел к полке, на которой стояла док-станция с колонками. Полистал плейлисты на телефоне Харви, выбрал нужный и прибавил громкость. — Серьезно? — скептически уронил Харви. — С каких пор ты слушаешь Бритни? — Ну ты же почему-то слушаешь. Постоял среди комнаты, глядя на него со слабой улыбкой, тело, накачанное энергией, умоляло о движении. Сдерживал его, как мог, не отрывал глаз от Харви, пока тот не усмехнулся. — Придурок. — Я знаю, — подскочил к нему, полутанцуя. — Но сделаю все, что попросишь, серьезно. Что угодно. — Сними эту дурацкую шапку. — Будет сделано! — ухмыльнувшись, я стащил рождественский колпак, о котором уже и забыл, и надел на Харви. — Скажи мне, Санта: насколько плохо я вел себя в этом году? — Очень плохо, — ответил он, выкидывая этот колпак к чертям. Я схватил его руку, прижал к своей груди, накрыв обеими ладонями. Выдохнул хрипло: — Что мне сделать, чтобы заслужить твое прощение? Сердце колотилось, Харви застыл в секундном ступоре. Я улыбнулся, чувствуя тепло: на груди и между ног. — Ты можешь наказать меня. Отшлепать за каждый мой проеб. — Хоук, блядь, — вздохнул Харви как будто разочарованно. — Я думал, ты серьезно. — А с чего ты взял, что нет? — прошептал, склонившись к уху. — Ты обдолбался. Это неразумно. — Но ты ведь трезвый. — Я невесомо коснулся его щеки и посмотрел прямо в глаза. — А я сделаю все, что ты скажешь. Харви молчал, а я не отрывал взгляда. Видел каждое мимолетное движение его рта, который иногда приоткрывался: то ли ловя воздух, то ли в попытке что-то сказать. Видел мечущиеся глаза, нет-нет да спускающиеся к моим пересохшим губам. Облизнул их, и его взгляд прилип, а я почти задохнулся от предвкушения. — Я же вижу, что тебе нравится эта мысль, — я чувствовал вибрацию в собственном голосе, как она дрожью спускалась по спине. — За каждый проеб? — голос Харви треснул ледяной коркой. — Их немало. — За каждый. — Стоп-слово? — Токсичный. Харви рвано вздохнул, зажмурившись, а потом схватился за шарф и резко притянул меня к себе. Горячие губы вжимались в мои, руки жадно хватались за спину, шею, зад, задирая футболку, касаясь обнаженной кожи. Я терся о Харви напряженным членом через штаны, пытаясь раствориться в его тепле, впитать его, пока он резко не отстранился — взгляд затуманен, тяжелое дыхание — и не приказал: — Раздевайся. — Слушаюсь, — выдохнул я завороженно, дрожа всем телом. Кожу обдало прохладой, и только пламенный взгляд Харви согревал, когда я встал на кровати на четвереньки, выгнув спину и призывно покачивая тазом. Невесомые пальцы прошлись по спине, вызывая волну мурашек, Харви сел сбоку, полностью одетый и почти серьезный. — Я хочу, чтобы ты запомнил несколько вещей, — сказал он, поглаживая мои ягодицы, так что сложно было не отвлекаться. — Тебе нельзя себя трогать. И если ты захочешь что-нибудь, даже коснуться меня — тебе придется просить. — М-м-м, ты совсем меня не жалеешь, да? — Не заслужил еще. Про «светофор» имеет смысл спрашивать? — Зеленый, — ответил с нетерпением. — Я знаю правила, давай у… Шлепок прилетел так неожиданно, что я захлебнулся словами и уткнулся лицом в подушку. — Это за то, что не даешь мне договорить. Вечно споришь и огрызаешься. Знаю я твой зеленый, ты вообще без тормозов. — Ты мой тормоз, — проговорил я, ощущая, как острый жар расползается от ягодицы. Тепло. — Который ты предпочел игнорировать на этот раз. Еще шлепок, в то же место — оно уже начинало гореть. Харви мягко погладил кожу, прогоняя этот огонь, заставляя недовольно мычать. Мне нравилось это тепло. — Скажешь, нет? — спросил Харви, истолковав все по-своему. — Заблокировал меня. Третий шлепок пришелся по другой ягодице, теперь чувствительную кожу колол противный холод, и я напрягся. Выплюнул, напрашиваясь на новый удар, на новое тепло: — Мне не нужны нотации. — Поэтому ты послал меня на хуй? И пообещал набить мне морду? — отпечатал Харви зло. Он ударил дважды, с силой, выплескивая эмоции, передавая мне свою боль. Ягодицы обожгло так, что я застонал сквозь зубы, сжимаясь. Больно, горячо, и хотелось еще, хотелось впустить в себя этот жар, исчезнуть в нем полностью. Только Харви не позволит, Харви снова смягчает шлепки нежностью, заботясь даже сквозь злость. Это одновременно раздражало и возбуждало. — Надо было послать тебя на мой хуй, а? — выдавил я с улыбкой. — Будешь много выебываться, я найду, чем тебя заткнуть. Член в предвкушении дернулся, и я протянул: — Если хочешь, чтобы я замолчал, только скажи. — Нарываешься. А я еще с тобой не закончил. Знаешь что? Я вторую неделю из-за тебя переживаю, а ты даже спасибо мне не сказал за то, что замел за тобой следы. Этот шлепок вышел мягче, чем все предыдущие, но Харви, кажется, начал распаляться, в голосе сквозила горечь. — Вместо этого ты сбежал в клубы и подсел на чертову дурь! Я застонал в подушку, еле удерживаясь на дрожащих ногах, едва чувствуя пылающий зад. От чувства вины в груди контрастом веяло холодом. — И ты до сих пор не хочешь поговорить о том, что ты сделал, и я ничего не могу с этим поделать, и меня так это бесит! От удара я дернулся, вскрикнул, уткнулся в кровать, скуля в подушку. Больно. Как же больно! Меня трясло от боли, от изнывающего возбуждения, от пронзившей сердце льдины, потому что я понимал, к чему все шло. Я знал свой самый главный проеб, я бежал от него все это время, и сейчас я весь сжался внутри, пытаясь спрятаться от самого себя. — Хоук, цвет, — встревоженно потребовал Харви, ясно видя мое состояние. На мгновение мне захотелось все остановить. Сказать стоп-слово и прекратить это, не слышать, не чувствовать, сбежать. Но бегство не помогает, а я уже решился сдаться на милость Харви, и люблю доводить все до конца. — Зеленый, — прохрипел упрямо. — Ты… должен отвечать честно. — Зеленый. Я хочу этого, прошу. — Ладно, — произнес Харви, уже более спокойный и собранный. — Тогда последнее. Тут ты очень облажался. Ты, — он склонился надо мной, опалив дыханием ухо, — открыл мой виски. Никто не мешает алкоголь с экстази, когда хочет бросить, придурок. — Ах! — вырвалось у меня от неожиданности, шлепок был несильный и, для баланса, по другой ягодице. И просто… что? Я задохнулся от облегченного смеха. — Серьезно? И тебя больше ничего во мне не бесит? — Я двигаюсь в этом направлении, — ухмыльнулся Харви, мягко наглаживая мою задницу, смягчая жжение. Я аккуратно присел на пятки, прерывисто дыша, посмотрел на Харви из-под полуопущенных ресниц. На щеках у него был легкий румянец, губы растягивались в довольной улыбке. Такие сочные и теплые. — Хочу поцеловать тебя, — пробормотал я. — Пожалуйста. — Хорошо, ты это заслужил. Но без рук. — Тогда я упаду прямо на тебя. — Падай. Привстал на трясущихся коленях, потянулся к Харви и, едва успел прихватить его губу, как стал заваливаться вперед. Он поддержал, конечно, поцеловал глубоко, медленно, языком лаская ноющие от закусывания губы. По коже скользил чертов принт на его футболке, и меня еще сильнее распаляло мучительное знание, насколько же Харви был одет. — Ты не хочешь раздеться? — прошептал ему в губы. — Это не похоже на просьбу. — А ты разденешься, если я попрошу? — Ты думаешь, ты заслужил еще одну просьбу? — Я думаю, тебе пиздец как неудобно будет трахаться в одежде. — Я, кажется, говорил, что тебе положено наказание за выебоны, — заявил Харви, усаживая меня обратно. Я поморщился, задев саднящую кожу на ягодице. А Харви отвернулся выдвинуть ящик и представил мне анальную пробку, простую и не самую крупную. Страдающий зад мигом отозвался — с любопытством. — Готовишь меня? Хочешь трахнуть, а? — протянул я с улыбкой. — А ты больше не будешь выебываться? — От этого я зарекаться не стану. — Значит, будешь наказан, — сказал Харви полувопросительно, выдавливая на пробку смазку. — Я знаю. — Я взял ее, оценивая размер, и поиграл бровями. — Я же сказал, что сделаю все, что ты скажешь. Харви сел на кровать, шумно выдыхая, не отрывая от меня глаз. А я сместился вбок, хотел повернуться к нему задом, но меня остановили. — Нет. Смотри на меня. Дыхание на миг перехватило: Харви развалился на кровати — все еще слишком, черт возьми, одетый — и наблюдал за мной, обнаженным, с пробкой в руках. Такого ты, значит, шоу хочешь? — Хорошо, — прошептал я, вставая на коленях. Смазал пробку получше, прошелся скользкими пальцами по анусу — холодно. Будет очень холодно. Черт возьми, Харви. В груди снова поднялось упрямство: я не буду все портить из-за такой мелочи. И раз лучшая защита — это нападение, я подался вперед, оперся рукой в дюйме от бедра Харви, заставляя его откинуться на подушках, и завел пробку назад. Металлический кончик коснулся входа, и я поморщился, стараясь привыкнуть к холоду и расслабиться. Получалось так себе, я злился и усиливал давление через неприятную боль. Не отрывая взгляд от Харви, заметил, как хмурятся брови и поджимаются губы, остановился. Закрыл на миг глаза, попытался успокаивающе улыбнуться. Начал снова, мягче, медленнее, вводя и снова вытаскивая, с каждым разом продвигая все дальше. Давило сильно, зад распирало и дыхание вырывалось с тихими стонами. Харви приоткрыл рот, едва дыша, глядя на меня завороженно. — Какой же ты… — выдавил я, — красивый сейчас… В один момент пробка вдруг вошла полностью, проход сжался вокруг ножки, и я уронил голову, переводя дыхание. Вместе со мной словно задышал и Харви. Все еще нависая над ним, я поднял глаза, придвинулся ближе, не касаясь. Ловил губами его тяжелые вздохи, смотрел в затуманенные от желания глаза, и так хотелось подразнить его, подождать, увидеть, что он будет делать дальше. Харви же, не задумываясь ни на секунду, потянулся ко мне. Схватил за шею, выгнулся всем телом, кусая мои губы, будто ждал этого так долго, что это стало невыносимым. Я изо всех сил сдерживался, чтобы не дать волю рукам, не прижать его к кровати, оставить за ним ведущую роль. Пусть делает все, что хочет, хотя я едва могу терпеть, пусть он сам решает, что будет дальше. А я помогу ему. Стоило Харви на мгновение прерваться, я отстранился, оглядывая его, такого растрепанного и с покрасневшими губами. Облизнулся, улыбнулся и встал перед ним на четвереньки: задом, выгнув спину, демонстрируя его работу. Я представлял, какие там алеющие следы на коже, маленькая круглая заглушка в анусе. Обернулся посмотреть на Харви, а он все так же полулежал с приоткрытым ртом, взгляд прикован к моим ягодицам, зачарованный, восхищенный. — Нравится? — Пиздец, — выдохнул он хрипло и с трудом перевел взгляд на меня. — Блядь. — Чего ты хочешь теперь, Харви? — Я встал, медленно двигаясь к нему. — Я достаточно тебя злил и теперь хочу сделать тебе приятно. Пожалуйста. Хочешь трахнуть меня? Или хочешь, чтобы я вошел в тебя языком и вылизал все изнутри? — Навис над ним снова, Харви не отрывал от меня глаз. — Я могу поласкать твои соски, или яички, или взять твой член так глубоко, чтобы ты кончил мне в горло, — последние слова я уже шептал ему на ухо, чувствуя горячее дыхание на щеке. — Да… — Что из этого? Я чувствовал волну дрожи, прошедшей по его телу, и уже подумал, что он скажет: «Все», — но Харви сглотнул и выдохнул: — Последнее. — Я хочу использовать руки, Харви, можно? — Да… — И тебе придется все-таки раздеться… Он подавился воздухом, усмехаясь, стянул футболку одним движением, пока я расстегивал джинсы. Его член был так напряжен, даже легкое касание вызвало порывистый вздох. Я склонился к нему, разводя в стороны ноги, бросил короткий взгляд на Харви и коснулся языком яичек. Провел влажную дорожку по стволу, обвел головку и взял в рот целиком, медленно, жадно, до основания. Начал двигаться, в волосы вцепилась рука, оттягивая и снова насаживая, до рези, до боли. Головка упиралась прямо в горло, и я задыхался, чувствовал, как зад распирает пробка, до сих пор как будто холодная, и подавался вперед все сильнее. Мой собственный член изнывал и горел от все накапливающегося напряжения, и, когда он вдруг задел простыни, я застонал, не в силах больше сдерживаться. Хватка на волосах усилилась, ощущений было слишком много: боли, жара, холода, — но недостаточно, и мне так хотелось коснуться себя… Но вместо этого я взял Харви глубже, скользя пальцами с остатками смазки вниз, касаясь сжатого отверстия, надавливая мягко. Ввел в него палец, прежде чем Харви тихо выдохнул: — Хоук… Что ты?.. — Ты разрешил мне… использовать руки… — лукаво ответил я, на секунду втянул мягко головку его члена, сгибая палец. — Мне перестать? — Блядь… Довольно замычав, я снова заглотил его член, задвигал пальцем, толкаясь все дальше, растягивая, добавил еще. Смазки было мало, и я старался помедленнее, но Харви сам начал подаваться ко мне тазом, насаживаясь, ища большего, сдавленно постанывая, пока наконец не оттянул меня за волосы: — Стой… Хоук… Я больше не могу… — Что мне сделать, Харви? — прохрипел я, горло саднило, а тело уже потряхивало. Поднялся к нему, щекоча живот и грудь волосами — видимо, резинка в какой-то момент все же сползла, — хотя так хотелось прикоснуться, сжать его в своих руках, поцеловать обжигающую кожу. Поднялся, чтобы заглянуть в темные глаза, почти умоляя: — Сесть на тебя? Или хочешь кончить мне на лицо? Харви, что угодно, я… — Трахни меня. — Харви… — заурчал от неожиданности, меня будто током прошибло. — Можно мне?.. — Все можно. И я набросился на него, вдавливая в кровать, вжимаясь всем телом, лаская везде, где только мог дотянуться, целуя скулы, облизывая мочки ушей, прикусывая кожу на шее, зарываясь пальцами в волосы. Зажатые между животами члены терлись друг о друга, а Харви лишь сильнее прижимал меня к себе, впиваясь в спину, мыча едва разборчиво. — Хоук, пожалуйста… Мне сорвало крышу. Несколько нетерпеливых хаотичных движений, и я вошел в него, такого горячего, узкого, обалденного. Старался сдерживаться, сохранять ритм, чтобы сделать Харви как можно лучше, дольше, но тот прорычал: «Сильнее», — и я всхлипнул: — Я так не смогу долго. — Я тоже… Отпустил себя, вбиваясь жадно, требовательно, сжал в руке его член, и он тут же накрыл ее своей, задавая темп. Подавался мне навстречу, откинув голову на подушки, выгибал соблазнительное стройное тело, и я не мог отвести глаз, яростно смаргивая стекающий со лба пот. — Ты, блядь, просто потрясающий, — пробормотал я прерывисто и продолжил нашептывать едва слышно за шорохом и стонами. Чувствовал дрожащую руку Харви, чувствовал давящую пробку в заднице, чувствовал жар внизу, все распаляющийся: казалось, еще чуть-чуть, и он охватит все тело, еще немного, и… — Блядь. Блядь! Огразм разбился на хаотичные осколки, сквозь которые я все еще пытался двигаться внутри Харви, пытался успевать за его рукой, и не сразу даже заметил теплые капли, стекающие по пальцам. Выдохнул тогда облегченно, обессиленно, упал на его часто вздымающуюся грудь, а он лишь мягко пошевелил волосы на моей голове. Когда я перевел дух, вдруг явственно стала ощущаться каждая потревоженная клеточка моего тела. Приятное жжение ягодиц превратилось просто в боль, в горле першило, голова болела, а изможденные мышцы ныли. Вернулся холод. Я вскочил, разгоняя усталость, вытащил несколько салфеток из пачки на тумбочке. Вытягивал пробку, когда донесся растерянный голос Харви: — Хоук, подожди… Ты что делаешь? — Одеваюсь. Мне холодно. — Стой, нужно… Я должен… — Да все нормально, Харви, забей, — попытался улыбнуться, завязывая презерватив, но Харви это только рассердило. — Не забью. Резко дернул меня за руку, повалил на кровать и сжал в объятиях. — Блин, Харви, ты чего? — Я пытался вырываться, только Харви стискивал меня все сильнее. — Отпусти, я же сказал — мне холодно! — Согрею сейчас, хватит уже дергаться. Он натянул на нас плед, закутал поплотнее и прижался сзади, дыша в затылок. Его руки двигались без остановки, медленно, ласково поглаживая спину, бедра, плечи, живот, каждую напряженную мышцу пытались расслабить. Только это вряд ли поможет: хоть я и чувствовал себя выжатым и разбитым, по перетянутым нервам все еще бежало электричество, все еще не кончился заряд батарейки, и расслабиться не получалось. Я начал злиться на самого себя — Харви так старается, так заботится обо мне, а тело не способно даже на такую мелочь — отреагировать как надо. Я и без того все время реагирую на него неправильно. — Мы все еще оба в сперме, — пробормотал я, когда неловкость от происходящего стала невыносимой. — Черт, — рассмеялся Харви. — Сейчас. Ты пить хочешь? Промычал удовлетворительно, тяжело поднялся, позволяя Харви встать. Выпил полбутылки воды залпом. Харви присел рядом, разглядывая меня мучительно долго, и вид у него был такой расстроенный, что немедленно захотелось ляпнуть что-то ебанутое. — Ты, наверное, тоже был плохим мальчиком, раз тебе такой вот подарочек к Рождеству достался. — Просто ужасным, — пробормотал он, но взгляд его потеплел. А потом Харви снова стал обо мне заботиться. И было холодно до дрожи. Холодные салфетки стерли остатки смазки с растянутого ануса, холодный крем раздражал чувствительную кожу ягодиц, но касания Харви были такими нежными, мягкими, что я терялся в этом контрасте, не знал, удирать мне или просить еще — удовольствие на грани ужаса. Я молчал, кусая губы, вздрагивая и расслабляясь снова и снова, задыхался, но оставался лежать. И когда стало слишком, когда тело затрясло в судорогах, а на глазах выступили слезы, Харви снова накрыл теплым пледом, снова обнял, и на этот раз я вцепился в него, как утопающий — в круг. Лежал, стараясь успокоиться и согреться, только время шло, а ничего не менялось. Дыхание Харви уже выровнялось, часы показывали половину третьего, расставленные повсюду свечи постепенно догорали. Вот погасла одна, вот еще, становилось все темнее. По шее Харви стекали капельки пота — он ненавидит жару, никогда не кутается так сильно, как сейчас. Но если под пледом жарко, почему тогда я никак не могу перестать дрожать? Какая-то часть меня сжалась от этой мысли, умоляя еще ближе прильнуть к горячему телу рядом и перестать задавать вопросы. Я мог бы снова это сделать, только вот некуда мне больше бежать, Харви держит крепко, и до утра еще так много времени. Таблеток больше нет и — ради Лив — не будет. И вообще Харви, возможно, был прав. Может, если наконец начать об этом говорить, что-то сдвинется, станет лучше. Только как говорить о холоде? Хотя я ведь не от него дрожу. Вернее, холодно мне было тогда, на кладбище, когда под расстегнутую куртку задувал морозный ветер, в ботинки набивался колючий снег, а руки мерзли от ледяного черенка лопаты. Когда рядом лежало холодное тело с пустыми стеклянными глазами. Когда — хлюпанье плоти, когда — падающие с ножа капли, когда — ослабевшая хватка чужих пальцев на предплечье. Я зажмурился, прогоняя видение, но, вернувшись, оно уже не собиралось уходить. И я задышал, часто-часто, как в тот день, будто снова трясущимися руками заталкиваю тело в морозильник и пытаюсь попасть по имени Харви в телефоне. Почему меня так накрывает? Почему Харви выглядит таким умиротворенным во сне, хотя ведь он тоже убил — и не единожды, — а меня так разъебало? Я настолько слаб? Или все дело в отце? Мне казалось, это я пережил легче, хотя столько всего навалилось. Нужно было оформлять опеку над несовершеннолетней сестрой, искать для этого официальную работу, расплачиваться по отцовским долгам с бандой и при этом уделять достаточно внимания Лив, которая приняла все чертовски болезненно. А может, у меня и времени-то не было это пережить. Но мысли об отце не вызывают такую панику, даже несмотря на то, что в кошмарах у убитого мной парня всегда было его лицо. Я точно помню, что там его лицо, хотя никогда не смотрел на него, не мог смотреть. Потому что слишком боялся увидеть там свое. — Хоук, ты… Не плачь, пожалуйста, — услышал я встревоженный голос проснувшегося Харви, его горячее дыхание отдавалось холодом на мокрых щеках. — Я не хочу умирать… Меня будто прорвало. Слезы душили, но я говорил через силу обо всем: о холоде и о смерти, о том, как умер отец, о том, какой я слабак, о том, как боюсь, что меня посадят, о том, что будет с Лив, если я облажаюсь хоть в чем-то. Говорил и говорил, выталкивая наружу проросшие внутри боль и страх, и они выходили с трудом, царапали своими шипами сердце, травили ядом легкие, ломали ребра. Когда их не стало — во мне не осталось ничего. Лишь бессильное окровавленное месиво, как будто не осталось и меня. — Прости, Харви, — прошептал я сдавленно, горло горело. — Не за что же. — Из меня такой хуевый друг. По всем фронтам проебался. И сейчас тебе вот это вот все не надо. — Что мне надо, я сам решу, — ответил он тихо, но серьезно, едва ощутимо поглаживая меня по волосам. — А за свои проебы ты уже ответил. — Не за все. — Хоук. Убийство… тем более, что это был несчастный случай… Это никогда не было проебом, только не для меня. Кто я вообще такой, чтобы осуждать? — То есть, как? — я чуть нахмурился от искорки недоумения. — Нет? — Нет. Это я должен просить прощения. — Что за чушь ты несешь? — Я даже нашел в себе силы повернуться к нему, чтобы посмотреть в почему-то виноватые глаза. — Ты помог мне. Только и делал, что помогал, за что тебе-то извиняться? Харви поджал на секунду губы, отвел взгляд, хмурясь, будто злясь на самого себя. Это же просто абсурдно, а? — Я не должен был набрасываться на тебя тогда. Я просто не хотел, чтобы это повторялось и ожесточило тебя, я… не хотел для тебя этого. Пытался напугать, чтобы защитить. — Он оглядел меня с мучением в глазах. — Прости, Хоук. Я не знал, что это так по тебе ударит. — Да я сам в ахуе, — отмахнулся я и снова уставился в потолок. — Ты думал обо мне лучше, чем я есть, видимо. — Это вряд ли. — Я и правда слабак. — Нет же. Эй. Это нормально. Если бы ты совсем ничего не почувствовал, я бы начал сомневаться, все ли у тебя в порядке с психикой. — Да какая разница: нормально, ненормально? Мне кажется, я теперь в любой драке в ступор впадать буду. — Хочешь, отпиздим кого-нибудь, чтобы проверить? — Ебанутый. Харви усмехнулся. — Это только сейчас тебе так кажется, Хоук. — сказал он серьезно. — Я точно знаю, что ты снова убил бы без раздумий, если бы Лив была в опасности. Я вздохнул. — Прямо сейчас я смог бы ради нее только умереть. — Ты не умрешь. Я не знаю никого, кто так же сильно хотел бы жить. — И куда это меня приведет? Я представил Лив в опасности. Кажется, я действительно сделал бы для нее все возможное. По крайней мере, я хотел бы суметь сделать хоть что-то. Потому что сейчас я даже ебучий праздник не могу для нее организовать. Не факт, что с постели встану без посторонней помощи. — А я здесь на что? — усмехнулся Харви, когда услышал это. — Если я тоже часть праздника, я не стану сваливать все на тебя одного. — Ты гость, вообще-то, это еще хуже. — Тогда сделаем все наоборот — я вас приглашаю к себе. — Твою мать, давай без этого… — Без чего? Ты все равно до дома не доползешь. — Вот именно. Я и так блядское ничтожество, оставь мне хоть каплю достоинства. — А праздновать у меня — ниже твоей капли достоинства? — Заебал, Харви, я должен сделать это для Лив. — Сделай тут. Я вас обоих люблю, я тоже хочу участвовать. Я вздохнул сердито. Злость утомляла. — Ладно, как скажешь. Все равно я… я… Я сейчас блевану. Вскочив, Харви подхватил меня под руку и за секунды дотащил до ванной. А я думал, не доползу. Наверное, это все чудодейственная сила тошноты. Пока я пытался выдавить из себя содержимое пустого желудка, Харви не прекращал тихо материться. — Хоук, ответь мне, ты брал колеса у одного дилера? У того, с которым я тебя видел? — Не только, — прохрипел я. — У Хэнка было дешевле. — Блядь, ну придурок же… — Нищий придурок, да. — Хорошо хоть, ума хватило не «хмурый» ебашить. — Ну, спасибо и на этом. — Ты, блядь, представляешь, что тебе намешать могли? — Спиды и кокс? — В лучшем случае, придурочный ты еблан. — Да знаю я, знаю, — устало выдохнул я. Привычка препираться с Харви работала на автомате, но даже на это уже не было сил. Наверное, Харви тоже это понял, потому что не говорил больше ничего, лишь принес воду и сунул в руку полотенце. Когда я закончил, наконец, мучить желудок и умылся, неприязненно уставился на свое лицо в зеркале. Права была Лив: я выгляжу как ебаный труп. Перевел взгляд на отражение Харви, прислонившегося сзади к дверному косяку. — Ты некрофил, что ли? Он прыснул: — Да вроде бы и так было ясно, что я больной ублюдок. Потом посмотрел на часы и начал вдруг одеваться. — Собираешься куда? — Пойду в магазинах в очередях постою. А ты попробуй поспать, ладно? — Он подошел вплотную, строго заглянул в глаза. — Колюще-режущее не надо прятать? — Я ща сдохну и без посторонней помощи. — Отхода — они такие, я видел, что люди творят. Наркотики можешь даже не искать, я ничего сильнее травки дома не храню. — Иди уже, а? Харви еще пригрозил мне пальцем напоследок, а потом накинул куртку и ушел. Стало так тихо, пусто. Все же присутствие рядом того, кто заставлял меня шевелиться или хотя бы разговаривать, заполняло пустоту не только вокруг, но и внутри меня тоже. Прошелся по квартире, выглянул в окно — светает — и снова залез под плед. Меня опять трясло, сейчас я точно знал, что это отходняк после той дряни, что я глотал вместо ужина, но лучше от этого не становилось. Обвел глазами комнату. Может, Харви соврал, и где-то тут что-то есть — хоть что-нибудь? Он ведь не скоро еще вернется… Захотелось дать себе по роже, чтобы вытряхнуть эти мысли из головы. Если не смогу слезть сейчас — точно сторчусь в ближайший год-два, а я не хочу умирать. Страшно. Очень. Подключил к колонкам телефон, включил свой плейлист и попытался уснуть. Перевернулся сначала на один бок, потом на другой, время шло и шло, плейлист начал уже третий круг. Блядь. Я, видимо, настолько жалок, что даже такую простую вещь не могу. Я так устал. Все тело ломит, голова не соображает, глаза даже болят, ну ведь явно организму нужен отдых, вторую неделю уже нужен, так почему ничего не выходит? Почему, блядь, у меня вечно все через жопу? Когда вернулся Харви, я был уже на грани истерики. Он присел у кровати взволнованно, в глазах вопрос, а мне даже говорить стыдно, сам понимаю, что бредово прозвучит. — Ну и пусть бредово, скажи уже, — попросил он, мягко касаясь большим пальцем влаги в уголке моего глаза. Черт, я еще и разревусь из-за этого? Глубоко вздохнул и выпалил все, увидел, как Харви отчаянно старался не заржать, и сам не знал, смеяться мне или плакать. — Блин, Хоук, перестань сам себя мучить. Не можешь спать, хуй с ним, мозг сам себя отрубит, когда перегреется. Просто отдыхай. Я кивнул, вроде бы немного успокаиваясь. В самом деле, что я за идиот. Полный кретин. — Это все «Молли», ты же понимаешь, Хоук? Это пройдет. Харви ушел, начал чем-то шуршать на кухне. Прошла еще половина плейлиста, прежде чем я понял: он в одиночку готовится к Рождеству. К тому, на которое я его пригласил, которое я должен был устраивать для сестры. Которое теперь скинул на Харви, как все проблемы в моей жалкой проблемной жизни. А я могу только лежать овощем, охуенное Рождество, бубенцы, блядь, звенят. Нет уж, мать вашу. Если я все равно не способен на чертов сон, то сделаю хоть что-то, что угодно. Кое-как натянув футболку и джинсы, приковылял на кухню, уселся за стол и только хотел спросить, чем я могу помочь, как передо мной возникла чашка с чаем. — Харви. — Спасибо, что присоединился. Я опешил. «Спасибо» — это последнее, чего я ожидал. От неожиданности даже сделал пару глотков. — Я пришел помочь. — М-м, засечешь пятнадцать минут для кастрюльки? — Я серьезно, блин. — И я тоже, заебался уже все путать. — Оке-ей… Так я и сидел, изредка отмечая время и очищая какую-нибудь луковицу, пока Харви мельтешил вокруг. Он будто на какой-то нереальной скорости двигался. Хотя не так, все наоборот. Он, наверное, эту луковицу полчаса ждал, но не жаловался, и я мог представить, будто и правда помогаю. Постепенно пространство наполнялось запахами, звуками, разговорами. Я все еще чувствовал себя слишком измотанным для поддержания адекватной беседы, но Харви был терпелив, привычка — доведена до автоматизма, а значит — как-нибудь справлюсь. К вечеру пришла Лив, радостная, щеки розовые с мороза, и в душе еще какой-то кусочек заполнился. Она пронеслась по кухне, залезла в каждое блюдо, вывалила на стол гору фруктов и сунула нос в пустую темную гостиную, скривившись, как от лекарства. — Как у тебя все… стерильно. Мишура хоть какая есть? — Все в спальне, — сказал я. — И мишура, и елка. — Это как в спальне? А где мы будем? А куда тарелки? — Я сейчас все украшу, не волнуйся ты так, — вставил Харви, вытирая руки, но я перебил: — Гостиная — для бизнеса, разве нет? — Ну… — Ладно, мы что-нибудь придумаем, — Лив не унывала, а упорхнула в спальню, и почти сразу раздалось ее ошарашенное: — Бля-я, ребят… Паническое переглядывание, и Харви рванул за ней, а я уронил лицо в ладони, моля, чтобы она заметила не слишком много лишнего. Вернулся Харви, загадочно посмеиваясь, и я еще какое-то время не решался спросить, сидя как на иголках, пока наконец не притянул его за руку, шепча на ухо. А он смущенно заржал, и ответил: — Я почти все успел, но надо подождать, пока она оттуда выйдет, и… — Ну и ужас, — пожаловалась Лив, закрывая за собой дверь в спальню. — Я открыла окно проветрить этот кошмар, как так жить вообще можно? А где туалет? Когда она ушла, мы покатились со смеху, и Харви убежал все прятать. А потом, когда комнату привели в приличный свежий вид, мы зажгли новые свечи, уставили все свободные поверхности тарелками с простенькой, но вкусной едой и развалились на кровати. По телевизору традиционно шла «Эта замечательная жизнь», а тарелки понемногу пустели. В какой-то момент Харви заснул, он практически не спал из-за меня всю ночь. Упал щекой мне на голову, а я старался не шевелиться. Лив довольная прильнула к экрану, иногда поворачиваясь, спрашивая у меня всякое, и я улыбался, соглашался со всем. Мне так нравилось видеть ее счастливой. Даже пусть я приложил к этому крохи усилий и чуть не сорвал все к черту, неважно, как и кто ее обрадовал, главное — чтобы она не переставала улыбаться. И больше не грустила. Никогда-никогда, особенно из-за меня. А для этого я должен повзрослеть и перестать убегать от своих проблем, иначе какой пример я подаю подростку, верно? Верно. Да… — Да вашу ж мать, ребята, вы что, спите, что ли? Тут же сейчас такая сцена будет! — донеслось до меня сквозь смазанную картинку и невнятную тарабарщину. — А-ай, да ну вас нафиг! Мне все еще было дерьмово, мышцы иногда простреливали короткие судороги, и я чувствовал себя полным убожеством, но слева елозила любимая сестренка, а справа сопел мне в макушку Харви, в воздухе разлился аромат Рождества и было так, так хорошо и уютно. Так тепло. И, благодарно сжав пальцы Харви, я уснул.