heaven

Зассанный толчок клуба или заднее сидение машины, пахнущей добротной кожей. Тёмный слякотный переулок или шёлковые простыни широкой кровати, расшитые золотыми нитями. Лоснится стерильной чистотой чёрного бархата, благоухает мутящими сознание пряностями, дарит лёгкие прикосновения атласной кожи, заставляя молить о большем. Каждый шрам, испещряющий острые коленки, вгрызается поцелуем боли в сердце. — Вадим! Точёное личико искажает истома удовольствия, поджарые бёдра врезаются в крепкие бока наёмника, стискивая те то ли с яростной ненавистью, то ли с совершенно больной запретной страстью. Мозолистые лапища цепляются за округлые ягодицы и подтягивают ближе к себе, заставляя юношу выгнуться от неожиданно глубокого проникновения. Вадику нравится наблюдать за метаморфозами его лица: даже едва ощутимые прикосновения к соскам вызывают резкий излом густых бровей и поджатые губы, поцелуи в шею всегда заставляют красиво очерченный рот приоткрыться в тщетной попытке ухватить жадный вдох, а кончики пальцев, юрко порхающие на тазовых косточках, вынуждают его улыбаться. Совершенно по-мальчишески светло и мягко, при этом не оставляя тщетных попыток угомонить краешки уст, стремящиеся вверх. Тёмные щёточки ресниц на полуприкрытых глазах подрагивают, когда кончик языка начинает стремительно продвигаться от очерченных ключиц к кадыку. Дальше — покатый подъём подбородка, остриё скулы и порозовевший кончик уха. Жилистые пальцы обхватывают тонкую шею, вдавливает в мягкую негу разметавшегося на кровати пухового одеяла. Дракону хочется облизать юношу с ног до головы: любовно, досконально, не упуская ни местечка на стабильно по-змеиному прохладном теле. Без стеснения, без зажимов и заминок. Он готов принять его всего, готов испещрить поцелуями каждую клеточку, обласкать каждый миллиметр, сгрести в охапку, украсть, убежать, спрятать, защитить, оставить для себя. Связать, поставить под стеклянный колпак и доставать того лишь по праздникам. Сидеть, сгорбившись под тёплым светом лампы, и бояться даже дышать, рассматривая того в деталях, словно сумасшедший коллекционер, принёсший в жертву нормальную жизнь ради нездорового поклонения своим детищам. Иссиня-чёрные лианы волос обвивают резкие сколы плеч, прилипают к разгорячённой коже, подстрекая мужчину собрать их в охапку, сжать и оттянуть, заставить бледную шею вытянуться, неестественно изогнуться, изломаться в рассекающей болью агонии. Опухшие от поцелуев губы растягиваются в болезненной усмешке. Ещё пара толчков — и мужчина изливается, пачкая вязким семенем широкую ладонь. Тёплое марево воспоминаний размыкает свои объятия, оставляя его на растерзание леденящему холоду настоящего. В тёмной комнате пахнет благовониями и тошнотворной едкой сладостью орхидей. Перепачканные пальцы касаются гладкой прохлады постельного белья, сжимают дорогую ткань, оставляя на той белесые следы. — Сука. Руки яростно вцепляются во впалые щёки, будто бы пытаясь содрать с лица кожу, освободиться, переродиться, воспрять из пепла. — В груди болит. Я не знал, что так бывает. Утыкается носом в подушку, жадно втягивает практически выветрившийся аромат горьковатого парфюма и кожи, обнимает руками свои плечи. — Я отрезал ему руки, пока он ещё был в сознании. Тебе понравились его крики? Лунный свет, пробивающийся через тонкие занавески, освещает истерзанный труп на полу. Обезумевшие глаза наёмника вглядываются в темноту потолка. — Ты же доволен, босс? Трясущимися пальцами обхватывает рукоятку ножа, покоящегося на дне кармана замызганной куртки. — Скоро встретимся, золотко. Heaven is inside you, Heaven when I ride you. Heaven do you want me?