Скорбь.

Ивейн посмотрела вверх, глазами встречая чужое небо. Идея плохая: отводить их от тех, на кого смотреть не могла, – старые привычки в боль обращающая стократно. Её было не таким. Её небо не шло трещинами, полное синего стекла, оно пестрело звёздами там и тут, до краёв наполняя полуночную чашу светом. Это же небо уронило свои осколки, проделало в себе дыры и позволило звёздам вытечь каплями молока. Глаза было прятать негде. Одеревеневшие пальцы за юбку цеплялись крепко, девушку на ногах удержать стараясь, но скрывался ли в этом толк, если вся струной натянутой обернулась из лёгкого мотылька давно, до боли ощущая каждую жилку. Ивейн с ночным воздухом звёздную пыль вдыхала, и никакой звон металла, мерный ритм отбивающего, заглушить не мог в голове голос Луны, что отливами моря рыдала в каждом из снов звезды. Ивейн казалось это неправильным. Она свои слёзы выплакала уже давно, ничего не осталось, но разве могла она скорбеть меньше, сердце своё светлое в груди вновь отыскать стараясь? Она головой покачала себе в ответ, с силами собираясь так, будто теперь умирала снова. Шаги считала до небесного камня, с отрядом пришедшего из Застенья, затем провела рукой. Нащупала внушительный скол, с каждой трещинкой ощущая, как пальцы начинают дрожать всё больше. Что же она позволила себе сделать с этой бескрылой птицей, разбившейся о холодную землю? Стоит ли это того, чтобы так осквернять сестру? Осквернять ли? Ивейн присела на колени около камня, щекой к нему прислонилась, совсем не смущаясь кузнецов и их кузней, и бережно погладила шершавую поверхность. – Спасибо, – только и молвила, губами касаясь острого выступа, глаза прикрывая, во внутренней тишине и прохладе упавшей звезды стараясь найти ответ. И нашла. Ей бы спрятаться от трагедий и звездопадов, ото сна проснуться в своей постели без сполохов света, но опять, прихрамывая, стремиться смотреть на мирные танцы звёзд. А камень молчал и щеку смирением холодил, ведь боль свою давно отпустил. И смирением этим, до последнего прежде в себе сохраняя свет, он теперь Ивейн обнимал за плечи. В ней теплилась жизнь, и мерцание в душе береглось усердно, – как и в тысячах иных звёзд, что королева Штормхолда увидеть была не в силах, взглядом цепляясь за опустевшие места своих сестёр. И тухнуть, вину на себя принимая чужую, горечь утраты на месте сердца храня, она не имела права. Живая, помочь способная и себе, и другим, заживо себя хоронить – не имела права. Никто не имел. Ивейн от короткого сна очнулась, когда к ней подошёл кузнец и протянул новый клинок из звёздной пыли. Тогда она поднялась с земли, в руки его приняла и почувствовала, как лезвие, тьму разгонять стремящееся, позволило в сердце её вновь зародиться свету.