Откровение

— Стой прямо! — Упадёте из планки, получите кнутом с десяток раз по спине! — Не сметь отлынивать! — Глава… — Чего тебе?! — Цзян Чэн разворачивается чересчур резко, до дрожи пугая одну из своих служанок. Девушка молчит, дико раздражая главу ордена, разгневанного ленью и непокорностью новоприбывших адептов. Те продолжают неутомимо выполнять физические упражнения, одновременно беспомощно переводя взгляды от Цзян Чэн к, по их мнению, бесстрашной девушке. Цзян Чэн глубоко вдыхает, постепенно успокаиваясь, и отдаёт немое разрешение сверкающему искрами Цзыдяню исчезнуть. — Глава ордена Гу Су Лань, Цзэу-цзюнь пожаловал. Изволите лично поприветствовать или проводить достопочтенного господина в гостевые комнаты? Из-за спины служанки выглядывают развевающиеся белоснежные одеяния соседского ордена, и Цзян Чэн всем своим видом скрывает подступающее волнение и лёгкую сладостную судорогу, расплывающуюся по телу. Одним движением руки мужчина подзывает старших членов Юньмэня и отдаёт чёткий приказ без устали следить за занятиями «никчёмных бездельников» и не давать им спуску вплоть до захода солнца, чей момент уже приближался. — Я лично встречу главу ордена Лань, — бросает он слуге, размеренным шагом направляясь к ожидающему его мужчине и силой сдерживая в себе настойчивое желание сорваться с места и как можно быстрее оказаться рядом. Длительное время назад отравленный горем Лань Сичень погрузился в глубокую медитацию, отстранив себя от бренного мира заклинателей и своего преданного супруга, взволнованного угнетённым состоянием мужа. И вот наконец он вернулся. — Глава ордена Цзян, — Лань Сичень складывает руки перед собой и делает почтительный поклон. Лицо мужчины отдаёт нездоровой бледностью, но под глазами больше не отражаются лиловые синяки, а губы ныне не покрывает сухая сетка из потрескавшейся кожи. Ежедневная медитация смогла очистить и успокоить заблудшую душу, и Лань Сичень вновь здесь, перед Цзян Чэном, безмолвно извиняющийся взглядом за долгое отсутствие и благодарящий за снисходительное терпение. — Глава ордена Лань, — Цзян Чэн возвращает поклон и отводит ладонь, указывая в направление своего цзиньши. — Я приму главу ордена Лань в личных покоях, — приказывает он той самой служанке и незаметно рукой подталкивает супруга за спину, в нетерпении сжимая то губы, то пальцы. На всей территории Юньмэня расположены более трёх личных комнат Цзян Чэна, и мужчина ведёт супруга в самую дальнюю цзиньши, скрытую за лотосовыми прудами и раскидистыми кронами деревьев. В покоях Цзян Чэна сумеречно и тускло. Дверные ставни закрываются, и хозяин цзиньши поворачивается, застывая перед супругом. На пути в комнату в голове были лишь мысли о том, как бы поскорее остаться с Сиченем наедине после долгой разлуки, но по приходу запрятанная в глубине души едкая горечь и затаённая досада охватывают голову. — А-Чэн, — Сичень подходит неспешно и осторожно обнимает застывшего посреди комнаты мужчину, шепча на ухо: — я скучал. — Сичень, ты!.. — Цзян Чэн зажимает рот рукой, круто разворачиваясь на месте. Нельзя вымещать свою злость на этом человеке. Только не на нём. Но гордая натура не позволяет просто промолчать и проглотить невысказанную обиду. Цзыдянь неистово сверкает на пальце и посылает тонкие фиолетовые молнии по телу, отзываясь на эмоции своего хозяина. Очертания кнута возникают и в эту же секунду исчезают в ладони, и только сомкнувшиеся на груди руки родного человека немного успокаивают. — Я места себе не находил, — Цзян Чэн поворачивается в объятиях и инстинктивно задирает голову, встречаясь своим хмурым взглядом с доверчивыми глазами напротив. — Вместо того, чтобы в трудную минуту позволить мне быть рядом, ты ушёл. Не сказал ни слова, канул в неизвестность… — мужчина нервно сглатывает и опускает голову, еле слышно добавляя: — оставил меня… Цзян Чэн с трудно скрываемой тревогой вспоминает первый месяц медитации мужа. Раскрывшаяся правда об истинном лике Цзинь Гуанъяо и беспомощная растерянность племянника; собственное золотое ядро, оказавшиеся чужим; и тяжёлая ноша в фактическом управлении двумя орденами терзали так и несобранную воедино после событий далёкой давности душу, и уход одного из двух оставшихся близких сердцу людей поразил, выбил мужчину из привычного образа жизни на недели, оставив где-то далеко внутри него несколько извилистых порезов. Сейчас же, когда Лань Хуань рядом, те будто затягиваются, заполняя образовавшуюся за время отсутствия мужа пустоту. Сичень притягивает Цзян Чэна за подбородок и улыбается в лицо супругу, нежно и по-родному. Приникает губами к таким желанным и упрямым, целует медленно, изредка надавливая на затылок и прижимая к себе всё сильнее в ответ на слабые протесты. — Я никогда не покину тебя, — Сичень отстраняется, обхватывая лицо мужа ладонями, и оставляет невесомые поцелуи на лбу, переносице и скулах. — Прости меня, — неспешные поглаживания по спине даруют такое желанное спокойствие, сердце плавится под незамысловатыми ласками, и тело само по себе выгибается, неуверенно подставляясь под прикосновения. — Я был не прав. И когда понял это, вернулся. Цзян Чэн периодически вздрагивает, когда руки оглаживают спину и затылок, но Сичень не торопится, постепенно давая супругу вновь привыкнуть к себе. Он знает, что Цзян Чэн по своей природе порой чересчур зажатый и отдалённый, ему бывают чужды ласки, и пусть после начала отношений с Лань Сиченем он стал намного открытее, зачастую всё же продолжал сторониться прикосновений. Лишь под размеренными движениями, под умелыми руками, каждый раз доказывающими ему, что он любим и ценен, Цзян Чэн расслабляется окончательно, неуверенно отвечая. — Как ты? — Сичень понимает, о чём спрашивает Цзян Чэн, и одаривает его успокаивающей улыбкой, большим пальцем оглаживая щёку: — Я соскучился. По тебе, твоему пылкому нраву, твоей грубости и… — он опускается к самому уху Цзян Чэна и томно шепчет: — по твоему соблазнительному телу. Судорожный вздох срывается с губ, и Цзян Чэн с трудом отходит, когда за дверьми слышится тихий голос служанки. Девушка стоит у входа в поклоне рядом с деревянной бочкой, из которой густыми клубами выходит горячий дым. — Тебя кто-нибудь видел? — служанка отрицательно мотает головой, с разрешения главы покидая территорию цзиньши. Цзян Чэн в который раз мысленно благодарит девушку за преданность и сохранность тайны, ловко передвигая бочку в комнату. На стенах расцветают тусклые иероглифы, заклинание тишины, а расставленные по комнате свечи по щелчку пальцев вместе загораются. Сичень приближается к супругу и вытягивает у него Саньду с ножнами, оставляя Цзыдянь на пальце. Цзян Чэну спокойнее, когда кольцо при нём, и Сичень не трогает его, цепляясь за верхние одеяния и заставляя их сползти с плеч. Цзян Чэн растерянно тянется к рукам любимого человека, переступая через упавшие на пол пурпурные одежды клана. Тёплый воздух из-за горячей воды и тусклое поблёскивание свечей расслабляют, и мужчина следует за Сиченем к бочке и останавливается у бортика, снимая нижние одеяния. — Цзян Чэн, ты прекрасен, — и тени эмоции не промелькивает на спокойном лице Сиченя, но взгляд у того ощутимо тяжёлый. Цзян Чэн кожей чувствует, как супруг верно трогает его тело во всех видимых местах. — Самый лучший, — он приближается и обнимает со спины, оставляет долгие поцелуи на шее и плечах, изящным движением вытягивает шпильку из волос, отчего те рассыпаются по плечам. — Я так влюблён в тебя, Цзян Чэн. Он не ждёт ответа и молча помогает супругу забраться в воду. Главе ордена Юньмэн Цзян на протяжении всей жизни было трудно озвучивать свои истинные эмоции, особенно в подобном щекотливом вопросе любви, но Сичень никогда не требовал этого. В его памяти ясными воспоминаниями отражается момент обучения Цзян Чэна в Гу Су, когда тот перед отъездом в родной орден позвал Сиченя для разговора, встал напротив и с зажмуренными глазами, опущенной головой или еле слышимым голосом вымолвил заветные три слова. То был единственный раз за более чем пятнадцать лет, когда Цзян Чэн признался ему, но Сичень знает: Цзян Чэн скрывает за маской холодности и грубости то, что на душе, но несмотря на это он продолжает любить и каждый раз ждать встречи. — Ты слишком громко думаешь, — недовольно тянет Цзян Чэн. Глаза главы ордена блаженно прикрыты, и он кивает супругу, подзывая к себе. — Иди ко мне. Белые одеяния падают на пол, переплетаясь с фиолетовыми, и Сичень окунается в воду, усаживаясь рядом с Цзян Чэном. Они моются быстро, в суматохе намыливают друг другу тела и оставляют жаркие поцелуи на губах, разгоряченные и мокрые направляясь к постели. Сичень нависает сверху и с обожанием следит за тем, как супруг цепляется за налобную клановую ленту, стягивая и целуя. — Что ты делаешь? — спрашивает Цзян Чэн, когда Сичень хватает его за ладони, пресекая попытку приподняться. — Сегодня я помогу тебе расслабиться, — Цзян Чэн довольно хмыкает. Тело бросает в жар, и мужчина льнёт нагим телом к супругу, обнимается и набрасывается на губы, сначала остервенело покусывая, а после мягко целуя, извиняясь за лишнюю грубость. — Я… — Цзян Чэн нехотя отрывается, зарываясь пальцами мужчине в волосы, и обводит взглядом Сиченя. Супруг дышит неровно, а глаза застилает мутная пелена. — …скучал. И… больше не поступай так со мной. Я хочу быть рядом. Всегда. Сичень посмеивается в губы Цзян Чэну и осыпает трепещущее тело поцелуями. Лёгкие укусы и отпечатки губ остаются на шее, плечах, ключицах, шраме на груди от дисциплинарного кнута, прессе и руках. Ладони опускаются к поджарым ягодицам и ложатся на возбуждённую плоть, подрагивающую и изнывающую. Сичень отстраняется лишь на секунду, вынимая из-под матраса бутылёк лавандового эфирного масла, и выливает половину, растирая в ладонях и размазывая по напряжённым бёдрам. — Ты очень зажат, А-Чэн, — он ведёт подушечками пальцев к вмиг сжавшемуся сфинктеру и осторожно надавливает, будто упрашивая хоть немного расслабиться и раскрыться. — Я не причиню тебе боль, А-Чэн, никогда не причиню. Ну же, откройся, впусти меня. — О небеса, — голос Сиченя низкий и хрипловатый, пропитанный безграничной любовью, и Цзян Чэн не в силах смотреть на заволоченный пеленой взгляд и слушать откровенные речи. Мужчина переворачивается на живот и удобнее подминает под себя колени, выгибаясь и старательно расслабляясь, позволяя горячим пальцам вторгнуться в своё тело. Те двигаются неспешно и аккуратно, у них не было близости долгие месяцы, тела позабыли друг друга и сейчас вновь сплетались, заново знакомясь и сближаясь. Тихие стоны слетают с покрасневших от долгих поцелуев губ, и Цзян Чэн неосознанно заводит руку за спину, кончиками пальцев касается щеки, умоляя и прося. Сичень знает повадки супруга, они множество раз самозабвенно упивались в интимной близости, и посему придвигается ближе, под недовольный вздох вынимая пальцы, раздвигает соблазнительные ягодицы и языком проводит по ложбинке между ними. Цзян Чэн сжимает глаза и зубами кусает ладонь с Цзыдянем на пальце, тот впитывает чувства владельца и ярко сверкает тонкими молниями по стенам комнаты. Язык надавливает на кольцо мышц, проникая внутрь, и от ощущения смешавшего внутри масла со слюной, охватывающих расслабленные стенки, Цзян Чэн срывается на умоляющий крик, дрожа всем телом, пробиваемым мелкой судорогой. Лань Сичень обыденно не многословен, но язык у него умелый, знающий подобные ласки и ловко доставляющий удовольствие. Разгорячённая ладонь обхватывает твёрдое, истекающие предэякулятом естество и оглаживает от основания к сочившейся жидкостью головке, отчего Цзян Чэн окончательно перестаёт сдерживать голос, щедро даря супругу гортанные стоны. Тугой узел возбуждения ударяет в живот, и Цзян Чэн забывается с именем супруга на губах, утопая в двойной стимуляции. — Сичень, чёрт, — мужчина уходит от ласк, поворачиваясь на дрожащих руках и падая на простыни под оглаживающими тело ладонями. — Возьми меня, возьми меня, Сичень! — он вмиг замолкает, чувствуя внутри обильно смоченные в масле фаланги пальцев, и недовольно хмурится, подмахивая бёдрами. — Собираешься свести меня с ума? — шепчет мужчина, приподнимаясь и запуская ладони в шелковистые, ещё влажные волосы. Он с неприкрытым восхищением обводит взглядом любимое лицо, в тени которого проскальзывает неясное волнение. — Потерпи, — уверенно шепчет мужчина, подхватывая супруга за бёдра и оставляя цепочку поцелуев от колен к выступающим тазобедренным косточкам. Одинокое алое пятнышко, совсем невидимое издалека, расцветает на изгибе талии, и Цзян Чэн не удерживается от усмешки — Сичень, будучи обычно степенным и спокойным, не упускает шанса оставить собственническую отметину на теле мужа. — Мы долго не были вместе, я должен как следует тебя расслабить и… — он подтягивается к лицу Цзян Чэна, быстро целует и под непонимающим взглядом вновь опускается к подрагивающим от возбуждения бёдрам, — …извиниться за всё. Пальцы вновь окунаются в лавандовое масло и проникают внутрь, подразнивая чувствительный комок нервов и податливые стенки. Сичень нагибается к приносящему уже болезненные ощущения возбуждению и обхватывает вымазанную в смазке головку, принимая член до основания. Цзян Чэн призывно раздвигает ноги, окончательно открываясь любимым рукам и отдавая своё тело во власть супруга. — Сичень!.. — мужчина зарывается пальцами в рассыпавшиеся по кровати волосы и оттягивает несколько прядей в тщетной попытке отрезвить свой разум. Сичень отстраняется на секунду лишь для того, чтобы сказать: — Можешь взять меня, А-Чэн, — и вновь опускается ртом на член, выставляя язык и послушно замирая в ожидании. Цзян Чэн закатывает глаза и ладонью надавливает на макушку Сиченя, ритмично опуская и поднимая его за голову. Головка члена бьётся о тёплую гортань, и мужчина срывает голос, вбиваясь в рот супруга. Сичень упирается ладонями в бёдра и позволяет Цзян Чэну брать себя, редко похлопывая того по коже в немой просьбе двигаться не так жадно и резко. Пальцы возобновляют движение и давят на комок нервов внутри, отчего Цзян Чэна ощутимо потряхивает. Он взметается на простынях и свободной рукой хаотично водит по телу и тяжело вздыхает, когда яркие искры взрываются под веками. Он успевает лишь отстранить супруга за волосы, как кончает ему на лицо, с упоением наблюдая, как мужчина некогда ласкающими его пальцами собирает белёсую жидкость и с наслаждением слизывает её с пальцев. — Ты сумасшедший, — Цзян Чэн притягивает супруга за ладони и впечатывается требовательным поцелуем в губы, смакуя собственный вкус и сильнее прижимаясь к родному телу. — Сичень, воспользуйся моим телом. Возьми меня, отпусти себя, расслабься. Известное непоколебимое спокойствие первого нефрита клана Лань идёт глубокими трещинами, и Цзян Чэн невнятно мычит, когда шершавые от частой игры на гуцине ладони охватывают ягодицы и отрывисто поднимают, усаживая к себе на бёдра. Чужое возбуждение соприкасается с собственным, губы соединяются в жадном поцелуе, и Цзян Чэн приподнимается, ладонью проскальзывая к супругу между ног и направляя в себя изнывающий член. Тщательно растянутое и расслабленное после первого оргазма нутро беспрепятственно принимает в себя обмазанную в масле плоть и замыкается у самого основания. Перед глазами бьются разноцветные звёзды, и Цзян Чэн нерешительно скользит на бёдрах, ища более удобное положение. Головка члена настойчиво дразнит чувствительную точку внутри, и сквозь сжатые губы вырываются глухие стоны, услаждающие слух. Сичень не двигается, сжимая и разжимая руки на ягодицах, но продолжает лишь смотреть, трогая супруга взглядом. Первое проникновение практически всегда болезненное вне зависимости от степени растяжки, и Сичень терпит, не желая причинять возлюбленному лишнюю боль. Цзян Чэн наконец-то открывает глаза и обхватывает мужа за плечи, шепча в самое ухо: — Люби меня. Они падают на простыни, и Сичень, подхватив Цзян Чэна под бёдра, срывается на стремительный, быстрый темп, вколачиваясь в податливое тело супруга и не давая тому возможности даже вздохнуть. Слабая боль от стремительного проникновения отрезвляет затуманенный рассудок, но Цзян Чэн смиренно принимает всё от Сиченя, одаривает его прерывистыми стонами и сгребает ладонями простыни, когда внутри распирает особенно глубоко, а собственная возбуждённая плоть трётся между мокрыми и потными телами. — Сичень!.. — имя звучит ласково, но надтреснуто, и мужчину ощутимо ведёт. Он закидывает ногу супруга на плечо, нагибается к лицу Цзян Чэна и отрывисто толкается. Губами ловит срывающиеся стоны и входит на всю длину, заставляя умолять и сжимать ладони до побелевших костяшек. Цзян Чэн всем телом вжимается в супруга, вцепляясь пальцами в спину, и Сичень замирает, в недоумении переводя взгляд от лица к прессу. Обольстительная и такая счастливая улыбка расцветает на лице, когда он замечает белёсое семя на вздымающемся животе. — Ты кончил без рук, А-Чэн, — голос мужчины скользит удовольствием, и он делает последние несколько медленных толчков, изливаясь внутрь. Внутри всё влажное, семя Сиченя стекает по ягодицам, когда тот покидает обессиленное тело, и Цзян Чэн в который раз недовольно хмурится, вглядываясь в абсолютную радость на лице мужа: ему не нравится это странное ощущение липкости внутри, от которого после сложно избавиться; но Сичень наоборот выглядит бесконечно благодарным, когда муж позволяет ему подобную слабость. — Доволен? — в такой привычной угрюмой манере бросает мужчина. — Теперь ты обязан вымыть меня, уложить в кровать и устроиться рядом, чтобы я мог завалиться на тебя и нормально поспать. — Конечно, мой господин, — Сичень подхватывает супруга под бёдра и быстро доносит его до бочки, окуная разнеженное долгими ласками тело в воду и отмывая его после любовных утех, — мне удалось тебя расслабить? Цзян Чэн согласно хмыкает, подставляясь под внимательные движения и позволяя поднять себя на руки. Приступ внезапной сонливости окутывает с головой, и мужчина смутно осознаёт, как его сначала бережно окунают в воду, а после одевают в ночные одеяния и доносят до ложа в цзиньши. — Сичень, — Цзян Чэн обещано закидывает ноги на тело Сиченя, когда тот укладывается рядом, и обнимает со спины, шепча на ухо: — ты можешь остаться в Юньмэне на несколько дней? — звучит неуверенно и тихо. Цзян Чэн как будто бы заведомо предвещает отказ и зарывается лицом в длинные волосы мужа, стискивая руки на груди и не давая возможности обернуться. Они — главы двух Великих Орденов мира заклинателей, судьбою разделённые реками и холмами и вынужденные на людях показывать напускную холодность и сдержанность в общении друг с другом. Цзян Чэн и Сичень никогда не жаловались. Ещё во время обучения первого в Гу Су они находили счастье в простом общении и редких встречах; а после, возглавив свои кланы они под любым обоснованным и глупым предлогом виделись то где-то на территории Гу Су, то в Юньмэне. Лишь бы видеть друг друга почаще, только бы быть вместе, переживая горести и страдания, любить, ценить и доверять. И Цзян Чэн, чему не признавался даже самому себе, довольствовался этими встречами, но постигшая Сиченя беда и последующая за ней медитация на долгие месяцы разделила их. Цзян Чэн не знал, где коротает дни его супруг, и спустя столько времени давящего одиночества мужчине совсем не хочется отпускать его, особенно когда в Гу Су пребывает Лань Цижэнь, способный без каких-либо особых препятствий управлять кланом и дальше без помощи Лань Сиченя. — Я останусь здесь ненадолго. Дядя проследит за орденом, — он с упоением наблюдает за вмиг подлетевшим на кровати Цзян Чэна и тихо посмеивается от расплывшейся улыбки на его лице. Цзян Чэн радостно мычит и вновь падает на оголённую грудь мужа, вслушиваясь в быстрое сердцебиение. — Я… — начинает было Цзян Чэн, но Сичень прикладывает к его рту палец, шепча «я тоже». Цзян Чэн улыбается и прикрывает глаза, постепенно проваливаясь в сон. Впервые за эти месяцы он засыпает не на прохладных простынях, а в тёплых объятиях законного супруга.