Варвары

от: Вивул Заммит кому: дорогой дневник локация: Тюрингия, Германия дата: три недели до операции «Миллениум»

      Возле последней цели нашего длинного рейда ветер начинает швыряться колючей снежной крупой, а ополовиненный диск луны всё реже мелькает в промежутках между набухшими тучами. Помнится, в Африке первую и последнюю четверти называют «партизанской луной»: в эти фазы не так светло, как в полнолуние, однако и не столь темно, как в новолуние. Ночи подобные этой там считают оптимальными для ведения боевых действий.       Мы крадёмся вдоль низкого заборчика, словно налётчики-викинги в те суровые старинные деньки, когда каждый скандинавский парень считал за обязанность сесть в драккар, порубить топором подданных другой страны и сжечь их церковь.       — Ни света, ни движения, — говорит Зак. — Спят наверняка. Если там вообще кто-то есть.       Или сидят в засаде.       У интересующего нас дома каменное основание, два этажа и деревянный верх — типично для строений на сложном рельефе. Рядом виднеется какая-то хозяйственная постройка — амбар или коровник, а ещё — чучело, наряженное в полуистлевший камуфляж, растрёпанные катышки сена, трухлявый пень и труп микроавтобуса «Фольксваген». Всё это заброшенное на вид богатство отделено от дороги частично припорошённым полем. Несмотря на морозную погоду, снега за первую неделю декабря выпало немного.       Человеческое жилище, холмы, ели и чучело — всё в Тюрингском лесу молчит под партизанской луной. В таких местах тишину трогают руками, а воздух можно закачивать в баллоны и поставлять на экспорт.       Ещё раз заглянув через забор, Зак вскидывает руку, призывая друзей выдвигаться. Два характерных силуэта в ушанках отделяются от оврага. Это Даг и Юсси, а за ними следует Лисье Ухо, сменивший орлиные перья на что-то менее эпатажное. Среди голых деревьев выше по склону расположились Гриз и Пернилла. Если римляне попробуют бежать в западном направлении, дамы встретят их огнём с выгодной позиции.       — Пойдём и мы, — произносит Зак, перекидывая задницу через холодное ограждение из неотёсанного камня.       Набитые снегом тучи окончательно заслоняют партизанскую луну, с каждой минутой всё активнее сбрасывая содержимое на землю. Вокруг по-прежнему ни звука, только пар вырывается изо ртов и ноздрей пяти человек, жмущихся к стене у входной двери — обшарпанного куска дерева с матовым стеклом в верхней половинке. Вряд ли здесь открыто, но Зак показывает, что он проверит на всякий случай.       — Т-ш-ш. — Я жестом призываю его встать сбоку.       Если вы производите манипуляции у входа в потенциально опасное помещение, ни в коем случае не вставайте перед дверью в полный рост: тот, кто находится внутри, может автоматически выстрелить по центру и продырявить вас прямо через неё.       Едва Зак опускается на колено и дёргает за ручку, стекло лопается от хлопка пистолетного выстрела, разлетаясь мириадами брызг у него над головой. Даг от неожиданности едва не заваливается на спину, а Юсси вальяжно ругается по-фински. Следом за первым выстрелом раздаются второй и третий — судя по хрусту, последняя пуля застревает в дереве.       Невидимый мужчина, засевший внутри дома, кричит нам что-то по-шведски; я ничегошеньки не понимаю, только распознаю знакомое «Вальхалла».       — О-о, эт-то шведский сноб, — комментирует Юсси. — Давайт-те за-акидаем его гра-анат-тами. — Сталь глухо стучит о сталь. Такой звук возникает, когда ручные гранаты перекатываются в его сумке.       Даг косится на Юсси неодобрительно, а Зак делает останавливающий жест:       — Отставить гранаты. Мы не знаем, кто там может быть ещё.       Кузен Гриз переходит на датский, но, видимо, язык соседей парню из дома не нравится, потому что он стреляет снова.       — Дай я, братан, — просит Даг.       Он припадает на колено перед дверью, и следующие полминуты оба шведа переговариваются через развевающуюся занавеску.       — Всё в порядке, он приглашает нас войти, — наконец говорит Даг и просовывает руку в отверстие, дабы отодвинуть щеколду.       Оборонявший дом парень щёлкает выключателем, зажигая торшер у лестницы на верхний этаж. Он стоит на нижних ступенях, одетый в утеплённый лётный комбинезон оливкового цвета, и сжимает в руке пистолет. На рукаве его комбинезона — нашивка с тремя коронами. Шведский лётчик — примерно предпоследний человек на Земле, которого ты ожидаешь встретить в германской глуши.       — Я тоже ждал кое-кого другого, — лётчик переходит на английский. — Римлян или наш спецназ, например. Но раз уж пришли — располагайтесь. Меня зовут Лассе, а эти шикарные апартаменты, стало быть, Лассе-Хилтон.       Внутри Лассе-Хилтон выглядит не менее паршиво, чем снаружи: в чулане у входа свалены вперемешку пыльные лыжи и велосипед без покрышек, а протёртые до дыр ковровые дорожки не чистили как минимум с прошлого миллениума. У тлеющего камина валяется пустое ведро — вероятно, Лассе затушил его перед нашим штурмом. Совершенно очевидно, что ни римлян, ни младшего брата Гриз здесь нет. Унылое лицо Зака Комнина свидетельствует о том, что он пришёл к тому же простому выводу.       — Римляне сбили мою птичку к северу отсюда, — продолжает Лассе. — Ракета «земля-воздух». Я уже начал прорабатывать вариант с ночёвкой в лесу, но вовремя набрёл на эти хоромы.       — Мы ищем мальчика одиннадцати лет, — устало произносит Зак. — Не видел никого похожего?       — Извини, друг. — Лассе прячет пистолет. — Но я пилотирую истребитель, а не школьный автобус.       Через мутное стекло я наблюдаю, как Лисье Ухо подаёт сигналы девушкам. Белая шапка Гриз и длинная фигура Перниллы плетутся по направлению к дому сквозь ночь и снежные заряды.       — Наш Акела пром-махну-улся, — констатирует Юсси. — Так-к и зна-ал, что из эт-той затеи нич-чего не выйдет. У меня оста-ались ра-аритет-тные шведские бисквит-ты, и сейчас я буд-ду разогревать все тефт-тельки.       Он сидит как пришёл: в надвинутой на глаза ушастой шапке, не снимая полушубка, и лужицы талой воды расплываются под его сапогами.       — Юсси прав, — соглашается с товарищем Пернилла. Она прислоняет винтовку к стене и принимается стряхивать снег с куртки и роскошной косы. — У меня после забегов на двадцатку так ноги не отваливаются. Давайте отдохнём часика три хотя бы.       — Добро пожаловать. — Лассе гостеприимно разводит руками, поворачиваясь налево и направо. — В Лассе-Хилтон есть электричество и даже сортир в пристройке — можно гадить в дыру при температуре выше нуля. Практически пять звёзд.       Он лихо распоряжается в чужой собственности.       Вновь хлопает дверь, и развевающаяся над проёмом под стеклом занавеска запускает в дом стаю снежинок. Все эти явления предвещают пришествие Гриз.       — О, — бросает она, проходя мимо Лассе. — Ты из-под Мальмё прилетел?       — С Готланда, — поправляет тот.       Длинные ноги Гриз маршируют вверх по скрипучей лестнице, и последние слова доносятся уже откуда-то сверху:       — Мы обосрались.       Пока Зак и его скандинавские друзья обсуждают планы на сегодняшнюю ночь, я вооружаюсь кипятильником и грею воду для двух порций горячего шоколада из шведского гуманитарного пайка. За стенами дома дела совсем плохи: метель поднялась такая, что темнеющие в поле пятна травы исчезли за каких-то десять минут. В конце концов Зак поддаётся на уговоры товарищей и соглашается остаться в Лассе-Хилтон до пяти или до семи утра, или до тех пор, пока не утихнет вьюга.       Гриз тем временем оккупировала самую большую комнату на верхнем этаже: стащила на шаткий с виду диван все найденные одеяла и тряпки и теперь лежит, потягивая нечто алкогольное из блестящей фляжки. Наружу выглядывают только тёмные косички и плечи в свитере. Высокие ботинки Гриз художественно разбросаны по паркету, а парка и шапка устроились на подоконнике.       — Мы облажались, — вновь отмечает она. Я протягиваю Гриз кружку шоколада, и напарница выливает туда остатки содержимого фляги. Делает ещё один глоток. — А шведское растворимое хлёбово получше британского будет.       Внизу размеренно стучит молоток: это Лассе и Даг забивают расстрелянное окошко куском фанеры.       — Твой кузен умный, он что-нибудь придумает, — с этими словами я усаживаюсь на свободный стул. За исключением этого стула, письменного стола с вырванным ящичком да занятого Гриз дивана, комната свободна от любой мебели. Под настольной лампой — единственным искусственным источником тепла — греется заиндевевшая винтовка Гриз.       — Значит, я продолжу поиски, куда бы они ни привели, — заявляет она. — Поеду за Аттилой хоть в Рим.       Вот сейчас я точно никуда не пойду. Даже с Гриз. Моё венецианско-карфагенское тело просто-напросто не приспособлено для низких температур. Я не какой-нибудь там «сорок-три-градуса-это-фигня» Юсси.       — Да никуда он от нас не денется, этот мадьяр. Не переживай.       Гриз отхлёбывает горячий шоколад. Стучит молоток. Снег заметает мир бесшумно.       — Чего ты расселся на дурацком стуле? — спрашивает она, удерживая кружку обеими руками. — Ложись рядом, тут хватит места. — Она хлопает ладонью по цветастой обивке дивана.       Молча оставляю свитер на стуле и заваливаюсь на диван рядом с Гриз. Напарница чуть отодвигается к спинке, и частично нагретая половина скрипит под нашим перемещающимся весом. Выпирающая из недр дивана пружина покалывает меня в лопатку. По ту сторону слухового окна пикируют к земле хлопья снега.       Гриз ставит кружку на пол и, возвращаясь обратно на свою половинку — или, скорее, на треть, — переплетает наши ноги. Брюк на ней вроде бы нет.       Мы снова лежим неподвижно, и я говорю:       — Гриз. А чем ты планируешь заняться после?       — После чего? — спрашивает у самого уха Гриз.       Я натягиваю общие одеяла до подбородка. Они пахнут вековой пылью.       — После того как найдёшь Акселя. И накажешь Хорнигов. После свержения диктатуры. Когда твой дядя Константин вернётся в Рим и станет императором.       — Буду водить за нос Ма-шесть. Было бы наивно полагать, что люди навроде коммандера О'Фии поймут и простят.       Её рука почти незаметно расстёгивает ремень у меня на джинсах.       — А где планируешь скрываться?       — Кто сказал, что я... буду скрываться? — Слова Гриз звучат чуть медленнее и серьёзнее. — Можно ведь просто быть собой и делать то, что захочешь. Сегодня ты ловишь волну на побережье Мавритании, а завтра отправляешься пересекать Сахару на мотоцикле. Потом взбираешься на Чогори и Аннапурну. Сражаешься против банановой диктатуры где-нибудь на Карибах. Ныряешь к затонувшим кораблям. Зимуешь в Сибири, в гостях у Алёнушки и её медведей. Покоряешь Северный полюс. В мире столько всего интересного. На человеческую жизнь точно хватит.       Рука пробирается дальше, преодолевая пуговицу и молнию.       — Ну конечно, — говорю. — У тебя же есть клёвая семья. Путешествовать с такими ребятами, как Зак и Зоя, всегда интересно и приятно.       — После свержения Ди Гримальдо у моей семьи собственных забот невпроворот будет. А близнецы абсолютно самодостаточны, им хорошо вдвоём… Может, я планирую отправиться в бега с кем-то другим?       Нагретые кружкой пальцы нетерпеливо просачиваются под утеплённые кальсоны и под плавки, а потом обхватывают оживший член и принимаются настойчиво скользить по нему вверх-вниз.       Мы оба забавно делаем вид, будто ничего не происходит. Лежим и глядим в потолок под перестук молотков и гомон голосов на первом этаже. Я не выдерживаю первым:       — Сейчас опять кто-нибудь помешает.       Она ехидно посмеивается сквозь зубы.       — Хочешь поделать это сам, как тогда, в отеле?       Помоги мне Баал. Она что, подглядывала за мной в душе? Не может такого быть. Гриз уснула ещё в апартаментах Комнинов, и я отнёс её обратно в номер.       — На сей раз я абсолютно трезвая, Вивул. — Резко и метко щёлкнув меня по носу, она возвращает руку обратно.       Так дальше продолжаться не может. В качестве ответа я одним броском подминаю Гриз под себя, и она вскрикивает от неожиданности, но быстро ориентируется в новой обстановке: скрещивает ноги у меня на пояснице, преграждая путь к отступлению. Жутко приятно целовать её и ощущать тёплое гибкое тело под своим. Гриз щупает мои плечи, извивается и жалобно ойкает — видимо, пружина впилась в спину. Сама напросилась.       Я ненадолго выпускаю напарницу для того, чтобы она сняла свитер вместе с майкой и мою футболку за компанию.       — Виву-ул, — говорит Гриз, когда я отрываюсь от её губ и сползаю к шее. — Да ты только притворяешься бревном.       Я спускаюсь ниже и ниже. Ныряю под кучу одеял, словно водолаз, попутно стягивая трусики с бёдер Гриз.       — Я вот о чём подумала, — говорит она. — А ведь Морриган — богиня не только войны, но и секса тоже. Она наверняка приветствует любовь между боевиками Ма-шесть.       Наверняка так оно и есть, но ответить не могу: мой язык уже занят.       — За это я её и полюбила, — признаётся Гриз, извиваясь и запуская пальцы в волосы у меня на макушке. — Морриган не какая-нибудь там чопорная христианская святая, которая предрекает тебе муки ада за куни. Она намного круче и прогрессивнее, даром что старше.       Мой язык по-прежнему занят.       — Слушай, — говорит Гриз, — а ты никогда не задумывался, по какому праву Ма-шесть приватизировала образы Морриган и других крутых богинь?       Я не отвечаю, потому что мой язык занят.       — Насколько это правомерно? — продолжает Гриз, пытаясь снять с меня скальп. — Боги — они ведь надгосударственные сущности. А Ма-шесть — британская спецслужба, которая финансируется из госбюджета и работает в интересах правительства, а не в божественных.       Мой язык всё ещё занят.       — Ложись на спину, — хрипло требует Гриз, оттягивая мою голову.       Я послушно переворачиваюсь на спину, а Гриз бежит босиком к брошенному под окном рюкзаку.       — Вроде бы на этом мы остановились в Испании? — спрашивает она.       На обратном пути Гриз подскакивает к двери и щёлкает задвижкой. Она была открыта всё это время, а я даже не заметил. На подходе к дивану Гриз расстёгивает чёрный спортивный лифчик и откидывает на стол, на замёрзшую винтовку.       — Ты же не девственник? — Косички Гриз вопросительно нависают над моим лицом, пока их хозяйка вслепую накатывает резинку. Свет далёкой настольной лампы эффектно падает на её худой силуэт: небольшую крепкую грудь и рельефный животик.       Ну...       — Да какая разница? — бормочу.       — Значит, и правда девственник, — говорит она, нетерпеливо направляя член в себя.— Чёрт, так и знала!       Мы оба вздыхаем, наслаждаясь новизной ощущений. Снежная буря в фоновом режиме засыпает мир пуще прежнего.       — Ну как? Нравится? — спрашивает Гриз, уперев ладони мне в грудь.       Она двигается вверх и вниз, ёрзает вперёд-назад, ускоряясь и поскрипывая диваном. Я только придерживаю напарницу за попу — вроде как помогаю. Внутри у неё невероятно тесно и горячо.       — Надеюсь, — выдыхает Гриз, поднимаясь и опускаясь, — Морриган не подглядывает.       Похоже, все наши разговоры в постели так или иначе сводятся к богохульству.       Нанизываясь раз за разом, Гриз впечатывает мою задницу в древний диван, а тот от такой активности скрипит и ходит ходуном. Либо он сломается, либо нас услышат, а, скорее всего, произойдёт и то, и другое.       — Гриз, — говорю, — мы слишком громкие, нас услышат.       Гриз опускается ниже, заметно порозовевшая и запыхавшаяся. Смотрит мне в глаза и прикусывает губу, не переставая двигаться. Её косички щекочут мне плечи.       — О да. Было бы отлично, — выдыхает она. — Пусть слышат. Тебя это не заводит разве?       Сквозь скрип дивана и вздохи Гриз я слышу приглушённые шведские голоса из-за двери: судя по всему, это Даг и Пернилла пришли. Голоса довольно быстро смолкают, но, кажется, шведы стоят там ещё секунд десять после. Гриз поглядывает в сторону двери и хихикает.       — Надеюсь, твоего кузена с ними нет, — говорю.       Гриз издаёт новый полустон-полусмешок. Она уже вошла в раж и запускает ногти в кожу у меня на груди, рвано двигаясь вперёд и назад. Просит:       — Ох, заткнись.       Чтобы не разочаровывать её быстрым финалом, вспоминаю, что нас разыскивают все римские и британские спецслужбы. Что Пикси может взорвать нас в любой момент. Вглядываюсь в наклонную деревянную поверхность, являющуюся нашим потолком, представляя в уме порядок полной разборки штурмовой винтовки L85A1. Повторяю про себя римский фонетический алфавит. Физические свойства аммиачной селитры и полония-210. Симптомы отравления ядом амазонской древесной лягушки.       На очередном па Гриз выкрикивает что-то по-германски, выгибая спину, запрокидывая голову назад, пока её лоно судорожно сжимается. А я дёргаюсь и выстреливаю следом, зажмурившись до звёздочек перед глазами. Позабыв всю ту фигню, о которой думал только что.       И многострадальный диван испускает последний всхлип. И Гриз падает мне на грудь красивым безвольным мешком. Так необычно. Очень круто. Приятно чувствовать, как бешено стучит, постепенно возвращаясь к нормальному ритму, её сердце.       — Гриз, — говорю спустя какое-то время, — ты так и не рассказала, с кем планируешь отправиться в бега. Кто этот человек?       Закутываю нас обоих в одеяла. Гриз устало мычит, уткнувшись носом в моё плечо. Такой по-девчачьи доверительный жест. Словно стальной напарнице хочется побыть слабой хотя бы несколько минут. Она бормочет мне в подмышку:       — Почему ты такой разговорчивый, когда не надо?.. Я потрясно кончила и хочу спать.       А что если тот человек — я? Девчонки — более тонкие существа, они с кем попало не кончают. По крайней мере, я так слышал. Может, Гриз действительно доверяет мне и хочет быть рядом?       За окном всё те же ночь, снег и лес. Становится холоднее. Глаза сладко слипаются. Прижав Гриз покрепче, я чувствую, что должен сказать ей нечто очень важное.       — Гриз, — осторожно обращаюсь к её макушке, — я никому не позволю разобрать тебя на запчасти.