Психи умирают в одиночестве

Декабрь был холодным. Снег белым ковром покрывал дороги, пока водители машин матами ругались каждое утро. Ведь им приходилось вставать раньше, чтобы не опоздать на работу. Счастливые голоса вокруг пробирались в его голову, будто издеваясь. Он видел их взгляды, чувствовал, как они показывали на него пальцами. Их было много, а он один. Он всегда был один. Мороз пробирал до костей. На нем было лишь два свитера и джинсы. Ни шапки. Ни перчаток. Лишь сигарета между пальцами, никак не согревающая продрогшие пальцы рук. Он сидел на холодной земле, спиной опершись о стену старого здания. Прохожие косо на него поглядывали, и парень накинул капюшон на светлые волосы, желая скрыться от них. Страх овладел каждой клеточкой тела. Очередная затяжка и глаза прослезились из-за сигаретного дыма. Сколько он тут сидел? Два часа? Три? День? Он не понимал, что такое время. Он жил моментом. Баллончики с красками в разброс валялись у ног, а перед глазами так и стояла картина маленького ребенка с обезьянкой в руках. Той самой, которая лежала у парня в рюкзаке. Ведь это было единственным, что осталось от его семьи. Или так ему говорили. Он не помнил. Но и не забыл... Забыл свою семью. Забыл себя. Но память отголосками возвращалась, оставляя слезы после очередного кошмара. Они их убили. Их всех. Или это выдумка? Игра разума? Губы парня дрогнули в улыбке, и он поднялся, собирая свои баллончики. Уже стемнело и хоть его никто не ждал, но выслушивать очередную мораль настроения не было. Парень мигом перепрыгнул ограду, поднимаясь по небольшому холму и идя в сторону знакомой дороги. Интересно, его хоть кто-то искал? В памяти всплывают голубые глаза и на лице появляется яркая улыбка. Такая детская.

***

Пробираясь в уже знакомое окно на первом этаже, парень оказался в темном коридоре. Старые стены, холодные радиаторы… В здании царила тишина. Лишь лампочка сипло горела у лестницы, освещая вход в спальный корпус. Парень сделал шаг, тогда второй, и пол противно скрипнул, а боковым зрением он уловил тень. Он остановился, вглядываясь в коридор. Они пробирались в его разум, укутывали в теплый кокон, зовя к себе, а он и не сопротивлялся. Улыбка накрыла его губы, зеленые глаза блеснули в темноте. Один шаг в пропасть и свобода, которую они так отчаянно ему предлагали, но его останавливает теплая ладонь на плече, что разворачивает парня, заставляя оторвать взгляд от собственной тени. Сердце предательски забилось, уходя в пятки. Чужая ладонь прошлась по хрупкой шее, крепче сжимая ее с тыльной стороны. По телу парня пробежались мурашки. Взгляд напротив был холоднее зимы. Они всматривались прямо в душу, ища там что-то непонятное. Парню было интересно, что, ведь он пуст. Пустышка. Красивая куколка в руках неизвестного кукловода. Улыбка стала еще шире, а светлые волосы упали на лоб. – Здравствуйте, Арсений Сергеевич, – голос спокойный, с легкой дрожью из-за холода. Мужчина с недовольством оглядел парня, сжимая губы в тонкую линию. Он мгновенно снял с себя черный пиджак, накидывая его на хрупкие плечи парня и, не говоря ни слова, повел его по коридору к той самой лестнице. Антон оглянулся туда, где видел тени. Его взгляд зацепился за желтые глаза. Прямо как у его обезьянки, а после он развернулся к мужчине, даже не пытаясь отдернуть собственную руку из цепкой хватки. Знал же, что бесполезно. – Ну и куда мы, Арсений Сергеевич? Вы же вроде говорили, что не работаете по выходным? Так что Вы тут делаете, а? Или Вам так скучно быть одиноким? Парень нес бред, скрывая свою пустоту. Какая разница, если все всё равно видят в нём психа? Изгоя, не способного принять этот мир? А Арсений молчал, стиснув зубы. Он открыл дверь в собственный кабинет, толкая парня на диван. Поставил чайник, ища кружки и сахар. Парень же сильнее укутался в чужой пиджак, вдыхая запах психолога. В его кабинете тепло, из-за чего парень чувствует, как сильно он продрог. Дрожь покрыла тело, а губы, что все так же были скривлены в улыбке, сжались. – Вообще то, уже вторник, Антон, – спокойно говорит Арсений, заливая чай. За два года он привык. За два года он понял, что не в силах помочь парню. Все, что он мог, это облегчить его жизнь. Хоть немного. Хоть просто согреть. Даже если это будет обычная кружка чая. – Ооо… – протянул Антон, в удивлении приподнимая брови вверх. Теперь он понимал, почему ему было так хреново. Но даже этот факт не встревожил его. Парень уже давно понял, что он не такой, как все. – Знаете, а я нарисовал обезьянку. Ту самую, с желтыми глазами. Хотите завтра посмотреть? – Антон корпусом тянется вперед, ловя взгляд мужчины. Его спокойствие завораживало. Он тонул в этом океане, видя собственное отражение. Он выглядел нормальным. В глазах Арсения он был просто ребенком. Антону жаль его. Но он этого не говорит. Берет в руки теплую кружку и дует, остужая. Психолог же следит за ним тяжелым взглядом, садясь за свой стол. Время уже было полночь, а он все еще находился на работе. Почему? Потому что он волновался за парня. Тот часто убегал, но всегда возвращался. И Арсений всегда его ждал. Иначе не мог. – Антон, скажи, как ты себя чувствуешь? – интересуется. Может на этот раз получится? Надеется, а после понимает собственную ошибку. Антон не знал, что значит чувствовать… Губы парня вновь приподнимаются в улыбке. Он машет рукой в сторону, обращая все внимание на себя, а после воодушевленно говорит: – А Вы знали, Арсений Сергеевич, что при размышлении поднимается и восстание? Слушая других людей, человек может научится говорить то, что они хотят услышать. В какой-то степени, это внутреннее самосознание в своей истинной форме. Правда интересно? А Арсений даже не моргает. Внимательно слушает парня, разглядывая его светлые волосы и яркие глаза. Там было лишь безумие. Но Арсений отвергал это, хоть и понимал – он не в силах помочь парню. Но он не хочет отбирать у него его единственный мир. Ведь это все, что у него есть. Даже если оно и не настоящее. Нас всех окружают безумцы. Все люди такие. Просто иногда так сложно не пересечь эту грань между гениальностью и сумасшествием. Арсений хотел верить, что ему удастся направить Антона в правильную сторону. Он приносил ему литературу, разговаривал о идеях Шопенгауэра и просто пытался вникнуть в этот самый мир парня, поэтому наконец выдохнув, он улыбается. – Пойдем завтра прогуляемся и ты мне покажешь свое творение. Антон хмыкнул. Он все осознавал. Лучше, чем кто-либо. Все считали его идиотом, а он просто игрался с ними, получая то, что нужно. Парень еще некоторое время просидел на диване, но спустя минут десять резко подпрыгнул, что-то ища в своем старом рюкзаке. Арсений внимательно, с неким интересом следил за каждым движением парня. Усталость куда-то ушла, и он больше не спешил домой. Ему хотелось продлить это мгновение. Он стал одержим миром Антона. – Это Вам, – парень протягивает тонкую тетрадь, листы которой еле держались. Психолог на пару секунд завис, но после взял ее, смотря в такие родные зеленые глаза. – Я, пожалуй, пойду. Вам стоит отдохнуть, Арсений Сергеевич, – и направился в сторону двери, застыв у прохода. – Ах, чуть не забыл, – снимает с себя теплый пиджак, вновь приближаясь к столу психолога и, обойдя его, накрывает им чужие плечи. Арсений даже не дернулся. – Вот теперь точно пора идти. Не болейте, Арсений Сергеевич, – рюкзак с баллончиками еле держался на лямке, которая грозила порваться. Снег за окном приносил такой же холод одиночества и перед тем, как дверь закрылась, до слуха долетел тихий шепот парня. – Если Вы одинок, это еще не значит, что Вы псих. Арсений остался один в своем кабинете, а на столе лежала оставленная Антоном тетрадь. Психолог никогда прежде ее не видел. Антон рассказывал ему обо всем. О важном и не очень, о сокровенном и просто глупостях. Но о чем-то он все же молчал. Руки Арсения дрожали. Чай давно остыл, а стрелка часов перевернулась за полночь. Он открывает тетрадь, видя корявый почерк и надпись: «Психи умирают в одиночестве.» Сердце будто останавливается, а к горлу подкатывает тошнота. Арсений разглядывает рисунки. Везде была она. Обезьянка с желтыми глазами. Антон часто рассказывал о ней. Видел ее во снах, говорил, что это все, что у него осталось от его семьи. Но никакой игрушки у парня не было. Как и семьи. Его родители были неизвестны, а первый раз воспитательницы детского дома услышали о некой обезьянке лишь когда Антону стукнуло семь. Арсений пролистал тетрадь, мгновенно подорвавшись с места. Пиджак упал на пол, как и кружка с чаем. Он кинулся в коридор, оглядываясь. – Блядь! Блядь! Блядь! – паника брала вверх. Он начал судорожно искать телефон, набирая номер полиции и попутно направляясь в спальный корпус. На его звонок ответили лишь спустя пару минут, прося озвучить ситуацию, а Арсений встал в ступор, не зная, что ответить. Что Антон болен? Что он из детского дома? Что он убежал? Стиснув зубы, психолог попытался объяснить суть проблемы, но его оборвали после второго предложения, велев позвонить хотя бы после двое суток. Ведь дети часто убегают. Арсений не стал ничего выпытывать, решив все-таки сначала проверить комнату, где должен был спать парень, но его кровать оказалась пуста, а окно приоткрыто. Арсений оседает на пол, ладонями прикрыв лицо. Он знал, что это значит. Он облажался. Не как врач, лечивший его. Не как сотрудник детского дома. А как человек. Как человек, который видел все признаки, но решил, что в силах побороть чужих демонов. Только вот Антон никогда с ними не боролся. Он их принял и утонул в их иллюзиях, оставив лишь единственную надпись на последней странице помятой тетради: «Тонуть всегда больно, Арсений Сергеевич… А я уже давно утонул в Ваших глазах. Давайте будем одинокими вместе?» Он всю ночь ходил по улицам, взглядом пытаясь поймать знакомый силуэт, но все было тщетно. А утром Арсению сообщили, что тело Антона нашли в реке. – Ты же понимаешь, что я теперь никогда не стану нормальным, не так ли? – улыбается психолог, сидя в гостиной на полу. Разбитый в дребезги телефон лежал рядом, а холодный ветер прошелся по квартире из открытого окна. Слезы уже давно засохли на щеках мужчины, а взгляд стал мертвым и отчужденным. – Ты забрал меня с собой. Мы никогда не будем одинокими. А гостиную заполняет смех. Ведь Антон был прав. Он был так чертовски прав. Психи и правда умирают в одиночестве. Только желтые глаза обезьянки отражались в зеркале. И никакого рисунка на стене не было...