Счастье

      Тиканье часов кажется оглушающим в пустой квартире. Юнги лежит в ворохе одеял, не шевелясь с того момента, как проснулся, и напряжённо думает. Думает о многом: о том, существует ли закономерность на самом деле, о несправедливости жизни, о том, как он стал тем, кем сейчас является, и о Ким Намджуне.       Юнги всегда был послушным ребёнком. За это его хвалили полузнакомые тётушки на семейных праздниках, учителя в школе, преподаватели в университете и другие взрослые, а сверстники попросту не уделяли ему внимания. Он и сам не заметил, как простая детская покорность превратилась в отстранённость и вечную задумчивость. Чувство одиночества притупилось с годами, а компания себя любимого стала дороже любых социальных взаимодействий. Юнги стал проводить большую часть учебного времени в аудитории, слушая чужую и сочиняя свою собственную музыку, и постепенно свыкся с ролью вечного наблюдателя. — Гении всегда остаются в тени, — так любила говорить его бабушка, когда маленький Юнги после очередного переезда жаловался ей на то, что он так и не смог ни с кем подружиться на новом месте.       Юнги никогда не сможет ответить на вопрос, нравится ли ему изменчивость и непостоянство жизни, потому что да, он ненавидит, когда приходится менять все свои планы за считанные секунды, но помнит, что именно благодаря этой её черте он повстречал однажды гения, которого всюду сопровождало солнце. Намджун, неловко предложивший ему, своему довольно недружелюбному одногруппнику, подружиться, чем-то зацепил его с самого начала. Позже Юнги понял, чем. Намджун интересовался литературой, историей и ещё кучей всякого разного и вовсе не интересовался теми сторонами чужой личной жизни, в которые его не посвящали самостоятельно. Помнится, как-то он вытащил Юнги на очередную современную выставку в духе минимализма и спросил, что тот чувствует, глядя на все эти инсталляции. — Тоску, — не раздумывая, произнёс Юнги. Намджун в ответ рассмеялся тихо, чтобы не потревожить остальных посетителей, и произнёс нечто совершенно удивительное, что сказать не он не мог: «Знаешь, ты всегда так говоришь, и другой обязательно усомнился бы в твоей заинтересованности культурой, но мне кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду. Любой творец тоскует в глубине души, потому что отдавать себя искусству целиком и полностью — тяжёлый труд». Тогда лучи солнца, проникающие в помещение через застеклённый потолок, осветили задумчивое лицо Намджуна, и Юнги, кажется, впервые почувствовал себя беспомощным.       То, сколько их теперь связывало, несомненно беспокоило Юнги: он был законченным параноиком и думал слишком много о том, что будет не готов разделить свой покой, да пусть даже и своё счастье, если угодно, с кем-то ещё. За долгие пять лет их знакомства Намджун стал настолько родным, что любить его как-то иначе казалось невозможным. Подолгу обниматься с ним, ходить в кафе после занятий, предлагать съехаться, чтобы разделить арендную плату за квартиру, неожиданно для обоих целовать его после проигрыша в какой-то дурацкой компьютерной игре — всё это было неправильно.       Звук открывающейся двери нарушает ход мыслей. После недолгого копошения в прихожей вошедший проходит в спальню к Юнги и бесцеремонно плюхается на край кровати, несмотря на недовольство последнего. Юнги отчаянно сопротивляется, закрываясь подушкой, но сильные руки обнимают его, и он быстро затихает. — Хён, ты снова проспал все будильники? — Намджун улыбается и целует его, прижимаясь своей холодной после утренней пробежки щекой к его лицу, а Юнги только сильнее зажмуривается и прячет голову в одеяле. Хорошо, что у них свои правила.