Routines

Азуле осточертела повседневность. Она её ненавидит. И потому, когда к ней всё же приходит Зуко с предложением сходить к психотерапевту, та чётко ставит ультиматум: ни за что. Ни. За. Что. Ни за какие коврижки. Девушка отказывается возвращаться ко врачу, и она кричит, что сделает с ним что-то ужасное, если он заставит пойти её снова. Зуко знает, что это ложь, но также понимает, что принуждение Азулы к чему-то никогда не было хорошей идеей. Есть только один распорядок, который она соблюдает. То, чем Азула занимается, когда Тай Ли приходит её навестить. И эта рутина непреднамеренная, не навязанная её отцом, учителем, братом или психотерапевтом. Это просто… произошло. Накануне вечером она заставляет себя лечь спать в обычное для людей время. Обычно она спит, когда устаёт (что всегда бывает), и просыпается, когда хочет встать с постели (чего никогда не бывает), и, несмотря на то, что всю свою жизнь встаёт вместе с солнцем, иногда спит с рассвета до заката. Солнце успокаивает её, иногда даже усыпляет. Ей нужно заставить себя заснуть, потому что если Азула будет бодрствовать, то погрузится в мысли, которых не хочет иметь. Неважно, хороши они или плохи, суть в том, что они попросту нежеланны. Единственное, в чём она уверена, так это в своём милом романчике с Тай Ли, в том, что ей стоит продолжать относиться к их отношениям бездумно и даже импульсивно, не иначе она случайно нарушит их своей тревожностью, навязчивыми мыслями, часто думая и слишком часто задавая ненужные вопросы. Утром девушка безумно долго разглядывает себя в зеркале. Она действительно обрела особую красоту, несмотря на все годы, превратившись в кого-то невероятно великолепного. Азула знает сей факт и часто пользуется им в личных интересах. Потому что независимо от того, насколько ты умён или и красноречив, ничто не делает людей столь открытыми для манипуляций, как красивая обложка. И она украшает себя. Знакомые взмахи горящей подводки для глаз. Точно так же, как человек в конце концов знакомится с рутиной, точно так же и она никогда не сможет полностью забыть, как правильно подводить глаза. Азула всегда делала это одинаково и не собирается делать по-другому, если честно. Затем она ждёт. Ожидание — самая болезненная часть, потому что даже то, чем она обычно занимается, становится совершенно бесполезным. Зуко спрашивает её, всё ли с ней в порядке, обычно двадцать или двадцать один раз, на что она огрызается в ответ, делает какое-нибудь ехидное замечание или просто игнорирует брата. С каждым днём они ладят всё больше и больше. Зуко и Азула привыкли друг к другу за свою совместную одинокую жизнь и даже стали друзьями. Но Азула скорее проглотит бритвенные лезвия, чем признается, что ей нравится проводить время со своим братцем. И Зуко скорее сожжёт остальную часть своего лица, чем поделится собственными чувствами с Азулой. И когда малышка приходит, приветствие оказывается рутиной. Этаким обычным дельцем. Социально приемлемый поцелуй в губы. Прикосновение кончиками пальцев, которое всегда оказывается на одном и том же местечке. Теперь Азула лежит на диване, а её глазки время от времени бросают взгляд на Тай Ли. Та увлечена разговором с Зуко, и принцесса замолкает. Наступает тишина. Тишина, в которой Азула варится словно в котле, привыкшая почти не разговаривать. Когда-то она болтала без умолку, не скрывая собственного мнения, но теперь никто не хотел её слышать, и она осознала, что само молчание может быть оглушающе сильным. — …а потом у неё котятки родились, — заканчивает свой рассказ Тай Ли, на что Зуко слабо улыбается. — Как мило, — отвечает он, выглядя искренне очарованным. — Азула, — произносит Тай Ли, и принцесса поднимает вопросительно бровь. Циркачка привыкла не получать большого отклика, каких-то там слов и или улыбок от принцессы. Не то чтобы она в принципе когда-либо замечала что-то такое в поведении Азулы, которая, казалось, всегда считала себя слишком хорошенькой для искреннего общения с теми, кого считает ниже себя (и она правда видит всех ниже себя). — Ты хочешь пойти куда-нибудь на ужин? — Если ты хочешь, — холодно говорит Азула, и Тай Ли моргает и кивает, слегка изогнув губы. Они ходят в тот же ресторанчик, что и всегда; здесь постоянно слишком холодно, но в конце концов девушки к этому привыкли. Он лучший в городе, а в задней его части есть более уединённые комнатки. Тай Ли, конечно, может жить большую часть времени в качестве крестьянки, а вот Азула — нет. Тай Ли привыкла к бедности, грязи и синеве. Раньше она была знакома только с монетками, сухой, изнуряющей жарой, красным и золотым. Но теперь она вполне довольна своей новой жизнью и возвращается в Страну Огня лишь для того, чтобы повидаться с Азулой и Мэй, видя, что её семья не хочет иметь с ней ничего общего. А после ужина девушки пробираются во дворец. Их губы встречаются, и они, не разлипая, бредут в постель. Лежат там вместе, их тела переплетаются и связываются узлами в душе и ножках. Азула довольна мелочами этой рутины, и она прослеживает линии единственного тела, которое желает трахнуть. Но утром её обыденность, её рутина раскалываются на тысячи осколков. Нарушенный распорядок дня, по мнению Азулы, даже хуже, чем выполненный. Её отец, навязывающий ей шаблон, заставил её привыкнуть к тому, что всё идёт по плану, а когда этого не происходит, она чувствует зуд и беспокойство. Некоторые постоянные правила облегчают жизнь. Врачи… были правы на сей счёт. Обычно Тай Ли осторожно будит Азулу и убеждает её прийти на завтрак, но не на сей раз. Тай Ли нет в постели. Сердце Азулы подскакивает к горлу, когда она задаётся вопросом, не сделала ли она что-то не так. Девушка может быть такой грубой, такой суровой, что чем больше цепляется за Тай Ли, тем больше причиняет ей боль, словно острые зубы болотной пиявки. Азула встаёт с кровати в поисках циркачки. Обыскивает каждое местечко в замке. И, наконец, пролезает через окно на наклонную рубиновую крышу. Тай Ли лежит вверх ногами и смотрит на яркий восход солнца. — Бу-у, — бормочет Азула, и Тай Ли опускает одну ногу, прежде чем быстро поднять её и принять прежнюю позу. — Вот тебе и «я буду рядом, когда ты проснешься». Циркачка вздыхает. — Знаю, знаю. Но я чувствовала себя какой-то дёрганой и нервной. А ты всегда говоришь мне поменьше суетиться, — Азула пожимает плечами. — Так что привело тебя на крышу? — Мысли. — На тебя не похоже, — насмешливо замечает Азула. Тай Ли привыкла не думать, а Азула привыкла думать чересчур много. — На сей раз я остаюсь, — говорит циркачка, и глаза принцессы тут же загораются огнём. — Остаёшься? — Азула не знает, что сказать. Она вообще не знает, что говорят в подобных ситуациях. — Ага. Я хочу быть с тобой. Азула тут же закрывает рот, чтобы не сказать что-нибудь такое, что заставит Тай Ли передумать. Она целует акробатку, встав вверх ногами, их губы соприкасаются друг с другом в странном, необъяснимом и необычном ощущении. Принцесса Азула могла бы привыкнуть к тому, что Тай Ли остаётся, и сделать это чувство своей обыденностью.