Соль

Ты проходи, садись, а я пока чайку заварю. Или кофе. Будешь кофе? Вот и молодец, обычно все отказываются, у зерен им видите ли цвет подозрительный. Откуда же мне знать, какой у них цвет? Вкус — отличный, это главное. Малыш привез. Да, накройся лучше пледом, я свежий воздух люблю, так что в моей берлоге прохладно, к вечеру так особенно. Если совсем замерзнешь — камин затоплю. О, кстати! Ты как, пьешь что-нибудь? У меня вискарь остался с прошлой встречи, вермут и какой-то древний совсем коньяк. Я его не пью, запах не нравится, но, может, ты ценитель? Нет? Ну и ладно. Ты меня не торопи, я всё помню. История так история. Началось всё это целую вечность назад, в другой жизни — я тогда был совсем еще сопляком, без трости ходить не умел и писал только брайле. Жил в пансионате, как и пара десятков детишек, которых сдали сюда отправили родители — с глаз долой, из сердца вон, а то вечно оно, хрупкое, кровью обливается, когда видишь что-то сломанное и хрупкое. На деле мы такими не были. Сломанными — может, и да, но хрупкими — нет. Никто. В каждом находилась своя сила, и порой ее оказывалось так много, что она выплескивалась наружу. Бум! Взрыв. Подростки, говорю же. И чем ближе дело шло к выпуску, тем тревожнее становилось. Кто-то хотел выяснить отношения до конца и сразу, кто-то не знал, куда себя применить, кто-то чувствовал, что жизнь его — настоящая — заканчивается здесь и сейчас, кто-то, напротив, мечтал поскорее выбраться... Мне было, в общем-то, всё равно. Я себе везде место найду. А вот за нее волновался. Там фото должно быть на полке, глянь? Мне говорили, что она красивая, а я не знаю; как судить? Для меня — конечно, красивая. У нее смех — журчание весенних ручьев. Волосы — струи дождя. Кожа — касание теплого моря. И расстояние между нами было — целый океан. А кровь — соленая... Или это был вкус моих слез? Уже и не вспомню. Вместо радостного праздника, каким его преподаватели представляли, была жестокая и злая резня. Боль. Отчаяние. Горе. Неспособность смириться с тем, что дальше еще что-то будет — и абсолютное отсутствие веры в то, что это «что-то» в принципе может быть. Она умерла, знаешь, и я всё не мог понять, как, почему, отчего он ее не уберег, не мог поверить, что ничего с этим поделать нельзя — и, как пленку на старых кассетах, отматывал время снова и снова. Пожалуйста, пусть на этот раз будет иначе, молил я. И — было. Она погибала десятки раз — и я всегда оказывался рядом, но опаздывал — на полчаса, на час, на минуту, на мгновение. Так нельзя, я знаю, нужно отпустить, отступиться, оставить... Мир рассыпался песчинками из старых часов. А я не мог позволить ей уйти. И не позволил. Не до конца. Смерть забрала ее тело — ну и плевать, пусть подавится, раз так нужно — но душу я отвоевал. Вот только... Скажем так, некоторые сюжетные повороты я предусмотреть не сумел — так что получил в конце концов мальчишку вместо девчонки. Зато он живой. Свободный. По морям ходит, как по суше. Не слишком-то и велика цена. О, а вот и он! Слышишь колокольчики у двери? У каждого — своя мелодия, тут ошибиться нельзя. Давайте вас познакомлю, что ли.