Случайность

      — Опусти ружье, малахольный, а то выстрелишь случайно.       Про заварушку на заводе Игорь узнает случайно. Он в этот богом забытый городок прибыл по службе пару недель назад, чтобы закрыть одно старое дело, отголосок лихих девяностых. Прокопенко отговаривал, но разве Грома на месте удержишь? И напарника не взял. Все на свой нос. Федор Иванович едва уговорил его на какие-то рекомендательные бумажки и письма — Игорь нахмурился тогда, но все же забрал их, поблагодарив. Уже на месте сам завел полезные связи не только среди следаков, но и среди оперативников. От тех же СОБР’овцев услышал про похищение начальника и забастовку на заводе — напросился с ними, даже особо не раздумывая.       Стоило подняться воротам, как замерли все участники представления. И теперь нельзя сделать ни одного лишнего движения. Мужик, видимо главный, на один глаз слепой, не целится, но Игорь уверен — реакция у того отменная.       — Д-дядь Игорь, уйди с пути, не мешайся.       Тысячу лет Игорь не слышал, чтобы его называли дядей, обращение прямиком из детства, где из-за разницы в росте и возрасте Вова звал его только так и никак по-другому.       Гром краем глаза отмечает, как пацан раздувает ноздри, ствол в руках мелко дрожит. Боится, нервничает. Кровопролития совсем не хочет.       Вовка не стреляет. Переводит взгляд с Седого, что подвел их семьи под монастырь, на другого хмурого, но более знакомого, мужика. Дома больная мать, ей нельзя угрожать, от волнения может остановиться сердце, и все лечение пойдет насмарку. Он бы и сам рад закончить ее мучения, но рука на родного человека не поднимется, тогда ведь и смысла не останется. В общем, какой-то адский круг.       Седой пускать мента совсем не хотел, но внутренняя чуйка не обманула. Игорь здесь не совсем ради всех людей, а ради одного конкретного человека, остальные ему по-барабану.       — Лех, — Игорь по-свойски руки в стороны и вверх выставляет, мол, безоружен и чист, не за войной пришел, хотя у самого пояс оттягивает табельный Макаров — просто на всякий случай. Обращение по имени врасплох не застанет, но и навредить не должно. От Тумана узнает и имя, и всю обстановку в заводском цехе, но в разборки чужие не лезет, пусть с командой своей начальника спасают, он затычкой в заднице быть не собирается. — Отпусти ты его, христом богом прошу, он молодой совсем, мозгов, как у курицы, а? Ксивой махать не к лицу, мне бы пацаненка забрать и все.       «Только бы палец не соскользнул», — думает Игорь, смотря как все боятся пошевелиться. Масок на них нет, но ему эти лица все равно, что белая стена — ни одно не запомнится.       Вовка — Игорь видит — взбычить хочет, нос поднять повыше, показать, что он не тупой малец, не ребенок, но получает хлесткий взгляд, и спесь сгоняется в два счета. Вовка, если честно, и сам хочет скорее туда, где безопасно, где ни его, ни мать не тронут, подальше из этой бетонной могилы.       — Да как же я его отпущу? Он, смотри, мести хочет.       В интонации неприкрытая усмешка. Плевать этому вояке на людей — молодых и старых, на семьи, детей, матерей. Плевать на все, потому что какая-то желчь льется, знакомая Игорю, только вот он ее смог выплюнуть в сторону, не задев посторонних, а этот…       — Ну ты с детьми еще подерись, — вольность, осознанно позволенная себе. Надеяться на разум там не особо приходится, Игорь просто смотрит в упор. — Вовка, иди сюда по-хорошему… И вот эту херню оставь на столе.       Инстинкт самосохранения подсказывает подчиниться, и Вова с ним не спорит. Медленно опускает ружье, делает шаг назад и одним движением кладет двустволку на стол у станка. Обходит Седого только лицом вперед, словно покажешь спину — и тут же умрешь. Возможно, так бы оно и случилось.       Седой на Игоря смотрит долго, пока Вовка стоит за игоревой спиной.       — Знакомы откуда?       — С детства.       Хмыкают и остальные, застывшие на периферии, Игорь об их существовании успевает забыть, но видит, что такой ответ Седого устраивает. К рычагу подходит сам, поднимает и кивает на выход. Вова идет впереди, Игорь следом, готовый в любой момент выхватить из-за пояса пистолет, обернуться и выстрелить, но их отпускают с миром. Все-таки в контуженной голове осталось немного мозгов. На относительно свежем воздухе Вовка чувствует, как всего его колотит.       — Материн х-халат там остался… — застревает в вовином горле, и Гром гладит его по лопаткам широкой ладонью.       — Другой куплю.       Отведя в сторону, подальше от пристальных глаз, Гром на плечи парнишки накидывает свою куртку и прижимает к груди, опираясь подбородком о ершистую макушку.       — Ты чего туда полез-то?       Тело в руках неконтролируемо трясется после перенесенного стресса и страха. Игорь только плотнее прижимает его к себе. А если бы не приехал, не узнал? Если бы только утром сообщили? Думать о таком не хочется, но самые страшные сюжеты сами в голову лезут. С начальником они по-своему разберутся, а Вовке здесь делать нечего. Он вообще лишний винтик, выпадающий из системы, как бы не старался подстроиться.       — П-подзаработать, — губы словно склеились, слова даются тяжелее. — З-завод з-з-закроют, денег совсем нет, мать же н-не выживет.       Теть Галю Игорь помнит еще цветущей. Мама звала их с Вовкой за город всякий раз, как могла. Отец их — Игорь имени не помнит, вроде бы Александр — спился, когда мальчишке и трех не было. По рассказам, услышанным между прочим, Игорь создает полноценную картину. Надежда семьи, единственный мужчина, кормилец. Да только Вовка всегда был слабеньким, худым и к Игорю привязался быстро, как к старшему брату. Разница-то лет десять, может двенадцать. И все, что он видит сейчас, отнюдь не радужно.       — Вылечим, — только бы успокоился трясущийся все сильнее Вовка. Игорь просто сильнее сжимает его. Это не приступ, скоро пройдет. — Денег оставлю. Лекарств привезу. Ты можешь сюда больше не ходить. Как только переговорю кое с кем — я тебя заберу отсюда.       Вовка, вздыхая, угукает куда-то в грудь. СОБР’овцы за спиной бросают какие-то сальные шуточки, считая, что их не слышно. Игорю насрать.

***

      — Иг! Игорь! П-получилось! Смотри!       Слюна течет сама собой, когда на столе в игоревой питерской квартире пахнет сладкой сдобой. Та же шарлотка, но в наполнении консервированные персики, да и Вовка провел свой эксперимент, добавив банан. Огрубевшие молодые руки, оказывается, приспособлены были не к заводским станкам, а к чему-то более творческому, пусть это даже первый, не сильно сложный, пирог.       — О, ну сегодня не шавухой единой, — посмеиваясь, Игорь обнимает парнишку со спины и целует в макушку. — Шедевр.       — Хватит п-прикалываться! Я же от чистого сердца.       Несильный толчок под ребро, и Гром наигранно «ухает», на что Вова разворачивается в его руках, с беспокойством смотря в глаза. Он все еще слегка боится, что его действия поймут неправильно, хотя именно Игорь его понимал всегда без слов.       — Чего ж ты громкий такой стал, а?       — Это плохо?       — Наоборот. Я тебя теперь чаще слышу, а не прислушиваюсь.       Смешно и грешно, как за два с лишним года человек из маленького затравленного зверька превращается в настоящее солнце. В Питере его маловато, зато в квартире Игоря теперь в нем смело можно купаться.       Теть Галя медленно, но верно, идет на поправку, игоревых денег хватает. Вовка учится из дома, вливаться в коллектив не спешит, но преподаватели довольны. Задания сдает в срок, а плюсом теперь выпечкой занялся, даже несколько раз продавал. Не то, чтобы дорого, люди сами отблагодарить не забывали, вкусно же, а он только улыбался на чужую похвалу, щурясь от весеннего солнца.       — Будешь пробовать, Иг?       Подушечкой пальца Игорь мажет по носу Вовки, перед этим макнув в сахарную пудру. На фырканье и попытку достать след языком, Игорь лишь посмеивается, касаясь его кончика носа губами. Думает, не сложись все один к одному — была бы случайность? Может и нет, а может хоть раз ему стоит поверить в судьбу.