***
Небо нависло над многочисленными верхами хвойников громоздкой, серой тучей: казалось, если ткнешь острием в воздух - окатит целым ушатом воды. Мартовские ветра ушли, оставляя лишь майский зной, но отголоски холодов все еще витали, напоминая о тяжелой зиме. Дракон появился на небосклоне сначала черной точкой, после - злым сгустком магии, а затем еще и золотым отблеском чешуи, которая, казалось, старалась заменить собой само солнце. По полету было видно, что тот подбит по меньшей мере арбалетом: крыло поджималось, не пытаясь даже расправиться всерьез. Валентин чувствовал, что злость эта, как и опасность, обращена лишь на ответные действия: такие звери, умные и древние, привыкли отвечать насилием лишь на агрессию. Изумруд вековых елей был потревожен, и многочисленные иголки стали падать на теплую землю, пугая маленьких фазанов своим водопадом. Волк навострил уши, встрепенулся, а после коротко посмотрел на чародея: тот, улыбнувшись, лишь кивнул ему, тут же поворачиваясь обратно к летящей золотой хтони. То был не обычный дракон, а один из разумных представителей вида: такие были опаснее, так как имели сознание. Оно, не смотря на все, оставалось лишь в двух случаях: от искренней доброты в сердце или из-за всепоглощающей сущности зла. Последние были наиболее сильными и наименее договороспособными: их естеством управляли лишь грехи, столь многочисленные и древние, что ни одно священное писание людей не в силах было даже сформулировать подобных чувств. Лесные птицы поднялись в воздух, заходясь в круговом ужасе от приближающегося существа, а после стихли, стоило дракону освободить себе место на ближайшей поляне, выжигая при этом десятки метров вокруг. Валентин нахмурился, взгляд его упал на белоснежные купола стоящего рядом города людей: оповестительные костры отражались первыми всполохами. Обернувшись вороном, чародей направился в сторону огня - людского, драконий же оставив позади. За ним, с тихим рычанием, наблюдал черный Волк.***
Холодный мрамор княжеского балкона горько колол тонкие ступни, привыкшие к траве и мху, но Валентин лишь улыбнулся - предусмотрительно стоящие рядом с кисеей широкие тапочки, хоть и были проигнорированы гостем, все же оценились где-то на задворках чаровского сердца. Дмитрий заметил изящную фигуру в отражении и, прикрыв глаза, даже не попытался обернуться: ладони, от которых тонкими линиями струились темные узоры по предплечьям, уже забрались под мягкие очертания мантии. — Костры будут пугать птиц всю ночь, - чародей слегка нахмурил брови, но лисьего взгляда скрывать не стал, - Как мне потом их успокаивать? Князь поднял уголок губ вверх, слегка склонил голову вбок и приоткрыл губы, готовый ответить, но прервался на полуслове: мягкий поцелуй приходился на тонкий шрам под челюстью, который Дмитрий получил в первую встречу со своим чародеем. — Мне нужно будет успокаивать людей, - брови чародея полетели вверх, будто выражая все пренебрежение к этому народу, - Дракон может напасть, мне придется пустить их в Лес. Не преграждай им путь, молю. Валентин уколол чужую ладонь едва ощутимым разрядом тока, получил возражающий вздох, а после отошел, беря в руки кувшин теплой воды. — Дайте мне неделю, - чародей улыбнулся, - Ваше Величество. Я разберусь с ним, он покинет Лес к концу месяца и не вернется. Дмитрий устало выдохнул, оголил уставшие плечи, а после сел между разведенных бедер, отдаваясь в плен теплых рук. Едва слышная ворожба морила ум, путала сознание и отгоняла резкие, темные мысли. Тонкие пальцы короткими движениями разминали шею, а потоки белой магии согревали все полученные в битвах шрамы. Валентин выводил аккуратные узоры на загривке своего человека, порой ненароком горячо выдыхая в краснющие от жара уши. Сознание Князя хоть и было далеко, тело его попросту не умело реагировать на тепло рядом иным образом: член креп, оттягивая ночные портки все сильнее, а тяжелая грудь вздымалась с каждых вдохом резче, заставляя чародея возвратить сознание владельцу обратно в реальность. Так, чтобы отдаться уже самому - в плен сильных рук.***
Зрачок дракона фокусировался долго: раздирающая боль в крыле отвлекала, забирая всю магию на сдерживание яда лишь на железном острие. Массивные ноздри шумно вздулись, распугивая только севших на ветки птиц, а после поймали тонкие ароматы Леса снова: магия, древняя и удушливая, сдерживала всю ярость внутри, не давая и малейшей возможности отравлять все вокруг злобой и силой. Под раскинувшимся дубом, полном засечек и рун, сидел волк: черный, словно смоль, и огромный, как Вервольф. Он немигающим взглядом наблюдали за Драконом, не пропуская и малейшего вздоха. Тот для проформы пустил короткий запал огня по траве, заставив ту осесть пеплом прямо у вытянутых лап. — Еще хоть раз - выгрызу глотку, - Волк поднялся, зашел за спину Дракона и фыркнул, слыша бессмысленное копошение, - Я достам её, а ты обернешься. Понял? Горячей чешуи коснулись пальцы, к неудивлению - человеческие. Дракон вдохнул, положил массивную морду в траву и замер, ожидая раздирающей боли. Той все не следовало, и причина была едва уловима: на отмирающий чешуйках быстрыми движениями выводились руны. — Чародей, Волчик? Дракон про себя ухмыльнулся, но тут же пожалел: стрела вошла сначала глубже, а после, провернувшись на миллиметр, исчезла, оставляя после себя лишь расползающуюся морозную магию. — Фамильяр, но для тебя - надзиратель. Дракон уговор помнил, а потому закрыл глаза, дабы обернуться иной формой: та встретила его раздирающей болью, стрела приходилась ровно на область под сердцем. Он завыл, бесконтрольно испуская ярость, из-за чего Волк с силой придавил его к земле всем телом. Возвращаясь в сознание, Дракон видел очертания тонкого, будто струящегося стана, что изящной, и будто летящей походкой настигала его: то была магия столь же древняя, как и он сам, но отличались они лишь одним - от Дракона несло смердом войны и разрушения, тогда как от тени впереди исходила лишь яркая, всеобъемлющая сила самой жизни.