Решай, кто ты

      С чего всё началось?       С оленя? Возможно. Он двигался сквозь зимний лес, как призрак, и ясный дневной свет играл на его шкуре. Под ногами животного проседал мягкий декабрьский снег, а влажные глаза как будто отражали что-то сверхъестественное в привычных моему взгляду соснах и орешнике. Он долго учился доверять, а я — внушать доверие. Но глупый выстрел оборвал всё то, что мы могли бы сказать друг другу.       Нет, не с него. Он был началом конца. Но настоящее начало, то, что сделало меня таким, какой я есть, пряталось гораздо дальше. В той жизни, от которой я отрёкся, надеясь сбросить проклятие, ходившее за мной по пятам. Когда-то давно, в жарком, далёком городе на краю океана, полицейский вынес из грузового контейнера плачущего ребёнка, а оно выбралось следом, идя за запахом крови и слёз. Оно крепко вцепилось мне в плечи. До сих пор иногда, когда вокруг особенно тихо, я слышу его шёпот. Как будто кто-то наклоняется сзади и, приближая губы к моему уху, говорит на тёмном языке, языке полной луны и свербящего голода, не похожем ни на одно из человеческих наречий, но хорошо знакомом мне языке хищников. И то, что оно говорит, мне нравится.       Но всё началось не с него.       Слишком рано.       Если достать из ниши за кондиционером мою старую добрую коробку для препаратных стёкол и пробежаться по слайдам памяти, то можно обнаружить эту точку где-то между сороковым и сорок шестым образцом. Аккуратной каплей крови она застыла на стекле, с выцарапанной посередине улыбающейся рожицей. Байни всегда любил пошутить. И в своём стремлении найти хоть кого-то, похожего на себя, сам подвёл меня к этой границе. Вот мы стоим с ним над бесчувственным телом моей сестры и он кладёт в мою руку нож. И видит сомнение в моих глазах. Если бы он сдался, если бы отступил и позволил мне самому решать, кто я есть, возможно всё повернулось бы иначе. Он мог заманить меня на эту дорогу другими способами, тоньше и аккуратнее, подвести к черте и не сильно подтолкнуть, заставляя перешагнуть её, но, кажется, впервые в жизни он оказался нетерпелив. «Ты не можешь быть убийцей и героем!». Он выхватывает нож из моей руки. Лезвие тускло блестит в свете подвальных ламп. Деб приоткрывает глаза, когда клинок начинает опускаться, и я успеваю увидеть мелькнувший в них ужас. И совершаю выбор.       Всё началось тогда.       Я никогда не считал себя человеком. Но что-то человеческое, поднявшись из глубин моего естества, вскинуло голову — и я внезапно понял, что оно есть. Что-то, не дающее обычным людям права стоять и смотреть, как умирают те, кто им дорог. Какая-то часть, в которую не верил Гарри и которую я в себе не замечал, пока она не заставила меня перехватить руку Брайана в сантиметре от груди Деб. Я отталкиваю брата к стене и ударяю по запястью. Его кулак, встретившись со стеной, разжимается, и нож с громким звоном падает на пол. Наша борьба длится недолго, но за эти несколько секунд я успеваю понять очень многое о себе. Прежде всего: я понятия не имею, кто я.       И после, стоя рядом с Деброй, яростно защищающей меня перед Доаксом, пока прибывшие офицеры осматривают место её неудавшейся казни, я размышляю над этим. «Мой брат герой! И вы должны обращаться с ним соответственно!». О, Деб! Добрая, наивная Деб. Герой не стоял бы над тобой с ножом, сомневаясь. Он принял бы решение задолго до этого. Но монстр, настоящее чудовище из ночных кошмаров, которым я себя представлял, не предал бы своё сытое правление во тьме ради жизни той, что даже не связана с ним кровью.       В одном мой брат был прав: нельзя балансировать между двумя мирами.       И теперь, лёжа на спине в хижине, засыпанной снегом, я перебираю в памяти эти моменты, как раньше перебирал препаратные стёкла, на каждом из которых застыла точка, окончившая чью-то жизнь — сухая кровавая капля. Я смотрю в потолок, но не вижу потолка. Вместо него надо мной простёрлось бескрайнее синее небо с редкими крапинами звёзд. Иногда я чувствую, что кто-то другой за долгие годы отсюда, на другом краю мира, тоже смотрит на них, стоя на борту своей яхты с красивым названием, и видит то же, что и я: брызги крови, распылённые из пульверизатора по небесной тверди. Для него всё разрешено и понятно. Всё так, как должно быть. И это ночное небо, и лодка, и дети, спящие в доме на берегу, и несколько мешков для мусора, только что исчезнувших в глубине. Будущее кажется ему ясным и спокойным. И этот другой я полагает, что смог найти баланс. Но я, глядя на него со своей ступени, точно знаю, что никакого баланса нет.       Потому что над моей хижиной опять идёт снег. В лесу бродит олень, ещё не зная, что завтра я продам его убийце хорошее охотничье ружьё с оптическим прицелом. А где-то в Аргентине, в уютном доме с крепкими ставнями, засыпает ребёнок с мыслью о том, что я его предал.       И всё, что я хотел бы сказать себе прежнему, тому, кто стоит, опёршись о серый в ночных сумерках борт яхты и с лёгкой улыбкой встречает мрак, принесённый порывами южного ветра: Монстры не могут быть счастливы. Решай, кто ты.