Не мой главный герой

Я наблюдаю и быстро делаю пометки в заметках телефона. Я наблюдаю и успеваю даже сфоткать его, убедившись в том, что не забыл включить беззвучный режим. Я не какой-то там сталкер, нет. Я всё это исключительно из писательского интереса. Я убеждаю себя в этом последние несколько месяцев. ОН, за которым я наблюдаю, вовсе не объект моей любви. Он мой главный герой. В буквальном смысле герой серии моих рассказов, и я сам почти не заметил, как, решив свистнуть внешность и пару характерных привычек у одного из своих непрямых начальников, так попал. Сначала мне и этого хватало, а после стало казаться, что персонаж вышел блёклым. И вместо того, чтобы просто додумать, я начал подмечать. Как часто бреется и стрижётся, какого цвета его глаза… На каких фотках его отмечают в инсте, и сколько полосок у его беспородного кота. Знаю про его сестёр, как часто обедает тут вместе с братом и изредка заскакивающей девушкой. Всего второй за этот год. Дошёл до того, что создал отдельную папку для его галстуков и выяснил, где он учился много лет назад, и сколько попыток сдать на права у него было. Наверное, не очень здорово, но я убеждаю себя в том, что закончу всё это, как только допишу до точки. А потом до следующей… И ещё… И ещё… Да уж, временами думаю, что было бы неплохо переговорить с психологом. А после вижу эту спину в чёрном пиджаке, и здравствуйте. Всё начинается по новой, а мысли о том, что я ебанутый, откладываются на мифическое потом. Итак, сегодня у нас на обед карбонара, салат и чёрный чай без сахара. Сегодня у нас тёмно-серый галстук в светло-голубую полоску и серая же рубашка. И ругань по телефону. За-ме-ча-тель-но. Записываю его фразы и надеюсь, что со стороны выгляжу обыкновенным задротом, который даже пожрать не может без мессенджеров. Надеюсь, что всем прочим сотрудникам нашей компании попросту похер, кто и как проёбывает полчаса своего обеда. Главное вовремя вернуться к локальному аду на этаже технической поддержки, и всё, никаких вопросов. Перечитываю то, что написал, и с тоской понимаю, что, наверное, всё дело в том, что мне до одури хотелось бы быть ИМ. Мне бы хотелось быть взрослым и крутым. При должности и с кучей костюмов. Я бы ради этого даже подстригся, а не ходил бы как плод запретной любви кудрявой барабашки и Нафани из того старого мультика. И маникюр, да. Я бы позволил кому-то другому обкусать все мои заусенцы. Великие жертвы ради великой цели. Но стрижки и аккуратные руки с дорогими часами — ему. А мне рыжее облако на башке и футболка с эмблемой провайдера, на которого мы оба работаем. Только на разных этажах. Социальных в том числе. Ему тридцать шесть, мне двадцать один. Может, хватит следующих пятнадцати лет для того, чтобы перестать воображать, будто мой главный герой сидит сейчас спиной ко мне и остервенело тыкает вилкой в тарелку, гоняя ускользающие черри? А пока жую свой пончик с карамелью и снова проверяю записи. Это важно. Если упустил что-то, то гарантированно забуду про это до конца рабочего дня. Так уже было, и я после почти сутки пытался вспомнить особо удачное выражение. Не вспомнил. Огромная потеря для сюжета. До сих пор сжимается что-то внутри, как вспоминаю. Срабатывает будильник, выставленный за пять минут до конца обеда, и я поспешно пихаю в рот остатки пончика и заливаю его остывшим кофе. Без сладкого и кофеина тут не выжить. В спешке покупаю ещё один и, благодарно кивнув симпатичному парню на выдаче, бегу к лестнице. У меня слишком острая аллергия на лифты. Поднимаясь на свой четвёртый, мельком проверяю, есть ли новые отзывы, и зачем-то лезу в инсту. Скорее по привычке, а не потому, что мне жизненно необходимо пролистать ленту. Уже стоя в коридоре своего этажа вижу один запрос на переписку. С интересом смотрю, что же на этот раз мне предложат купить или увеличить, и едва не роняю телефон. Абсолютно голый профиль и значок горящего зелёным онлайна. И всего одна фраза: «Я всё про тебя знаю». *** Я тихо психую до самого вечера. Не отвечаю ему в рабочее время, даже не подтверждаю переписку и судорожно гадаю: проигнорировать и удалить или всё-таки спросить, о каком таком таинственном «всём» он говорит? Может, это кто-то из моих одноклассников? Или кто-то из тех, с кем мне не повезло учиться вместе в вузе? Может, он или она помнит, как я позорно сорвался с турника или разлил газировку на ширинку? Обнародование такого компромата я вполне в силах пережить. Стыдно всё ещё, конечно, но и вполовину не так, как может быть. А если эта невнятная клякса, подсвечивающаяся статусом в сети, реально ЗНАЕТ?! Про мою страсть к писательству, слэш и это вот все? Если она знает про моего главного героя и собирается меня слить? Как бы там ни было, понимаю, что отвечу ему. Просто для того, чтобы успокоиться и позволить себе залить это всё эспрессо из едва дышащей кофемашины и не спать от перевозбуждения всю ночь. Офигенный план, я считаю. Единственный, и потому лучший из всех имеющихся. Когда добираюсь до дома, уже мелко подрагиваю. Скомкано здороваюсь с матерью, дежурно поинтересовавшись, а где отец, отказываюсь от ужина и, налив себе большую кружку чая, закрываю дверь комнаты. Всё думаю о том, что неплохо бы уже съехать, да попробуй сепарируйся на зарплату мальчика-здравствуйте-как-я-могу-вам-помочь. Нужно искать другую работу, да только вряд ли я к ней готов. Сейчас даже рад, что дома, на своих скромных двенадцати квадратах, и, поставив чашку на стол, достаю телефон из кармана и падаю в любимое кресло. Кажется, что дома меня никто не достанет. Дома безопасно и уютно. Только нельзя, как в детстве после кошмара, разораться и позвать маму. Мама, если и прибежит, то вряд ли спасёт меня от «я всё про тебя знаю». Мама сама вряд ли оценит мои увлечения. И уж тем более их не оценит отец. Рука сама тянется к кнопке включения на системнике, и я, нажав на неё, ещё раз обдумав, соглашаюсь на переписку, и в ответ на его «знаю» скидываю знак вопроса. Сначала хотел выслать целый иронический спич и засыпать его словами, но после решил быть взрослым. Сделать вид, что мне лениво-интересно, что же он там знает, и я так уж и быть мимоходом задержусь. Аватарка тут же загорается зелёным, и сообщение оказывается прочитанным. Я крепче сжимаю кружку и жду, что всё это окажется идиотской попыткой в розыгрыш. Что сейчас он пришлёт ссылку на «легкие деньги», предложит ныкать закладки в ближайшей лесополосе или выдаст что-то из школьных лет. Ну, пожалуйста. Пожалуйста… «Я знаю, за кем ты следишь». И присылает тот самый профиль, который я скрупулёзно просматриваю с фейка в моменты обострений. У меня внутри всё медленно замерзает. Физически ощущаю пробежавший по ребрам холодок, и очень осторожно отставляю кружку подальше. Чтобы не смахнуть её с края стола. Отмазываться или просто послать его? Отмазываться или сделать вид, что не въезжаю? Отмазываться или… «?» Делаю вид, что не понимаю, о чём он, а воображение уже рисует мне картины, одна красочнее другой. Воображение уже подкидывает мне сюжет за сюжетом, где меня сначала выпирают с работы, а после судят за преследование или оскорбление чести и достоинства. Быть героем чужих мелких фанфиков же достаточно оскорбительно для взрослого состоявшегося гетеросексуального мужика? «На его правой руке была татуировка. Что-то вроде закрученной спирали. Посиневшей от времени и некачественных чернил. Он собирался свести её, а пока прятал под рубашками и пиджаками. Своей бронёй скрывавший от всех его истинный облик тайного агента». «Его серые глаза пронзали насквозь будто ножи, а чувственные губы вызывали желание прижаться». Блять, блять, блять! Если он продолжит, то я умру прямо здесь, сидя задницей на смятой домашней футболке. Если он перечитал всё, то мне действительно пиздец. На секунду мелькает мысль, что, возможно, меня спалил сам главный герой, но я упорно гоню её прочь. Он бы не стал написывать мне в инсте. Он бы организовал мне увольнение по какой-нибудь неприятной статье. «Мне ещё что-нибудь прислать? В «Тайне и пристрастии» скоро начнётся мой любимый момент. Сейчас долистаю». «Не надо». Набираю и отправляю раньше, чем успеваю полностью обдумать, и понимаю, что попался. Становится натурально плохо. Настолько, что приходится привалиться боком к краю стола и положить телефон. Чтобы не выронить его из дрожащих пальцев. Следующее набираю уже сквозь лёгкую поволоку, и чуть ли не придерживая свою правую левой. «Хватит, я всё понял». «Зачем ты мне пишешь?» «Потому что собираюсь тебя шантажировать». Класс. Вот я и докатился вовсе не до Пулитцеровской премии. Тошнота усиливается, и единственное, что мешает метнуться к толчку и как следует проблеваться, это то, что мать дома. Возникнут слишком неуместные вопросы. Вот как у этого анонима, не то с размытой кляксой, не то с какой-то задницей на аватарке. Сижу, прижавшись лопатками к спинке кресла, и понимаю, что даже не снял толстовку. Понимаю, что сейчас просто обделаюсь, если он пришлёт мне скрин и покажет уже отправленные сообщения. Тому, кто никогда не должен всего этого увидеть. Никогда. Промаргиваюсь, отпиваю успевший подостыть чай и, пару раз открыв и свернув браузер, осторожно, будто иначе поцарапаю экран, набираю следующий ответ. «Чего ты хочешь?» Сам поймёт, что за молчание. Уточнять тупо. Вестись на это тем более, но я просто не знаю, что ещё можно сделать. Мне нужно время, чтобы подумать. Мелькает мысль скрыть все работы, но что толку, если они давно разлетелись по сети? Интернет настолько хорошо всё помнит, что заебёшься удалять. Плюс сайты, куда заливал уже не я. Плюс кэш и скриншоты. Никаких вариантов. Никаких, кроме стремительного бегства куда-нибудь в Азию, на которую у меня нет денег. И вместе с тем, я ещё надеюсь. Надеюсь, что этот аноним сейчас посмеётся и окажется кем-то из моих чересчур пронырливых читателей-задротов. Что он попросит скорейших прод и сольётся в туман. «Судя по месту твоей работы, денег из тебя только на жвачку вытрясти выйдет». «Поэтому…» Не моргаю даже, пока он нарочно тянет время, вводя меня во всё больший и больший ступор. Не моргаю и перестаю дышать. «Давай поступим так же, как в твоём наивном фанфике». «Переспим и забыли». «Подумай до завтра. Или секс, или всё солью. Во время обеда, чтобы ты был рядом с ним». Пока я моргаю, пытаясь в полной мере осознать смысл его последней фразы, выходит из сети. *** Моя работа никогда не была чем-то кайфовым, но сегодня уверен, что вместо привычного телефона и монитора меня ждёт эшафот. В красках представляю, как меня схватят прямо на входе и чуть ли не застрелят. Обливаюсь потом и чудится, будто даже поднялась температура. Коленки дрожат, глаза красные от того, что всю ночь не спал. Выгляжу как чумной, но, к счастью, в вагоне метро всем плевать, как кто выглядит. Если не несёт трупачиной, то никто и не почешется. Это к лучшему. К худшему то, что в метро никогда не бывает пробок, и сегодня это огромный минус. Доезжаю вовремя, за десять минут до начала смены. Доезжаю вовремя, но не могу заставить себя зайти в здание. Я так и не ответил этой кляксе в инсте и понятия не имею, сколько продлится его «до завтра». Предложение само по себе бредовое, и фиг знает, как это всё в реале. В текстах и порно выходит складно и горячо, но порно на то и порно, чтобы быть красивой сказкой для взрослых навроде Мстителей. Там у всех всегда стоит, не болит задница и нет смешных курчавых волосинок на лобке. И прыщей нет. И ВИЧ-а с гонореей тоже. В реале же… Вспоминаю, как чуть не блеванул, наткнувшись на ролик сильно пожилого мужика с седыми яйцами и треснувшими пятками. Вывернет безо всяких, если окажется, что именно такой предложил мне постоять раком в обмен на своё молчание. Я не смогу. Просто не смогу, и всё тут. Равно как и спалиться. Прекратить существовать лучше, чем такое. Всю ночь лежал, глядя в потолок, разбирал возможные последствия, и убеждал себя, что это всё ерунда. Ну, уволят, разве не переживу? Ну, поорёт на меня мой почти Джеймс Бонд, и что? Я же не сломаюсь, так? Что такого страшного могут написать в трудовой? Если по собственному, то фигня. Если за домогательства, то мне пиздец. Как же я не хочу, чтобы кто-нибудь узнал! Мечтаю проверить инсту и увидеть, что этой переписки вообще не было. Приглючилось, и всё. Но увы, всё на месте. И этот или эта, почему-то, пролистав всё с самого начала, я начинаю сомневаться, что это парень, молчит. И самое страшное, что, поднимаясь на свой этаж, я подозреваю всех. Охрану на входе, обе смены работников в кафешке и ближайших к моему месту коллег. Чуть ли не уборщицу, которой за пятьдесят и которая разок игриво шлёпнула меня по бедру, сказав, что если не буду есть, то смогу спрятаться за её шваброй. Вдруг, и правда она?.. Или, может, только может, он сам? Мой главный герой, которого нарочно не называю по имени, чтобы окончательно всё не перемешалось. Понимаю, что если бы я наверняка знал, что это он, то уже бы согласился. И трясся, скорее всего, не от страха. Понимаю, что всё это один огромный пиздец, и тяжело грохаю рюкзаком по своему креслу. У меня ещё целых четыре минуты. Успеваю всё прогрузить и концентрируюсь только на звонках, позволяя себе уйти в работу. До обеда по крайней мере мне не светит сунуть нос в телефон. И это хорошо. Это очень хорошо. Только время летит слишком стремительно, когда ты этого не хочешь, и ползёт, когда чего-то ждёшь. Я едва успеваю понять, как умудрился дожить до обеда, и нехотя снимаю наушники, понимая, что пора идти вниз. Пора купить себе кофе и что-нибудь ещё. Пора проверить мессенджер. Спускаюсь, оглядываю зал и пугаюсь, как заяц, когда вижу, что ОН уже здесь. Он сидит у окна, за негласно «своим» столиком, застолблённым им ещё до того, как я впервые вошёл в двери этого бизнес-центра, и ругает кого-то по телефону. Краем уха улавливаю что-то про сорванные сроки и обещания всяческих кар небесных, если компания-посредник не исправится. Сглатываю и бреду к световому табло, на которое выводятся позиции сегодняшнего меню. Даже не смотрю на него, прошу большой стакан кофе и, передумав брать сладкое, ухожу за свой стол. Вряд ли мне сейчас еда полезет. Усаживаюсь и, отпив концентрированной горькой бодрости через отверстие в крышке, достаю оттягивающий карман, будто камень, телефон. Он в сети. Эта клякса на аватарке светится зелёным. Перевожу взгляд на спину в сегодня сером пиджаке и, решая проверить, скидываю точку вчерашнему шантажисту. Внутри теплится надежда, что он сразу не ответит, что он сейчас занят тем, что выносит кому-то мозг через динамик, но увы. Знак вопроса прилетает сразу же. И за ним ещё: «Ты подумал?» Оборачиваюсь на островок кафе и вижу, что и там парень занят расстановкой салатов. Не эти двое. Желудок скручивает даже от привычного кофе. Мне становится так же плохо, как вчера в комнате. И тут же едва не подпрыгиваю от резкого удара по столу. Спина в сером пиджаке не сдержалась и что есть силы грохнула кулаком. И её совсем не волнует то, что половина посетителей подскочили вместе с его тарелкой. Сосредоточен на своих разборках и только. От мыслей о том, как может отреагировать, если действительно всё узнает, хочется и вовсе малодушно упасть в обморок. И не восставать из него. «Ну так?» Никогда не восставать. Объявить себя мёртвым и отбыть куда-нибудь в Валгаллу. Если туда пускают таких тощих, не способных поднять боевой топор. «Какие у меня гарантии?» Стараюсь писать обдуманно, чтобы это читалось равнодушно и холодно, но, уже отправив, так и вижу тихую панику, мелькающую между слов. Надо было иначе формулировать, блин. Твёрже. «Да никаких. Моё честное слово». Вот, пожалуйста. Я тут с мокрыми ладонями сижу и рискую разбить телефон, если он выскользнет, а он отмахивается. Ему похер. Всего-то моей жизнью играет, как бы пафосно это ни звучало. Ему — похер. Он-то ничем не рискует. «Так не пойдёт». Сглатываю, быстро вытираю взмокшую ладонь о толстовку и едва не смахиваю стакан. «Тогда я пишу ему прямо сейчас». Сердце пропускает удар. Тупо и заезжено в текстах. Безумно стрёмно в реальности. Потому что ощущение того, что в животе что-то скребётся, тоже тут. И это вовсе не радостное предвкушение. Это скорее вал с колючками, медленно наматывающий на себя мои кишки. Замираю вопреки тому, что тут лучше не тянуть, и лихорадочно соображаю: на слабо берёт или нет? Может, блефует? И тут же, не успев додумать мысль, подскакиваю на месте от нового удара по столешнице. Главный герой более чем не в духе и едва сдерживается, чтобы не начать орать на собеседника. Становится ещё страшнее. Становится плохо до подкатившей тошноты, стоит только подумать, КАК его может разозлить то, что я спёр его образ. Начал заимствовать и увлёкся настолько, что едва он прочитает пару строк, как тут же узнает себя. Только совсем тупой бы не понял. А если ему ещё и фотку мою скинут… Любую, из профиля… Вжимаю голову в плечи, когда он резко отодвигает свой стул и, вскочив на ноги, уносится в сторону лифта. И ругается, уже придерживая трубку плечом. На мою в этот момент приходит уведомление о зачислении зарплаты. Смаргиваю и понимаю, что не готов ни к скандалам, ни к возможному мордобою. Не готов я собирать свои скудные пожитки и валить в другое место. Если куда-нибудь ещё возьмут, конечно. Этот всё ещё в инсте. Иконка терпеливо мерцает зелёным. Будто нарочно молчит, даёт мне время всё взвесить и отписаться. Кладу телефон на стол. Снова беру его в руки… «Сделаем всё быстро, и ты отвалишь, ок?» Вот теперь всё по-деловому. И сухо. Теперь правильно вышло. Неправильно никак не выйдет прочитать. «Ок». Ответ такой же сжатый. Смотрю на экран мобильника, пока тот не погаснет. *** Я не верю, что это происходит со мной. Я просто не могу поверить, и всё тут. Будто это не по-настоящему, и я вот-вот проснусь. Вскочу посреди ночи у себя дома и, выдохнув, побреду на кухню, чтобы попить, и тихонько, чтобы не будить родителей, всосусь назад в свою комнату. В свою уютную комнату, из которой я давно вырос, но считать безопасной не перестал, а не в комнату в каком-то обшарпанном хостеле на самом краю географии. Мне страшно и ничуть не любопытно. Мне хочется развернуться и уйти, а не вставить ключ в дверь с тем же номером, что и на бирке. Ключ, а не карту, господи. Зайдя внутрь, я уже готов начать молиться. Спасибо, что оказывается чисто. Бедно, ободрано, но без дохлых тараканов на полу и пятен от раздавленных клопов на стенах. Пахнет зато затхлостью и не то пылью, не то какой-то землёй. Будто в склеп привели и оставили. Умирать или тухнуть, не знаю. Надеюсь, что ни то и ни другое. Мне только сейчас приходит в голову, что он может оказаться больным на голову или махровым садистом. Или, что вероятнее, и то, и то вместе. Так даже логичнее. Он больной на голову садист. Вот так. И сейчас явится и начнёт пытать меня. Странно только, что плёнки на полу и кровати нет. Ну, чтобы скрыть брызги крови. И звукоизоляции нет. Вряд ли пожилая женщина на ресепшене у него тоже куплена. Или, может, она и есть этот самый шантажист? Качаю башкой и даже прыгаю на одной ноге, пытаясь вытрясти из неё всю лишнюю фигню, и, не зная чем себя занять, принимаюсь теребить застёжку на кофте. После хватаюсь за телефон и, пару раз разблокировав и усыпив его обратно, принимаюсь осматривать комнату. Уже тщательнее. Он назначил мне на три, и я даже немного опоздал из-за того, что не подгадал расписания автобусов, но, даже несмотря на это, всё ещё один. Только я и… Новое сообщение в инсте. «Явился?» Мне мать так писала после того, как я хлопал дверью своей комнаты, приползя в почти невменозе. Лет эдак пять назад, но надо же, передергивает совсем как раньше. И отвечаю я тоже будто сквозь зубы. «Явился». Читает сразу и выдает новые указания. «Задёрни шторы». Закатываю глаза и, отступив к окнам, почти не глядя, дёргаю за одну из портьер. Дотягиваю её только до половины, но решаю, что и так сойдет. Пошёл он в жопу со своим интимным полумраком. «Сделал?» «Да». «Теперь закрой глаза и не подглядывай. Если будешь смотреть, то, считай, никаких договоров не было». Какой категоричный. А как же расчёт на классическое: «Я его увидел и обоссался от любви»? Как же милое сюсюканье и любование его прессом? Хотя вряд ли у него есть кубики. И симпатичный он тоже очень вряд ли. Злит меня просто пиздец. Злит настолько, что не удержаться, и вместо лаконичного «ок» посылаю ему куда более длинную фразу. «Я мог бы попытаться убить тебя». Отправляю и будто просыпаюсь. Просыпаюсь и понимаю, что нет, не мог бы. Даже побить не смог бы. Слишком мягкий и неспособный на такой дикий шаг. Я просто нормальный. Я просто человек, а не хер знает что, с хер знает чем на аватарке. «Ты даже послать меня обоссался. Закрывай глаза». Скрипнув зубами, пихаю телефон в карман и отворачиваюсь от двери. Смотрю на довольно плотные для такого убогого места тряпки на окнах и отгоняю от себя абсолютно неуместную мысль о том, что, пожалуй, это почти сюжет. Очень всратый, очень избитый… И вызывающий у меня вовсе не предвкушающую дрожь под коленками, а самый настоящий страх. Я не хочу, чтобы он заходил в эту комнату, и уж тем более не хочу спать с ним. «С ним», о котором я знаю не больше, чем о ядерной физике. Вдруг он реально больной и любит всякую срань? Вдруг он именно поэтому всё и затеял? Что нормальные ему не дают, а то и вовсе сбегают, узнав о его стрёмных приколах. Или он страшный, как алгебра. Или, может, замызганный. Господи, лучше бы страшный, чем вонючий и с мерзкими мокрыми ладонями. Страшного я и не увижу, если не стану открывать глаз. Может, он поэтому и велел не смотреть? Или тут всё работает так же, как в фильмах про заложников? Если я не смогу его опознать, то и закапывать меня незачем? Поворачивается дверная ручка, и я против воли подскакиваю на месте и стискиваю кулаки. Шея автоматически вжимается в плечи, и подмышки противно мокнут. Я весь будто кусок переживания, который вот-вот начнёт окисляться на воздухе и превратится в чистую панику. Стопроцентную, блять. Без примесей. Слышу, как закрывает за собой и щёлкает ещё старой металлической задвижкой. Воздуха начинает резко не хватать. Мне страшно настолько, что уже не мурашки бегают, а колотит. Касается капюшона моей толстовки, медленно тянет за него, а я уже собираюсь кричать. И выбиваться тоже собираюсь, несмотря на то, что согласился на всё это. Не представляю, как можно перейти к большему, если кислород перекрывает уже от того, что начинает поворачивать к себе. С силой жмурюсь, чтобы даже случайно не подглядеть, и заставляю себя сделать шаг вперёд. И, конечно же, он мужик. Выше меня и пахнет каким-то сладковатым дезодорантом и ментоловой парфюмеркой. Как пошло и по канону. Ну, за что мне это? В какой из строчек я так пропалился, что он смог зацепиться и столько накопать? Накрывает мои глаза своей ладонью, видно, для пущей уверенности, что не подсмотрю, и второй рукой поднимает мой подбородок. Вроде не собирается торопиться. Только смотрит, но и этот взгляд я ощущаю почти как прикосновения. Так же остро и кожей. Рассматривает меня и держится невозможно близко. Чуть согнув колено, упираюсь им в его ногу, а сглотнув, чувствую его пальцы на челюсти. Прикасается к моим губам своим указательным, и мурашки, бегающие по спине, становятся липкими. Потею, как в плюс тридцать в пуховике, а он просто стоит, и всё. Зачем-то медлит. Наверное, хочет напугать ещё больше. Может, ему нравится трахать спящих? Или тех, кто в обмороке. Насколько глубоким должен быть обморок, чтобы ничего не чувствовать? Отстраняется, и я снова жмурюсь изо всех сил. Я жмурюсь и не представляю, во что он меня поставит и как разденет. Вдруг случайно открою глаза, и что тогда? Зарежет припрятанным под подушкой ножом? Хлопок входной двери такой громкий, что я подпрыгиваю и тут же поднимаю веки. Он ушёл. *** Я нерешительно потоптался по протёртому ковролину ещё немного и свалил тоже. Так и не понял, что это было, но выяснять не тороплюсь. Гадаю, но не спрашиваю. И самая очевидная причина — это то, что я ему не понравился. Он передумал, решив, что не стою я комнаты в хостеле и часа его времени. Он передумал, и вместо того, чтобы радоваться, я испытываю крайне противное, гаденькое чувство, которое очень уж смахивает на ущербность. Может, я и есть ущербный? Вместо того чтобы искать нормальную работу, сижу в поддержке, где меня матерят по три раза в день, и в свободное время пописываю рассказики про мужика, который не то чтобы в курсе, что мы живем в одной вселенной. А теперь ещё и этот передумал и слился. Интересно, конечно, на что он рассчитывал, раз ожидание и реальность так сильно разошлись. А мне теперь, блять, думай. Думай, что это такое было. Ещё мелькает мысль, что он так и задумывал, напугать меня хотел, а не трахнуть, но тогда как-то совсем тупо. Или мы знакомы, и я ему что-то сделал. Перебираю в голове всех более-менее причастных к моему творчеству знакомых, и никто не подходит. Никто не пахнет, как он, да и не живет достаточно близко. Думаю про бывших однокурсников, и тоже всё мимо. Вернулся домой и едва переборол желание завернуться в одеяло и замереть у стены. Взрослый уже, знаю, что так не спрятаться, а мать может решить, что я заболел. Ну на фиг сейчас чужую заботу. Надо осмыслить. Надо перестать проверять, онлайн он или нет. И лечь пораньше, чтобы не проспать на работу, тоже надо. Решаю быть ответственным и, едва не содрав всю кожу губкой в душе, так сильно казалось, что что-то налипло, укладываюсь спать ближе к десяти. Конечно, не рубит и, продалбывая время, я листаю всевозможные ленты, упорно избегая заметок и сайта, на котором хранится вся моя писанина. Листаю, листаю… Читаю чужие посты, рассматриваю фотографии… Новое сообщение всё-таки пришло. От него. В комнате темно, шторы задёрнуты, но мне всё равно хочется спрятаться ещё и под одеяло с головой. Разворачиваю сообщение, прикрыв один глаз и втянув голову в плечи. Знаю, что меня никто не видит, но всё равно не по себе. «Я передумал». Ну да, а то я не понял. Не догадался, после того как он ушёл. «Выберу место получше. Ты слишком милый для той дыры». Что?.. Не то «передумал»? Не моя ущербность обломала ему все фантазии? «И пока я думаю, скинь мне пару фоток». Глупо смаргиваю и не включаюсь сразу. Что такого я успел нафоткать? Может, он из-за этого до меня и доебался? «Каких фоток?» «Своих, конечно. Можно совсем невинных. Без футболки, например». Блять. Вот каких фоток. А я-то сразу и не подумал. Охуеть, конечно, кого-то в этом мире интересуют мои синюшные части тела. Так, стоп. «Зачем?» Включаю всю возможную подозрительность и гадаю, куда он собирается это всё слить. «Хочу посмотреть на тебя». И пришедший ответ становится смущающим и неожиданным. И, конечно же, я ни единой секунды не собирался ему ничего посылать. «Сегодня не насмотрелся?» «Ты был одетый». Охуеть, какое уточнение. А то я должен был явиться к нему голый. С хвостом и кошачьими ушами. И, может, ещё и с огромной пробкой в заднице. «У тебя была возможность меня раздеть». Напоминаю, что он вообще-то сам съехал и, как водится, сначала отправляю, а только после перечитываю. Замираю с телефоном в руках и коротко жмурюсь, догадываясь, что он мне ответит. Да почему же я так туплю?.. «Ты заигрываешь?» Вот. Пожалуйста. Да как вообще можно принять напоминание об упущенных возможностях за подкаты??? «Нет!!! Это просто факт, и всё!» На эмоциях ставлю слишком много восклицательных знаков и чувствую себя истеричкой. Истеричкой из старых фильмов, которая лупит всё и вся своей сумочкой, и страшно жалею, что этого больного я ничем не огрел. «Просто». И улыбочка в конце. Типа поверил он, как же. Типа великодушно согласился, а сам думает о своём. По-любому он полный урод. Нормальные не играют в такие игры. «Ладно, можешь не позировать. Я сам всё посмотрю». Вот это разрешение, надо же. Какая снисходительность! Не успеваю ничего набрать в ответ, как он опять пишет: «Я скину тебе другой адрес». Ну, здорово. Будем теперь кататься по хатам и играть в жмурки. «Только на этот раз можно так, чтобы наверняка?» Отправляю подчеркнуто деловое сообщение, и, как водится, таковым оно остаётся только в моей голове. Когда перечитываю в ожидании его реплики, снова хочу себе врезать. «Не переживай, я не передумал». Интересно даже, он реально такой самоуверенный, или это только в сети? Может, в жизни он тихий задрот со стёртыми ладошками, который не решился ни на что тупо потому, что никогда этого не делал. И вообще живых парней не касался никогда. «Я переживаю, что ты опять притащишь меня чёрт знает куда». «И не трахну?» «Впустую потратишь моё время!» Господи, если бы был побогаче, то разбил бы уже свой телефон. Картинно швырнул бы его в стену и попрыгал на осколках. Глядишь, стало бы легче. А может быть, и не стало бы. Очень уж он бесячий. «Не злитесь, господин Писатель. Завтра всё будет». И продолжает издеваться, конечно же. Только меня другое больше цепляет. «Завтра?» Переспрашиваю и нарочно не моргаю, пока не напишет. «Ну да, раз тебе так горит, то завтра». Ещё и меня выставляет озабоченным. Будто это я до него доебался. Может, реально его чем-нибудь огреть? Дождаться, пока явится, стукнуть по башке, а после свалить всё на приходящую уборщицу? «Я работаю». Это же уважительная причина, чтобы отмазаться от ни фига не добровольного траха, да? И теперь-то точно звучит по-взрослому. Небрежно так. «Напишу после восьми». Ага, только похуй ему, как оно там звучит. Скинул мне последнюю фразу, и сразу не в сети. *** Я уверен, что он теперь будет гонять меня по разным гостиницам, а в итоге окажется старым знакомым, который придумал такой стрёмный развод. Я уверен, что в итоге не решится на настоящий секс, и боюсь значительно меньше. А злюсь сильнее. Злюсь настолько, что во время обеда, вместо того чтобы делать заметки для новых глав и наблюдать, агрессивно жую свою картошку с сырным соусом и почти не кручу головой по сторонам. Мой главный герой по обыкновению садится за свой столик у окна, но я посмотрел на него всего раз или два. Убедиться окончательно, что это не он мне написывает. Тот, кто стоял рядом, явно ниже этого шкафа в пиджаке. Ниже и меньше. Мне так кажется. Я же его не видел. Только так… Ощущал, если это можно так обозвать. Точно не ОН. И фиг пропалишь, плохо это или хорошо. Прожевав очередную порцию картошки, прихожу к тому, что это всё-таки хорошо. Потому что эта спина, обтянутая тканью пиджака, ничего не знает. И ещё может не узнать. Заканчиваю с обедом и на свой страх и риск забираю стакан с недопитым кофе наверх. Ну, что, сколько там до восьми? Куда мне потом ехать с рюкзаком и запасной футболкой и трусами? Я не верю, что что-то будет, но решил, что лучше быть готовым. Ну, так, на всякий случай. Так, чтобы, если что, доказать серьезность своих намерений. Если ещё раз съедет, то всё. Больше никуда не потащусь. Написал бы ему об этом, но набранным сообщением это звучит очень так себе. Я трижды перечитывал и в итоге, не придумав, как переформулировать, не отправил. Скажу лично. Может быть. Проверяю инсту перед тем, как вернуться в кресло, и ничего там не нахожу. Вечером так вечером. Что я, жду, что ли, этого вечера? *** Время тянулось так медленно, что я пару раз думал, что настенные часы встали. Лип на секундную стрелку, но та всё-таки двигалась. Очень неторопливо, зараза такая. Будто специально меня мучая. Я не жду, я не жду, не жду… Даже отключаясь от всех прог и снимая наушники, не жду. Пишет ровно в двадцать ноль одну, когда я уже спускаюсь по ступеням. На границе второго и первого этажей. Ни «здрасьте» тебе, ни смайлика. Адрес, и всё. А нет, не всё. За первым сообщением кидает ещё одно, и я останавливаюсь на площадке. «Дверь будет открыта. Если опоздаю, подожди меня». И как это понимать? В смысле, опоздает? Это мне, что ли, надо, вообще? Это он типа дела сделает, с друзьями встретится или в кино сходит, а потом заявится? Так, что ли? Офигеть он заинтересован, конечно. Выдыхаю и, забив адрес в гугл-карты, понимаю, что мне и ехать-то никуда не придётся. Пройтись минут десять, и «вы прибыли, маршрут окончен». Может, он меня и поймал, потому что живет рядом? Но тащить к себе слишком палевно, и скорее всего он просто снял что-то на сутки. Какой заботливый. Не накидываю капюшон на голову, позволяя ветру дуть в открытую шею, и мёрзну будто назло кому-то. Нарочно мёрзну, чтобы появились сопли и заразный кашель. Пускай тоже заболеет. Такая себе месть, конечно, очень слабенькая, но лучше, чем ничего. Думаю про это и прочую ерунду, подбираясь к чужому логову, и как-то даже обыденно всё. Сломанный домофон в многоквартирной новостройке не удивляет. Лифт работает, но я упорно игнорирую его и поднимаюсь по лестнице на указанный восьмой. Дохожу до нужной двери, и она и вправду оказывается открыта. Только прожать ручку, и всё, внутри. Бери, что хочешь, и выноси. Эта клякса на аватарке такая доверчивая? Или, может, палит где-нибудь поблизости? Даже если съёмная, мало не покажется, если свистнут телик, который видно сразу же от двери, например. Помедлив, запираюсь и, разувшись, осматриваюсь. Реально один, и тут реально намного лучше, чем в хостеле. Правда, единственная комната больно уж смахивает на логово вебкамщицы. Не пропускающие свет шторы на окнах, однотонное постельное бельё на двухместной кровати и невзрачные стены. И кухонный островок в стороне, около двери, ведущей в ванную. Должно быть, это место сдают парочкам, которым негде уединиться. Заинтересовавшись коробкой на единственной тумбочке, подхожу ближе и убеждаюсь в своих догадках. Хозяин даже резинки закупает сам. Такой вот бонус от заведения. «Ты на месте?» «Оцениваю твой выбор». Подтверждаю и, сам не знаю зачем, пытаюсь в какие-то диалоги с ним. Мог бы вообще ограничиваться только «да» и «нет», но эта светлая мысль пришла мне в голову слишком поздно. «Я не знаю, во сколько приеду. Дождись». Как здорово. Он ещё и не знает, изволит ли трахнуть меня или график не позволит. Мог бы сначала проверять расписание, а уже после пускаться в шантажи. Козлина. «Да уж какие у меня выборы». Это вот должно было быть ехидным, но почему-то вышло жалким. Будто кто-то высосал из фразы весь сарказм. «Можешь пока сходить в душ и полистать что-нибудь». Предлагает со свойственным ему великодушием, и меня это ожидаемо бесит. Командует мной уже несколько дней, а теперь ещё собирается указывать, чем мне занимать себя в ожидании его Величества. Офигевший вообще. «Уж разберусь как-нибудь». Отвечаю с максимальной снисходительностью, но его совсем не трогает. Новое послание получаю спустя пару секунд. «Хочу, чтобы ты ждал меня под одеялом. Голый». Вздрагиваю, понимая, насколько перспектива оказаться трахнутым тем, кто мне даже минимально не нравится, всё ещё вот она, маячит прямо перед лицом, и встряхиваюсь. По-настоящему трясу головой и пытаюсь защититься самым привычным образом. «Затычку в задницу вставить не нужно?» «А у тебя с собой есть?» Заинтересовывается тут же, и я мысленно бью себя ладонью по лицу. Реально надо было только «да» и «нет». Может, уже бы и надоел ему. «Это был сарказм». Уточняю, как для совсем тупых, и он делает то же самое спустя полминуты: «Я сам тебе вставлю». Обещает с сочащейся сквозь буквы насмешкой, и я просто отключаю интернет. Отбрасываю телефон на покрывало и, стащив толстовку, медленно выдыхаю и прохожусь по лицу обеими ладонями. Всё ещё не верю, что до секса действительно дойдёт, но становится нервозно. Былого страха уже нет, но и никакого трепета тоже. Мне просто никак, и пальцы подрагивают. А ещё я устал и хочу жрать. На перерыве даже конфеты не лезли, а теперь я был бы рад закинуть в рот хоть что-нибудь. Заглядываю в холодильник и, обнаружив там пару запакованных пластиковых контейнеров, без зазрения совести вытаскиваю один. Судя по дате на упаковке, их и купили сегодня, а значит, отравиться мне вряд ли светит. А этот, с размазанной аватаркой, не помрёт, если я съем его салат. Хотя жаль, конечно. Он бы откинулся от расстройства, а я типа и ни при чём. Но, когда начинаю есть, понимаю, что почти не ощущаю вкуса. Да и голод тупится слишком быстро. Отступает буквально после пары ложек, и я возвращаю награбленное в холодильник. Послонявшись ещё, решаю, что хер с ним, и иду в душ. Намываюсь больше получаса, а после, вспомнив о его «хочу, чтобы ты ждал меня голый», нервно хмыкаю и выключаю свет. Голый так голый. Только я собираюсь завалиться спать. А он, пускай, как хочет, так и возбуждается на похрапывающее и пускающее сопли тело. Может, и вовсе не явится, что мне, жрать себя до утра, что ли? *** Я не помню, как меня вырубило, но очень чётко понимаю, в какой момент проснулся. Проснулся от холодного прикосновения к животу и, вздрогнув, попытался сбросить его. Попытался убрать его со своей кожи и, широко распахнув глаза, замер. Только что вцепился в чужую, обхватившую меня поперёк руку и едва не потянул за неё. Очухался полностью и испугался до онемения. В комнате абсолютная черная ночь, и он прямо за мной. Жмётся со спины, забравшись под одеяло, и медленно, очень медленно водит по моему животу кончиками пальцев. Водил, пока я не схватил его за кисть. Сжимаю изо всех сил и не могу отпустить. Мне так страшно, как не было с детства. Кажется, что все ночные чудовища, притаившиеся под кроватью, вылезли. И одно из них сейчас за моей спиной. Отомрёт и сделает со мной очень много нехороших вещей. Вещей, которых я не хочу. Не знаю, что делать дальше, и понимаю, что жутко мёрзну. Не разбираю, от холода колотит или от пресловутого ужаса. Второе куда вероятнее первого. Он просто лежит и не шевелится. Он замер, и мне требуется некоторое время, для того чтобы понять, что он и вторую руку умудрился пропихнуть под мой бок. Обнимал какое-то время. Трогал, пока не разбудил. Какой же он всё-таки больной! Сглатываю и понимаю, что не смогу. Не смогу сделать то, что он от меня хочет. Разве что только свяжет и сделает всё без моего согласия. Слово на букву «в» я отчего-то не произношу даже мысленно. Боюсь упасть в панику и захлебнуться ей. Боюсь, что только подумаю, как он, прочитав мои мысли, это и сделает. Он, зачем-то отмерший и попытавшийся высвободить свою кисть. Цепляюсь за неё ещё крепче, и он прекращает попытки пошевелиться. — Тшш… — выдыхает мне в шею, и мурашек, противных, холодных и липких, становится намного больше. — Я тебя не съем. Ха! Если бы он собирался меня есть… На деле всё намного-намного хуже. — Только потрогаю немного. Врёт так нагло и расслабленно, что я, сбитый с толку его тоном, очень хочу поверить. Собираюсь поверить ровно до того момента, как пальцы второй его руки не опустятся ниже той, что я держу. Ему неудобно, так может водить по низу моего живота только кончиками пальцев, но от этого не легче. Подаюсь назад и, в попытке спастись от касаний здесь, наваливаюсь спиной на его грудь. И это не самое страшное. Его член, такой же неприкрытый, как и плечи, упирается прямо в меня, прижавшись к ложбинке между ягодиц. — Только потрогаешь? Даже шёпот дрожит. Меня всего будто от тока потряхивает. — Да. Совсем чуть-чуть. Вот здесь и здесь. Разожми ноги. Мотаю головой, и он нажимает мне подбородком на шею. Вытаскивает руку, лежащую под боком, и перемещает её выше, обхватывая поперёк плеч. — А я думал, ты не боишься, раз такое пишешь. Посмеивается надо мной, а меня тошнит уже даже. Тошнит от волнения и предчувствия чего-то очень нехорошего. — Это разные вещи. Возражаю ему и сглатываю. Понимаю, что когда говорю, то попроще. Попроще, потому что создает иллюзию диалога, или как-то так. Потому что так мы вроде как обсуждаем. — Конечно. — Соглашается подозрительно покладисто и снова толкает меня своей головой. — Давай я пообещаю, что не сделаю ничего из того, на что ты не согласишься, а ты перестанешь отрывать мне пальцы? И шутит ещё, надо же. Шутит, а мне кажется, что издевается, улыбаясь в мою шею. Точно издевается. — Я уже делаю то, что не хочу. Возражаю ему, а в горле будто кусок пемзы для пяток застрял. От каждого слова скребёт как при начинающейся ангине. И трясёт ещё. Как же меня трясёт… — А если я пообещаю, что буду только целовать тебя, тогда отпустишь? Тон всё насмешливее становится, а рука, та, которая по моему животу водила, тянется ниже. Будто нарочно себе же и противоречит. Будто даёт понять, что нельзя верить ни одному его «честному» слову. — Зачем ты это делаешь? Очень наивно такое спрашивать, но мне не сдержаться. Мне нужно сейчас говорить хоть что-нибудь, чтобы к темноте не прибавилось ещё и давящее молчание. Чтобы не остаться один на один с его ложащимся на кожу дыханием. — Ты мне нравишься, — отвечает с обескураживающей простотой, и я, не сдержав удивления, поворачиваюсь. Едва не луплю ему рукой по носу, но замираю напротив с широко распахнутыми глазами. И плевать на темноту. Мне сейчас и прожектор не помог бы. — И я решил начать наши отношения с самой лучшей их части. Подмигивает и тянется целоваться. Целится клюнуть меня в нос, но натыкается на спешно подставленную в ответ на его движение ладонь. — Ты больной?! — осмелев, ору на него и одновременно пытаюсь приподняться на локте. Ни хера себе заявление! «Понравился»! — Я тебя даже не знаю! Не даёт мне привстать, давит на плечо, укладывая обратно. И дёргает совсем не шуточно, всерьёз. Почти больно. — Но я очень хорошо знаю тебя, — возражает так, будто это аргумент, и улыбается. Так близко, что я это чувствую больше, чем вижу. — А ты и не заметил, да? Что пока ты наблюдаешь за ним, кто-то смотрит на тебя? Голова кружится. Страшно, и от этого всё сжимает внутри. От этого хочется и расплакаться, и засмеяться одновременно. Замереть на месте, а после сорваться с места и бежать. Зажмуриться и, распахнув глаза, понять, что только что проснулся. В своей комнате. Так и делаю, но чуда не случается. Я всё ещё с ним. На этой кровати. — Пожалуйста, отпусти… Не выдержав, взмолился, но до конца не смог договорить. Прикладывает пальцы к моим губам, и я спешно смыкаю их. Всё, только бы не затолкал их в мой рот. Всё, лишь бы случайно не коснуться подушечек языком. — Тшш… Выдыхает с полуулыбкой и смотрит на меня, словно пытаясь изучить в полном мраке. Он меня, а я его. Самое обычное, без шрамов, лицо, без ломаного носа или выступающих вперёд длиннющих зубов. У него невыдающийся подбородок и не слишком короткая стрижка. Большего не разобрать в темноте. Только очертания улыбающегося рта и кромок зубов. Он так близко, что если потянется, то толкнёт меня носом. Он так близко, что меня сжимает и выкручивает. И ни тепло рук, ни то, что от него приятно пахнет, не спасает. Я не чувствую себя в безопасности. Совсем не чувствую. Он придвигается ещё ближе, сгибает подложенный под мою шею локоть и тащит меня ближе. Я дышу в его шею, умирая от того, как он, погладив колено, медленно сгибает и его тоже, чтобы уложить ногу на своё бедро. Теперь ближе некуда. Теперь, когда поднимает моё лицо, потянув его вверх за подбородок, утыкается губами сразу в мой рот. Ощущаю его улыбку и не могу разжать зубы. Пускай целует так, если хочет. Без языка. Но он будто и не настаивает. Касается коротко, тут же отступая назад, и зачем-то жмётся губами к одному из моих век. Целует скулы и осторожно зарывается пальцами в волосы на затылке. Не тянет за них, а гладит по прядкам лежащей под моей же головой рукой. Успокаивает, как нервную лошадь, и мне хочется пнуть его. Отвести колено в сторону и впечатать его в чужой живот. А лучше ниже. И ещё, и ещё раз. Чтобы больше не выдавал подобного дерьма. Чтобы не думал членом. — Дай мне поцеловать себя, и если не понравится, то я вызову тебе такси. Обещает, а я уже знаю, что опять соврёт. Пытается наебать меня, как маленького, и это так злит, что ударить хочется ещё сильнее, чем минутой раньше. — Можешь вызывать сейчас. — Толкаю его в плечо, чтобы отодвинулся, но в ответ получаю не удар, а такой же тычок, только посильнее. Укладывает меня на спину и, тут же подставив вытянутую из-под меня руку, опирается на обе ладони. Нависая надо мной. И мне не нравится. Совсем не нравится! — Эй! Вцепляюсь в его плечи и почти сразу отдергиваю пальцы. Не хватало ещё за него держаться. Вообще если бы мог, то не касался! — Я не уточнял, куда именно собираюсь целовать. — Подмигивает и щекочет лоб своей чёлкой. Наклоняется ещё ниже, нарочно проводит прядками по моему лицу и замирает на уровне шеи. В неё и шепчет своё убавленное в два раза от обычной громкости «расслабься». Поджимаю губы и отворачиваю лицо. Гляжу на штору, а он опускается вниз. Дурачась, забирается под одеяло с головой и касается моей груди губами. Стискиваю челюсти сильнее и убеждаю себя, что перетерплю. Я смогу всё это перетерпеть. Все его неторопливые поцелуи и словно ленивые прикосновения языка. Словно одолжение мне делает, и это я притащил его сюда. Словно это я… Я мечтал о нём. Жмурюсь, предпочитая прятаться, и почти сразу же понимаю, что так ещё хуже. И страшнее, и чувствительнее. Чувствую себя так, будто лежу на иголках, которые могут впиться в кожу в любой момент, и все его ласки, все поцелуи только напрягают. Кажется, что как только устанет водить языком, тут же ударит. Но всё никак не замахнется. Спускается ниже и никак не комментирует то, что я в спешке поправляю сползшее вниз одеяло. Поправляю его и прячу нас обоих. Себя по грудь. Его с головой. И будто этим самым только что что-то разрешил. Тут же становится увереннее и напирает активнее. Кусается и просто водит зубами. По своду моих рёбер и животу. По животу особенно старательно, и руками хватается за мои тощие твёрдые бёдра. Держится за них и больно давит большими пальцами на тазобедренные кости. Давит, а после проглаживает сверху, будто стремясь перекрыть одно ощущение другим. И целует, целует, прерываясь только для того, чтобы нарисовать языком незамысловатый круг вокруг моего пупка. И когда ведёт линию снизу, над лобком, замираю и стараюсь не вдыхать. Будто так шанс спрятаться выше. Будто если я не буду шевелиться, его язык замрёт тоже. Не прочертит вниз, замерев над самой линией роста волос. Тоже рыжих, ага. Как хорошо, что в темноте он этого не увидит. Или стоп, плохо?.. Захочет посмотреть после? О чём я только думаю. Почему я вообще об этом думаю? Наверное, затем, чтобы отвлечься. Отвлечься от ощущений, которые холодят низ моего живота, которые возникли, когда он потерся щекой о мой лобок и, не коснувшись члена, отполз назад, чтобы согнуть ноги в коленях и раздвинуть их. И не касается ртом. Только руками, замершими под моими коленками. Они у него горячие стали. Почти обжигающие. Помедлил и наклонился вперёд, для того чтобы подышать на мой член. Выдыхает на него, не прикасаясь, и я пытаюсь свести бёдра. Отгородиться от этого. Не позволяет, конечно же, и тогда всё, что мне остаётся, это вытянуть правую руку на одеяло и закусить костяшки. Чтобы снова не начать умолять остановиться. Или не затягивать всё это, а «казнить» меня уже. Закончить и отпустить. Но он не хочет торопиться. Напротив, он медлит ещё больше, то приближается лицом, то снова подаётся назад и прижимается щекой к моему бедру. Поглаживает по левой ноге пальцами и совершенно неожиданно для меня раздвигает коленки ещё больше. Раскладывает меня, как курицу на фольге, и, проигнорировав нисколько не заинтересованный во всех его движениях член, прижимается губами к яичкам. Целует их, широко лижет языком, игнорируя то, что они не идеально лысые, и принимается играть ими, по очереди то втягивая, то выпуская изо рта. Такого со мной никто не проделывал. Не ласкал там ртом, и это оказывается страшно волнующе и, будь оно всё проклято, приятно. Приятно против моей воли. А он продолжает, будто не собираясь останавливаться, разве что пару раз прерывается, для того чтобы слабенько укусить меня за бедро и горячо выдохнуть. Под одеялом очевидно жарко, но ему словно по фигу. Он хочет делать то, что делает, и жар и заканчивающийся воздух только сильнее раззадоривают. Понукают его коснуться языком ещё ниже, дразняще провести им по моей тут же сжавшейся заднице и только после, так же не торопясь, вернуться вверх, к члену. Или не вернуться, а только приступить к нему. Тоже лижет, не затягивая в рот, только дразнит. То снова давит языком, то покатывает головку по нижней губе и, будь всё неладно, у меня начинает вставать. От того, что приятно, и от мысли, что кто-то готов сделать для меня всё это. Что кто-то считает меня достаточно возбуждающим, чтобы так уговаривать. Член крепнет, наливаясь кровью, и он горячо дышит на него. Сначала так, полностью выдыхая, а после прохладной тоненькой струйкой. До мурашек, собравшихся по внутренним сторонам бёдер. А уж когда, примерившись, вдруг заглатывает, упирая сразу в нёбо головкой и ощупывая его внутри своего рта языком… Жалею, что нельзя зажмуриться во второй или третьей степени. Что нельзя отключиться и заставить лицо перестать так пылать. Мне стыдно, и я ничего не могу с этим поделать. Мне стыдно и хочется приподнять бёдра одновременно. Чтобы толкнуться ещё. Чтобы сжал губами у основания и погладил по всей длине. Чтобы… — Вот так… — проговаривает едва различимо, толком даже не выпустив изо рта, продолжая прикасаться к тонкой коже головки и, прижав её зубами, спрашивает: — Уже лучше, правда? И не продолжает, пока я не отвечу. Так и замирает, водя себе по губам. — Ты больной… — едва давлю из себя, и он тут же заглатывает снова. На этот раз только по уздечку. Втягивает щеки и ныряет кончиком языка в уретру. — Ты точно больной! Выкрикиваю уже от интенсивности ощущений и нового страха, что он и туда мне захочет что-нибудь засунуть. — А ты обрезанный, — комментирует и без того очевидное и приподнимается, натягивая одеяло. — Хочешь посмотреть? Предлагает, и я тут же, до того как успею обдумать, хватаюсь за край одеяла и, сжав его плотно, прижимаю к своему плечу. — Нет! Смеется в ответ на мою категоричность, и я уже думал добавить пару ласковых, как его правая ладонь отрывается от моей ноги и ложится на лобок. — Здесь ты тоже рыжий? — О господи, а я же думал! Думал, что он спросит! И, несмотря на это, умираю на месте от смущения. Умираю от вопроса так же сильно, как от касаний его нажимающих пальцев. Пальцев, которые нарочно избегают моего члена и уходят вниз. — А тут? Как ты себя обычно трогаешь? Скользят по яичкам, на секунду притормаживают, для того чтобы взвесить их на ладони, и ныряют под них. Подушечками двух надавливает на мой анус и тут же, продолжая дразнить, обводит его по кругу. — Я… — Уже не думаю. Я обливаюсь седьмым потом и не понимаю, хочется мне сейчас сжать бёдра, для того чтобы он не смог больше так делать, или потому что тогда я прижму к себе его руку. — Я не… Могу только блеять и дернуться от его поцелуя в бедро. — Дай руку, — командует, и я, полуобморочный уже, с плывущим пятнами потолком, подчиняюсь. Медленно и якобы неохотно. На деле же потому, что не понимаю, слушается ли меня хоть что-нибудь. Перехватывает её и тянет вниз, к моему члену, но обхватить его не позволяет. Укладывает ниже. — Вот так, поводи пальцами. Нажимаю на складки указательным, потираю их, и он вытягивает ещё и мой средний. — Протолкни их немного. — Сглатываю и подчиняюсь, медленно вкручивая подушечки. Продавливая ими свои мышцы, но не вводя их внутрь. — Расскажешь, сколько помещается, или вместе проверим? До его следующего вопроса. Словно один только тембр голоса заставляет меня раскрывать себя. Гладить и торопиться. — Три. Выдыхаю в потолок и в качестве поощрения получаю короткий поцелуй в головку члена. Поцелуй, после которого он снова отстраняется, но говорит так близко, что каждый раз касается меня ртом. Головки, вен, тонкой уздечки… — Отлично, — воркует и одновременно приказывает: — Давай, вставляй по одному. Послушно начинаю с указательного и, протолкнув его на фалангу, вынимаю. После черёд среднего… Безымянный последним… И все едва, даже не на половину длины. Все едва внутри, но я содрогаюсь от каждого проникновения. Совершенно дико и неправильно, но хочется подрочить под его командный голос. Хочется оправдать всё это им. Я послушный, потому что мне страшно. — А теперь все разом. Смаргиваю и, попытавшись вставить два, шиплю от боли. — Я не могу на сухую… Вяло протестую, снова краснея до корней волос, а он вместо возражений и ухмылок тянется выше, почти укладывается на меня, не выныривая из-под одеяла, и, протянув руку и пошарив ей под подушкой, возвращается вниз. Возится там, придерживая что-то своей левой, и после между моих ягодиц становится холодно и очень влажно. Щедро выдавливает на промежность никак не меньше четверти тубы и, бросив её где-то там же, размазывает вязкий гель по моим яйцам и анусу. Так сжимает член скользкими пальцами, что при других обстоятельствах я мог бы и кончить. Слишком хорошо скользит. Очень дразнит. — А так сможешь? Продолжает нетерпеливо дрочить мне, и я выдыхаю нечто невразумительное. Сам не могу разобрать, слово это или промычал пару каких-то звуков. — Я ничего не понимаю. Чётче. — Я могу! Выкрикиваю и получаю ухмылку, отпечатавшуюся движением воздуха на коже, и новый приказ. — Тогда давай, сделай себе хорошо. Откидываюсь назад, упираясь затылком в подушку, и делаю, как велели. Почти ничего не понимаю. Почти не включаюсь и знаю лишь, что нужно закончить. Очень нужно. Во всех смыслах. Так много легче, скользит куда приятнее, и я едва ли понимаю, как начинаю медленно иметь себя двумя пальцами. Потягиваю и не тороплюсь. Вставляю их до костяшек и неторопливо поглаживаю себя изнутри, нажимая там, где отзывается особенно хорошо. Удовольствие томительное, с вкраплениями туповатой муки и ощущением недостаточной наполненности, которое пропадает, когда я добавляю ещё один палец. Теперь больше растягиваю себя, чем трахаю, и старательно не думаю, зачем я это делаю. Не думаю о том, что делаю всё для того, чтобы мне понравилось. О том, что мне уже… — Когда в последний раз в тебе был член? — спрашивает, оперевшись на матрац обеими ладонями и опасно высоко задрав одеяло. — Или ты теоретик? — Нет. Огрызаюсь почти, и он цепляется за это и возвращается наверх. Выныривает, взъерошенный и горячий, и нависает надо мной, продолжая держаться на руках. — Так когда? Спрашивает, склонив голову прямо напротив моей, и я, смущенный пристальным даже в темноте взглядом, медленно тухну. Тут же обе ладони вытягиваются вдоль тела. Как-то сами собой. — Где-то полгода назад. Смотрю на сомкнутые, едва различимые шторы, а он, пользуясь тем, что отвлёкся и не успею отпихнуть, опускается сверху, надавливая всем своим весом. — И ты не соскучился по нему? — Накрывает меня, словно второе живое одеяло, и теперь, болтая, выдыхает мне на кожу. Теперь удивляется будто бы по-настоящему, но всё равно продолжает пошлить. И начинает кусать мою беззащитную шею. — Нравится, когда внутри что-то есть? Ты, как скромный мальчик, наверняка любишь большие, да? И плакать от переизбытка чувств после, и… — Замолчи, пожалуйста, замолчи! Обрываю этот горячий шёпот и, не удержавшись, шлёпаю его по плечу. Не удержавшись, тут же жалею об этом и не знаю, как теперь опустить руку и не касаться его. Не придумываю ничего лучше, чем обе завести за голову, и нарочно долго вожусь, надеясь, что это поможет мне унять новую волну смущения. — Зачем? — удивляется без притворства и слабенько бодает меня в скулу. — Боишься, что кончишь? Обязательно, но только когда я буду внутри. Обещает и, не медля, снова раздвигает мои ноги своей. Устраивается между ними, а у меня сердце проваливается куда-то вниз и летит, не собираясь замедляться. У меня чуть ли не рёбра трескаются, когда начинает елозить по мне, касаясь своим членом, который, кажется, даже горячее, чем всё остальное тело. Паникую и, забыв о своем желании не касаться, сжимаю его плечи пальцами. Стискиваю их, как последний спасательный круг, и бормочу, глядя в его непонятные в темноте глаза: — Не надо, я не смогу. Повторяю эту фразу раз за разом, но он не слышит. Он целует мои шевелящиеся губы и, проведя ладонью по волосам, заверяет: — Конечно, ты сможешь. Не отвечаю словами, отмахиваясь головой, но ему и не надо. Он уже сам всё решил. Он всё равно сделает так, как ему нужно, и я ничего, совсем ничего не могу возразить. Я не смогу противостоять… Я не смогу, я только вскрикиваю, когда толкается, и пытаюсь снова закусить кулак. Отбивает его, и вместо пальцев подставляется сам. Подставляет свои губы, которыми приближается к моим, и рукой направляет свой член. Придерживает его под головкой и медленно, с тихим стоном вгоняет его в меня. И не разобрать, стонет, потому что так хотел этого или потому, что я вцепился в него зубами. Кусаюсь, а он посылает мне вибрации почти что в глотку. Кусаюсь, а он, будто вознамерившись игнорировать это, пихает мне язык под тупые передние вместо верхней губы. Засасывает меня, как вяло протестующего девственника на выпускном, и отвлекает от саднящей боли в заднице. Не такой сильной, как могла бы быть, но неприятной. Боли, подтверждающей, что он во мне. Что берёт меня, без моего прямого согласия и даже резинки. По сантиметрам берёт, снова сгибает, заставляя подчиняться себе, и, первый раз толкнувшись на всю длину, выдыхает так, что я замираю. Дрожит теперь тоже и затыкается, наконец. Но так даже хуже. Потому что он шумный. Потому что он не сжимает зубы, как суровый, выдающий свою жизнедеятельность только морганием мужик, и, не стесняясь, стонет. На каждом движении бёдер. На каждом толчке внутрь он издает звуки, от которых меня бросает и в жар, и в холод. От осознания того, что он так сильно меня хочет. От осознания того, что ему очень-очень хорошо во мне. И боль, и прежде незначительная, меркнет. Не кусаю его с былым пылом и готов провалиться сквозь кровать после первого настоящего поцелуя. Со сцепившимися языками и совершенно не синхронным, беспорядочным движением губ. Он хотел, чтобы мы переспали — окей. Сейчас. Это происходит сейчас. Быстро, остро и уже сладко. Рывками, смазанными засосами, царапинами на его спине и моим вскриком, когда, будто опомнившись, нащупывает мой член и не дрочит, а сжимает его у основания так, чтобы головка скользила по его животу. Тёрлась о него и ныла. Теперь, не сдерживаясь, подаюсь навстречу, двигаюсь вместе с ним, чтобы вышло так, как нравится мне, и, не стесняясь, кусаю его за плечо. Солёное и твёрдое. Понравилось сжимать его зубами настолько, что делаю так снова и снова. Снова и снова, ловя каждый его выдох, окрашенный звуками. Тише, ниже, протяжнее и короче. Какой ж он громкий! Голова кружится, а когда, сжалившись, сдвигает пальцы так, чтобы они накрыли головку моего члена, и снижает темп, чтобы теперь не выходить из меня, а елозить внутри, стимулируя и будто упрашивая кончить… Всё будто в порно. Замирает на миг, приподнимается, смотрит на меня, тяжело дыша, и в один рывок задирает мое левое бедро выше. Выдыхает и привстает ещё, садится, опираясь на колени, и, вытащив, врезается в меня снова. Долбит уже, дрочит, не выпуская головку из кулака, и смотрит в упор. Замирает вдруг на середине движения и, натянувшись как струна, жмурится. Заканчивает за пару движений, которыми заставляет кровать зашататься, и протяжно мычит, продолжая зубами стискивать свои губы. Дышит со звуком, почти что скулит на каждом выдохе и продолжает дрочить мне. Буквально выбивает из меня оргазм. Пальцами и своими замедлившимися движениями. Сначала вижу брызнувшую из моей головки струю спермы, а после, спустя долю секунды, и чувствую это. Чувствую, как накрывает, и не могу удержать это в себе. Выгибаюсь, сжимая его внутри и, кажется, кричу. Так же, как и он, не могу заткнуться, пока его пальцы влажно елозят по всей длине моего члена и размазывают горячую, ещё не ставшую вязкой сперму. Очень хорошо, очень… А когда прихожу в себя спустя полминуты, неловко до тошноты. Неловко настолько, что, снявшись с него и едва не умерев от этого, от ощущения потянувшейся по коже спермы, нашариваю одеяло и натягиваю его на голову. Перекрутилось, и получилось так, что прикрыл только верхнюю часть тела. Поджимаю ноги и, как могу, уменьшаюсь. Ужасно себя чувствую. Просто ужасно. И не знаю, как буду смотреть на него теперь, если отберёт у меня одеяло. Не знаю, но он, к счастью, и не пытается. Выдыхает ещё пару раз, хрустит шеей и поднимается с кровати. Я поначалу думаю, что в душ, но зачем ему тогда шуршать одеждой и одеваться? Уходит спустя пару минут, а я так и прячусь под слоем толстого синтепона, пока не начинаю задыхаться. *** Не писал мне больше. В сети тоже не был. Стоило бы радоваться, а у меня как кость поперёк горла встала. Ощущение, будто нажрался какой-то сухой булки и не запил. Всё скребёт, и никак не прокашляться. Он мне не писал больше, и я не пишу тоже. Не ему, а свои рассказы. Ни одной строчки за неделю в новой главе. Ни одной заметки в телефоне, несмотря на то, что спину «Главного героя» так и вижу почти каждый день в кафешке на работе. Как отрубило. Не могу, и всё тут. Подумав как-то вечером, и вовсе форматирую папки со всеми своими наблюдениями. Удаляю всё и не знаю, как буду дописывать все посвященные ему макси. И как отвечать на то, почему такая заминка, не знаю тоже. Читатели же ждут, мать их. Мне плохо и одновременно с этим никак. Я будто на паузе, но вместе с тем продолжаю ходить на работу, мыть посуду и тупить в телефон. Я живу, но на автомате. Я живу и не знаю, что мне дальше делать с этой жизнью, и уже с ужасом, а не былым предвкушением жду скорого отпуска. Что мне делать целых десять дней? Что я буду делать… Размышляю обо всём этом, усевшись за свой любимый столик и покачивая пальцами полупустой стакан с кофе. Размышляю и, услышав знакомый голос, по сложившейся привычке поднимаю глаза. Несмотря на то, что удалил все заметки, условный рефлекс всё ещё срабатывает. Он первый, кого я ищу в комнате глазами. Сегодня обедает не один и негромко переговаривается с кем-то, кого прикрывает своей спиной. Вижу только край рукава синей толстовки и постукивающие по столешнице пальцы. Подозрение становится таким острым, что я забываю проглотить уже набранный в рот глоток. Я напряженно жду, когда он отодвинется или встанет, чтобы глянуть на того, с кем он разговаривает. И вдруг, озарённый догадкой, хватаюсь за телефон и принимаюсь судорожно листать его немногочисленные подписки. Замираю напротив одной из строчек и открываю аккаунт. Ну, конечно… Конечно, блять. Хрен бы я его так нашел, если бы уже не видел! Да и, судя по тому, что выкладывает, не подумал бы на него никогда. Шлёпнул бы себя ладонью по лбу, но тогда привлеку к себе до черта лишнего внимания. Сегодня внизу людно. Продолжаю ждать, но уже не понимаю, зачем. Я же догадался уже. Зачем мне подтверждения? Хозяин спины, закрывающей мне обзор, встаёт и, видимо, уходит за вторым стаканом кофе или ещё чем-то. Его собеседник остаётся на месте. Его младший брат, с которым у него одна фамилия, но совершенно разные лица. Его брат, который смотрит на меня в упор и, подперев лицо кулаком, улыбается. Кривовато и многообещающе. У меня тут же руки мокнут, а он, не переставая смотреть, шарит по карманам и достаёт свой телефон. Сообщение приходит с той страницы, которую я только что нашел, аккурат вместе с тем, как возвращается и снова закрывает его своей спиной больше не мой главный герой.