***
Когда в дом набилась толпа незнакомцев, Лера растерялась. Она честно пыталась запомнить всех, но гостей оказалось слишком много. «Как так вышло, что их набралось больше двух десятков?» — задавала она себе вопрос и не находила на него ответа. «Как вышло, что я не знаю, как зовут большинство?» — а вот на этот вопрос ответ у Леры имелся: часть имен она от волнения забыла сразу же и переспрашивать постеснялась, а еще часть, представляясь, отделались именами своих персонажей: барон Суббота или Стив Роджерс, Сальвадор Дали или Демогоргон, Пенни, фем-версия клоуна из «Оно», или Эмили, мертвая невеста. Крис, которая и создавала чат для сбора празднующих, сообразила, что все пошло не совсем по плану, Лере далеко не о’кей такое количество гостей, и попыталась объясниться: — Все как снежный ком покатилось, — извиняющимся тоном шепнула она. — Я не думала, что нашей тусовкой столько народу заинтересуется, и не успела уследить, когда в чате объявились друзья друзей. Но они вроде бы нормальные, и еду с собой притащили, так что если волнуешься, что ее не хватит, не переживай. Лера волновалась совсем о другом: что ребята испортят мамин любимый диван, заберутся в спальню родителей и наблюют на постель или сделают что-то еще. Что-то ужасное. Воображать, что еще могут натворить посторонние, проникшие октябрьским вечером в дом, не хотелось. Слишком много она за почти девятнадцать лет посмотрела ужастиков, так что фантазия подсказывала кучу вариантов. Был шанс заявить толпе, что на такое количество она не рассчитывала, и отправить большую часть домой, пока ходят электрички. Им Лера не воспользовалась. Представив, что она прослывет динамщицей, ей потом пять лет будут это припоминать и никогда не примут в компанию, она прикусила язык. Потом выдавила улыбку и сказала, что так даже лучше: чем больше народа, тем веселее. Единственное условие — лестницу на второй этаж нужно замотать бутафорскими заградительными лентами. Полчаса после этого Лера присматривалась к визитерам, чтобы сразу заметить последствия своей ошибки, если они будут. Полчаса она ждала подвоха ото всех — милого пухляша в желтом комбинезоне с Пикачу и вырядившегося Джокером Кольки, высокого и худого, девушки с бейсбольной битой и красно-синими хвостиками и парня в надувном костюме коронавируса, вставившей вампирские клыки Алины и закрепившего на спине гномский топор Толика. Потом Лера осознала, что будущие писатели и их знакомые — люди вполне приличные, и позволила себе расслабиться. Оказалось, ей даже не нужно в одиночку стряпать заковыристые блюда для этой оравы, с готовкой гости справлялись сами. Тыквенный пирог давно остывал на окне, украшенный шариком мороженого, и вместо него в духовку запихнули противни с сосисками, обмотанными полосками теста, и оранжевыми капкейками с совушками, змейками, паучками. По кухне плыли запахи корицы, ванили и совсем немного — лимона. Стало так уютно, что Лера села рядом с Крис, одетой как Минни-Маус, и принялась лепить из теста колбаски, которые должны будут превратиться в печенье «Пальцы ведьмы». Наряд, в который заставили облачиться подруги, — остроконечная шляпа, черное струящееся платье, перехваченное поясом с пряжкой, — как нельзя лучше названию соответствовал. Кто-то с очень красными щеками, причем на грим это не было похоже, сунул ей пахнущую специями и апельсином кружку с глинтвейном, назвав его осенним супом. Лера благодарно улыбнулась: наконец она позволила себе поверить, что вечер пройдет хорошо. Никто не устраивал скандалов, все занимались своими делами и если и спорили, то без агрессии. Дедушка с веслом — в жизни долговязый тощий очкарик, едва ли вообще умеющий грести — попытался наехать на парня, надевшего на вечеринку костюм из «Игры в кальмара», но ссора не разгорелась. Никто не согласился с ворчанием: «Бесят популярные сериалы, о которых талдычат из каждого утюга. Я вот ни одной серии не видел и не собираюсь!» — и в итоге брюзга просто присоединился к ребятам, играющим во что-то сложное, с сотнями карточек и игровым полем, огромным и цветастым. От его ухода на кухне стало спокойнее, а разговоры оживились. Прислушавшись к негромкой беседе, Лера выяснила, что Крис уже успела рассказать им о столкновении с бабушкой-соседкой, и у каждого нашлась на эту тему история. — Моя маман тоже такая, — активно жестикулируя, сообщила бросившая биту под стол Харли Квинн — Оля, макияж которой уже немного растекся и стали видны мелкие прыщики на лбу. — Талдычит, что неправильно праздновать Хэллоуин, что мы этим славим беса, что это не наш праздник. А я… Помните, мы на Рунте делали доклады о народных традициях? Лера вдавила в слой растопленного шоколада последний миндальный ноготь и стала выкладывать пальцы на противень. Она прекрасно это помнила, ведь ее доклад был на похожую тему, «Велесова ночь». Зачитать его с кафедры Лера не успела, поэтому просто сдала в распечатке, но до сих пор помнила целые куски. И из начала, где речь шла о том, как в ночь с 31 октября на 1 ноября Белобог передает свою власть Чернобогу, и из финала, где перечислялось, что этим вечером делали славяне: ставили на окно свечу, служившую маяком для добрых духов, и крестили окна, защищаясь от духов злонамеренных… Лера даже жалела, что не смогла выступить: в процессе поисков для нее стало сюрпризом, как сильно у предков, считавших, что крестное знамение может защитить их от русалок и полудниц, смешивалось языческое и христианское, и она предвкушала вопросы одногруппников и даже мысленно сочинила на большинство из них, невысказанных, ответы. Говорить об этом Лера не стала. Едва ли Оле требовались комментарии: она даже не дала возможности кому-нибудь вклиниться. — Так вот, — почти без паузы продолжила она. — Наши святки — то же самое, что кельтский Хэллоуин. Предки переодевались в монстров, чтобы нечистая сила приняла за своих и не тронула. Абсолютно такая же традиция. — Оля глотнула из чашки глинтвейн и договорила. — А теперь нам не дают это делать, говорят, что это позор… Я возьми и скажи маман, что все, кто это запрещают, наверное, хотят, чтобы нас нечисть сцапала. Типа власть давно заключила с нехами договор, потому и шеймит тех, кто хочет сегодняшней ночью маскироваться. Вы бы видели мамулино лицо, когда я предложила подумать об этом! В гостиной взревела колонка — кто-то включил мисфитовскую Halloween. Лера вздрогнула: гитарные риффы загрохотали так, словно демонические гитаристы засели где-то в подвале. Потом она вспомнила, что эта версия и должна звучать настолько глухо, и, усмехнувшись, протянула полный печенья противень Кольке, который сидел ближе всех к духовке. Его грим Джокера сохранился намного лучше, чем косметика Оли-Харли, а зелень волос казалась натуральнее некуда, так что она хихикнула: Джокер, готовящий печенье, чего только не увидишь вечером Самайна. Макс просунул голову в дверной проем и объявил: — Хватит на кухне жаться. Я коктейлей наготовил, идите пробовать!***
Пробовать коктейли Лера не осмелилась. Не потому, что выглядели они пугающе: белые круглые очищенные лонганы, похожие на глазные яблоки, кровавые подтеки на стенках бокалов и имитирующие битое стекло соляные кристаллы на краях, напитки диковинных цветов: ярко-синие и тускло-соломенные, густо-кровавые и ядовито-зеленые. Просто она не так уж часто пила алкоголь, поэтому опасалась опьянеть и опозориться перед гостями, начав шататься или нести ерунду. Остальные набросились на напитки и стали расспрашивать, что в составе каждого — коктейли вызвали интерес у всех, даже игроки ради них бросили карточки и фишки. А Лера пошла в отцовский кабинет, чтобы покормить хомяка. Обычно клетка стояла прямо в гостиной, и это никому не мешало, но сегодня она переставила ее в маленький кабинет, боясь, что хомяк может испугаться музыки и громких голосов. Она отрезала хвостик от морковки и протянула сквозь прутья. Хомяк, давно стоявший на задних лапках, аккуратно взял кусочек передними и начал похрустывать. — Какой симпатичный, — Макс зашел в кабинет за ней следом. — Как его зовут? — Себастьян Бах, — отозвалась она и обернулась, удивленная. — А чего ты не у коктейлей? К тебе было полно вопросов, я видела. — А что мне там делать? Творец не раскрывает тайн. Я все равно не собираюсь рассказывать, из чего эти коктейли. Он улыбнулся и добавил: — О том, нет ли у кого-то аллергии, я спросил. Угробить кого-то, да еще у тебя дома, совсем не хотелось бы. Лера вытащила из клетки практически опустевшую мисочку и подсыпала туда зернышек и тыквенных семечек. Макс поднес палец к прутьям, дав хомяку возможность его понюхать. — Странное имя. У вас кто-то любит этого композитора? — Не композитора, — Лера чуть зарделась. — Вокалиста Skid row. Видишь, какая шерсть: длинная и светлая? Когда мы только принесли его из зоомагазина, папа, раз взглянув, назвал, на кого хомяк похож. А потом оказалось, что имя дали точное. По ночам он с остервенением трясет прутья, днем дрыхнет в углу, как после пьянки, и переворачивает все, что может. Даже колесо несколько раз опрокинул. — Да уж, образ жизни богемы, — согласился Макс. — Но ты не переживай, мы такого беспредела устраивать не будем. Без обид, но весь вечер у тебя видок, как у Бильбо, который носится по норе за гномами, боясь, что они что-то повредят. — Насколько помню, у Бильбо были основания, — отозвалась Лера. — И ты что, за всех можешь поручиться, кто сюда пришел? Ты всех знаешь? — Всех, — с самым честным видом ответил он. — Кого-то только по ВК, но думаю, они — хорошие ребята. Правда. Не переживай. Он прислонился к отцовскому столу с эскизами, и Лера забеспокоилась: папа не раз говорил, как ценны и уникальны его идеи, и ей не хотелось, чтобы Макс очень уж заинтересовался рисунками с мангалами в виде средневекового замка с башенками или детской коляски. Чтобы его отвлечь, она с притворной суровостью спросила: — А ты чего без костюма, кстати? Все остальные надели. Почему читеришь? — Я в костюме. С чего ты взяла, что нет? — запротестовал Макс и расстегнул пуговицы пиджака, открывая прятавшуюся под ним футболку. Лера пригляделась к рисунку, изображающему рентгеновский снимок, — ребра, позвоночный столб, скалящий зубы эмбрион Чужого, свернувший хвост колечком, — и покачала головой. — Так себе идея. Ты ведь не видел в «Баффи» серию о том, как костюмы на Хэллоуин стали реальностью? Как бы тебе понравилось, если бы из-за футболки в груди завелась такая штука? — Понятия не имею, что такое «Баффи». Какой-то фильм о комнатной собачке? — сказал Макс и тут же фыркнул. — Шучу, я знаю, что это культовый сериал. Просто не понимаю, с чего бы такому происходить. Вряд ли кто-то прихватил сюда с собой статуэтку Януса и прочел заклинание. Да и ты, как почетная ведьма, это уже обнаружила бы. Впрочем, о нет… Он резко оборвал речь, захрипел, скривился в страдальческой гримасе, прижал руку к груди и очень натуралистично простонал «Помоги мне». Лера на это никак не отреагировала, поэтому секунд через пятнадцать он бросил притворяться и поинтересовался: — Что, я такой кошмарный актер? — Ну как сказать, — Лера сделала многозначительную паузу. — На «Оскара» точно претендовать не стоит. Разве что на «Золотую малину». Может, она и забеспокоилась бы, не так уж плохо он сыграл, если б не увидела, как хитро блестят его глаза. Когда они вернулись к остальным, почти все бокалы с коктейлями были пусты. Свежеиспеченные печенья-пальцы занимали почетное место на столе рядом с поостывшими сосисками-мумиями, на которые не пожалели кетчупа, а Юра Хой голосил в колонке: «Не пугайся, дорогая, у меня на шее кровь…» Игроки в «Пандемию» так к партии не вернулись, включившись в горячую дискуссию, в какую игру стоит сыграть всем. Рассматривалось несколько вариантов, и у каждого были как сторонники, так и противники. Игру «Вырви глаз» отвергли, потому что она показалась слишком похожей на свадебные конкурсы. От «Тыквенного взрыва» отказались, потому что никто не хотел потом убирать разлетевшиеся ошметки воздушных шариков, а «Теперь ты Кровавая Мэри» забраковали, поскольку из правил следовало, что уже после одного тура все будут слишком пьяны, чтобы делать что-то еще. Зато предложенная Антоном-переводчиком «хэллоуиновская чепуха» заинтересовала всех. Лера погрызла край ручки, лихорадочно соображая, что написать с учетом изменений в правилах: вместо того, чтобы коротко отвечать на вопросы «кто?», «с кем?», «когда?», Антон велел сочинять целые предложения, описывая участников истории и место, где все происходит. На ум все равно не приходило ничего, кроме банальностей, и, записывая фразы и передавая листы дальше, она все больше стыдилась, какая чушь вышла. Это ж надо было додуматься, отвечая на вопрос «Когда?», написать «В ночь, когда шел черный дождь», а на «Чем все закончилось?» предложить слащавое: «Инопланетяне, которые все это затеяли, поняли, что совершили ошибку, и улетели домой, все вернув как было». Но когда до нее дополз свернутый несколько раз листочек, Лера не узнала ни одной своей реплики. В общем, ничего удивительного, участников игры куда больше, чем вопросов, так что и по кругу передавалось несколько листков… Но прочитанное натолкнуло на мысль: история предназначалась именно для нее, над ней подшутили. Причем шутников было много. История была написана различным почерком и пастами разного цвета: черной и бледно-голубой, фиолетовой и зеленой. Она была немного бессвязной, как и все рассказы, написанные по образцу письма родителям дяди Федора, но зловещий смысл считывался без сомнения. «Девочка, которая писала на досуге истории о боевых белках, воюющих с куницами за священную поляну, решила позвать гостей. Народу собралось много, они казались доброжелательными… вот только не все были людьми. На вечеринку они пришли, потому что увидели на воротах: в этом доме ждут ночных созданий. Ночь, в которую все случилось, была особой; тогда мертвые могли без страха смешаться с живыми, притворяясь, что тоже продолжают жить. Народ на тусовке танцевал и пил, не подозревая, что румяный упырь подкрадывается к ним, желая живой крови. Об этом он и сказал хозяйке, когда она, думая, что все ушли по домам, готовилась ко сну… Поутру, когда вернулись взрослые, в комнатах было пусто; никто не знал, куда делись празднующие, их больше никогда не видели». Лера отложила листочек. Ей следовало прочесть текст вслух, но от одной мысли об этом сделалось тошно. Прежде всего потому, что она и правда писала рассказы о белках-героях и куницах-злодеях, но никому не показывала. Даже в разговоре с подругами не упоминала, что уж говорить про обсуждения в университете. Как кто-то мог узнать?***
Мысль, что идея поиздеваться возникла у ее гостей очень давно, потому-то они и притащили чертов плакат, въелась намертво и не желала уходить. «Ты идиотка. Никто из них тебе не друг», — глумливо шептал внутренний голос, и спорить не было сил. Настроение у Леры испортилось, и она вышла из игры под предлогом: надо проверить, достаточно ли раскладушек в подвале и хватит ли на всех одеял. Макс спросил, все ли в порядке, но она отделалась коротким и сухим: «Да. Я скоро вернусь», — и, проскользнув мимо него, пошла по лестнице вниз. Ей вслед тут же грянула This is Halloween Мэнсона. Ребята соскочили с дивана и начали танцевать. Скучать без нее явно никто не собирался. В подвале она пробыла куда дольше, чем требовалось, чтобы пересчитать три несчастные раскладушки, купленные к приезду тети, ее мужа и сына. А когда Лера почти уже набралась смелости подняться наверх и начать аккуратно узнавать, чья была идея подсунуть ей такую историю и главное — кто без спроса читал ее рассказы, внизу пропал свет. На глаза будто набросили черное покрывало. Нет, даже хуже — ее словно окунули в котел, до краев заполненный беспросветным мраком. В подвал не проникало ни единого лучика света, и, попытавшись сделать шаг, Лера запнулась об одну из раскладушек и упала. — Вы сдурели, что ли? Кто свет выключил? — проорала она, подняв голову и надеясь, что ее услышат, а потом кое-что поняла, и по спине пробежал холодок. — Что за шутки? Если бы электричество выключили только у нее, то под дверью в подвал виднелась бы яркая полоска, которой сейчас не было, а это значило: свет вырубило во всем доме. Такое время от времени происходило, правда, в последние месяцы не случалось ни разу. Но… почему так тихо? Колонка была беспроводной, она продолжала бы играть и в темноте. Но Мэнсон заткнулся на полуслове, и это словно никого не волновало. Сверху не звучало ни голосов, ни криков. Никто не возмущался темнотой, не спрашивал, когда дадут свет. Как будто все куда-то исчезли, словно по прихоти инопланетян из ее глупой сказочки. Это было ненормально, и от одной мысли о том, что за ужас, из-за которого все разом замолчали, может твориться наверху, у нее взмокли подмышки, а сердце заколотилось, как будто собираясь выпрыгнуть из груди и снаружи со всеми разобраться, подобно заправскому герою боевика. Лера на ощупь двинулась в сторону лестницы, пытаясь избавиться от засевших в голове плохих мыслей. Самым ярким образом оказались почему-то пунцовые пятна на щеках парня, оставшегося для нее безымянным. Они наложились на историю о румяном вампире, на прочитанные когда-то народные легенды, где упыря вычисляли по этой примете, и на воспоминания о начальной сцене «Штамма», в которой тварь за несколько минут убила всех людей в уже приземлившемся самолете, и дурные предчувствия одолели ее. Пока она взбиралась по лестнице, судорожно хватаясь за перила, она несколько раз зацепилась чулками за торчащие гвозди, поранилась до крови, но даже не обратила внимания. Никогда дом не казался таким неуютным. Как будто во мраке он перестал принадлежать ее семье. Как будто спускалась она совсем из другой комнаты и теперь оказалась в новом помещении, по-подвальному сыром, пустом и абсолютно недружелюбном. Хотя бы выключатели оставались на прежних местах. Лера привычным жестом нащупала один из них, в коридоре, чувствуя иррациональную радость: это все еще ее дом, а не часть мрачного темного замка. Свет не зажегся, сколько бы она ни щелкала клавишей, но оставить выключатель в покое удалось только после третьего бесполезного переключения вверх-вниз. Свечи тоже не горели: ни в гостиной, ни в кухонном подсвечнике. Кто-то загасил даже те, что мерцали ради антуража, когда они пили коктейли и играли в «чепуху». Когда глаза немного привыкли к темноте, Лера разглядела на диване брошенные телефоны и метнулась к ним, перебирая один за другим и лихорадочно разыскивая собственный. Его зеркальный чехол был приметнее остальных: кожаных, пластиковых, силиконовых, и она была уверена, что сразу найдет его, узнав даже вслепую. Она перевернула несколько плоских коробочек, чехлы которых казались во мраке одинаково черными, для верности заглянув под крышки: вдруг какой-то окажется без блокировки и она сможет включить фонарик? Первый мобильник просил отпечатка пальца, второй требовал ввести пароль, а третий сообщал, что выйдет из спячки, только если Леру опознает сканер лица. Четвертый телефон был густо испачкан чем-то липким и теплым. «Как будто его только что вынули из пальцев мертвеца» — жуткая версия пришла в голову моментально, и Лера тут же отбросила телефон на диван и вытерла пальцы о подол. Это не слишком помогло: рука все равно была покрыта чем-то вязким и гадким, и Лера снова потерла замаранную ладонь о платье. А потом услышала странный звук. Дверь отцовского кабинета тихо приоткрылась. Лера вскинулась и уставилась во мглу, прислушиваясь, не скрипнут ли доски паркета, которые были у порога довольно разболтанными. Папа постоянно жаловался, что не может тайком прокрасться к холодильнику за вкусняшками, каждый день собирался приняться за ремонт, но постоянно находил другие занятия. Нет, ничего. Никто не покидал кабинет и не входил туда. Ничто не двигалось рядом с Лерой. Но кое-что изменилось. Когда между дверью и косяком появилась щель, в гостиной стало ощутимо светлее. Фонарик? Лампа? Лера на цыпочках шагнула вперед и заглянула в дверной проем. Прямо на отцовские чертежи кто-то поставил свечу в длинном подсвечнике. Свеча немного чадила, с нее стекал воск, и Лера, на миг забыв о своем страхе, рванула вперед, схватила подсвечник и отдернула от драгоценных листов. Когда дело касалось любимой работы, папа, в остальных случаях милейший человек, превращался в воплощение гнева. Однажды он даже дал ей пощечину, когда Лера, не подумав, принесла в кабинет газировку и случайно опрокинула на папины эскизы стакан. Оттого сейчас рефлексы и сработали безукоризненно. После операции по спасению чертежей она оглядела кабинет и сразу же заметила, что дверца хомячьей клетки распахнута настежь, а хомяка внутри нет. Лера подошла ближе. Сначала ей показалось: на стол возле клетки просто упала тень от полки, но когда она осветила стол, огромная лужа, разлившаяся по столешнице, предстала во всей красе. Без света она была черной, при нем — красной. Кровь еще не успела загустеть, и, чтобы почувствовать в воздухе густой запах железа, не нужно было наклоняться. Кое-где на покрывающей стол кровавой пленке виднелись следы четырех крошечных пальчиков, и это окончательно добило Леру. Она резко развернулась, зашипела от боли: горячий воск только что упал на кисть, ошпарив чувствительную кожу, и метнулась прочь из комнаты… Как только Лера оказалась за порогом, ее буквально ошеломило буйство звуков со всех сторон. Из каждого угла полились всхлипы и плач, бормотание, хрипы, завывания, зловещий хохот и детские смешки. От этой какофонии она заткнула уши, выронив подсвечник, и опустилась на колени. А потом звуки притихли, как будто уступая хлопанью гигантских крыльев со второго этажа. Хлопки с каждой секундой становились громче. Кто-то приближался к ней, желая сделать… что? Выпустить кровь? Растерзать? Лера посмотрела на лестницу и увидела крылатый силуэт, спускающийся вниз так плавно, будто он не шел, а летел. Плащ светился в темноте радиоактивной зеленью, подсвечивая лицо с пятнами зловещего румянца на щеках, пастью, полной заостренных акульих зубов, кровью на подбородке… и глазами, в которых не было ничего человеческого: красная радужка, узкий зрачок, как у змеи. Лера резко опустила глаза, не желая смотреть на чудовище, и начала щупать вокруг, пытаясь отыскать хоть что-то, что могло бы сойти за оружие. Когда она нашарила злосчастный подсвечник с потухшей свечой и выпрямилась, в комнате вспыхнул свет. В углах, тесно прижимаясь друг к другу, стояли предположительно мертвые сокурсники в черных плащах и с переносными колонками в руках. Среди них была и Крис, на ее плече, как ведьмин фамильяр, сидел вполне живой Себастьян Бах. В электрическом свете вампир утратил свою суровость: только что он прямо на ее глазах избавился от накладной челюсти и остался со своими зубами. Самыми обычными, лишь немного неровными. Лера ошеломленно смотрела на них, все еще крепко держа подсвечник, а когда опустила его, отовсюду покатился жизнерадостный смех. Над ней хохотали все, кроме Макса, который появился наверху лестницы, прислонился к перилам и объявил: — Лера прошла инициацию. Она заслуживает, чтобы ее приняли в клуб. Все согласны? Он улыбнулся и послал ей воздушный поцелуй. Кто-то другой в этот момент сошел бы с ума от облегчения и восторга. Лера пришла в ярость и, не скупясь на крепкие выражения, выдала все, что думает о тех, кто издевается над хомячками, чуть не сжигает чужую собственность и без разрешения ходит на второй этаж.***
Вышвыривать гостей из дома Лера не стала, хотя это стоило огромных усилий. Впрочем, когда она поорала на шутников всласть и выудила у собравшихся ответы — это Алина однажды заглянула в ее тетрадь и прочитала пару рассказов, а румянец псевдоупыря по имени Костя был натуральным, вызванным недугом с поэтичным названием розацеа, — притворяться, что она готова отпустить и забыть, стало легче. Когда очень виноватые сокурсники протерли стол от бутафорской крови, сняли прикрепленную к двери леску и водворили хомяка в домик, Лера даже поучаствовала в особой версии игры «Угадай фильм», предложенной затейником Антоном. Все отличия от обычных правил: по новому варианту нужно было трансформировать сюжет под симпсоновский «Домик на дереве» и только потом загадывать историю. Это выглядело бредом, но гадать, что скрывается за историей, в которой Лиза подается в амазонки, а Барт с Маленьким Помощником Санты остаются единственными живыми существами мужского пола на Земле, оказалось забавно. До истоков сюжета, в котором Гомер объедается до смерти на пиру и последнее, что ему подают, — паштетный торт в виде первой церкви Спрингфилда, никому докопаться так и не удалось. Кольке, загадавшему эту дичь, пришлось назвать ответ самому. Тогда и выяснилось, что «Большую жратву» никто из собравшихся не смотрел. Артхаусный Колькин вопрос оказался последней каплей, переполнившей чашу с плавающими яблоками. Все резко начали зевать и потеряли интерес к своим бумажным стаканчикам. К Лере зачастили визитеры: то один, то второй спрашивал, в какой комнате можно устроиться на ночь. Немного выдохнуть удалось, только когда места нашлись для всех. Раскладушки расхватали первыми, но благодаря тому, что многие прихватили с собой спальные мешки, получилось разместить всех в тепле и уюте: кого-то в подвале, кого-то на чердаке, самых ответственных — в родительской комнате, а некоторых девчонок — на полу в собственной спальне. Лера терпеть не могла спать, когда рядом кто-то непривычный, но что поделаешь? Выключив люстру, она не стала ложиться там, где слишком много чужого дыхания, а пошла по лестнице на первый этаж, налила стакан воды и прислонилась к столешнице. Внутри все еще трепыхались остатки придушенного недобитого гнева, которому она не дала выхода, чтобы не показаться чокнутой истеричкой. Лера очень надеялась, что никто не заметил, что ей еще хочется беситься. — Злишься? — проницательно спросил вальяжно раскинувшийся на диване Макс, который не захотел укладываться в подвале и поднялся в кухню, пока она играла роль доброй няни для подруг. От неожиданности она чуть не выронила стакан. — Нет. Я пришла попить воды. В горле пересохло, вот и все. — Злишься, — утвердительно произнес он. — Я тоже злился, когда со мной такую штуку провернули. Знаешь, что было у меня? Помимо воли Лера заинтересовалась. — Зеркало. Эти кретины устроили зеркальный коридор, и все выглядело так, будто из зазеркалья за мной пришел темный двойник, — Макс вздрогнул. — Чуть не обосрался от страха, до сих пор не по себе, когда вспоминаю. — Это смотрелось так натурально, — задумчиво протянула она. — Откуда это все взялось: кровь, крылья, линзы? — Костик мечтает заниматься спецэффектами, вот и тренируется, — объяснил Макс. — Хотя эти линзы он просто ненавидит, говорит, глаза в них будто кислотой облили. Он приподнялся, вгляделся во что-то за окном и присвистнул. — А у соседей вроде как пожар. Может, надо позвонить на 112? И ты не обижайся, но мы забыли закрыть калитку. Не помнишь, кто пришел последним? Лера вскочила и подбежала к подоконнику. Макс не соврал. Ворота колыхались на ветру, словно ими хлопал невидимка, а пламя на участке Евдокии Михайловны вздымалось до небес. Во тьме вылезающие из земли трупы и ведьмы, колдующие над котлом, совсем не казались веселыми. Даже зная, что сама днем это развешивала, расставляла и закапывала, Лера постаралась пробежать мимо как можно скорее, не оглядываясь на ложных призраков. Макс, запахивая на ходу куртку, последовал за ней, хотя его не просили. У калитки он резко остановился, указывая на запорошенную листьями землю: — Это ты оставила? Лера тоже посмотрела вниз, недоумевая. Возле крыльца стояла тарелка с ноздреватым пушистым пирогом, корочка которого сверху была присыпана разноцветным драже. С краю притулилось коричневатое куриное яйцо. «Это похоже на подношения на кладбище» — мелькнуло в голове, и Лере захотелось убрать тарелку подальше. Она даже наклонилась, чтобы поднять ее, но в последний момент отдернула пальцы: тарелка вдруг показалась кишащей жирными белыми червяками. — Это я оставила, — на вопрос, заданный совсем не ей, ответила Евдокия Михайловна, которую, казалось, совсем не волнует, что огонь на ее участке, пожирающий громадную кучу листьев, поднимается выше забора. — Я жду в гости сына. Это угощение для него и его друзей. Точнее, затравка к ужину. Старуха широко осклабилась, и в отблесках огня ее лицо показалось совсем безумным и при этом диким и злобным. Оно будто сошло с гравюры «Баба-яга в домике на курьих ножках разжигает печь». «Блин, по ней плачет психушка…» — В каком это смысле «для сына»? — не поняла Лера. — А наши ворота тут при чем? — Только сегодня ночью я могу его встретить, — Евдокия Михайловна будто не услышала обращенных к ней вопросов и стала отвечать на какие-то свои. — Его забрала у меня америкосовская отрава, проклятая белая дрянь, Хмурый, как он говорил. Если бы такие, как ты, не поклонялись всему американскому, они никогда до него не добрались бы, — она кивнула самой себе. — Вы имеете в виду, он умер от наркотиков? — осторожно уточнил Макс. — Соболезную вашей потере. И… давайте мы поможем потушить костер у вас во дворе, чтобы огонь не перекинулся на дом? Вы же не хотите его лишиться? — Ты обо мне не беспокойся, — старуха хрипло рассмеялась. — Огонь — моя защита от тех, кто еще голоден, а ко мне придут сытые. После вас. Ты вон наприглашала гостей, накормила, повеселила. Моему сыну тоже хочется веселья. В прошлый раз он сокрушался, что хозяева вашего дома появлялись здесь редко, и потому я смогла предложить им только кошек. Но в этом-то году они попируют! Лера ни на секунду не поверила, что соседка принимает у себя сына-мертвеца, но на всякий случай пнула тарелку с «угощениями», и та отлетела в темноту. — Не поможет, — Евдокия Михайловна усмехнулась. — Прошлые хозяева давно дали мне запасные ключи на случай, если потеряют свои. Так что я постаралась и оставила маячки по всему двору. Они не промахнутся. Она шагнула на свой участок и взмахнула рукой в сторону леса. — Видишь, уже идут. Встречай. Лера вгляделась в темноту и действительно разглядела. Десятки зеленоватых силуэтов, как будто сотканных из тумана. Сотни обращенных к ней злобных глаз. Щелкающие абсолютно безмолвно рты и бесконечно сжимающиеся пальцы. Стекающаяся к ним смерть. Шутки закончились. Сомневаться в увиденном не было ни времени, ни смысла. «Святой крест на окошко». «Запор от темных сил». Строчки недавнего доклада о Велесовой ночи сами собой закрутились в голове. Лера схватила за плечо Макса и крикнула: — Быстро в дом. Там безопаснее, сможем кое-что попробовать. Она бежала, слова «Им ко мне в дом больше не приходить, а тем, что уже проникли, здесь сгинуть» всплывали в голове, как скринсейвер в древней винде. Она отчаянно надеялась, что заговор, найденный на сайте о славянских верованиях, окажется настоящим, а не пустышкой. Ничего и никогда Лера не желала больше.