Сжигая заживо

— Ты на кота похож. Рука в волосах приятно тянет тёмные пряди, перебирает, взлохмачивает и снова приглаживает. Аманэ в непонимании хмурится нарушившейся тишине, слегка голову поворачивает на чужих коленях, легко царапает тонкое запястье, обводит пальцами костяшки, а Коу ничего больше не говорит. Ляпнул что-то глупое, будто так и надо. Он опирается спиной о стену, откинул голову назад. Разглядывает трещины на потолке, их великое множество, — раз, два, три… — и наверное это куда интереснее, чем тонуть в жёлтой радужке. Аманэ не обижается, уже нет. Коу вообще странный мальчишка, вечно сам себе на уме. А ведь сначала таким простым показался, прибежал заступаться за какую-то девчонку, — никто из них уже и лица её не помнит, — как рыцарь из старых сказок, что матери рассказывают детям. Правда ли рассказывают, они не знают. Может это тоже сказка, что-то, чего не существует, но все почему-то обязательно упомянут. Аманэ от Коу не отстаёт тоже, одноклассники говорят, он как белая ворона — ни на кого не похож и похожим быть не хочет. Они вечно рвут его тетради, выкидывают в окна рюкзак и придумывают прозвища, — обидные, должно быть, Аманэ не понимает. И как реагировать не понимает тоже. А вот у Коу, — он как-то поделился по секрету, — одноклассники не плохие. Галдящие не по делу и приставучие, но не плохие. И, возможно, Аманэ завидно немного. Он хорошим человеком с натяжкой может назвать лишь учителя, да и тот странно ведёт себя в последнее время, поглядывает подозрительно, да качает головой словно разочарованно. Может быть, Аманэ в замешательстве. Или он расстроен. Или ему всё равно. Он забывает и об одноклассниках, и об учителе, и об уроках тоже, стоит только переступить порог старого художественного класа. Здесь всегда пыльно и полно мольбертов, половина, правда, уже гниёт вовсю. И столы старые, кажется, рассыпятся, стоит ему только попытаться опереться. Но только кажется, он помнит, как прижимал к одной из парт светловолосого мальчишку, а потом и сам оказался в своеобразной клетке. Руки у Коу горячие до невозможности, — иногда думается, словно внутри него взрываются вулканы, — и странно ласковые. А губы у него обветренные и покусаны до кровоточащих ранок, и на вкус всегда горчат. Аманэ любит оставлять следы, это заставляет его думать, что хоть что-то в этом мире может принадлежать ему. А Коу вот меток не оставляет и ведёт себя отстранённо вне близкого контакта, вспыхивает как спичка лишь если сам того захочет и ведь даже не спровоцировать. Кажется, ему нет дела до состояния собственного тела. Наверное это странно. Ведь в жизнь Аманэ тот ворвался весёлым ураганом. Щебетал что-то про правила и непристойное поведение — какое интересно? — да отчитывал за всё подряд. А потом вдруг потух. И, нет, не в одно мгновение. Или, может быть, Аманэ просто не заметил сразу. Он ведь любил раньше поболтать, Коу этот. Таскал с собой миллионы книг, — история, литература, искусство, — зачитывал иногда вслух. Когда перестал, Аманэ не помнит. Тот упоминал, кажется, что-то про семью вскользь. Про мать, сестрёнку маленькую, брата. Про брата чаще всего. Хотел как он стать, сильным и смелым. Перехотел, видимо, раз замолчал. И сейчас молчит, вплетает в пряди пальцы, да считает всё эти дурацкие трещины. Аманэ почти ревнует. Но только почти. — Может быть, я даже забрал бы тебя домой..? Снова непонятное что-то и интонация вопросительная. Аманэ даже глаза открывает, крепче сжимает чужое запястье. Видит лишь открытую шею, — не доверчиво, нет, Коу просто всё равно, — да острый подбородок. Черная футболка контрастирует со светлой кожей и почти сливается со стеной позади. В классе полумрак — они не включают свет. Через окно слабо проникают лучи. Когда Аманэ приходит, Коу всегда уже на месте, сидит в самом конце, смотрит на небо через мутное стекло слева от себя. В коридоре за дверью тишина, в этом крыле всегда мертвым мертво, а сейчас время дополнительных занятий, да и те к концу подходят. Скоро и школа закроется, а их с причитаниями выставит охранник. Тот каждый раз проверяет этот кабинет, привык уже, даже не грозится доложить учителям. Правда, сначала выставлять приходилось лишь одного Аманэ. В какой момент компанию стал составлять Коу не понятно совсем. Тот первое время подходил на переменах через раз под вопросительные взгляды и улюлюканье, и так открыто это игнорировал, что Аманэ терялся. Это было так бессмысленно. Он лишь привлекал ненужное внимание, что к нему, что к себе самому, но упрямо делал одно и тоже каждый раз. Аманэ не было интересно, он просто не отталкивал, все всегда уходят, нужно лишь подождать. Так он думал. Ошибся, видимо. Коу ведь не ушёл. Остался и заразился внутренней пустотой. Хотя в книжках пишут, что должно быть наоборот. Врут, кажется, книжки эти. Возможно, Коу просто им поверил, вот и навязался, помочь хотел. У него было большое сердце, да и то растеряло всю свою страсть. Что к себе, что к миру. И глаза перестали напоминать прозрачные воды Байкала. И эмоций искренних там не разглядеть. Словно как в любых других водоёмах, тиной покрылась поверхность. Они всё такие же восхитительные, возможно, так даже лучше, но теперь, когда всё равно Коу, Аманэ всё равно тоже. Наверное, он был влюблён в жизнь, что отражалась в том взгляде. Наверное, он всё ещё в неё влюблён, просто уже меньше… И получить ещё капельку той любви он уже не сможет. Испил досуха, а в груди у Коу теперь пустыня и палящее солнце, что сожжёт, стоит лишь ступить. Возможно Аманэ должно быть грустно. А может быть обидно. Он не решил пока, да и не спешит решать. Сложно трезво думать, когда горячие ладони оглаживают шею и путаются в волосах. Коу как-то странно мотает головой, не прекращая движений, переводит взгляд на парты впереди и снова на потолок. Он, кажется, всё пересчитал уже миллион раз, но почему-то делает это снова и снова. Словно не уверен в том, что видит. — И глаза красивые… И ведь давно не вглядывается, словно и не держал раньше часами его лицо в ладонях, целуя бледные щёки и синеватые веки. — Как огонь, знаешь– — Хватит. Звучит тихо и жалко. Коу дёргает уголком губ, словно улыбнуться пытается, но положения всё также не меняет. Аманэ чувствует, как в груди растёт что-то очень быстро. Наверное он злится. Или ему больно. Он не хочет понимать. Только вытягивает руку, тянет за волосы вниз, к себе. Прежде, чем коснуться губ, сильно кусая после, замечает во взгляде пустую гладь. Шар внутри лопается, сжигая тлеющие облака напротив.